Глава IX. Преодоление препятствий

Я помню то, что хотел бы забыть,

и не могу вспомнить то, чего не хотел забывать.

Я уволилась. Внезапно мы оказались полностью свободными, а точнее, никому не нужными. В чужом большом городе это особенно остро ощущается. Обо всем специализированном мы теперь и слышать не хотели (пусть простят меня настоящие специалисты). В обычных садиках и школах для нашего сына не было места. На какое-то время нами овладело отчаяние: сыну пятый год, что делать дальше?

Меня беспокоило многое. Родители, серьезно занимающиеся со своим Глухим ребенком, меня поймут, в этом я уверена. Но хочу, чтобы меня поняли и специалисты — сурдопедагоги. Я нередко наблюдала, как дети, демонстрируя в кабинете специалиста прекрасно поставленные звуки, возвращаясь в свою среду, сразу переходили на жестовую речь. На переменах необычно тихо, все общаются жестами.

Наш ребенок жил и обучался среди слышащих людей. Ему было хорошо с нами. Мы общались с ним на равных, не считали его неполноценным, он ничуть не комплексовал. Конечно, он еще маленький и многого не осознает. Но если изо дня в день будет жить в такой атмосфере, она для него станет единственной — другой он знать не будет. Он привыкнет только к ней, сумеет адаптироваться. Мы поможем ему в этом. И, наоборот, если сын будет постоянно находиться среди глухих, общение с нами усложнится. И когда он закончит школу, как станет жить в непривычном мире?

Меня раздирали сомнения Возможно, я не права: как я, слышащий человек, могу проникнуть в психологию глухих людей? Но одного глухого — своего сына — я слишком хорошо понимаю и чувствую. Господи, хоть бы не навредить ему!

Одно мы поняли наверняка: если ребенок по-прежнему будет обучаться дома, то успехи будут лучше, чем в специализированной школе. Но как? До сих пор каждое слово, каждое понятие наш сын получал только от нас. Но мы ведь не можем заменить ему учителей физики, химии.

Продумывали и другой вариант: добиться обучения ребенка на дому при обычной школе. Но приходят учителя только по основным предметам. Детей-инвалидов жалеют, строго с них не спрашивают (простите меня, учителя, если я не права). Сам факт, что ребенок находится дома, обосабливает, угнетает мыслью, что «я не такой как все, раз не могу наравне с другими ходить в школу». Мы же хотели, чтобы наш сын учился и жил полноценной жизнью.

И тут родилась мысль, показавшаяся вначале просто шальной. Я решила бросить работу и ходить вместе с сыном в обычную школу, сидеть с ним за одной партой и объяснять весь материал — в общем, быть переводчиком. Подобного примера перед глазами не было — ни в нашем городе, ни в областном. Вариант нам представлялся оптимальным, но... кто же такое позволит? Взвесив все, мы решили добиться разрешения.

С чего мы начали? Как молодые и неопытные,— с ошибки. Вначале я пошла в гороно нашего городка. (Мы продолжали жить в областном центре, но уже решили вернуться туда, где привычнее, ближе и роднее.) На меня смотрели как на человека с большими странностями. Нельзя сказать, что мне отказали категорически. Мне говорили: мы бы и не против, но облоно, директор школы... Неопределенное «мы бы и не против» обнадеживало. Собственно, я и не рассчитывала на быструю победу.

Потом я поехала в облоно. Результат — один к одному. По взглядам замечаю, что меня не совсем понимают. Но выслушивают, сочувствуют, жалеют (терпеть не могу жалости, лучше помогите). Ответ один: в таком вопросе мы приказать не можем. И везде советуют: «Ну что вы мучаетесь, себя изводите. Сделайте как все: отдайте в интернат. Вам же будет легче!» Вот она, главная причина: чтобы было легче. Ничего, мы уже привыкли к трудностям, мы втянулись, мы без них жить не можем.

Итак, в облоно и в гороно — отказ. Не категоричный, не грубый, но — отказ. Я не паниковала, заранее подготовилась к любому ответу. Стала думать, что делать дальше?

Конечно, нас все осуждали, но слов осуждения не произносили.

Предостерегали: «Вы своей слепой родительской любовью можете погубить будущее ребенка!»

Сравнивали: «Учатся же все глухие в интернатах — и ничего, нормально».

Советовали быть скромнее: «Вы что — особенные?»

Те, кто не вникал глубоко в проблему, отнеслись проще.

Мне приходилось объяснять, словно оправдываться. Сейчас мы понимаем своего ребенка, мы очень близки с ним. А когда он уедет на одну неделю, на другую, и это будет продолжаться годы, порвется ниточка, связывающая нас, мы отдалимся друг от друга, станем чужими.

