Маржиналистские школы и генезис неоклассической

Экономической теории.

«Чистая» политэкономия = «математическая экономия».Теоретики австрийской школы, отстаивавшие в полемике с представителями германской исторической школы дедуктивный метод выведения универсальных экономических законов, но чуравшиеся математики, сохраняли традиционное немецкое обозначение предмета исследования: «учение о народном хозяйстве» (К. Менгер), «теория общественного хозяйства» (Ф. Визер). Математическое направление, переложив предельный экономический анализ на язык задач по оптимизации полезности, сочло целесообразным изменить и само название экономической науки. Основоположник лозаннской школы Л. Вальрас выступил с обоснованием чистойполитической экономиикак абстрактной математической теории обмена в отличие от её приложений — прикладной политической экономии, или теории производства богатства в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, и социальной экономии, или теории распределения богатства через собственность и налог. Свою главную книгу Л. Вальрас озаглавил «Элементы чистой политической экономии»(1874 — 1877). Продолжая работать над ней в течение ещё более 20 лет (4-е изд., 1899), Вальрас выпустил также отдельными томами «Этюды социальной экономии. Теория распределения общественного богатства» (1896) и «Этюды прикладной политической экономии: Теория производства общественного богатства» (1898).

Заглавие «Чистая экономия» (1889) избрал затем для своей книги итальянский экономист М. Панталеони (1857 — 1924), который познакомил с идеями Вальраса своего друга В. Парето, а потом рекомендовал Вальрасу передать Парето кафедру политической экономии Лозаннского университета, что и было сделано. Сам Парето, хотя и назвал два своих фундаментальных труда традиционно — «Курс политической экономии» (1896 — 1897) и «Учебник политической экономии» (1906), в содержании их следовал за Вальрасом и содействовал распространению понятия «математическая экономия»,которое раскрыл в большой статье во французской «Энциклопедии математических наук» (1911).

Еconomics = неоклассическая экономическая теория.Основательангло-американской школы У. С. Джевонссначала говорил о «математической теории политической экономии» (статьи 1860-х гг.), которую и представил в своей книге «Теория политической экономии» («The Theory of Political Economy», 1871). Уже в этом труде он использовал новое понятие economics,акцентируя, что истинной проблемой экономической теории является проблема оценки сравнительных количеств удовольствия и страдания. Первым, кто заменил понятие «political economy» на «economics» в заглавии учебника («The elements of economics», 1881 — 1886), стал профессор Кембриджского университета Г. Д. Маклеод (1821 — 1902), известный, но не воспринимаемый всерьёз специалист в области банковского дела и кредита, сводивший предмет экономической науки исключительно к учению об обмене. А. Маршалл,в отличие от Джевонса и Маклеода считал, что не потребление или обмен, а «сфера индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния», является предметом экономической науки. Маршалл пытался сгладить разрыв между маржинализмом и классической политической экономией в анализе влияния издержек производства на функцию предложения, определяющую рыночную цену во взаимодействии с функцией спроса. Однако в заглавие своего фундаментального труда, составившего эпоху как теоретический трактат и как учебник, Маршалл по контрасту с трактатом Д. Рикардо («On the Principles ofpolitical economy», 1817) и учебником Дж. Ст. Милля («The Рrinciples ofpolitical economy», 1848)поставил терминeconomics(«The principles of economics»,1890), положив начало его укоренению в англоязычной экономической литературе. Показательно, что, например, организатор профессионального сообщества экономистов США Р. Эли, примыкавший по взглядам к германской исторической школе, за год до книги Маршалла выпустил учебник «Введение в политическую экономию» («Introduction to political economy», 1889), но его переработанный вариант озаглавил уже по-новому («Outlines of Economics», 1893).

В русском языке «economics»не имеетслова-аналога. Однако возникшие позднее термины микроэкономика и макроэкономика преодолеваютэтусемантическую трудность. Предмет мИкроэкономики был четко очерчен в 1935 г. английским экономистом Л. Роббинсом, критиковавшим маршаллианский акцент на материальной сфере, но осветившим роль именно Маршалла как центральной фигурынеоклассического направления,исходящего из 4 главных предпосылок:

— человек стремится к различным целям;

— располагаемые им время и средства ограничены;

— они могут быть направлены на достижение альтернативных целей;

— в каждый момент времени разные цели обладают различной важностью.

Расширение инструментария предельного анализа с целью обоснования государственного вмешательства в интересах максимизации благосостояния общества и отдельных индивидов было осуществлено учеником Маршалла Дж. М. Кейнсом,снискавшим славу «архитектора» макроэкономики. Систематизация арсенала неоклассического направления с включением макроэкономики и объединением англо-американский традиции с теорией общего экономического равновесия лозаннской школы многим обязана профессору Лондонской школы экономики и Манчестерского университета Дж.Р. Хиксу —как теоретику(«Ценность и капитал», 1939)иавтору хрестоматийного учебника («Social framework: an introduction to economics», 1942)

В развитие и становление математизированной макроэкономики солидный и во многом первопроходческий вклад внесла шведская школа, основанная К. Викселлем,автором «Лекций по политической экономии, основанной на предельном принципе» (на немецком языке, 2 тт., 1901 — 1906).

