Классическое учение о неврозах

2.1. Страх и механизмы защиты

В причинно-следственной цепи между первоначальными эдиповыми обстоятельствами и позднейшими невротическими расстройствами существенную роль играют страх и защитные механизмы. Без страха нет и невроза.

Страх может одолеть нас молниеносно, целиком охватить всю лич­ность, не давая ей никакой возможности контролировать этот словно автоматический приступ. Мы беспомощны перед ним. подчинены ему.

Паника возникает тогда, когда контроль страха полностью пере­стает действовать. Здесь мы попадаем в давно вроде бы преодоленное состояние детского беспомощного страха. Однако в то же время страх может быть осмысленным и целесообразным сигналом об опасности;

мы ощущаем его и в силу наших душевных возможностей перерабаты­ваем, чтобы затем иметь возможность надлежащим образом противосто­ять не только самому страху, но и стоящей за ним опасности.

Упомянутый в начале главы неконтролируемый, автоматически протекающий страх с паникой соответствует очень ранней, архаической ступени развития. Способность к сигнальному страху (Signalangst), напротив, предполагает известную зрелость личности. В то время как страх автоматический способен подавить «Я», сигнальный страх со­стоит у «Я» на службе, поскольку предупреждает его об опасности.

Подобная защита от опасностей предполагает, однако, способность реально им противостоять. Эта способность еще не сформировалась в детском возрасте. Отсюда и очевидность широкой распространенности детского страха, о чем знает каждый из нас по собственным детским вос­поминаниям или может регулярно наблюдать как у своих собственных детей, так и у отпрысков своих ближних: страх темноты, страх остать­ся одному, страх привидений, способных преследовать и убивать, страх перед грозой, страх перед возможными грабителями и т.п. У детского «Я» нет, увы, в распоряжении никаких способов поведения, чтобы про­тивостоять этим страхам надлежащим образом.

Исходя из насущной необходимости, ребенок изобретает психичес­кие механизмы, которые — если они действуют»— защищают его от страха. Тем самым страх становится по меньшей мере переносимым, хотя и это дается известной ценой, о чем мы вскорости тоже будем вести речь. «Я» словно выстраивает для своей защиты стену, долженствую­щую отделить его от опасности, дать возможность в случае необходи­мости спрятаться за ней. Для этого защитная стена должна выглядеть достаточно мощной (продолжая наше сравнение), способной отразить страх. Опасность же не всегда возникает извне. Она может проникать и изнутри, из личных психических сфер. Таким образом, следует разли­чать защитные стены по отношению к внешним опасностям и такие же стены против опасностей внутренних.

Первоначально психоанализ искал причины невротических наруше­ний во внешней травматизации (сравни: теория травмы, гл. II). Позднее он достаточно активно занялся построением психоаналитического подхо­да в виде теории влечений (Triebtheorie), т. е. стал рассматривать лишь возникающие внутри нас инстинктивные побуждения, особенно сексу­альные и агрессивные, в качестве причины психических нарушений.

Очевидно, что идеей «защитных» стен занимались психоаналитики. не согласные с теорией инстинктивных побуждений. На психоаналити­ческом языке (в особенности благодаря превосходной систематизации Анны Фрейд) «защитные стены» получили название защитных меха­низмов (Abwehnnechanismen). К ним в первую очередь относится изве­стное понятие вытеснения (Verdrangung). Это активное мероприятие «Я», состоящее в том, что напирающие из бессознательного влечения вы­тесняются из сознания точно так же, как вынырнувший на поверхность воды предмет снова скрывается под водой. Такое сравнение особенно на­глядно демонстрирует сущность процесса вытеснения. Представьте себе пробку, которую вы желаете утопить в воде. Пробка выталкивается на поверхность воды с такой же силой, какую вы прикладываете, чтобы утопить ее. Поэтому требуется особенное усилие, чтобы длительно удер­живать под водой такую вещь, как пробка, которая благодаря своей стойкой плавучести вытесняется из воды на поверхность. Почему же она остается под водой? Перейдем от физики к психологии и ответим: пото­му что, если пробка всплывет — страх возникнет снова.

Какие защитные формы страха мы различаем? Страх наказания, страх повреждения, например, много упоминавшийся в раннем психо­анализе страх малышей перед воображаемой кастрацией, страх быть пристыженным (точнее, страх стыда), страх потерять расположение важнейшего участника отношений. Страх, характерный для серьезных нарушений — это страх истинной или предполагаемой потери важных для человека лиц. Вот мы и познакомились со всей палитрой страхов, играющих важную роль в возникновении невротических нарушений. Так что же удерживает пробку под водой? Аффективные порывы, но равно и чувство вины и чувство стыда. Теперь мы в состоянии просле­дить сложные бессознательные процессы, протекающие в нас. Влечения (Triebe) точно пробка выталкиваются наверх. Это провоцирует страх, чувство стыда или чувство вины. Поэтому необходимо защищаться не только от этих влечений, но и от чувства вины и стыда.

Я хочу перечислить здесь некоторые распространенные защитные механизмы соответственно с тем, как они систематизированы в психо­анализе. Те, кому они покажутся несколько странными, получат воз­можность перепроверить их на самом себе или на пациентах с невроти­ческими расстройствами.

Теперь, когда мы разобрались в каком опасном положении находит­ся «Я», которое (уважаемый читатель простит мне этот сильный пример) словно измазано калом и, угнетаемо требованиями  «Оно», становится понятным, что «Я» из страха быть наказанным всеми силами старается избежать реализации этих требований. Пользуясь психоаналитическим выражением, мы говорим о формировании реакции (Reaktionsbildung), когда «Я» реагирует в форме антиреакции. Это означает: на попытки измазать его калом «Я» отвечает в форме резкого противодействия, а именно, оно становится фанатиком чистоты.

В другом защитном механизме, именуемом термином изоляция (Isolienmg), представление или фантазия, связанные с влечениями, изолируются от связанного с этим аффекта. Им может являться непо­средственно сам аффект страха. Однако это могут быть и аффекты, связанные с чувствами вины и стыда или аффекты радости и печали. Тогда изоляция состоит в том, что связанные с этим представления изо­лируются от относящегося к ним аффекта. Практический пример из обыденной жизни: я зол на друга и потому хочу его оскорбить. Чтобы сохранить дружбу я изолирую свой гнев от представления «друг». Невротический выигрыш состоит тогда в том, что аффект гнева изолирован от понятия друг. В результате гнев становится во много раз менее опа­сен, чем гнев, связанный с понятием друг.

При защитном механизме — смещении (Verschiebung) — страх про­является уже не при первоначально вызвавшей его ситуации, напри­мер. перед отцом, который жестоко обращается с ребенком, а сдвинут, к примеру, на собаку в ситуации, когда ребенку угрожает собака. Этот защитный механизм, особенно проявляющийся при фобиях, все-таки, в конечном итоге, достигает того, что страх перед жестоким отцом исче­зает. Если ребенок не встречает собаку, то он абсолютно свободен от страха.

