Общая характеристика маржинализма как парадигмы экономического анализа: основные направления и методологические принципы.

Понятие парадигмы. Под воздействием книги американского науковеда Т. Куна «Структура научных революций» (1962) в мировой интеллектуальный обиход вошло слово парадигма(по-гречески «образец»), понимаемое как «созвездие» ценностей и методов, разделяемых научным сообществом и ориентирующих его в характере постановки и решения исследовательских задач. Научные революции, согласно концепции Куна, являются резкими сменами парадигм. Возникают и завоёвывают научное сообщество новые методы, ценности и ориентиры, несовместимые со старыми. Книга Куна вызвала оживлённую полемику философов и историков науки, подвергших критике преувеличения его концепции: о господстве одной парадигмы в «нормальной» науке, о полной несопоставимости старых и новых парадигм и т.д. Сам Кун даже предложил в новом издании своей книги (1970) заменить термин «парадигма» на термин «дисциплинарная матрица». Но красивое слово закрепилось, и маржинализм был определён как парадигма экономического мышления ХХ в.[49]

Маржиналистская парадигма подразумевает совокупность:

— методов анализа, основанных на оперировании «предельными» понятиями экономике: «предельная полезность», «предельный доход», «предельная производительность», «предельная норма замещения», «предельная эффективность капитала» и т.д.;

— ценностей свободного индивидуального выбора благ для потребления или производительной деятельности при ограниченности ресурсов;

— ориентиров индивида на максимум выгоды для себя от распоряжения данным набором благ, ограниченность которых ставит проблему такого их применения, чтобы наилучшим образом удовлетворить имеющиеся потребности.

Прежде чем обратиться к истокаммаржиналистской парадигмы, приведём для сопоставления примеры смены парадигм в различных науках.

Примеры революций в различных науках.Первая из революций, определивших рост современного научного знания, произошла в астрономии. Она связана с именами Н. Коперника, Г. Галилея и И. Кеплера — создателей гелиоцентрической парадигмы, сменившей геоцентрическую парадигму древнегреческой науки и средневекового богословия. Коперник положил начало разработке модели Вселенной, согласно которой планеты движутся не вокруг Земли, а вокруг Солнца. Но для того, чтобы подтвердить эту модель, потребовались открытие Кеплером того, что планетные орбиты имеют форму не идеальных окружностей, а более или менее вытянутых эллипсов, и доказательство Галилеем того, что небесные тела («надлунного мира») по своей физической природе однородны с Землей («подлунным миром»).

Самые значительные революции в физике так или иначе связаны с именем обеспечившего её математические основания И. Ньютона. Открытием закона всемирного тяготения и трёх законов движения тел он завершил гелиоцентрическую революцию в астрономии и одновременно опроверг теорию Р. Декарта об образовании и движении небесных тел под воздействием «вихревых эфиров». Ньютон разработал классическую механистическую парадигму с абсолютным пространством как вместилищем мироздания и абсолютным временем как вместилищем событий. Смена этой парадигмы релятивистской картиной пространственно-временного мира (теория относительности) стала самой громкой научной революцией ХХ в. Ньютон также был основателем корпускулярной теории света, которой противостояла волновая теория света его старшего современника Х. Гюйгенса; «примирение» этих теорий стало возможным благодаря ещё одной великой научной революции в физике ХХ в., утвердившей квантовомеханическую парадигму.

В химии крупнейшей научной революцией стала разработка учения о строении веществ исключительно из разных сочетаний элементов (опровержение А.Л. Лавуазье теории об универсальном «начале горючести», или «флогистоне»), характеризуемых «атомным весом» (понятие введено Дж. Дальтоном). Решающей победой «элементно-атомистической» парадигмы можно считать создание Д. И. Менделеевым Периодической системы.

