Идеи эволюционизма в истории экономической мысли.

Эволюционизм как научно-философский принцип.Употребление слова «эволюция» в более широком смысле, чем его изначальное значение в латинском языке (evolutio — развёртывание манускрипта; от evolvere — раскручивать, открывать, раскладывать) началось в XVIII в., но его всеобщее распространение — продукт торжествующего естествознания второй половины XIХ в., когда идея постепенного развития и усложнения, переходящего в видоизменение, преобразила науки о Земле (биология, геология) и стала путеводной для наук о человеке и общественных учреждениях. Эволюционный принцип в науке стал подразумевать поиск закономерностей перехода одних форм (главным образом, биологических или социальных) в другие. Были сформулированы три общих признака эволюции:

       1) новое состояние заменяет собой предшествующее в том же самом предмете или субъекте (трансформизм);

2) новые состояния возникают в процессе превращения однородного в разнородное (дифференциация);

3) новые состояния являются результатом отбора конкурирующих форм (селекционизм).

Эти признаки, с одной стороны, были уточнением обиходного понятия «развитие»[127];с другой стороны, — корректировкой философской идеи «прогресса».Трактовка эволюции могла быть двоякой: как переход к новому состоянию, более совершенному в количественном или качественном отношении, чем предыдущее, т.е. как прогресс(позиция эволюционной школы в этнографии); и как изменение, не подразумевающее сравнительной оценки высоты ступеней развития.

Как «манифест» эволюционизма в науке и философии, помимо воли автора, был воспринят трактат Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора» (1859). Главными пропагандистами эволюционизма стали германский биолог Э. Геккель и английский философ и социолог Г. Спенсер, причём, как уже было сказано (глава 15), они выступили как идеологи социал-дарвинизма, направленного против социалистических учений и проповедовавшего расовое и экономическое неравенство как «закон природы».

Эволюционизм и марксизм.Несмотря на антисоциалистические выводы самых влиятельных эволюционистов, К. Маркс и Ф. Энгельс с энтузиазмом восприняли дарвиновскую концепцию естественного отбора как объяснение целесообразности форм, подводящее естественнонаучную основу под материалистическое понимание истории. Однако, с одной стороны, с эволюционным принципом постепенности вступал в противоречие диалектический принцип революционного «скачка», отделивший от марксистов тех, кто был согласен с рассмотрением изменений в производственных отношениях как основы эволюции форм в обществе. С другой стороны, если Маркс ненавидел Мальтуса за его теорию перенаселения, то Дарвин прямо заимствовал мальтузианскую формулу «борьбы за существование» и приписывал ей едва ли не главное значение в оформлении своей концепции. Некоторые видные последователи Маркса (К. Каутский, А. Богданов) существенно изменили оценку фактора народонаселения, а С. Булгаков пришёл к «ревизионистскому» выводу, что Марксом осталось непонятым значение роста населения как могучего фактора экономической эволюции.

       В российской политической экономии, испытавшей значительное влияние Маркса,

понятие эволюционизм употреблялось как синоним «историзма» (в широком смысле, включая марксистский). Оценка экономических категорий (капитал, прибыль, заработная плата, рента) как эволюционных, меняющихся во времени, противополагалась их внеисторической трактовке классической школой. Такой подход выражен в трудах крупнейшего на рубеже XIХ — ХХ вв. российского специалиста по истории экономической мысли, профессора Юрьевского университета Александра Николаевича Миклашевского(1864 — 1911). Однако его обширный трактат «История политической экономии: Философские, исторические и теоретические начала экономии XIX века» (Юрьев-Дерпт, 1909) полностью игнорировал «маржиналистскую революцию».

Эволюционизм и маржинализм.Теория общего экономического равновесия и англо-американский маржинализм задали статический стандарт неоклассической экономической теории, перешедший в формализованные микро- и макроэкономические модели. Хотя А. Маршалл не раз подчёркивал, что экономический анализ должен «становиться более биологическим по тону» и не сводиться к механической статике, сам Маршалл ограничился подчёркиванием постепенности, взяв в качестве эпиграфа афоризм «природа не делает скачков», а также введением категории «репрезентативная фирма». Её можно рассматривать как аналогию введенному Э. Геккелем понятию «онтогенез» — совокупность преобразований, претерпеваемых отдельным организмом от рождения до конца жизни. Но до аналогии «филогенезу» (развитие во времени биологического вида или общности организмов более высокой степени) у Маршалла дело не дошло, а категория «репрезентативная фирма» была отброшена в ходе становления концепции несовершенной конкуренции.