Смещение чаще всего происходит во сне, когда болезненное для сознания содержание сдвигается на нечто менее болезненное. Однако и жизнь полна такими смещениями: стоит нам только обратить внимание на то, к каким изощрённостям склонны мы в этом смысле, когда не можем уже больше вспомнить неприятного нам имени, теряем что-нибудь, оговариваемся. Фрейд весьма наглядно описал подобные слу­чаи в своей « Психопатологии обыденной жизни» (1901).

Еще один важный защитный механизм — «проекция» (ProjeKtion). Он состоит в том, что мы защищаемся от инстинктивных побуждений, которые нам неприятны, тем, что просто-напросто проецируем их на других лиц, т. е. отодвигаем от себя. При этом мы начинаем восприни­мать лицо, на которое проецируем то или иное влечение, не таким, како­вым оно в действительности является, а искаженно, т. е. именно таким, каким оно выглядит согласно нашему представлению.

Психоаналитический опыт свидетельствует, что такие проекцион­ные механизмы необычайно распространены. Тем не менее их наличие может быть не доказано в экспериментально-психологических иссле­дованиях. Однако негативный результат связан еще и с тем, что усло­вия экспериментально-психологических опытов в отличие от усло­вий психоаналитической ситуации не годятся для того, чтобы дока­зывать наличие подобных бессознательно протекающих процессов. В процессе психоаналитического лечения доказательства наличия про­екций обнаруживаются достаточно легко, и, например, в групповом психоаналитическом лечении сразу становится очевидно, когда боль­шинство лиц стремятся сделать «козлом отпущения» определенную персону. После осуществления этих попыток они констатируют, что углядели в этой персоне нечто такое, что изначально присуще совсем не ей, а им самим.

Изменившееся посредством проекции восприятие другого человека, разумеется, должно после осознания самого процесса точно соответство­вать изменению восприятия собственной личности, которое теперь уже способно регистрировать первоначально спроецированные на другую личность составляющие собственной персоны. Например, собственные влечения, скажем, предосудительные сексуальные или агрессивные импульсы. Впрочем, защитный механизм проекции, в отличие от защитных ме­ханизмов вытеснения, формирования реакции и изоляции, постоянно включает в свои усилия по защите другую личность. Тем самым речь идет уже о т. н. межличностном защитном механизме, в отличие от тех, что функционируют лишь в нас самих — интра-психических или моно-личностных защитных механизмов,— вытеснение, формирование реак­ции или изоляция. Однако проекции могут включать в себя не только других людей, но и социальные институты и учреждения, даже общество в целом, или его часть, скажем, правительство, парламент, суд или школу, семью, сельское хозяйство. Всегда, когда сильно очерняются, или сильно идеализируются подобные организации, мы в праве подоз­ревать здесь процесс бессознательной проекции. В этой связи психоана­лиз может внести важный вклад и в реалистическое восприятие полити­ческих процессов. Ими ведают в первую очередь политологи и социо­логи. Однако психоаналитики могли бы при особенно преувеличенных, бросающихся в глаза или часто повторяющихся идеализациях, или, наоборот, девальвациях определенных учреждений нашего общества осторожно высказать подозрение: не действуют ли тут бессознательно проективные процессы, например, при экстремальном очернении госу­дарства и его аппарата террористами или чересчур преувеличенная его идеализация консервативными гражданами (обывателями). Подходя­щие примеры находятся как во внешней, международной политике, так и во внутренней, всякий раз демонстрируя особенности, позволяющие четко подозревать наличие проективных процессов. Более подробно мы поговорим об этом в IX главе, где речь пойдет о применении психоана­лиза к политическим процессам.

2.2. Классическая истерия или конверсионный невроз

Эдипов комплекс, конверсия, симптомы

Достигнув темы истерии, мы подошли к изначальному вопросу, который был поставлен на заре становления психоанализа как отдель­ного психотерапевтического направления. С изучения истерии психо­анализ начал и свое исследование неврозов. Центральным конфликтом является уже множество раз упоминавшееся тройственное отношение между ребенком, матерью и отцом. Со стороны малыша это означает: «Я хочу «спать» с мамой». Инстинктивные побуждения или влечения, организующие подобную форму детского отношения, представляют сексуальную, а в узком смысле, генитальную природу, т. е. они ориен­тируются на гениталии и половое совокупление. Одновременно это включает в себя ревностное желание ребенка удалить отца, которого он считает помехой на пути своего вожделения, хотя вовсе не означает же­лания его непосредственного физического устранения. В связи с идеей сексуального союза ребенка с матерью речь идет об инцесте или об инцестном желании.

Как показывают бесчисленные аналитические случаи, подобные влечения актуализируются с большей или меньшей силой в определен­ные годы в детстве. В качестве вытесненных воспоминаний они могут снова всплывать на поверхность из бессознательной области, или их присутствие обнаруживается при повторной манифестации в « пере­носе». Когда, например, пациентка психоанализа, представленная в тройственном конфликте в роли девочки, реагирует на жену психоана­литика — зачастую бессознательно — с ревностью и в своих фантазиях мечтает переспать с ним, тогда наше подозрение имеет полное право на существование, и мы можем вполне разглядеть здесь повторение влече­ния, изначально относившегося к отцу.

Сюда (к предосудительным влечениям) примыкает страх быть наказанным за подобное желание. Страхи не всегда относятся к генита­лиям непосредственно, как предполагает часто цитируемая в психоана­лизе идея кастрационной тревоги (Kastrationsangst), а к тому, что вооб­ще способно нанести вред телу. например, побои, которые, увы, еще частенько случаются. Кроме того из-за своего желания ребенок может лишиться необходимых ему любви и общения (страх потери любви — Angst vor Uebesverlust), а это действует еще болезненней.

При истерии подобные влечения из страха перед наказанием пол­ностью исключаются из сознания путем вытеснения. В результате атмо­сфера разряжается и сознание освобождается от предосудительных тур­булентных (от турбулентный — буйный, хаотичный) импульсов.

Где же пребывают вытесненные инстинктивные желания, страхи и связанное с ними возбуждение? Они не могут обратиться в ничто. Посредством дальнейших бессознательных (патологических) процес­сов, т. е. типичного для истерии способа «формирования компромиссам (Kompromissbildung), влечения превращаются в истерические симптомы или, выражаясь психоаналитическим языком, конвертируются (konvertieren). Отсюда и происходит понятие конверсионный невроз, обозначающее классическую истерию.

Для некоторых понятие «конверсии» может показаться не совсем ясным, поскольку здесь приходится соглашаться с тем, что психические процессы могут преобразовываться в телесные. Однако, если исходить из того. что влечения всегда связаны с телесным возбуждением, то про­блема отпадет сама собой. Так, нас может , буквально, «лихорадить» от возбуждения, когда мы отправляемся на встречу, от которой надеемся получить исполнение наших сексуальных желаний. Причем, «лихора­дить» уже от одной только фантазии по поводу предстоящего. Телесные возбуждения, связанные с влечениями, автоматически активизируют те органы, которые должны принимать участие в реализации тех или иных инстинктивных побуждений. В случае сексуальных желаний это, разу­меется, в первую очередь половые органы. Исследования Мастерса и Джонсона (Masters and Johnson, 1966) доказали это научным путем.

