Рассказ немало сведений о жестоком обращении с рабами и об охоте на них. См. с 195. 612 и др.

176

Но какое же право у вас, о бесчеловечные люди, даже приближаться к этой земле? Почему отнимаете вы у нее сыновей ее — жестоко, хитро, воровато? Тысячелетиями эта земля принадлежала им, а они — ей; предки нынешних негров заплатили за обладание ею высокой ценой, приобретя уродливую фигуру и черный цвет кожи. И словно детей опекало их солнце Африки, налагая на них свою печать, придавая им новое строение, а вы, увозя их прочь, объявляете себя ворами и грабителями.

Во-вторых, Дикари ведут жестокие войны за свою землю, за своих отнятых, поруганных, преданных на муки сыновей. Вот откуда скрытый гнев американских аборигенов против европейцев, если даже европейцы сносно и терпимо обращаются с ними; не искоренить в душе их чувство: «Вам нечего здесь делать! Это — наша земля». Вот почему все так называемые дикари поступают предательски по отношению к европейцам, даже если внешне кажется, что европейская учтивость укротила их нрав. В первый же момент, когда просыпается в их груди чувство родины, бурно разгорается пламя, теплившееся в глубине костра, — и тогда дикари. не успокоятся, пока зубами своими не раздерут тела чужестранцев. Нам это кажется страшным, и на самом деле омерзительно, но не европейцы ли вынудили их совершать такие злодеяния, зачем пожаловали они в их страну? Зачем поступали как господа — требовательные, жестокие, всесильные?^14* Тысячелетиями жители этих мест составляли для себя весь населенный мир, — они унаследовали землю от отцов своих и унаследовали вместе с нею жестокий обычай жесточайшим образом казнить всякого, кто захочет отнять у них землю, кто захочет их самих отнять у земли или вредить им на этой земле. Итак, чужеземец и враг — одно и то же для них, они поступают, как «мышеловка», такое растение, у которого корни — в земле, но которое хватает любое насекомое, стоит тому приблизиться к нему; право пожирать непрошеных гостей и невежд — акциз этой страны, прерогативы циклопа, подобные прерогативам любой-европейской монархии.

Но вот на память мне приходят радостные сцены возвращения похищенного сына природы на родину, к берегам отечества, — вновь лоно матери-земли принимает его. Когда благородный священник Иов-Бен-Са-ломон^15* вновь приехал в Африку, каждый фули встречал его по-братски — страстно: «он был вторым человеком в этой стране, который вернулся на родину из рабского плена». А как мечтал он вернуться домой! Все друзья, которых обрел он в Англии, все почести, которых удостоился, все это не могло заполнить душу этого благородного, просвещенного, благонамеренного человека! И он не успокоился до тех пор, пока не убедился, что корабль повезет его на родину. И такая тоска по родине не связана ни с жизненными благами, ни со званием, — потому что готтентот

14* См. «Voyage a la mer du Sud» несчастного Мариона¹¹ с примечаниями издателя; предисловие Рейнгольда Форстера к «Дневнику последнего путешествия Кука» (Берлин, 1781) и рассказы о том, как ведут себя европейцы в этих странах.

15* «Собрание путешествий», т. III, с. 127 и др.

177

Корее отложил в сторону металлические доспехи, отказался от всех преимуществ и вернулся к тяжкой жизни своих единоплеменников^16*. Такие примеры известны нам во всех частях света, — самые неприветливые земли словно магнит притягивают к себе уроженцев их: именно тягости, преодолевать которые с детства приучены душа и тело, внушают коренному жителю страны любовь к отечеству, любовь к самому климату; житель плодородной, благословенной долины, на которой теснится множество народов и племен, уже не так сильно чувствует эти узы, а житель европейской столицы уже почти совсем не чувствует их...

Но пришло время повнимательнее рассмотреть само слово «климат», мы только поставим проблему, потому что многие из тех, кто занимался философией человеческой истории, придавали большое значение этому понятию, а многие отрицали всякое влияние климата на людей.

III. Что такое климат и как влияет он на душевный строй и телесное сложение человека?

Самые неподвижные точки нашего земного шара — это два полюса; не будь полюсов, и не было бы возможным обращение Земли вокруг своей оси, не была бы, по-видимому, возможна и форма шара. Если бы мы знали, как произошли эти полюса, если бы мы знали законы магнетизма, знали, как магнитное поле нашей Земли влияет на различные тела, то мы, по всей вероятности, нашли бы ту основную нить, ту основу, которую природа, создавая живые существа, пронизала затем иными силами — силами более высокого порядка. Но поскольку, несмотря на ряд изящных опытов, в целом о магнетизме не известно почти ничего^17*, то темным остается для нас и базис всех наклонений (климатов¹⁴) к полярной области Земли. Быть может, некогда магнит в царстве физических сил был тем же, чем неожиданно стал он для нас теперь на море и на суше.

Вращение земного шара вокруг своей оси и вокруг Солнца подсказывает нам более конкретную характеристику различных климатических зон, однако и в этом случае практическое применение всеми признанных законов сложно и приводит к ошибочным результатам. Полученные в новое время знания о чужих частях света не подтвердили существования тех географических поясов, какие предполагали древние, и вообще нарисованная ими картина основана была, с физической точки зрения, как раз на незнании других частей света. То же самое — расчет тепла и холода в зависимости от количества солнечных лучей, приходящихся на Землю, и от угла их падения. Соответствующая математическая задача решена

¹⁶* «Собрание путешествий», т. V, с. 145. Другие примеры — у Руссо в примечаниях к «Discours sur I'inegalite parmi les hemmes»¹² [«Рассуждение о причинах неравенства среди народов» Ж.-Ж. Руссо]