           Австрийская школа, дистанцировавшаяся от статичного механицизма неоклассики, выдвинула в лице К. Менгера «органический» подход, близкий к таковому в эволюционной концепции Г. Спенсера. Спенсер рассматривал эволюцию общества как процесс, разложимый на ряд более простых эволюционных процессов, в которых всегда обнаруживается прагматическое действие личной инициативы, личной энергии и личного влияния отдельных деятелей или групп. Этим действиям, побуждаемым стремлением к собственной выгоде и ведущим к «спонтанному сотрудничеству», Спенсер придавал решающее значение в хозяйственном и интеллектуальном прогрессе, противопоставляя их действиям государства. Менгер в качестве примера прагматического, «органического» результата «спонтанного сотрудничества» вследствие индивидуальных действий приводил деньги. Он трактовал возникновение денег как процесс «естественного отбора» (без участия государства) товара из тех, что обладают наибольшей ликвидностью, транспортабельностью, прочностью и делимостью. Эта идея Менгера стала отправным пунктом «эволюционной эпистемологии» Хайека (см. главу 25).

Эволюционизм и критика принципов равновесия и оптимизации.В начале ХХ в. новые рубежи эволюционизма в биологии открылись с возникновением генетики и учения о мутациях (от латинского mutatio — «изменение») — резких случайных изменениях наследственных свойств организма. Основоположник мутационной теории голландец Х. Де Фриз сначала (1903) предположил, что мутации являются главным фактором эволюции, а естественный отбор играет подсобную роль. Но с развитием генетики в 1920 — 1930-е выяснилось, что стойкими, закрепляемыми в потомстве, могут быть лишь небольшие мутации, закрепляемые естественным отбором в наследственной конституции организма — генотипе.

Й. Шумпетер, выдвинувший в «Теории экономического развития» (1912) концепцию инноваций как случайных изменений хозяйственного кругооборота, нарушающих равновесное состояние, через 30 лет отождествил предпринимательство с процессом экономической мутации, который «непрерывно революционизирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую и создавая новую» («Капитализм, социализм и демократия»). В своей последней книге «История экономического анализа» Шумпетер охарактеризовал экономическую эволюцию как процесс, включающий феномены, которые делают экономический процесс неравновесным. В узком смысле это -рост показателей; в широком — изменения «институтов, вкусов или технологического кругозора».

Одновременно другой австро-американский экономист, Герхард Тинтнер (1883 — 1967), в статье «Вклад в нестатическую теорию производства» (1942) утверждал, что вследствие несовершенства предвидения и неспособности человека решать сложные задачи со многими переменными нельзя анализировать поведение фирм, исходя из предпосылки максимизации прибыли. В условиях неопределённости каждому возможному выбору соответствует не один единственный результат, а распределение потенциальных результатов.

Опираясь на выводы Тинтнера, А. Алчиян в статье «Неопределённость, эволюция и экономическая теория» (1950) предложил заменить неоклассический принцип оптимизации принципом естественного отбора в системе («лесу») «безличных сил рынка», где полученная положительная прибыль является условием выживания. При этом экономические агенты не столько руководствуются принципом максимизации прибыли, сколько адаптируются с помощью имитации и метода проб и ошибок. А. Алчиян заявил, что имитация, инновация и положительная прибыль — это «экономические аналогии генетической наследственности, мутации и естественного отбора». Однако Алчиян не затронул вопроса о природе технологических изменений.

Эволюционизм и институционализм.Характер гораздо более широкий, чем у Шумпетера, критика неоклассических постулатов равновесия и оптимизации приняла у основателя американского институционализма Т. Веблена.Вникавший в новые тенденции в биологии, психологии и этнографии рубежа XIХ – ХХ вв., Веблен в своих книгах (см. главу 15) стремился сконструировать альтернативу маржиналистской модели рационального «гедониста-максимизатора» и заложить основания эволюционной экономической науки на следующих предпосылках:

- разнообразие норм и стереотипов человеческого поведения (выявленное психологией и антропологией);

- кумулятивный процесс формирования «инстинктов» и институтов как ответов человеческой природы на требования внешней среды, «с некоторой устойчивой последовательностью в накопленных изменениях, которая остаётся в дальнейшем»;

- дихотомия материальных оснований культуры (производительные орудия и навыки) и стратификации «вызывающих зависть различий»;

- конкуренция между статусными институциональными преимуществами, обусловленными прошлым, и новыми преимуществами, предоставляемыми устремлённой в будущее технологией.

Концепцию эволюционного конфликта между обращёнными в прошлое институтами «церемониальными» и подрывающими их господство институтами «инструментальными» развивал вслед за Вебленом профессор Техасского университета Кларенс Эйрс(1891 — 1972). Однако его влияние, как и влияние Веблена, в основном коснулось социологов; тогда как в рамках экономической мысли воспринималось скорее как критическая риторика, малопродуктивная в сравнении с неоклассическими моделями.

Заметим, что и книга Шумпетера «Деловые циклы» (1939), в которой идея экономической эволюции, движимой инновационным предпринимательством, была соединена с концепцией длинноволновой динамики, осталась на обочине кейнсианско-неоклассического мэйнстрима в «золотой век» макроэкономики 1950 — 1960-х гг. Но ситуация изменилась в кризисное десятилетие 1970-х.