«Смещение» подобных возбуждений с половых на другие органы в психологическом эксперименте вряд ли не докажешь. В каждодневной практике, однако, психоаналитики постоянно наблюдают так назы­ваемые «генитализации». проявляющиеся через «смещение». Я вспоми­наю об одном своем пациенте, чертежнике, генитальные возбуждения которого проявлялись в виде нарушения двигательной функции правой руки. В другом случае, все члены тела женщины-пациентки болели оттого, что изначально локализованные в генитальной области боли, связанные с неудовлетворением сексуального желания, превратились в результате бессознательной «конверсии» и «смещения» в «боли в конечностях».

Доказательства для названного бессознательного процесса нахо­дятся тогда, когда процесс смещения переводится с помощью анализа в обратном направлении, т. е. возбужденными становятся не те органы. на которые бессознательно было сдвинуто возбуждение, а то «первона­чальное место», к которому и имеет отношение исходное возбуждение, т. е. в генитальную область. По данной схеме можно распределить мно­гообразные истерические симптомы:

— не объективируемые головные боли, объясняемые тем, что неос­лабевающее сексуальное возбуждение «ударяет», так сказать, в голову;

—желудочные колики, когда не может быть ослаблено «раздраже­ние» в желудке;

— «истерическая» рвота, когда связанное с сексуальным влечени­ем чувство отвращения выражается не прямо, а через рвоту, совсем в ду­хе того, что «меня от этого тошнит»;

— зрительные и слуховые расстройства, легко объясняемые тем, что нужно не увидеть, не заметить, не расслышать запрещенные ин­стинктивные желания, чтобы не беспокоить ими сознание.

По традиции, симптомы считаются «меньшим злом» по сравне­нию со злом «гораздо большими, а именно, сексуальными влечениями, которые сами не воспринимают относящиеся к ним запреты и свя­занные с этим конфликты. Впрочем, истерические симптомы сле­дуют не по принципу неврологически обусловленных параличей и контрактур, связанных с закономерностями неврологии, а популяр­ным представлениям о теле. У нашего чертежника было прежде всего онемение предплечья, соответствовавшее в его случае напряжению члена, а у женщины-пациентки боли в руках и ногах не были обо­значены определенными суставами или соответствующими зонами иннервации.

Если рассматривать сексуальные фантазии в нерасторжимой свя­зи с сопровождающими их телесными процессами, то остававшаяся долгое время неразрешимой проблема «конверсионного» невроза, полу­чает свое объяснение. Она кажется нерешаемой лишь до тех пор, пока мы держимся за очень удобную для нашего мышления идею разделения души и тела. В детском возрасте все мы пережили нерасторжимую связь представлений с ощущениями, а ощущений — с относящимися к ним представлениями.

Тип исполняющий желания. Мстительный тип

Наряду с телесными функциональными расстройствами и органиче­скими не объективируемыми болями, при истерии существуют, однако, нарушения, относящиеся исключительно к психической области. К при­меру, нарушения сознания, при которых мы уже не в силах восприни­мать отдельные события; кроме этого, расстройства памяти и способ­ности вспоминать, когда речь идет о событиях или переживаниях про­шлого. Сюда присоединяются заполняющие всю личностную сферу фантазии, способные управлять поведением человека бессознательным путем. С подобным мы уже сталкивались в рамках психоаналитического учения о личности при т. н. «истерическом» характере. Склонность этого характера к театральным инсценировкам и сверхвозбудимости, к эротическим двусмысленностям описаны в главе V. 3.3.

Рассмотрим теперь так называемый тип исполняющий желания. Это, например, женщина, которая исполняет свои бессознательные желания быть мужчиной тем, что ведет себя как мужчина. Возможно, некоторые знают и другой, описанный Куипером (Kuiper. 1968) тип нежно каст­рирующей женщины (liebovoll kastrierende Frau); последняя ведет себя ласково по отношению к мужчине, но делает это лишь затем, чтобы по­лучить возможность «кастрировать» его при удобном случае. К примеру, вначале она возбуждает его сексуальным образом, однако, затем отказы­вает ему в сексуальном удовлетворении, унижая, тем самым, его «мужс­кое начало». Процессы подобной девальвации относятся не только к жен­щинам: мужчина тоже может воплощать свои неисполненные желания в специфическом поведении, надеясь таким путем заполучить желаемое: стремиться постоянно быть в центре внимания, обрести любовь окружа­ющих или стоять выше других на лестнице успехов.

О мстительном типе мы говорим, когда бессознательная месть опре­деляет все поведение человека, что показано, скажем, на примере Элект­ры, которая не может перенести убийство своего любимого отца Агамем­нона. Всю дальнейшую жизнь она мечтает о мести, пока брат Орест не исполняет, наконец, ее желания, убивая Клитемнестру. В более мягкой форме поведение такой женщины проявляется в том. что она стремится отомстить бросившему ее партнеру (мужу, другу) «отшивая» нового поклонника по образцу того, как ее «отшил» предыдущий.

Каждый может без труда обнаружить в своем окружении подобные типы. Видеть женщин бессознательно стремящихся к убийству мужчи­ны, мужчин, которые подобно Дон Жуану используют женщин лишь для достижения своих целей: чтобы ими восхищались, а они чувство­вали себя победителями. Желание соблазнить женщину при этом часто полностью соответствует бессознательному мотиву мести.

Общественные факторы

Истерический симптом с его подспудным смыслом, рассмотренный через призму общественной перспективы, всегда наполнен внешним со­циальным «звучанием» (Israel, 1983). Это звучание можно истолковать приблизительно так: «Основанные вашей (читай, патриархальной) культурой запреты сексуальных желаний — это чересчур. Подобного не вынесет ни одна женщина!» С этой точки зрения истерический симптом не только результат вытеснения индивидуальных сексуальных жела­ний. Частые истерические симптомы в конце XIX (т. н. fin de siecle) были результатом общественного подавления. Двойная мораль того времени позволяла мужчине реализовывать свои сексуальные желания с другими женщинами или с проститутками, запрещая это женщинам. По сравнению с мужчинами женщинам приходилось затрачивать зна­чительно большие усилия на « вытеснение», что. в известной мере, и объясняет частоту, истерических симптомов у женщин прошлого века.

Сейчас во времена большей либерализации сексуального поведения такую функцию выполняют либо агрессивные, либо нарцистические желания, которые, оставаясь не удовлетворенными, выражаются кос­венно в тех или иных симптомах и манифестом поведении, скажем, посредством постоянной критики других, контроля и мелочных приди­рок, ставящих заслуги любого человека под сомнение. Такое поведение проявляется как истерическое особенно тогда, когда само отношение находит себе косвенное выражение в каком-нибудь симптоме, например, в головной боли. Тогда головные боли могут приобретать бессознатель­ное значение: «Ты не обращаешь на меня достаточного внимания. По­скольку тебе все равно, я отношусь к тебе критические.

