Об исключительной красоте тела

Радость. Красота тела исключительна.

Разум. Но она не может преодолеть время. С ним приходя, с ним же она и уходит. Останови, если можешь, время – тогда, может быть, и красота тела останется неизменной.

Радость. Красота тела отличная.

Разум. Ты опираешься на хрупкое основание. Само тело исчезает наподобие тени, а ты ручаешься, что у тебя останутся временные случайные признаки тела. Случайные признаки могут разрушиться, в то время как сущность остается неизменной; если же она разрушится, не могут не разрушиться и случайные признаки. А из всех качеств, которые уходят вместе со смертным телом, быстрее всего уходит внешность, как прелестный цветочек, который, только распустившись, начинает вянуть прямо на глазах тех, кто любуется и восхищается им; его может обжечь краткий заморозок, сломать легкий ветерок, сорвать недружелюбная рука или затоптать нога прохожего. Вот и прославляй после этого красоту и сколько угодно рассыпайся в похвалах ей. И вот большими шагами приходит то, что сорвет с тебя тонкое покрывало: какова на самом деле красота живого человека, смерть показывает, и не только смерть, но и старость, и короткий промежуток времени, и даже внезапная легкая лихорадка в течение одного дня. В конце концов, даже если не случится ничего внешнего, красота сама по себе изнашивается и превращается в ничто; она не столько радости приносит своим приходом, сколько скорби при уходе. Об этом (если я не ошибаюсь) некогда знал красивый известный римский император Домициан, который в письме другу говорил: «Знай, что нет ничего пленительнее красоты, но ничего нет и недолговечнее ее».

Но если бы красота была продолжительным или вечным даром природы, не понимаю, считал ли он, что к ней нужно стремиться, хотя это только поверхностное, блестящее украшение, обманывающее и ласкающее наши чувства и скрывающее под тончайшим покровом кожи много безобразного и ужасного.

Радость. Красота тела очень изыскана.

Разум.У тебя перед глазами завеса, под ногами – сеть, крылья в силках: нелегко разглядеть истину, следовать добродетели и взмыть душой вверх. Многих стремящихся к возвышенному, красота отвлекала и поворачивала в противоположную сторону.

Радость. Красота тела удивительна.

Разум. Это хорошо сказано: удивительна. Ибо есть ли что удивительнее призрачности? Сколько красивых юношей лишают себя более приятных вещей! Какие труды предпринимают, какие увечья наносят они себе, чтобы не столько быть красивыми, сколько казаться таковыми! Стремясь только к одной красоте, они забывают о здоровье и радости. А сколько это съедает времени! И между тем, как много достойного, полезного, в конце концов, необходимого находится в пренебрежении! Вот и владей своим кратким, исчезающим благом и ничтожной радостью. А на самом деле ты имеешь в доме врага и, что особенно опасно, врага ласкового и льстивого; он крадет твой покой и время, вечно мучит тебя; это предмет хлопот, огромнейшая причина опасностей, горючий материал для сладострастия; он приносит ненависти не меньше, чем любви.

Может быть, ты станешь милым для женщин легкого поведения, но мужам ты будешь ненавистен и подозрителен. Телесная красота больше всего воспламеняет супружескую ревность; ни одна вещь не преследуется более горячо, чем красота, ни одна вещь не волнует душу сильнее, и в то же время ни одна не вызывает больше подозрений.

Радость. Красота тела велика.

Разум. Она обычно толкает глупых юношей туда, куда невыгодно. Им кажется, что они могут пользоваться своим превосходством как хотят, и не стремятся к достойным занятиям. Для многих красота часто оказывалась причиной жестокой и позорной гибели.

Радость. Красота тела редкая.

Разум. Пройдет очень немного времени – и изменится и само лицо, и его цвет. Белокурые кудри выпадут, а оставшиеся на голове побелеют; нежные щеки и ясный лоб избороздят скорбные морщины; радостный свет и сияющие звезды глаз затуманят печальные облака; ровные и белые, словно из слоновой кости, зубы испортит и изотрет грубая пища, так что они станут не только другого цвета, но и расшатаются; стройная шея и подвижные плечи согнутся; нежный голос охрипнет; иссохшие руки и искривленные ноги станут как чужие. Чего же больше? Придет день, когда ты не узнаешь себя в зеркале. Ты думаешь, что все это случится нескоро, так вот не говори, что ты, пораженный неожиданными уродствами, не был предупрежден об этом; вот здесь уведомляю тебя: если только ты живешь, все это придет к тебе быстрее, чем об этом говорится. Поверь мне теперь, чтобы потом меньше удивляться переменам, происходящим с тобой.

Радость. Красота между тем известна.

Разум. Ну, об этом короче всех сказал Апулей из Мадавры: «Немного подожди – и ее не будет»[16].

