Не надо слишком заботиться о комфорте

 - Геронда, когда я говорю, что могу работать столько-то и что это предел моих возможностей, то говорю это по себялюбию?

 - Чем дольше человек сидит без дела, тем больше рас­слабляется, а чем больше работает, тем сильнее становит­ся. Помимо того что работой он отгоняет от себя печаль, ещё и помогает себе духовно.

 Цель - чтобы человек больше радовался неудобст­вам и трудностям, чем комфорту. Знали бы вы, как живут на Афоне некоторые старцы и какую радость при этом испытывают! Знаете, какое самоотвержение имел один старец, живший в километре от моей кельи, высоко на горе, на крутом склоне. Бедняга на четве­реньках спускался по тропинке, когда ему нужно было сходить к старцу, жившему ниже. Его хотели забрать в монастырь, чтобы за ним было удобнее ухаживать, но он не соглашался. Потом все стали говорить: "Да он в прелести", так как этот старец жил в келье один. Од­нажды он пришёл ко мне и рассказал, почему не "Хотел уходить в монастырь. Когда-то у них в келье не было храма, он долго уговаривал своего старца построить храм, и наконец его старец сказал: "Ладно, давай по­строим, только ты уже не сможешь уйти с этого места, потому что у храма будет свой Ангел-хранитель, а его одного оставлять нельзя". Тот пообещал, что никогда не уйдёт из кельи, и они построили храм. В конце кон­цов келья, в которой жил старец, разрушилась, и он стал жить в храме. Там и спал, сидя в стасидии. Вот ка­кое самоотвержение! Я отнёс ему кое-какую одежду, потому что у него вообще ничего не было. Ещё он был болен - его постоянно мучили рези в животе. Однаж­ды я послал к нему знакомого врача. Тот пошёл вместе со своим товарищем, но они нашли старца уже мёрт­вым: он сидел в стасидии, завернувшись в одеяло. Вот так отошёл человек ко Господу!

 Жизнь в суровых условиях ради любви Христовой приносит в сердце умиление Христово. Божественное наслаждение рождается от телесных страданий. Святые отцы отдали кровь и приняли Дух. Потом и трудом стя­жали благодать. Отреклись от своего "я" и обрели его в руках Божиих.

 Я прихожу в умиление, когда читаю синаксарий свя­тых подвижников Синайской горы. Пять тысяч подвиж­ников жили на Синае, а сколько ещё на Афоне! За тысячу лет сколько отцов освятилось! А исповедники и мучени­ки сколько страданий претерпели! А мы ропщем при первой малейшей трудности. Хотим без труда стяжать святость. Самоотвержение - редкость. Даже мы, монахи, не понимаем, что блага приобретаются трудом, и жа­леем себя, оправдываем и находим смягчающие обстоя­тельства. Отсюда и идёт зло. Диавол помогает каждому человеку найти оправдание, а годы проходят.

Поэтому не стоит забывать и о смерти. А если всё рав­но умирать, то и о теле слишком заботиться не стоит, не в том смысле, что доводить его до болезни, но в том, что­бы не слишком заботиться о комфорте.

Для кого ты бережёшь своё "я" — для себя самого?

 - Геронда, у меня есть помысел, что в том, что я быстро устаю, виновата не только моя телесная слабость.

 - Да, если бы в тебе был Божественный огонь, то всё было бы по-другому.

 - А как мне приобрести этот Божественный огонь?

 - Нужно забыть себя и думать о других.

 - Мне кажется, что трудно делать так постоянно.

 - По крайней мере, постарайся думать и заботиться о других столько же, сколько ты думаешь и заботишься о себе. Так постепенно придёшь к тому, что станешь рав­нодушна к себе, в хорошем смысле, и будешь постоянно думать о других Тогда и Бог будет о тебе думать, и люди. Только не делай этого ради того, чтобы другие думали о тебе!

 - Выходит, что меня мучает моё собственное "я"?