Разбирающиеся в психоанализе читатели без труда отыщут приме­ры описанного поведения в кругу своих знакомых. Примеры, подтвер­ждающие психоаналитические теории об истерических или конверсион­ных неврозах. Поэтому больше нет необходимости продолжать здесь тему «истерий» и можно перейти к следующему классическому нев­розу, исследованному психоанализом.

2.3. Неврозы навязчивых состояний

Симптомы

В отличие от истерии здесь мы перемещается исключительно в сфе­ре психического. Мышление в данном случае проявляется характерным образом — навязчивым повтором одних и тех же мыслей, при том, что человек сам отдает себе отчет в бессмысленности происходящего. Суще­ствуют также навязчивые состояния: пересчет, повторение предложения или размышление над тем или иным положением вещей, сопровождающееся сомнением относительно степени их реальности. Одного паци­ента. страдавшего неврозом навязчивого состояния, как будто застав­ляли постоянно артикулировать, систематизировать и соблюдать опре­деленные правила. По отношению к навязчивым мыслям и фантазиям чувствительность и телесные ощущения полностью оттесняются. Наря­ду с навязчивыми мыслями могут встречаться навязчивые действия, как, например, случай навязчивого мытья рук, одежды или посуды. В ситуации острого проявления навязчивости пациенту требуется значи­тельно больше времени для одевания или раздевания, поскольку все действия должны строго соответствовать определенному порядку, кото­рый ни в коем случае не должен быть нарушен.

Здесь просматриваются очевидные параллели между неврозом на­вязчивого состояния и религиозной практикой или суевериями, когда, например, определенные жесты призваны изгонять бесов или вызывать милость всевышнего и т. п.

В заключение упомянем о навязчивых влечениях (Zwangsantriebe), и импульсах. Сюда относятся внезапные побуждения, которые особен­но пугают пациентов, поскольку не согласуются с их сознанием. Приве­дем в качестве примера внезапную внутреннюю директиву — импульс:

взять лежащий на кухне нож и зарезать им собственного ребенка, кос­нуться груди и гениталий привлекательной ученицы, вступить в поло­вую связь с козой, плюнуть в лицо первому встречному, помочиться у всех на глазах на надгробный памятник и т. д. Все примеры взяты из личной психоаналитической практики.

Психодинамика

В предыстории подобных пациентов обнаруживается сильное прите­снение любых сексуальных и агрессивных импульсов, часто сопровож­дающееся отсутствием эмоциональных отношений с родителями (бес­чувственное, лишенное любви родительское поведение). Обычно мать в таких случаях воспринимается как фигура воображаемая, а отец — как инстанция наказания.

Чрезвычайно часто исполнение всех экспансивных, а в особен­ности, моторных потребностей, наталкивается на препятствия в виде угрозы наказания. Свидетельства пациентов наводят на мысль, что невроз навязчивого состояния является ответом на травматизирующее влияние со стороны окружения. Однако, с другой стороны, пациенты демонстрируют и свои личные качества и потребности, прежде всего ярко выраженное любопытство, например, желание рас­смотреть вплоть до последнего уголка кабинет психоаналитика. Сюда же относятся выходящая из-под самоконтроля потребность в демонст­ративном сканировании, стремление соблазнять как можно больше женщин, а в случае женщины — отдаваться как можно большему чис­лу мужчин. У пациентов, страдающих неврозами навязчивых состоя­ний, постоянно обнаруживаются, описанные Фрейдом (1913. S. 447), «садистические фантазии об избиении», соответствующие им «садистические восприятия коитусам как жестокого и враждебного противо­стояния, а также «вытесненные гомосексуальные влечения» (Фрейд, 1918. S 149). Страхи избиения, гонения, наказания за предосудитель­ные влечения, а также строгие заповеди и запреты часто осознаются и самими пациентами. Сложнее дело обстоит с осознанием таких навяз­чивых импульсов, как. например, желание убить своего ребенка или совершить с кем-либо извращенные половые действия. Вполне очевид­но, что пациент может осознать это лишь после преодоления провоци­руемого стыдом сопротивления.

Психогенез

В психогенезе неврозов навязчивого состояния после оживления классической тройственной ситуации между ребенком, матерью и отцом происходит регрессия на предшествующую «анальную» ступень разви­тия, поскольку относящиеся к генитальной фазе желания инцеста и устранения были слишком угрожающими для детского «Я». Стараясь избежать угрожающих ему генитальных импульсов, ребенок попадает из огня да в полымя. Поскольку начинают действовать относящиеся к «анальной» фазе садистические импульсы, которые вызывают у ре­бенка еще больший страх. Поэтому при неврозе навязчивых состояний мобилизуются наиболее действенные защитные механизмы: изоляция и формирование реакции, чтобы ребенок смог выдержать угрожающее ему состояние. Аффекты как бы отцепляются от мышления — изоляция аффекта (Affekt-Isolierung), мышление с навязчивой сверхдобросовест­ностью приводится в порядок, поскольку в любом случае следует избе­гать «хаотичного» фантазирования и детских желаний («формирование реакции»). В связи с регрессией от генитальной к анальной форме, же­лания любить и быть любимым заменяются желаниями господствовать или подчиняться, бить или подвергаться избиениям, мучить или быть мучимым.

Вместе с навязчивыми симптомами (навязчивые мысли, навязчи­вые действия, навязчивые импульсы и побуждения) посредством названных защитных механизмов (изоляция, особенно изоляция аф­фектов» формирование реакции, регрессия) из сознания изгоняются все болезненные, угрожающие, формирующие страх и поддерживаю­щие его побуждения: болезненное чувство стыда, чувство вины» рас­каяния, страх наказания, преследования и, не в последнюю очередь, сами угнетенные влечения. Если эти влечения слишком напирают и защита из-за этого становится порой проницаемой, то неприятный опыт может повториться снова, когда часть инстинктов доберется до сознания. Примером такого рода служит фраза, произнесенная паци­ентом после незначительного «прокола»: «Прости грехи мои, распут­ный козел». В слове «распутный козел» (Hurenbock) в концентриро­ванной форме содержится одновременно как сексуальный так и агрес­сивный элемент.

«Человек-крыса»

О навязчивом характере, в котором угадывались черты, свойствен­ные и «нормальному» человеку, речь шла в главе V. 3.3. Что касается ярко выраженных случаев неврозов навязчивого состояния, то для «нормы» они могут показаться, напротив, чуждыми. Известные приме­ры этих неврозов, описанные Фрейдом, это т. н. «человек-крыса» (1909) и «человек-волк» (1918).