Одна приятельница сказала мне: «Не терзай себя так. Тебе нужно привыкнуть к мысли, что дети вообще, а такие — тем более, постепенно отходят от нас, как отрезанный ломоть». Ну уж нет! Чем больнее, тем роднее. Он не ломоть, он часть моей души. А может, он и есть моя душа? Через много лет она попросила у меня прощения за те слова. А я тогда и не обиделась.

Случайно я встретилась со своей знакомой — слабослышащей, которая в свое время обучалась в интернате. Как она накинулась на меня, когда узнала о нашем решении: «Ты все слышишь, и тебе не понять, на какие муки ты отправляешь своего ребенка. Над ним все будут издеваться, дразнить. Ты искалечишь его психику». Конечно, я опять не обиделась. Я знала: она понимает проблему лучше, чем я. Более того, она видит ее глазами сына. Я не могла заснуть после этой встречи всю ночь. Во мне боролись противоречия, и я не могла сказать с уверенностью, что поступаю правильно. Но я чувствовала: не могло мое материнское сердце подсказать решение, которое навредило бы ребенку. Решение не возникло скоропалительно, оно выстрадано годами, значит, оно правильное.

Кроме того, я собиралась все время быть рядом с сыном. Я знаю каждую его клеточку и сразу почувствую, если ему будет плохо. Тогда все поменяем. А пока есть решение, его нужно осуществить.

К кому обращаться, кто поможет? И тут меня осеняет. А почему я начала с верхов — облоно, гороно? А не лучше ли наоборот: учительница - директор школы - гороно - облоно.

Но у меня не было знакомого преподавателя. Только первая учительница моей дочки. А почему бы и нет?

Высчитываю. Дочка заканчивает у нее последний, третий класс; учительнице предстоит новый набор; сыну как раз исполнится шесть лет. Какое счастливое совпадение! Сколько таких счастливых совпадений будет еще в нашей жизни!

Учительницу долго уговаривать не пришлось, да я и не сомневалась в ее согласии. Простой, добрый человек. Дочка училась прекрасно, преподаватель бывала у нас дома, видела, как мы серьезно занимаемся с сыном. «Вы собираетесь сами сидеть с ним, объяснять, и мне не помешаете». Спасибо ей огромное!

С директором школы мы долго беседовали, она подробно вникала в нашу воспитательную систему. В течение многих лет нам придется встречаться и беседовать, и на всю жизнь у меня останутся об этом человеке самые теплые воспоминания. Она не возражала: «Если учительница согласна... Работать ей». В гороно удивились: «Если директор школы согласилась, пусть ваши проблемы станут ее проблемами». В облоно пожали плечами: «Если гороно берет всю ответственность на себя...»

Теперь нам предстояло решить немаловажный вопрос — переезд в родной город. Говорят, переезд можно приравнять к пожару. А два переезда подряд? Мы с мужем понимали цель мучений и все проблемы стойко преодолевали. Главное: мы решили для себя наиважнейшую задачу, перепрыгнули через высокий барьер, поняли, наконец, как будем жить дальше.

Начали искать обратный обмен. Сначала я нашла работу, так как на первых порах хотела попытаться совместить учебу с сыном в школе и свою профессиональную деятельность. Квартиру искали долго, в конце концов, нам повезло: школа видна из окна детской, моя работа — в 10 минутах ходьбы.

Перед поступлением в школу я решила всерьез заняться произношением сына. В нашем городе не было сурдопедагога, только логопед. Я (впервые за много лет) отважилась обратиться за помощью, наивно полагая, что мой ребенок неглупый, органы для постановки звуков у всех одинаковые, а я послужу переводчиком там, где возникнет затруднение.

Один из немногих случаев в моей жизни, когда мне не просто отказали в помощи, но и подвергли сомнению мое право обратиться за ней. Грубо отказав в кабинете, врач, видимо, решила, что этого недостаточно. И пока мы пробирались к выходу по длинному коридору, заполненному людьми, вслед нам доносилось: «Кто только ни приходит... Еще я с глухими не занималась!» .

Я шла, как грешница к позорному столбу. А рядом, ничего не ведая, шагал без вины виноватый человечек.

Потом мне скажут в оправдание той женщины: «Она нервная, потому что у нее очень трудная судьба». А мне кажется, что человек трудной судьбы быстрее поймет такого же...

Мы все-таки занимались с другим логопедом. Конечно, ей было сложнее, чем обычно, но занятия оказались продуктивными. Педагог объясняла, я переводила и прикладывала ладошки ребенка к подсказывающему вибратору. Огромное спасибо человеку, перешагнувшему через инструкцию.