В геологии и биологии в середине XIX в. возникла эволюционная парадигма. Она, с одной стороны, обосновывала тысячекратно (а затем и миллионократно) большие сроки существования мира, чем библейское учение о сотворении (креационизм); с другой стороны, пришла на смену «теории катастроф» французского палеонтолога Ж. Кювье (о периодических внезапных изменениях залеганий горных пород с уничтожением всего живого на Земле). В ХХ в. революционизирующую роль в этих науках сыграли мобилизм и генетика. Зачинателем мобилизма стал германский геофизик А. Вегенер, обосновавший теорию дрейфа материков. После первоначального успеха эта теория была отвергнута критическими возражениями геологов, но во второй половине века возродилась в скорректированном виде как парадигма глобальной тектоники плит. Генетика как новая парадигма, позволившая биологии войти вслед за астрономией, физикой и химией в круг точных естественных наук, возникла после переоткрытия тремя учёными в разных странах в одном и том же году (1900) законов наследственности, обнаруженных австрийцем Г. Менделем ещё в 1866 г.

Параллель между биологией и экономической наукой.Из этих примеров видно, что научная революция как смена парадигмы — не обязательно кратковременный процесс. Более того, он может быть и повёрнут вспять, пока новая теория не найдёт новых доказательств (мобилизм[50]). В других случаях у «революционеров» обнаруживаются предшественники, совсем не замеченные в своё время, но по существу очертившие основные контуры новой парадигмы. Здесь особенно интересна параллель между признанием Менделя «отцом-основателем» генетики и маржиналистской революцией в экономическом анализе.Её началосвязано с выходом трёх книг — в трех разных странах, на трех разных языках: «Основания науки о народном хозяйстве» (1871) австрийца К. Менгера; «Теория политической экономии» (1871) англичанина У. С. Джевонса; «Элементы чистой политической экономии» (1874) франко-швейцарца Л. Вальраса. Независимо друг от друга и почти одновременно три автора предложили новый подход, изменивший общее видение предмета экономической теории и её инструментарий. Но через несколько лет (в 1878) в библиотеке Британского музея была обнаружена написанная ещё в 1854 г. книга немецкого автора Г. Г. Госсена «Развитие законов человеческого общения и вытекающих из них правил человеческой деятельности». Ознакомившись с ней, У.С.Джевонс нашел, что неизвестный автор первым дал формулировку новых принципов экономической теории. С этим поспешил согласиться Л. Вальрас, а последователи К. Менгера назвали «законами Госсена» два отправных пункта новой теории ценообразования, основанной на категории «предельной полезности» (австрийцы), «конечной степени полезности» (Джевонс), «интенсивности последней удовлетворённой потребности» (Вальрас) и противопоставленной классической теории ценности, основанной на категории «издержек производства» или «общественно необходимых затрат труда».

Маржиналистская революция как смена парадигмы.В предисловиико 2-му изданию своей книги «Теория политической экономии» (1879) У.С.Джевонс сделал замечание, энергично поддержанное Л.Вальрасом, что надо полностью перевернуть формулу школы Д. Рикардо — Дж. Ст. Милля, определяя цену производительных услуг через цену продуктов вместо того, чтобы определять цену продуктов через цену производительных услуг[51]. Далее, Вальрас подчеркнул, что новая формулировка общих законов рынка распространяется и на особые случаи бриллиантов, антиквариата, оперных голосов, разрешая «парадокс воды и алмаза» А. Смита; а ученик К. Менгера О. Бем-Баверк подверг критике дуализм трудовой теории ценности Д. Рикардо, которая объясняет на основе одного принципа (количество затраченного труда) цены на свободно воспроизводимые товары, а на основе другого принципа (редкость вещи) — цены на уникальные монопольные блага и невоспроизводимые товары. Наконец, маржиналистская теория предложила единый подход там, где Рикардо, пересмотрев в контексте проблемы распределения произведенного продукта концепцию Смита о трёх слагаемых естественной цены, применил три различных приёма анализа для объяснения доходов владельцев трёх факторов производства (заработной платы — на основе теории рабочего фонда, регулируемого долгосрочными издержками производства средств существования; земельной ренты — на основе теории дифференциального излишка сверх предельных издержек возделывания земли; капиталистической прибыли — по остаточному принципу).