«Человек-крыса» страдал оттого, что опасался, как бы не произош­ло ничего плохого с его отцом и одной уважаемой им дамой. Он посто­янно ощущал навязчивый импульс перерезать себе горло бритвой. То­гдашний анализ обнаружил, наряду со многими другими деталями, первоначальную, связанную с симптомом, инстинктивную сексуаль­ную потребность овладеть женщиной, устранить отца и, в связи с эти­ми предосудительными влечениями, желание самостоятельно наказать себя, перерезав себе горло. Необычайное прозвище — «человек-кры­са» — закрепилось за пациентом оттого, что у него была фантазия, наличие которой он смог установить лишь после преодоления величай­шего сопротивления, поскольку она казалась ему самому причудливой и чуждой: «Я сижу на ночном горшке, в котором находятся крысы, которые вонзаются в мой зад». В момент, когда пациент открыл это психоаналитику у того промелькнуло предположение, что это странное происшествие относится не к пациенту, а к его отцу, в смысле реакции мести за то, что, как предполагал пациент, отец возражал бы против удовлетворения его сексуальных желаний. Я думаю, что читатели сами смогут закончить эту интерпретацию. Читая многие фрейдовские тол­кования, у меня самого складывается впечатление, что порой они про­истекают скорее из фантазии самого Фрейда, чем следуют за ассоциа­циями пациента.

«Человек-волк»

В психоанализе стал очень известен сон «человека-волка» (Traum vom «Wolfsmann»). «Человек-волк» наблюдает в открытое окно множе­ство волков, которые неподвижно сидят на дереве. Анализ установил в интерпретации этого сновидения скрытые и осуждаемые сознанием гомосексуальные желания по отношению к отцу, желания, которые достигают своего апогея в фантазиях, полных сладострастия, наряду со страхом совершить коитус с отцом подобно женщине.

В связи с этой фантазией имело место воспоминание о волнующем переживании детства: маленький мальчик наблюдал сзади моющую пол няню Грушу. Это его сильно возбудило. Дальнейшие ассоциации с вос­поминанием вели к фантазии о том, чтобы увидеть страстно совокуп­ляющихся родителей — в действительности или лишь в фантазии, оста­валось под вопросом. Эта т. н. «первичная сцена» (Urszene) пугала и возбуждала ребенка настолько, что он, находясь под влиянием внут­ренних запретов на то, чтобы увидеть нечто подобное, отгонял от себя все связанные с этим мысли и чувства. Последнее удалось ему ценой целого ряда невротических симптомов, которые особенно манифестно проявились в совершении религиозно окрашенных действий. Подоб­ное часто приводит к характерным комбинациям, вроде высказыва­ния моего пациента — «Прости мне грехи мои. распутный козел»,— например. «Бог и кал» (Gott und Kot) или «Бог и свинья» (Gott und Schwein); комбинации, которые ввиду строгих запретов на подобные кощунственные выражения неизбежно влекут за собой соответствен­ные покаянные действия.

До сих пор важная в образовании будущих психоаналитиков пока­зательная история о «Человеке-волке» была критически дополнена в более поздних публикациях (Gardiner, 1972; русский перевод см. Человек-волк и Зигмунд Фрейд. Киев. 1996). С психологической сторо­ны эту историю избрали как пример того. что психоанализ ни в коем случае не в состоянии научно объяснить невротическое поведение (Perrez, 1972). Действительно, анализ Фрейдом случая «человека-вол­ка» выявляет на современный взгляд целый ряд недостатков. Скорее всего Фрейд находился под чересчур сильным влиянием господство­вавшей над ним в то время теорией эдипового комплекса и рассматривал многослойный материал, предоставляемый ему пациентами, преимуще­ственно в этом духе. Роль покинутого ребенка, ищущего компромисс с помощью горничной и других слуг, была распознана столь же недос­таточно, как и социальная проблематика отношений между барчуком и зависимыми от помещика работниками и прислугой. Проблематичным остается вопрос — соответствовало ли действительности толкование, данное Фрейдом «волкам» как символу скрытой за этим сексуальности родителей в прародительской сцене, или ближе к истине были другие интерпретации. Поэтому случай «человека-волка» вообще не годится в качестве доказательства «за» и «против» психоанализа. Сравните так­же «Разговоры» с человеком-волком» (Obholzer. 1980).

Дальнейшая казуистика

В связи с этим я предпочел бы вернуться к личным клиническим примерам, в которых я сам имею возможность перепроверить собствен­ные интерпретации реакций пациента:

42-летний старший преподаватель испытывал болезненную потреб­ность соблюдать ограничение скорости при поездках на автомобиле (при этом он дополнительно наслаждался маленьким садистическим удовольст­вием, когда за ним собирался целый хвост автомобилей). После преодоле­ния внутреннего сопротивления он вспомнил о гомосексуальных дейст­виях, которые он пережил с соседским мальчиком, когда ему было шесть лет. Ему удалось установить, что он всегда испытывал»желание овладеть сзади козой его родителей. Подобные воспоминания были для него не менее шокирующими, чем импульсы «безнравственно» прикасаться к стоящей перед ним школьнице. Он вырос в религиозной среде, в которой строго-настрого были запрещены не то что сексуальные стремления, а просто любое удовольствие. Уже одно представление о сексуальном действии было предосудительным («Кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействует с нею в душе своей». Матф. 5, 28). Осознание шокировавших его инстинктивных порывов с помощью психоаналитика помогло ему впоследствии расценивать свои желания уже не как нечто скверное. Дополнительный опрос, проведенный через десять лет, показал, что симп­томы не возобновились.

31-летний бизнесмен, имеющий двух детей, испытывал навязчивый страх перед желанием их убить при одном взгляде на лежащий на столе нож. Во время анализа он припомнил, как в детстве отец ездил с ним на ве­лосипедную прогулку. Ему было три с половиной года, он сидел на детском сидении, и вдруг нога его попала между спицами переднего колеса. Траги­ческим следствием этого происшествия стало то, что нога осталась покале­ченной; маленький мальчик и без того обозлившийся на отца, чувствовал. что тот пренебрегает им. После несчастного случая он ощущал себя постра­давшим от отца. В то же время он боялся, что отец сделает ему за это заме­чание, у него появилось чувство вины из-за своих враждебных импульсов по отношению к отцу. В этой перспективе можно понять и пугавшее его жела­ние убить собственных детей, как «смещение» желания убить отца — интерпретация, убедившая пациента. Столь же рассудительно он воспринял интерпретации, направленные в сторону того, что он сам наказывает себя своими навязчивыми импульсами. Возможно, уже тогда он бессознательно наказал себя, «случайно» сунув ногу между спиц. Затем пациент осознал, что, в действительности, причин для того, чтобы ощущать себя виноватым было больше, поскольку отец предпочитал его другим братьям и сестрам, а на третьем году жизни он занял место отца возле матери. Вследствие этого случай был поставлен в эдипальную схему, желающего мать и отстраняю­щего отца, ребенка. Катамнез через десять лет показал, что и в этом случае анализ прошел успешно.