Радость. Красота тела до сих пор превосходна.

Разум. Я предпочел бы, чтобы превосходной была красота души! Ибо у души есть свое изящество, и оно гораздо привлекательнее и надежнее, чем изящество тела; и она сама поддерживает себя своими законами, устройством и удобным расположением своих частей. Достойно было ее желать, на нее направлять свои труды: ведь ее не уменьшит долгий день, не погасит болезнь и сама смерть. А ты восхищаешься преходящим.

Радость. Теперь, по крайней мере, несомненно, что красота необыкновенна.

Разум. В отношении красоты, как и во многом другом, надо желать умеренности. А если с такой необыкновенной красотой ты и себе не будешь нравиться, и не позаботишься, чтобы нравиться другим, насколько это прилично, и не будешь пользоваться ею целомудренно, воздержанно, умеренно, то нечего тебе ожидать в будущем большой славы.

Радость. Прекрасное лицо украшает душу.

Разум. Напротив, оно испытывает душу и часто вовлекает в опасность. И к чему кичиться тем, что не твое, и тем, что ты не можешь сохранить надолго? Красивое лицо никому не принесло славы, а многие прославились пренебрежением к своей внешности. Сошлюсь на других: не природная красота сделала знаменитым Спурину, а неестественная уродливость[17].

Радость. Я стремлюсь, чтобы доблесть души была соединена с красотой тела.

Разум. Если ты это делаешь, то это представляется замечательным, тогда ты во всем будешь счастлив, и тебе и красота покажется более славной, и добродетель более привлекательной. Хотя тому, кто сказал: «Добродетель, исходящая от красивого тела, привлекательна»[18], – казалось, что он ошибается. Но мне представляется – справедливо считает Сенека, – что такая добродетель больше, совершеннее и возвышеннее. И мне теперь показалось, что Вергилий не ошибается, когда говорит это, так как он имел в виду не саму по себе добродетель, но впечатление от нее.

И, в конце концов, прелесть красоты не имеет в себе ничего постоянного, ничего желанного, она является только добавкой к добродетели, и не будет ошибкой в оценке их обоих, если согласиться, что добродетель – украшение красоты, хотя краткая и хрупкая красота и не лишена прелести для взоров. Но я сказал бы, что она отягощает душу и выглядит горькой насмешкой.

Об уме

Радость. Ум у меня быстрый.

Разум.О, если бы его быстрота проявлялась в стремлении к добродетели! Иначе, чем он быстрее, тем ближе к гибели.

Радость. Ум мой всегда наготове.

Разум. Если он готов к добрым занятиям, это драгоценное украшение души; в противном случае он становится тягостным, опасным, мучительным.

Радость. Ум мой очень острый.

Разум. Настоящей и вечной похвалы заслуживают равномерность и постоянство ума, а не его острота. Остроту некоторых умов можно уничтожить тонким кончиком копья; она исчезнет от первого же прикосновения. Даже будучи очень сильной, она слабеет, если ее чрезмерно изощряют. Всякая сила постепенно уменьшается.

Радость. Острейший у меня ум.

Разум. Для мудрости нет ничего ненавистнее чрезмерной остроты. Например, самыми неприятными для философов являются софисты. По этой же причине древние поэты изобразили паука, ненавистного Палладе; его паутина тщательно соткана и нити тонки, но непрочны и никому не приносят пользы.

Так пусть острота ума будет такой же, как острота кинжала. Пусть она не только пронзает, но и вовремя останавливается.

Радость. Ум мой деятельный и гибкий.

Разум. Таким умом был наделен Марк Катон Цензор, который в равной степени занимался и литературой, и оружием, и всеми видами военной и городской, и сельской деятельности[19]. В некоторой мере теми же качествами греки наделяют Эпаминонда[20], а персы – Кира[21]. Но берегись, как бы этот твой гибкий ум не повернул туда, где он станет лукавым и будет выглядеть не деятельным, а скорее легкомысленным и непостоянным. Ибо одно дело не иметь возможности остановиться, а другое – с легкостью идти, куда хочешь.

Радость. Ум мой замечательный.

Разум. Очень важно, в каком роде замечательный; ибо значение этого слова расплывчато и весь смысл в том, куда ты устремишь свой ум. Предпочтительнее ум добрый, чем замечательный. Первый нельзя склонить ко злу, а второй вполне возможно повернуть в дурную сторону. Например, Саллюстий говорит, что Луций Катилина был человеком большой силы духа, но ум его был злым и извращенным[22].

Радость. Мой ум велик.

Разум. Я хочу, чтобы он был добрым и деятельным; одно величие вызывает недоверие. Часто великий ум был началом великих бедствий. И великие заблуждения редко исходили не от великих умов.