ГЛАВА VI. Занятия, занятия, занятия...

Наши дети — это наша старость.

Правильное воспитание — счастливая старость,

плохое воспитание — будущее горе.

А. С. Макаренко

Чем занимались дома? Всевозможные общеразвивающие игры по обычной детсадовской программе, упражнения на развитие памяти и внимания. У нас уже появился карманный слуховой аппарат. Регулярно тренировали слух — с аппаратом и на голое ушко, за экраном и по губам. Много времени уделяли занятиям перед зеркалом. Незнающему человеку со стороны могло показаться, что мы просто балуемся, кривляемся. А на самом деле подражание артикуляции, т. е. положение видимых речевых органов,— очень нужная работа. Занимались с раннего возраста и со временем упражнения все более усложнялись. Если вначале просто показывали язычок, то потом пошли «горки», «чашки», «лепестки». А такие манипуляции языком, как я по опыту знаю, не у каждого взрослого получаются.

Упражнения по подражанию артикуляции и по произношению — самая трудоемкая и неблагодарная работа. Однако этим надо заниматься всегда, с самого раннего детства. Глухой человек не в состоянии контролировать свою речь. И если не будет упражнений, а периодически — корректировки специалиста, то постепенно речь опять становится невнятной, теряются с трудом поставленные звуки. Поэтому некоторым видам занятий не суждено закончиться никогда. А если учесть, что глухому человеку приходится постоянно читать с губ (при нашей зачастую неважной дикции), получается, что вся жизнь — непрерывное, утомительное занятие. И это наряду с обычными человеческими обязанностями и проблемами. Вот к такой жизни мы должны были подготовить своего ребенка. Научить быть сильным, дать осмысленную ориентацию в мире вещей. А главное, зарядить добротой и любовью — тем, что будет питать и давать силу.

Описать или хотя бы слегка коснуться всего, чем мы занимались, невозможно. Я попытаюсь сосредоточить внимание на том, чему мы научились к четырем годам, потому что потом начинается совершенно новый этап в нашей жизни.

Для развития четкой артикуляции, отработки произношения и соединения звуков в слоги я предлагаю родителям следующее упражнение. Выполняется оно перед зеркалом, сидя за столом. На столе лежит россыпью азбука. Работаем с гласными: а, о, у, и, ы, всегда в одинаковой последовательности (ребенок на втором занятии уже все запоминает). Согласные выбираем те, которые важнее отрабатывать. Проговаривая каждый слог, необходимо положить эти буквы азбуки на столе перед ребенком. И ни в коем случае не говорите: «Будем заниматься». Будем играть!

па-па-па — указательными пальцами стучим по столу, широко открывая рот на гласную и четко, несколько утрированно, произнося согласную.

по-по-по — указательными пальцами показываем вверх, как бы приподнимая небо, рот широко округляем.

пу-пу-пу — указательными пальцами показываем вперед, подсказывая губам, сложенным в трубочку, куда тянуться.

пи-пи-пи — соединенными указательным и большим пальцами растягиваем губы в улыбку.

пы-пы-пы — двумя ладонями с расставленными пальцами также растягиваем рот, но уже не в узкую полосочку.

Упражнение дети запоминают быстро. Оно уникально по значимости: развивает артикуляцию, отрабатывает произношение, учит соединять звуки в слоги. Я показывала упражнение слышащим детям моих знакомых, которые, зная буквы, не могли соединить их в слоги. Поиграв несколько вечеров, ребенок легко начинает читать по слогам.

Самое легкое в работе — изучение существительных. Здесь достаточно показать ребенку предмет или рисунок, поставить табличку. Далее идет процесс запоминания, отрабатывания, повторения. К этому времени сын знал обобщающие слова (мебель, игрушки, животные, одежда, продукты, транспорт) и не менее десяти расшифровок к каждому из них.

Труднее было с глаголами. Таблички «встань», «сядь», «иди», «бегай», «прыгай» активно не нравились сыну. Я их брала с собой на прогулки, подсовывала в каждый удобный момент, но малыш не хотел их запоминать и различать. Глаголы «возьми», «положи», «принеси» стали камнем преткновения. Но мы не отчаивались: на одном застревали, одновременно другое подгоняли. Каждый день в квартире появлялись новые и новые таблички.