30. 2. Эволюционная теория Р. Нельсона и С. Уинтера:

Понятие «рутины».

Эволюционная теория экономических изменений. Хотя последователи «старого» американского институционализма ещё в 1960-е гг. организовали Ассоциацию эволюционной науки, которая стала присуждать премию Веблена — Коммонса (первый лауреат — К. Эйрс; среди последующих — Б. Селигмен, К. Гэлбрейт, Г. Мюрдаль, Р. Тагвелл), о превращении эволюционной экономики в особый поток экономического анализа можно говорить с начала 1980-х гг. , когда вышла книга профессоров Йельского университета Ричарда Нельсона и Сиднея Уинтера «Эволюционная теория экономических изменений» (1982). Нельсон и Уинтер начали свои исследования как разработку эволюционной модели поведения фирмы. Проверке подлежали: с одной стороны, — неоклассическая модель, постулировавшая конкурентное равновесие и цель максимизации прибыли; с другой стороны, — так называемая «точка зрения Шумпетера — Гэлбрейта». Согласно последней объём инновационной деятельности фирмы растёт более чем пропорционально росту её размеров, а также увеличивается по мере концентрации отрасли (в силу того, что в условиях олигополии доминирующие фирмы увеличивают расходы на НИОКР). За плечами Нельсона было также исследование проблем экономического роста слаборазвитых стран и понятие «ловушка равновесия в условиях низкого уровня экономического развития» (1956).

Понятие «рутины». Центральной в концепции Нельсона — Уинтера стала категория «рутины», определённая как «сравнительно сложный образец поведения, применяемый под воздействием небольшого числа сигналов, легко опознаваемый и функционирующий в автоматическом режиме». «Рутина» — это способ обычного ведения дел. Она особенно прочна потому, что держится не только на рациональных расчётах, но и на уровне бессознательного: на системе убеждений, принятой в данной компании, на её организационной культуре.

«В первом приближении можно ожидать, что фирмы в будущем будут вести себя согласно рутинам, принятым ими в прошлом». Во втором приближении можно предположить некоторое количественное изменение рутин, порождаемое взаимодействием внешних стимулов и существующих рутин. И лишь в случае чрезвычайно интенсивного давления обстоятельств фирма может пойти на упразднение прежней рутины и замены её новой. Причины стойкости рутины заключаются в том, что она представляет собой своеобразные активы фирмы, на приобретение которых были затрачены инвестиции. Заводить новые рутины достаточно накладно для фирмы и трудно её менеджеров. В результате фирме, может быть, выгоднее в условиях инфляции производить свои плановые расчёты в постоянных ценах, чем нанимать специалистов, которые помогли бы ей сыграть на изменении цен. Даже внедрение в употребление фирмами компьютерной технологии не может устранить рутины: в этом случае рутиной оказывается сама выбранная фирмой система программного обеспечения и не принимаются те новшества, которые требуют пересмотра последней.

Пересмотру рутин мешает также угроза разрыва налаженных связей фирмы с ее поставщиками и клиентами (которые относятся к ее активам) и угроза конфликта внутри фирмы, между её различными подразделениями.

Оформление институционально-эволюционного направления. Исследуя сдерживающее действие рутин на новаторство и зависимость инновационной активности фирм от уровня текущих прибылей и трудности проникновения в отрасль, Нельсон и Уинтер назвали свой подход «шумпетерианским». Однако британский экономист Джеффри Ходжсон отметил, что их работу гораздо правильнее назвать «вебленианской», хотя Веблен, сторонник (в отличие от Шумпетера) широкого применения биологических аналогий, не был ни разу упомянут в книге. В своей книге «Экономическая теория и институты. Манифест современной институциональной экономики» (1988) Ходжсон утверждал также, что Нельсон и Уинтер недооценили значение категории рутины, сведя её к механизму передачи управленческих и трудовых умений в пределах фирмы.

       Однако преобладающее влияние рутинизированного поведения можно обнаружить во всех социальных институтах, в том числе в системе образования, в научном сообществе, в сфере коммунальных услуг, профсоюзах и в любых органах местного и государственного управления. Наконец, структура потребления индивидов в домашнем хозяйстве поддерживается определённым набором рутин, среди которых — эффект присоединения к большинству, эффект сноба и эффект Веблена. Эти рутины передаются от поколения к поколению, и Ходжсон сравнивает их с генами, как Нельсон и Уинтер — внутрифирменные рутины.

Книга Ходжсона способствовала самоопределению институционально-эволюционного направления экономической мысли, позиционирующего себя как альтернатива равновесному неоклассическому подходу и неолиберализму и заинтересованного в интеграции элементов марксизма и кейнсианства.