Дальнейшая — марксистская — интерпретация классической теории ценности как последовательно трудовой привела к исключению потребительной ценности и потребления из предмета политэкономии и к оценке торговли как непроизводительного рода деятельности, которому предстоит исчезнуть в будущем «трудовом» обществе вместе с ценами и товарным характером продуктов труда. Предполагалось также и будущее исчезновение категорий прибыли, земельной ренты и процента как превращённых форм прибавочной ценности, выражающих отношение эксплуатации наёмного труда капиталом.

Маржинализм как новая парадигма экономического мышления

— сместил проблематику ценообразования от производства и распределения в сторону потребления и обмена, от прошлых затрат общественного труда к будущей полезности благ, определяемой индивидуальным субъективно-психологическим отношением человека к вещи;

— обеспечил введением в анализ величины ценности категории дополнительного количества одно и того же блага (последней прибавленной единицы) единство принципа в объяснении цен на невоспроизводимые и на свободно воспроизводимые товары (снятие дуализма);

— разрешил, исходя из единого принципа, «парадокс воды и алмаза» проведением различия между общей полезностью набора благ (т.е. суммарной полезностью некоторого их количества) и предельной полезностью, определяющей цену, которую согласится дать потребитель за всё количество;

— «перевернул» последовательность связей между производством, обменом и потреблением в определении ценности готовых благ и применяемых ресурсов, выдвинув концепцию спроса на факторы производства как производного (от потребительского) спроса;

— «реабилитировал» торговлю, утверждая, что она обеспечивает взаимовыгодный (а не эквивалентный!) обмен вещами, дающий сторонам, участвующим в сделке, выигрыш за счёт более высокой субъективной оценки приобретаемого блага сравнительно с отдаваемым;

- универсализовал трактовку доходов от факторов производства, определяя ценность применяемых ресурсов их полезностью с точки зрения конечной продукции с учётом возможности изменить их комбинацию при посредстве обмена, замещая один фактор другим таким образом, чтобы они вместе давали наибольшее приращение количества продукта;

— позволил создать общетеоретический язык, применимый к проблемам потребления, обмена, производства и распределения благ и «вместительный» для математического аппарата благодаря теоретическому подходу к экономическим проблемам как к оптимизационным задачам.

Социальный и интеллектуальный контекст маржинализма.Современники воспринимали возникшие в результате маржиналистской революции школы в экономической науке как математическоеипсихологическое направления. При этом под психологическим направлением подразумевалась, главным образом, австрийская школа. Хотя остальные школы также психологизировали проблему ценности хозяйственных благ, принимая субъективную ценность благ для потребителя за основу для объяснения причин и границ обмена товаров между двумя и более людьми. Однако австрийцы наиболее жёстко выводили экономические явления из мотивации хозяйствующего субъекта-индивидуалиста, нередко уподобляемого Робинзону (метод робинзонады), действующему вне какой-либо социальной среды.

Приоритет сферы потребления, а не производства в теории обмена дал основание рассматривать маржинализм как выражение «нисходящей» тенденции буржуазного класса, увеличения в его составе лиц, оторванных от производительной активности и ведущих образ жизни рантье, располагающего ценными бумагами с твёрдым курсом или доходами от недвижимости. Наиболее прямолинейно эта «социологическая» трактовка была изложена марксистскими авторами, для которых маржиналисты, особенно австрийские, быстро стали прямыми идейными противниками — поставщиками интеллектуального оружия против социалистических доктрин. Особенно напорист в критике марксизма был О. Бём-Баверк, уже на склоне лет своими лекциями в Венском университете побудивший одного из слушателей — Н. Бухарина — взяться за книгу «Политическая экономия рантье» (написана в 1914, опубликована в 1925). Бухарин, беря примеры из сочинений Бём-Баверка, отмечал, что рантье-потребитель «имеет перед глазами исключительно верховых лошадей, ковры, душистые сигары, токайское вино. Если ему случится говорить о труде, то он говорит наиболее охотно о «труде» по срыванию цветов или о «труде», затраченном на покупку театрального билета». Отсюда вывод, что австрийская теория предельной полезности есть последовательно проведённая точка зрения «предельного типа буржуа», «душевные особенности» которого роднят его с разлагающимся дворянством конца «старого режима» и с верхушками финансовой аристократии того же периода.