Таблички делают из плотной бумаги, т. к. пользоваться ими придется долго и часто. Слова пишут печатными буквами. Желательно, чтобы таблички, шрифт и цвет букв были одинаковыми и не отвлекали внимания. Работая с табличками, следует держать их у подбородка: ребенок должен видеть губы говорящего.

Некоторые мамы старательно складывают все таблички в одну коробку — «на свое место». Не стоит так делать. Развесьте таблички по всей квартире, и ребенок, много раз за день пройдя по комнате, каждый раз увидит зеркало, шкаф, диван и запомнит слова, записанные на табличках, прикрепленных на уровне его роста. В кухне, в спальне, в коридоре придется сделать наборные полотна, потому что там скопится в дальнейшем большое количество табличек. В «коридорное» наборное полотно войдут названия верхней одежды, обуви, головных уборов и т. д. В «спальне» — названия постельных принадлежностей. Кстати, и в ванной, само собой, не обойтись без табличек. Запасайтесь бумагой, фломастерами и терпением.

Понятия, прототипов которых нет в квартире, лучше записывать в отдельный блокнот (о таких словарях я расскажу попозже). Если натуральных предметов нет, развивая фантазию ребенка, при повторении пользуйтесь воображаемыми.

Счет выучили между прочим. На остановках, где времени предостаточно, мы играли, это стало нашей традицией. Я говорила: «Хлопай — 5», «Прыгай — 4». Говорила губами, без звука, сын такие игры любил. Вокруг никто ничего не замечал, а мы занимались.

Вся квартира пестрела табличками. Их было великое множество. На кухне они не помещались — там висело наборное полотно с кармашками. В первом кармашке — слова, обозначающие продукты (соль, сахар, перец, яйцо и т. д.); во втором — названия готовых блюд (борщ, суп, компот, кисель); в третьем — названия столовых и кухонных принадлежностей (ложка, вилка, тарелка, кастрюля). И еще, и еще. Все надо было учить, хорошо проговаривать, повторять регулярно сотни раз. Бывало, зайдешь на кухню и не знаешь, за что браться в первую очередь, что важнее: немытая посуда, приготовление обеда или таблички. Сын много времени проводил со мной на кухне. Между делом рано научился чистить и резать картошку, морковку. Все правильно: мама помогает ему, а он должен помочь маме.

Зимой и в ненастное время года заниматься было легче, потому что больше времени находились в квартире. А летом ребенку хотелось гулять. На прогулку я выходила во всеоружии. Таблички, картинки, книжки — целый пакет. Всеми правдами и неправдами, хоть ненадолго старалась отвлекать малыша от песочницы, от качелей, чтобы повторить, закрепить, выучить... Если не получалось, присаживалась рядом с ним и в ходе игры (надо ведь научиться и этому), ненавязчиво вводила: песок, играть, мальчик, девочка.

Я понимала, что ребенку на прогулке положено отдохнуть от занятий, расслабиться. Но что делать? Обычный ребенок целый день получает слуховую развивающую информацию, постепенно запоминает, вникает, ему и заниматься не надо. А глухому ребенку необходимы постоянные занятия. Не повторишь какое-нибудь слово всего недельку — и все, его уже нет; приходится начинать сначала. Ведь если на занятиях слово повторяется много раз, то в бытовых условиях употребление ограничивается единичным, редким повторением — вот и забывается. А слов великое множество! (Пока я не начала заниматься со своим сыном, я как-то об этом не задумывалась.) И каждое слово, его значение, смысл, произношение и многократное повторение могли дать ребенку только мы и никто другой.

Во всем мне помогала дочка. Моя маленькая помощница читала с четырех лет, и занятия с братом (подкладывание табличек, повторение букв алфавита и еще многое другое) она с удовольствием взяла на себя. Она была старше брата всего на три с половиной года, но отлично справлялась с ролью учительницы. К сожалению, с появлением малыша она как бы отошла на второй план. Я не раз задавала себе вопрос: как могла такая малышка понять и почувствовать, что родители по-прежнему любят ее, но у них не хватает ни сил, ни времени, чтобы все оставалось по-прежнему. Сестра очень любила брата, не было у нее ревности из-за отнятого первенства. Она росла как бы сама по себе. Я никогда не заставляла ее делать уроки, порой даже не замечала, когда она их делает. В свободную минуту я старалась наверстать упущенное. Всегда подчеркивала, что она у меня главная помощница. Сыну я объясняла, какая она умница, и со временем авторитет сестры станет для него самым главным критерием.