17* См. «О магнетизме» Бругманса ¹³, тезис 24—31

178

с полной точностью, но если бы философ-историк стал делать безусловные выводы из полученного правила, то математик справедливо счел бы это извращением его результатов^18*. Близость моря, ветер, высота над поверхностью моря, горы, дожди, туманы — все это придает локальную определенность всеобщему закону, так что соседние области Земли могут отличаться диаметрально противоположным климатом. Кроме того, новые исследования показывают нам, что всякое живое существо по-своему воспринимает и расходует тепло, так что чем органичнее строение живого существа, чем более выражена наружно его собственная деятельная жизненная энергия, тем сильнее выражена и его способность порождать относительное тепло и холод^19*. Уже опровергнуты на опыте старые суждения о том, что человек может жить только в условиях такого климата, где температура воздуха не превышает температуру крови, однако новейшие системы, трактующие происхождение и действие животного тепла, еще и отдаленно не достигли такого совершенства, чтобы можно было думать о климатологии хотя бы только человеческого тела, не говоря уж о душевных силах человека и их применении, зависящем от стольких обстоятельств. Конечно, всякий знает, что тепло расширяет волокна тела, так что они становятся более вялыми, что соки от тепла разжижаются и усиливается испарение и что со временем даже твердые члены тела могут становиться ватными, слабыми; закон этот в целом вполне сохраняет силу^20*; с помощью этого и противоположного ему закона холода уже объяснено немало физиологических феноменов^21*, но что касается общих выводов, которые делались на основании такого, взятого изолированно, принципа или даже его частичного применения, что касается попыток перенести свойство вялости, испарения и т. д. на целые народы, на целые большие области Земли и, более того, на тонкую сферу деятельности человеческого духа, то следует сказать: чем более остроумно, чем более систематично продумывали и формулировали подобные выводы, тем рискованнее были они. Их шаг за шагом опровергают примеры, взятые из истории, даже физиологические аргументы, — потому что одновременно действует много сил, даже много противоречивых сил. Даже великого Монтескье упрекали в том, что климатический дух законов он основал на обманчивом опыте с «бараньим языком»²⁰. Конечно, люди — это податливая глина в руках климата, но пальцы создают такие разнообразные формы, а противодействующие законы столь многообразны, что, быть может, лишь сам Гений человечества может составить уравнение всех этих сил.

18* См. Кестнер. Объяснения к методу измерения температуры по Галлею в «Гамбургском журнале», т. II, с. 429¹⁵.

19* См. Крелль. Опыт о способности растений и животных порождать и уничтожать тепло. Хельмштедт, 1778; опыты о способности животных порождать холод Крофорда в «Philosophical transactions», vol. 71 p. 2¹⁶.

20*«Патология» Гаубиса, гл. V, X, — логика всякой патологии¹⁷.

21* См. Монтескье, Кастийона, Фолкнера¹⁸, не говоря о множестве худших сочинений типа «Esprit des nations», «Physique de l'histoire»¹⁹.

179

* * *

Не только жаром и холодом веет на нас воздух, но воздух, согласно новым наблюдениям, — это огромное хранилище всяких благоприятных и вредных для нас сил. В воздухе действует электрический огненный поток, стихия могучая и еще не изученная в своем животном влиянии, ибо мы мало что знаем и о внутренних законах ее природы, и о том, как человеческое тело воспринимает и перерабатывает ее. Мы живем, вдыхая воздух, но что это за бальзам, что за питательная сила жизни заключена в воздухе, — мы не знаем. А если мы еще прибавим сюда почти неисчислимое множество местных особенностей — в зависимости от испарения тел, если мы вспомним примеры, когда ужасные явления порождались невидимым злокачественным семенем, которому врач и может только дать название «миазмов»²¹, причем целые столетия не способны справиться с их последствиями, — если вспомним о неведомом яде, приносящем оспу, чуму, сифилис, — болезни, пропадающие с приходом новых времен; если мы задумаемся над тем, что мы не знаем не только, что такое герматтан н саммиэль, сирокко и северо-восточный ветер Татарии, но и вообще, что вызывает ветры на земном шаре и что вызывается самими ветрами, то мы поймем, что нам недостает еще целого множества исследований, для того чтобы мы могли приступить хотя бы к физиолого-патологической климатологии, не говоря уж об общей климатологии всех умственных и эмоциональных сил человека! Но всякий проницательный и остроумный опыт ждет тут славный венец, и несомненно — потомство наградит наш век такими благородными венцами^22*.

* * *

Если говорить теперь о высоте, на которой расположена та или иная область земли, о ландшафте, о плодах и растениях, о пище и питье людей, об образе жизни человека, о его занятиях, об одежде, даже об излюбленных позах человека, о его развлечениях и искусствах и тьме прочих обстоятельств, которые производят свое действие в живой взаимосвязанности целого, то все это составляет картину климата, всякий раз приносящего с собой столько перемен. Чья рука способна хотя бы упорядочить весь этот хаос причин и следствий и создать целое, где всякому явлению, всякой области будет воздано по заслугам и ничто не будет ни переоценено, ни недооценено? Самое лучшее — следовать Гиппократу^23* проницательно и просто характеризовать отдельные области, а затем без торопливости и спешки — переходить к общим выводам. Естествоиспытатели и врачи — вот кто тут physicians, ученики природы и учителя философии: благодаря им уже не одна область земли внесла свой вклад в общее учение о климате, о влиянии климата на человека; и потомство будет благодарно им. Но сейчас речь у нас не может идти об отдельных

22* См. Гмелин. О новых открытиях в учении о воздухе. Берлин, 1784²².

23* См. «De aere, locis et aquis» Гиппократа²³, особенно вторую часть. Для меня Гиппократ — главный из всех, кто когда-либо писал о климате.

180