2.4. Фобии

Определение

Обращаясь к фобиям, мы оказываемся еще ближе к основе всякого невроза, а именно к страху. Выражение фобия и обозначает не что иное. как голый страх (от греч. «phobos» — боязнь). Сложные иностранные слова вроде клаустрофобии или агорафобии описывают лишь конкрет­ные обстоятельства, при которых возникает страх. Это ситуации, пред­меты. часто животные, возбуждающие страхи.

Защита от страха при фобиях состоит в том, что первоначальный страх — бессознательный страх — смещается на определенные, вызы­вающие его ситуации или объекты. Выигрыш бессознательных защит­ных процессов состоит в том, что теперь уже ощущается не страх в первоначальной ситуации, а страх вторичный вследствие бессознательного защитного процесса «смещения» в иную ситуацию. Это может быть, к примеру, переход через широкую площадь, которого можно и избе­жать. Правда, мнимый выигрыш освобождения от симптома приобре­тается дорогой ценой существенной несвободы передвижения.

Если страх появляется вне связи с определенной ситуацией или объ­ектом, тогда мы говорим о простом невротическом страхе (Angst-neurose). Здесь никакая защита не действует; при истерии это происхо­дит путем «вытеснения», при неврозе навязчивого состояния — посред­ством «формирования реакции», «аффект-изоляции» или регрессии, при фобиях — с помощью «смещения».

Особые формы

Следует особо отметить специфические формы фобий, ибо они слу­чаются чаще и обусловливают определенные страдания:

— Эритрофобия, страх покраснеть.

— Сердечная фобия, страх заболеть сердечным заболеванием.

— Канцеро-фобия, страх заболеть раком.

— СПИДо-фобия, страх заразиться СПИДом. и

— Радио-фобия, страх пострадать от радиоактивного излучения. Подобные страхи, разумеется, нельзя отнести к совершенно необо­снованным, однако, если они выражены экстремально, то велика веро­ятность того. что речь идет по меньшей мере о невротическом наслоении.

Эдипова динамика

Сколь разнообразны фобические картины, столь же многосторонни и психические причины: в классической психоаналитической перспек­тиве это конечно эдипов комплекс, стоящий у истоков всякого страха. При этом прежде всего имеются в виду инцестуозные желания: жела­ние сына овладеть матерью и желание дочери сексуально сблизиться с отцом и в то же время одержать верх над лицом соответственно сво­его пола.

Противоположные стремления, которые рассматриваются как «не­гативный» эдипов комплекс, отторгаются скорее, чем влечения, относя­щиеся к «позитивному» эдипову комплексу — тройственному конфли­кту между ребенком, матерью и отцом. Имеются в виду гомосексуальные влечения дочери к матери, а сына — к отцу, в том или ином случае совмещенные с негативными чувствами по отношению к родителям противоположного пола. Как подтверждают новые исследования и сви­детельствуют многочисленные истории болезней последнего времени намного чаще причиной появления фобий являются конфликты, пред­шествующие эдиповым обстоятельствам.

Однако, как и прежде, существуют случаи, соответствующие клас­сическим образцам эдипова конфликта: желания сексуальных приклю­чений, вследствие чего люди совершенно сознательно рыскают по пре­словутым улицам и площадям таким, как, например, франкфуртский привокзальный квартал (Bahnhofsviertel). Люди, страдающие от той или иной фобии, могут бессознательно допускать подобные желания из-за внутренних запретов на них. Последние, в принципе, так же, как и при истерии, вытесняются из сознания. Однако последствия защиты, в отличие от истерии, не нарушают телесные функции. Сама защита в гораздо большей степени сказывается на возникновении страха пе­ред определенными объектами или ситуациями. Именно в связи с этим у таких людей появляется необходимость любыми средствами избегать каких-либо объектов (например, пауков) или ситуаций (например, перехода через большую площадь). По моему опыту за сексуальным искушением не всегда стоит, выдвинутое Фрейдом в центр эдиповой перспективы, инцестуозное желание. Тут хватает и желания мужчины «покорить» другую женщину или желания женщины -»заполучить» мужчину.

Никто не сможет утверждать, что не наблюдал подобных желаний у своих друзей или у себя самого. Тем самым они подтверждены с дос­таточной надежностью. В отличие от этого, широко цитируемая фрей­довская история о «маленьком Гансе» (Kleine Hans, 1909), в своей интерпретации выглядит порой слишком надуманной: здесь речь идет об опрокидывающемся коне, который очень пугает маленького Ганса. Затем путем косвенного анализа — через отца — Фрейд раскрыл скры­тый за сознательным страхом (перед конем) бессознательный страх (быть наказанным отцом).

Смышленый читатель тут же самостоятельно угадает: маленький Ганс боится быть наказанным отцом, поскольку он хочет «переспать» с матерью. И в действительности находятся пункты, подтверждающие эту интерпретацию. Например, высказывания маленького мальчика о том, что он хотел бы приукрасить маму или поиграть со своим «Wiwimacher'ом», детское обозначение для его полового члена. Оба этих дей­ствия вызывают у него страх, поскольку они запрещены, причем он ожидает за это наказание от отца, которого боится как верховной силы. Соперничество между сыном и отцом проявляется во многих пунктах истории, когда Ганс. например, говорит: «Раньше я был мамой, а теперь я папа». Он совершенно как Эдип занимает место отца рядом с матерью. Фобия маленького Ганса состоит не только в страхе пострадать от коня. но и в том, что он не может выйти из дома. С помощью этого он бессоз­нательно облегчает себе возможность исполнения желания стать любов­ником матери. То, что желание оставаться с матерью может иметь глу­боко лежащие мотивы, доказал целый ряд психоаналитических исследо­ваний после Фрейда (Loch, Jappe, 1974).

Доэдиповы факторы

Глубоко лежащие причины невроза маленького Ганса — это нару­шения отношений мать-дитя. Их тем самым уже нельзя отнести к «клас­сическому» неврозу, основная причина которого эдилов комплекс. В па­раграфе «Современные «пост-классические» неврозы» мы еще встре­тимся с фобиями. А теперь обратимся к пасынку учения о неврозах, который, однако, вследствие частоты подобных случаев и большого доставляемого ими страдания, кроющегося в них, заслуживает нашего внимания.

2.5. Депрессивный невроз или невротическая депрессия

Разграничение

По моей оценке до 10% общего народонаселения страдает депрес­сивным неврозом. Шепанк (Schepank. 1987) обнаружил в своем очень важном социальном исследовании Мангеймского института душевного здоровья среди 26% обусловленных психикой заболеваний более 4% подобных случаев. В отличие от нормальной человеческой печали нев­ротическая депрессия — это заболевание, в сравнении с которым психотическая депрессия относительно безвредна.

Симптомами депрессивного невроза являются: мрачное подавленное настроение, скука, отсутствие проявлений какого-либо энтузиазма и более или менее выраженная тенденция к отстраненности от всего внеш­него. Причины депрессивного состояния, в котором оказывается чело­век, как правило, им не осознаются. При анализе обнаруживаются четыре психодинамические особенности.