Но я не хочу идеализировать. Моя семья никогда не была тихой, спокойной обителью, чего я страстно желала. У нас постоянно были слышны крик, плач и разборки. Наш младший ребенок был капризным, шумным и очень трудным. Сын, конечно, обижал дочку, ей всегда приходилось несладко. Не говоря уж о том, что у нее попросту никогда не было возможности в тишине делать уроки, заниматься музыкой.

Однажды мне сказали: «Чтобы развить остаточки слуха, постоянно тренируйте слух. Один из способов — говорите как можно громче, кричите. Если вы к вечеру охрипли, считайте, что день прошел не зря». И мы старались! На много лет крик стал нормой в нашей семье. До тех пор, пока (сыну было лет восемь) в Москве не поставили точный диагноз — тотальная глухота, и не сказали: «Не мучайте ребенка аппаратами и не изводите криком свое горло и нервную систему, ничего не поможет». Но эти слова прозвучали через восемь лет. А все прошедшие годы сын не спал днем, не ходил в садик, целый день был дома— шумел, капризничал, резвился, мешал. И мы постоянно кричали, разговаривая и занимаясь с ним.

Мне иногда не хотелось просыпаться по утрам: я не представляла, чем буду занимать своего шумного, неугомонного ребенка? Каждый день — как бой. Моей маленькой помощнице приходилось не легче. Брат мог порвать ее книжку, разбросать с таким старанием расставленные игрушки, разобрать или сломать любимую из них, дернуть за косу, дружески хлопнуть, ударить чем-нибудь. И делал он это не со зла. Он любил сестру. Но был слишком подвижный, а его игры обязательно включали в себя бег, прыжки, швыряние. Ему это нравилось, и он старался привлечь всех членов семьи, полагая, что его замечательная игра должна нравиться всем. А когда заводился, собственные тормоза не срабатывали, приходилось применять дополнительные формы воздействия.

Если обиженная дочка плакала, я, пожалев ее наспех, тут же начинала объяснять обидчику значение слов «слезы», «плачет» и «нельзя», подкладывала таблички. Моя маленькая умница понимала все правильно, не затаила обиды за мою вынужденную в ту минуту черствость по отношению к ней. Мало того, она и на брата не таила обиды, всегда терпеливо и снисходительно относилась к нему.

Было тяжело, но девочка с отличием закончила музыкальную школу и с медалью — обычную. Авторитет ее в глазах брата еще больше вырос.

Имея глухого ребенка в семье, кроме главной трагедии и душевной боли, постоянно сталкиваешься со многими проблемами. С обычным ребенком можно поговорить между делом. Разговаривая с глухим, необходимо огставить все и расположиться напротив. А если спешишь и надо быстро что-то объяснить, он, как назло, ничего не понимает. Потому что, когда человек спешит, нервничает или жует, его артикуляция, соответственно, меняется, и неслышащий маленький собеседник информацию брать с губ затрудняется. Повторяешь вновь и вновь, пишешь пальцем на столе, объясняешь жестами, но он уже поддался какой-то суете, нервозности, и мои слова не доходят до понимания.

Его нельзя позвать из другой комнаты — надо идти туда самой; отвернулся — надо подойти. В течение дня таких ситуаций — десятки. Если ребенок на улице увлекся и ушел далеко вперед, приходится бежать следом. Чтобы обратил внимание и повернул голову, касаешься его плеча рукой. Но так как часто куда-то спешишь и опаздываешь, получается, что не просто касаешься, а хлопаешь, дергаешь. И он, подражая нам и не понимая, что нас-то можно просто позвать голосом, тоже стал хлопать. Один, два, три, десять раз шлепнул — ничего. Но бывают минуты, когда расслабишься или, наоборот, взвинчен до предела, а тут тебе в плечо толчок неправильно рассчитанной силы. Такое раздражение подступит! Потом остановишь себя — стоп! Я ведь тоже так делаю, когда зову. Однако сын воспринимал это по отношению к себе естественнее, ведь он по-другому не жил и не умел.