Напротив, австрийская школа, ранее других получившая признание в университетах разных стран как психологическое обоснование микроэкономики, но не желавшая признавать математизацию и необходимость разработки экономической теории благосостояния, осталась в стороне и от «макроэкономической революции», выступив по отношению к ней активной оппонирующей стороной.

16. 4. Основные представители и особенности австрийской школы;

«спор о методах».

Основные представители австрийской школы.Австрийская школа была школой в полном смысле этого слова, имеющей признанного основателя и методолога — Карла Менгера(1840 — 1921), чья книга «Основы учения о народном хозяйстве» (1871) вдохновила двух друзей-выпускников Венского университета (а ранее одноклассников по гимназии) Фридриха Визера(1851 — 1926) и Ойгена Бем-Баверка(1851 — 1914). Они увидели в трудно читаемом трактате «архимедову точку опоры» (по словам Визера) для переворота в экономической науке.

Все трое были близки придворным кругам и занимали видные государственные посты в «лоскутной» и клонящейся к неизбежному распаду Австро-Венгерской империи (Дунайской монархии). Менгер, сначала журналист, а затем профессор Венского университета (1873 — 1903), был воспитателем наследника престола и пожизненным депутатом (с 1900) верхней палаты австрийского парламента. Визер(1851-1926), принявший у Менгера профессорскую кафедру, занимал пост министра торговли в последнем правительстве империи (1917 — 1918). Бем-Баверк трижды был министром финансов, а на склоне лет (с 1911) — президентом Академии наук.

Менгер развил концепцию определения ценности блага значениями, которые придаёт отдельный субъект этому благу как необходимому условию удовлетворения своих потребностей (субъективной полезностью) в зависимости от количества единиц блага, находящихся в его распоряжении. Величину ценности определяет значение, придаваемое наименее важному удовлетворению, получаемому от имеющейся единицы блага.

Именно это значение Визер назвал «предельной полезностью» (Grenznutzen) — термин, ставший ключевым для австрийцев, а затем и для других школ маржинализма. В книге «О происхождении и основных законах экономической ценности» (1884) Визер ввёл и ряд других ключевых понятий — «законы Госсена»; «издержки упущенной выгоды» («альтернативные издержки»); его поздний трактат «Теория общественного хозяйства» (1914) стал самым систематичным изложением доктрины школы.

Бем-Баверк жебыл самым плодовитым автором школы и её главным полемистом. Причём все его пять (!) главных работ[57] были опубликованы за десятилетие 1880-х гг., когда Бем-Баверк преподавал в Инсбрукском университете.

Методологический индивидуализм: робинзонада.Психологический субъективизм у австрийской школы выступает наиболее ярко и отчётливо. Она ввела понятие сингулярного хозяйства(от лат. singular — «отдельный, особый») и охотно прибегала к приёму робинзонады. Хрестоматийной иллюстрацией принципа предельной полезности стал пример Бем-Баверка с 5 мешками зерна, которыми располагает одинокий поселенец в девственном лесу. Первый — самый необходимый — мешок нужен ему для того, чтобы не умереть с голода (примем его полезность за 10). Второй мешок (полезность 8) позволяет уже вдоволь наесться, а третий (полезность 6) — откормить курицу и использовать затем её мясо для разнообразия меню. Четвертый мешок (полезность 4) пойдет на винокурение, а пятый (полезность 1) — на корм приятному собеседнику-попугаю. Предельная полезность набора определяется полезностью пятого мешка.

Предположим, что в результате каких-то причин лесной «Робинзон» лишился 2 мешков. Ему придётся воздержаться от водки и отпустить попугая на самообслуживание. В этом случае предельная полезность набора будет равна полезности 3-го мешка. Таким образом, предельная полезность увеличится (6), хотя общая полезность набора — уменьшится (10+8+6 с потерей 4+1).

Благодаря принципу предельной полезности удалось объяснить не разрешенный классической школой «парадокс воды и алмаза», проведя различие между «родовой» и конкретной потребностью. Предельная полезность единицы воды, имеющейся в большом количестве, оказывается ниже предельной полезности редкого (конкретного) алмаза, хотя общая (родовая) полезность воды на земле неизмеримо больше, чем ценность алмазов, и ценность стакана воды для путника, истомленного жаждой в пустыне, неизмеримо выше, чем алмазный перстень на его руке. (Можно вспомнить, что Робинзон, перевозя к себе в хижину вещи из погибшего близ его острова корабля, хотел было выбросить золото как «негодный мусор», но, вернувшись в конце концов в Англию, с удовлетворением взял накопленное им денежное богатство).