Четыре важнейших фактора

1. Переживание потери, состоящее в том, что умерло важное лицо, участник отношений. Однако подобное переживание может возникать и тогда, когда нас разочаровывает дорогой нам человек, или когда мы сами разочаровались в себе. Наступает разочарование в тех или иных прежде господствовавших надеждах, иными словами, мы чувст­вуем себя обманувшимися в своих ожиданиях. Надежда на встречу с подругой, которая затем разочаровывает, надежда на успех в работе, спорте или творчестве. В каждом из этих случаев мы что-то теряем. чего-то не можем найти. В результате появляется чувство печали — мы расстроены.

2. Тема вины. За депрессивными чувствами часто кроется чувство вины самого разного происхождения. Например, мы плохо подумали о каком-то важном для нас человеке, рассердились на него. Появляется чувство вины за эти мысли, в особенности, в тех случаях, когда данный человек относится к нам с симпатией. Кроме того, за чувством вины часто кроются мощные желания устранить соперника, будь то арена любви или профессиональная деятельность. Однако мы вытесняем чув­ство вины, так что в сознании остается одна лишь печаль.

3. Агрессивность. Ненависть к сопернику по большей части счита­ется явлением предосудительным. Поэтому она легко вытесняется из сознания. При этом. в духе уже описанного Фрейдом (1915) характер­ного защитного механизма « обращения» (Wendung), ненависть может .Легко обращаться и против своего носителя, становясь ненавистью к себе. Далее это ведет к следующему шагу — грусти, поскольку наше самоуважение не позволяет вынести подобное чувство. Всякий раз при анализе случаев невротической депрессии констатируются самообвине­ния и самоукоры, не имеющие под собой никакого логического обосно­вания. Различные интерпретации того. отчего современной личности присущи самообвинения и самоукоры, часто полностью сходятся. Мы желаем защитить дорогого нам человека от наших обвинений с помощью обвинения себя вместо него.

4. Проблема самооценки. Она появляется после нанесения оскорб­ления нашей личности. Когда, к примеру, кто-то нас пристыдил, указал на ошибку или когда нас обошли, или мы были осуждены в каком-то очень важном для нас деле. Оскорбления действуют тем сильнее, чем больше у нас оснований надеяться на доброе к нам отношение. Зачастую это несправедливые оскорбления, ущемляющие нас в правах и оттого, понятно, оставляющие в нас печальное чувство, связанное не только с самим оскорблением, но и с разочарованием по поводу нелицепри­ятной оценки других людей. Поэтому проблемы самооценки и потерь разделить весьма сложно, чаще всего они смешаны друг с другом. По­этому проблемой самооценки или темой нарциссизма мы займемся в сле­дующей главе.

3. Современные «постклассические» неврозы

3.1. Нарциссический невроз

Определение

Первоначально нарциссизм был понятием психиатрическим. В пси­хиатрии нарциссизм обозначает психическое состояние, в котором любима не другая личность, а своя собственная. Выражение произошло от имени Нарцисс, юноши из греческого мифа, который после нерадо­стной жизни и множества разочарований в любви влюбился, в конце концов, в самого себя и сделался от этого настолько несчастным, что умер. История Нарцисса сама по себе достаточно ясно передает суть нарциссической проблематики, что не следует лишать читателя знаком­ства с основными ее эпизодами.

Трагическая история о самовлюбленности Нарцисса находится в той части «Метаморфоз» Овидия, где идет разговор о любви вообще: в предста­влении Овидия Юнона и Юпитер в шутливой манере обсуждают преимуще­ства любви и ставят друг перед другом различные вопросы, например, кто скорее в состоянии ощутить сексуальное наслаждение: мужчина или женщи­на? Юпитер утверждает, что женщины в данном случае находятся в лучшем положении, чем мужчины. Спрашивают об этом Терезия. прожившего семь лет в обличьи женщины, и тот подтверждает мнение Юпитера.

Миф о Нарциссе ¹

Нарцисс родился в результате изнасилования матери. Он был нежелан­ным ребенком, который, как гласит древний миф, «любви заслуживал, но не получал». Его имя — Нарцисс — происходит от персидского слова «nargis», от которого произошло также и слово» наркоза, имеющее много значе­ний: быть неподвижным, окоченелым, одурманенным, парализованным. С самого начала Нарциссу угрожает смерть. По словам Оракула он сможет избежать смерти лишь в том случае, если останется бесчувственен и холоден ко всем другим людям.

Став юношей, Нарцисс исполняется страстным любовным желанием, но «никто не в состоянии встрепенуть красавца, ни один юноша, ни одна девушка». На охоте он встретил прекрасную нимфу Эхо, трагизм положения которой состоял в том, что она не могла самостоятельно говорить. Она мог­ла лишь повторять то, что говорили другие. Эхо влюбилась в Нарцисса, по­следовала за ним, но не могла начать с ним разговор. Нарцисс, остающийся холодным по совету Оракула,— условие, которое позволяет ему оставаться в живых,— тоже не может обратиться к ней. Эхо приближается к нему, но он в паническом страхе пускается от нее в бегство: «Прочь, прочь руки!» Нежное прикосновение невыносимо для него: «Лучше бы я умер». Трагичес­кая история его жизни завершается тем, что Эхо превращается в камень, а Нарцисс в цветок: «Тем, что я люблю, я не могу овладеть. Любви мешает грандиозное заблуждение ... То, что я люблю — я сам!»

Что может сообщить нам сегодня греческий миф о Нарциссе? В мо­ей интерпретации это предупреждение об опасности слишком сильной самовлюбленности и недостатка любви. Когда Юнона и Юпитер спо­рят об этом, обсуждают, кто больше любит — мужчина или женщина, речь идет исключительно о личном удовольствии, а не о удовольствии другого. Если Нарцисс был нежелательным ребенком, то ему досталось слишком мало любви. Поэтому в раннем детстве он не почувствовал, что есть любовь и чем она может быть. В связи с этим он восприни­мает Эхо как опасность, а не как возможность полюбить и быть люби­мым. Когда же он в конце концов смотрит в воду и видит свое отраже­ние, то принимает его за другого человека и хочет полюбить его. Когда же Нарцисс убеждается, что это была иллюзия, то разочаровывается. Я считаю, что он умер от горя по утаенной от него любви.

Когда любовь скрыта от нас, когда мы так и не находим никого, кто бы смог полюбить нас, нам остается последний выход — любовь к себе.

В раннем психоанализе Нарцисс олицетворял переходную стадию душевного развития. Следовательно, путь к любви к другому человеку пролегает через любовь к себе. Отто Ранк считал, что любовь к себе в особенности присуща гомосексуалистам и женщинам. Фрейд, со сво­ей стороны, всерьез размышлял над такими фундаментальными вопро­сами, как возможности проведения границы между любовью к себе и любовью к другому. Находятся ли эти формы любви в отношении взаимодополнительности, а именно, чем сильнее любовь к себе, тем сла­бее любовь к объекту (как психоаналитики выражаются по поводу любви к другому человеку).