Эта заострённая полемическая характеристика приписывала критикуемой теории отстранённость не только от производительной деятельности, но и от «участия в тревоге биржевой жизни». Не столь прямолинеен был главный редактор журнала «Научное обозрение» М. Филиппов[52], выделивший в качестве предпосылки маржинализма наряду с расширением слоя образованных людей, живущих на те или иные формы рент и пенсий, как раз расцвет биржевой игры. Вывод следует признать довольно точным: к концу XIX в. организованные рынки — фондовые и товарные биржи — стали доминирующей формой деловой активности. И К. Менгер написал свой трактат в состоянии нервного возбуждения и по свежим журналистским впечатлениям от функционирования биржи в Вене; У. С Джевонс, определяя понятие «свободный рынок», имел в виду товарные биржи Лондона и Манчестера; Л. Вальрас в построении своей теории механизма совершенной конкуренции опирался на опыт Парижской и Лондонской фондовых бирж, где происходит купля-продажа «титулов собственности» — пакетов акций железных дорог, каналов, металлургических заводов; пакетов долговых обязательств государств и муниципалитетов.

Однако к социально-экономическому контексту возникновения маржинализма надо добавить ещё и интеллектуальный контекст. К концу XIX в., с одной стороны, «непрофессионал-любитель… уступил дорогу специалисту, зарабатывающему себе на жизнь в качестве экономиста»[53]. С другой стороны, как отмечает биограф Л. Вальраса У. Жаффе[54], появились доступные неспециалистам курсы математического анализа, и знание дифференциального исчисления перестало быть достоянием лишь профессиональных математиков и физиков. Поэтому Вальрас, дважды провалившийся на вступительном экзамене по математике в парижскую Политехническую школу, и Джевонс, также не очень сильный в математике, но уверенный в том, что основные проблемы экономической науки можно и нужно свести к строгой математической форме, смогли положить начало соединению математического анализа с экономическим. Объяснение общественных явлений, исходя из поведения отдельных индивидов, рационально преследующих цели личной выгоды, было подкреплено языком уравнений.

Модель гедониста-оптимизатора.Маржинализм — в противоположность историзму, институционализму, марксизму — вдохнул новую жизнь в модель эгоистического «экономического человека», занятого максимизацией свой выгоды. Эта модель описывала поведение хозяйствующего субъекта в терминах оптимизационной задачи на «исчисление удовольствий», в духе гедонизма И. Бентама. Поскольку полезная отдача от каждой следующей единицы блага убывает, а неприятности, связанные с её добыванием, растут, неизбежно должна наступить точка равновесия, когда дальнейшее приращение благ даст не прирост, а сокращение чистых удовольствий.

Модельгедониста-оптимизатора,получившая специальное философско-психологическое обоснование у английских экономистов, отразила дух стандартизации и коммерческой метрологии, присущий «викторианским временам» в истории Англии, названным по имени долго правившей (1837 — 1901) королевы. В ту эпоху Великобритания достигла зенита своего коммерческого и колониального могущества (превратившись в кругосветную империю, «на территории которой никогда не заходит солнце»), а точное измерение было выставлено в качестве атрибута делового и военного успеха. Знаменитый физик У. Томсон (лорд Кельвин) писал не менее знаменитому коллеге Дж. К. Максвеллу, предвкушая превращение электричества в коммерческий продукт : «сможем купить микрофараду или мегафараду», «если предполагается ввести какое-то название, то лучше дать его чему-то, что является реальным осязаемым предметом купли-продажи»[55]. На этом фоне выглядит закономерным появление:

—математической теории обмена, основанной на коэффициенте полезности как некоторой в общем убывающей функции от всего потреблённого количества предмета (У. С. Джевонс),

—вывода, что «определённое и точное денежное измерение самых устойчивых стимулов в хозяйственной жизни позволило экономической науке далеко опередить все другие науки, исследующие человека» (А. Маршалл).