 - Ну, конечно! Отбрось своё "я". Если отбросишь - вос­паришь. Зачем оно тебе, для кого ты его хранишь? Для себя? Часть любви, которую оставляешь себе, ты отни­маешь от всецелой и безграничной любви, которую необходимо иметь к другим

 - Геронда, как мне отбросить своё "я"?

 - Насколько возможно, исключи своё "я" из того, что ты делаешь, посели в своё сердце других. То, что ты желаешь для себя, отдавай другим. Отдавай, отдавай, не думая о себе. Чем больше будешь отдавать, тем больше будешь получать, потому что Бог будет тебе в изобилии подавать Свою благодать и любовь. Он станет тебя сильно любить, а ты Его, потому что перестанешь любить себя, своё "я", которое требует, чтобы его питали гордость и эгоизм, а не Благодать Божия, подающая душе все необходимые соки, изменяющая плоть божественным изменением и заставляющая человека сиять невещественным светом. Буду молиться, чтобы ты скорее ощутила то, о чём я гово­рю, и избавилась от муки себялюбия.

 - Геронда, а может быть так, что я буду бороться с себялюбием, но в моих делах всё равно будет сквозить мое «я»?

 - Всё зависит от того, как ты подвизаешься. То, что грязно и отвратительно, человек выбрасывает, но снача­ла нужно понять, что это действительно грязно и отвра­тительно. Не почувствовав отвращения, не выбросишь. Чтобы отбросить ветхого человека, нужно почувствовать к нему отвращение. На парализованных ногах нельзя двигаться вперёд.

Когда есть самоотречение, Бог подаёт Свою благодать

 - Геронда, когда я думаю о том, как святые принужда­ли себя, меня мучает совесть, мне кажется, что я-то себя жалею.

 - Когда человек, подвизаясь смиренно, усердно и с рассуждением, выступает за пределы своих возможнос­тей, тогда на него снисходит сверхъестественная Божест­венная сила.

 - Геронда, что имеет в виду авва Варсонофий, гово­ря: "Не ищи телесного покоя, если не посылает его тебе Господь"5?

 - Этим он хочет сказать, что не надо искать для себя покоя, удобства. Прежде всего нужно самоотречение, а за ним следуют обильные Божественные дары, по­тому что, когда есть самоотречение, тогда Бог подаёт человеку Свою благодать.

 Когда в человеке есть дух жертвенности, тогда он получает Божественную помощь, Бог заботится о нём. Соответственно мере самопожертвования и молитвы за ближних человек получает и помощь от Бога.

 Однажды поздно вечером я шёл из монастыря Ставроникита в келью отца Тихона, которую приводил в порядок, собираясь поселиться там. По дороге меня остановил человек. За спиной у меня был тяжёлый ме­шок, к тому же моросил дождь, а я стоял и слушал. Уже стемнело, а он всё говорил и говорил не переставая. Мы вымокли насквозь. В какой-то момент мне пришёл по­мысел: "Как же я найду свою келью? Ночь, грязь, доро­га трудная, и фонаря нет". Но как прервать человека? Я его спросил, где он собирается ночевать. Он сказал, что в соседней келье. Так мы стояли до полуночи. На­конец распрощались. Я пошёл своей дорогой, но толь­ко ступил на тропу, ведущую к келье, поскользнулся и свалился в кусты. Башмаки полетели вниз, мешок за­цепился за ветки, а подрясник задрался до шеи. Ничего не видно. Тогда я сказал себе: "Лучше остаться здесь. Прочитаю повечерие, полунощницу, утреню, а там, глядишь, рассветёт и до кельи доберусь. А тот бедняга, найдёт ли он дорогу?" Как только я дошёл до "Поми­луй мя, Боже, по велицей милости Твоей", неожидан­но, словно луч прожектора, сильный свет осветил весь овраг! Я нашёл ботинки и смог идти. Тропинка была освещена Я дошёл до кельи, нашёл и ключ от замка, а он был такой маленький и спрятан так далеко, что даже днём я бы с трудом его отыскал. Вошёл в храм, зажёг там все лампадки. И тогда свет исчез - он боль­ше был не нужен!