Затрудняется и практически полностью исчезает возможность общения в темноте. Лица говорящего не видно, жестами не объяснишь. Мы нашли выход из положения.

На ладошке сына я «писала» пальцем. Закончилось слово — прикрыла его ладонь своею; пауза, потом пишу дальше. Возможно, кто-то делает так же; и по методике обучения слепоглухонемых, как я узнала позже, так общаются. Но в то время находка была нашей собственной, и мы ею гордились.

Считывал он моментально, не дожидаясь конца слова. Все остальное: отойти в темноте, позвать, что-то сделать — исключалось, словно останавливалась жизнь.

Выручал и выручает фонарик. Если в доме вдруг отключали электроэнергию, первым делом я спешила к малышу, чтобы дать понять: все в порядке, я — рядом. А потом уже вместе мы шли за фонариком или свечой.

Сколько курьезов и маленьких трагедий случалось у нас в семье из-за главной причины: из-за отсутствия слуха у нашего мальчика. Как-то зимой я вышла на балкон развешивать белье. Как всегда, спешила, практически не оделась, а морозец был приличный. Сын стоял за дверью и через стекло смотрел на меня. Потом начал играть с нижним шпингалетом и опустил его. Ничего не подозревая, отошел от балкона и сел смотреть книжку. Спиной ко мне. Бесполезно стучать, звать и махать руками. Я стояла и плакала. Не потому, что замерзла. Я думала о том, что все неудобства, которые нам причиняет глухота нашего ребенка, мизер по сравнению с тем, что она причиняет ему самому.

Однажды я собиралась идти на работу. Дети оставались дома. Я уже спускалась по лестнице, когда дочке понадобилось что-то мне сказать. Она вышла босиком на лестничную площадку, стоя у двери на коврике, позвала меня. Сын не видел, как она выходила. Он заметил приоткрытую дверь, подумал, что мы забыли ее закрыть. Прикрыл дверь изнутри, запер ее на ключ и стал искать сестру в квартире. Сначала думал, что она играет и прячется. Искал, звал, потом заплакал — все громче и громче. Мы никогда его не обманывали, и он обиделся, что сестра ушла тайком. Сердце разрывалось от жалости и невозможности помочь.

Какая уж тут работа! Дочка, босая, продолжала стоять у двери, а я вышла на улицу, чтобы смотреть на окно кухни. Знала, что сын часто, когда оставался один, выглядывал во двор из окна. Так случилось и на сей раз, но надо ли говорить, что и он, и мы испытали за эти двадцать минут?!

Событие подтолкнуло папу к реконструкции нашего звонка: теперь в коридоре стала мигать лампочка, помогая нашему малышу понять, что кто-то пришел.

Возникали трудности и другого характера. Наш малыш рос сложным, шумным, нестандартным. Мы, постепенно привыкая к его капризам и выходкам, что-то терпели, на что-то не обращали внимания. Конечно, и наказывали, но многое прощали, оправдывая тем, что он не услышал и не понял. А совершенно посторонние, незнакомые люди, не ведая, что перед ними необычный ребенок, воспринимали все иначе. Сколько раз, видя недостойное поведение маленького ребенка, меня на улице начинали воспитывать. И мне, собранной в комок от боли, обиды и стыда за поведение собственного ребенка, приходилось выдерживать дополнительную нагрузку.

Радовали и помогали жить успехи нашего мальчика в познании окружающего мира. Ребенок рос очень любознательным. Познакомившись с цифрами и числами, он буквально «заболел» этим. Если мы встречали кого-нибудь по дороге или кто-то приходил к нам, сын обязательно спрашивал: « Сколько лет? » И я интересовалась этим у человека, удовлетворяя любопытство своего малыша. Сразу следующий вопрос: «Дом — сколько?» (значит, какой номер квартиры).

Накопление сведений обо всех знакомых — хобби начинающего эрудита. Взрослея, он интересовался датой рождения, номером телефона — всего не перечесть. Все запоминал и потом записывал в тетрадях. Так у нас в доме стали появляться своеобразные справочники.