Существенным отличием австрийцев от лозаннцев и англичан (Вальраса, Джевонса, Маршалла) был отказ от предпосылки рационального поведения хозяйствующего субъекта, владеющего полнотой информации и всегда «ведающего, что творит». Напротив, австрийцы подчеркивали значение неуверенности, неизбежных ошибок и заблуждений экономических агентов. В «общем учении о благе» Менгер предусмотрел случай «воображаемых благ» — предметов, «которые не могут быть поставлены ни в какую причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей», но признаются тем не менее людьми за блага. Ошибки и предрассудки наравне с правильными суждениями участвуют в определении ценности данного блага.

Внимание к элементу неопределённости, связанному с шаткостью ожиданий и наличием ошибок, обусловило большую динамичность выводов австрийской школы, в которых не нашлось место категории рыночного равновесия — общего (как у Вальраса) или частичного (как у Маршалла).

«Спор о методах».Предоставив своим ученикам развивать и пропагандировать теорию предельной полезности, К. Менгер — единственный из основателей маржинализма — специально занялся вопросами методологии экономической теории, вызвав своей второй книгой «Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности»(1883) на острый «спор о методах» (Methodenstreit) лидера «новой исторической школы» Г. Шмоллера. Менгер выступил против притязаний исторической школы на исключительное право истолкования экономических проблем, и отводил её антитеоретические установки, выводимые из критики «космополитизма» и «перпетуализма», «догмы о своекорыстии» и «атомизма» классической школы. Менгер отводил аргументацию исторической школы о слитности в хозяйственных делах частного интереса с иными психологическими мотивациями (обусловленными обычаем, любовью к ближнему, правовым чувством и т.д.), поскольку ещё более значительным является момент заблуждения. Но это не повод отказа от поиска законосообразности хозяйственных явлений, если сформулировать задачу уразумения «только одной особенной стороны» человеческих действий, связанной с заботливым обеспечением своих вещественных потребностей. Не является таким поводом и противопоставление народного хозяйства как отдельного целого явлениям единичного — «сингулярного» — хозяйства. По мнению Менгера, «народное хозяйство» не есть жизненные проявления данного народа как такового или большое «сингулярное» хозяйство, оно является результирующей единично-хозяйственных стремлений, которые могут быть выяснены генетически, т.е. в некоторой причинно-следственной связи.

Вопреки исторической школе Менгер утверждал, что

— допустимо вычленять из многообразия мотивов человеческих действий «наиболее общее и могущественное» побуждение, заставляющее каждого индивида домогаться своего благополучия,

— смысл общественных наук состоит не в объяснении социальных институтов через исследование исторического развития, а в воспроизведении структуры социального целого из его частей, изучаемых с помощью «атомарного» метода изолирующей абстракции, на котором надлежит строить и «точную национальную экономию».

Задетый прямой атакой Менгера на позиции исторической школы, Г. Шмоллер ответил резкой рецензией, на которую Менгер отреагировал памфлетом «Ошибки историзма в германской экономической теории» (1884). Эту книгу Шмоллер демонстративно не стал читать дальше первой страницы (о чём публично заявил), но принял меры по недопущению сторонников австрийской школы на профессорские кафедры в германских университетах. Вследствие «административного ресурса», которым располагал Шмоллер, официальная экономическая наука в Германии надолго осталась не затронутой влиянием маржинализма.

«Спор о методах», по словам М. Блауга, являющегося одним из ведущих современных экономистов-методологов, снискал методологии экономической науки «плохую репутацию непродуктивного зубоскальства, которая сохраняется до сих пор»[58]. Однако с австрийской стороны этот спор был кристаллизацией принципиальных позиций в критике историзма и социализма. Они обеспечили австрийской школе одно из важнейших мест в экономической, философской и политологической мысли неоконсерватизма ХХ в. Выступая против смешения теории с экономической историей и социальной политикой, Менгер противопоставил историческую школу в политэкономии исторической школе права, которая была частью консервативной реакции против преобразовательного рационализма Французского Просвещения и Французской революции.

Историческая школа права отстаивала «органический» взгляд на государственные и общественные институты как на проявление «бессознательной мудрости» многих поколений, которая, по словам Менгера, «стоит гораздо выше смелого порыва человеческой мысли». Общественные реформаторы поэтому должны поменьше доверять своей собственной проницательности и энергии, не допуская «произвола отдельных лиц и целых поколений».

Аналогичное консервативное экономическое направление, по мнению Менгера, должно было бы выступить в защиту существующих институтов и интересов «против влечений реформаторской идеи в области народного хозяйства, а в особенности против социализма». Но представители германской исторической школы в политэкономии, напротив, выступали активными социальными реформаторами, что Менгер расценивал как «научный курьёз». Направление же, представленное исторической школой права, а ранее Э. Берком, Менгер считал весьма плодотворным для экономической науки, противопоставляя его «одностороннему рационалистическому либерализму», «поспешному порыву к новшествам в области государственных установлений». Идея о том, что общеполезные институты представляют собой не продукт положительного законодательства или сознательной воли общества, а неосознанные результаты исторического развития, через Менгера протянулась от консервативной политической философии XVIII в. к философии рынка неоавстрийской школы.

16. 5. Учение К. Менгера — О. Бем-Баверка о благах и обмене;