Случай Шребера

Фрейд обнаружил (1911) высокий уровень любви к себе в автобио­графически описанном случае паранойи, известном как случай Шребе­ра. Фрейд вообще подозревал подобные вещи как при шизофреничес­ких расстройствах так и при ипохондрии. В этих патологических слу­чаях собственная личность становится объектом любви за счет отноше­ния к другим людям. В смысле теории либидо, теории об энергетическом замещении влечений, собственная личность замещается нарцистическим либидо или «либидо самости» (Selbstlibido).

Что является выводом из этих психоаналитических соображений? То, что любовь к объекту и любовь к себе диалектически связаны меж­ду собой. Они равно изначальны и всесторонне влияют друг на друга (Эрих Фромм «Искусство любви»). Происходит ли одна ценой дру­гой — вопрос не мало значимый, поскольку в действительности сущест­вуют случаи, когда собственная личность делается предметом любви за счет других людей. По моему опыту, находящему свое подтверждение в греческом мифе о Нарциссе, это случается как следствие отсутствия любви в детстве.

Здоровый и патологический нарциссизм

Среди прочего имеет смысл разделить нарциссизм на здоровый и патологический (Federn, 1936), хотя провести между ними границу достаточно трудно. Во всяком случае хорошее отношение к себе, хоро­шая оценка себя и уделение себе внимания являются показателями психического здоровья. В этой перспективе здоровая любовь к себе является предпосылкой способности полюбить другого человека. О патологическом нарциссизме можно говорить лишь тогда, когда имеют место крайние формы «замещениям других людей собственной личностью.

В современном психоанализе нарцистическими характеризуются проблемы, которые вращаются вокруг нашего чувства самооценки (Seibstwertgefuehl) и уважения к cебе (Selbstachtung). Подобные проб­лемы не возникают, когда мы находимся в согласии с собой, а проще говоря, хорошо себя чувствуем. Тогда наступает чувство спокойной самоуверенности. Между нашими самоощущениями и самоидеалами не возникает каких бы то ни было больших разногласий. И вместе с тем мы чувствуем себя достаточно уважаемыми и ценимыми другими людьми. Аффективное состояние в связи с этим оказывается здоровым чувством собственного достоинства, положительной самооценки.

Когда мы говорим о нарциссизме или нарциссических феноменах, следует различать:

1. Патологическое состояние любви к себе, которое возникает за счет любви к объекту;

2. Переходную фазу на протяжении детского развития, когда ребе­нок слишком занят собой, можно сказать — эгоистичен;

3. Субъективная благорасположенность или аффективное состоя­ние, в котором мы чувствуем себя благополучно и уверенно. Я рассматриваю нарцистическую проблематику в психодинамичес­кой перспективе в рамках сферы нарцистической регуляции, которая, как свод правил, регулирует уровень нашего чувства самооценки: уро­вень зависит от соответствия, которое на данный момент существует между самообразом и образом того, кем мы хотели бы быть, нашим Иде­альным образом. Если между идеальным и реальным образами сущест­вует большое расхождение или разлад, тогда мы чувствуем Себя присты­женными и неполноценными по отношению к своим идеалам.

Тогда у нас нет возможности правильно воспринимать себя, любить и ценить. Нашему чувству самооценки в Той или иной степени наносит­ся вред. Если же у нас нет надежд на достижение идеального образа, то появляются переживания беспомощности и беззащитности, за которыми следуют депрессивные чувства (сравни: депрессивные неврозы или нев­ротические депрессии в параграфе 2.5.). Рассматривая это в структур­ной форме, можно придти к выводу, что мы имеем дело, с «самостью» (Selbst), или точнее, с образом «Я», пострадавшим от нарцистических нарушений. Центральная психодинамика — нарцистически нарушенное «Я», т. е. «Я», которому причинен вред в самооценке.

Основные нарциссические потребности

Понять нарциссические нарушения можно еще глубже, если наряду с нарциссической сферой регуляции между Идеальным-Я (Idealselbst) и Реальным-Я (Realsebst) дополнительно принять во внимание отноше­ние к объекту. Здесь мы можем говорить о круге субъектно-обьектных законов (Subjekt-Objekt-Regelkreis), который безупречен, когда мы свободно и независимо двигаемся к объекту или от него. Но он наруша­ется тогда, когда в той или иной степени существует зависимость от объекта. Тогда возле нас обязательно и постоянно должно находиться другое лицо, при этом все время обращать на нас внимание, хвалить, восторгаться. Без подобного общения мы уже не можем чувствовать себя уверенно. Мы будем ощущать себя нелюбимыми и несчастными. Здесь, наряду с зависимостью от объекта, находит свое выражение ущербная любовь к себе. Здоровая любовь к себе как раз и призвана спасать от подобного несчастья, связанного с тем, что однажды мы испытаем отсутствие поддержки извне.

Однако правильным было бы оценить себя и других следующим образом: всякий человек, в том числе и здоровый взрослый, а не толь­ко ребенок, зависит от других людей, которые важны для него, и для которых он тоже важен. Нет ошибки, если сказать, что аналогично половому влечению существует потребность, заключающаяся в желании быть любимым, что наряду с чувством голода она составляет фундамен­тальный ряд потребностей.

Английское слово «needs» напрямую указывает, что речь идет об элементарной потребности, об элементарной необходимости, неудов­летворение которой, вызывает страдания. Если нет хотя бы минималь­ной сатисфакции этой данной от природы нарцистической потребности, нам не будет хватать элементарной уверенности, будет не доставать того. что придает нам ощущение внутренней устойчивости.

Важен вопрос, существует ли подлинная уверенность в себе, или мы лишь воображаем себя уверенными в плане иллюзии или мечты. Еще детьми мы научились — на это особенно ссылается Когут — компенси­ровать свою беззащитность и бессилие выстраиванием внутри себя «грандиозного» нарцистического образа, позволяющего переносить не­минуемые состояния беззащитности и бессилия гораздо легче.

Грандиозные представления, следуя Когуту, могут, однако, иметь отношения и к родителям и к другим важным для нас лицам, которые переживаются нами в величественной идеализированной форме. Это чувство позволяет нам, будучи детьми столь великолепных родителей, ощущать свое великолепие, поскольку в их великолепии мы имеем свою долю. Нечто подобное мы переживаем и в повседневной жизни, когда нарцистическим путем возвышаем какую-либо личность из своего окру­жения, чтобы окунуться в лучи ее великолепия.

Заблуждения, разочарования, обиды

Очевидно, что подобные иллюзорные решения рано или поздно вы­зовут такое же разочарование, как детская вера в младенца Христа или Деда Мороза. При этом важно отметить, что подобные дезиллюзирования или разочарования предуготовлены нам важными участниками отно­шений, и требуется их поддержка для того, чтобы иметь возможность относительно безболезненно разобраться с собственным разочарованием. Если у нас будет достаточно времени и благоприятные внешние условия для того, чтобы иметь возможность переработать подобные неизбежные разочарования, тогда нарциссический завышенный образ будет все более и более приближаться к реальности. В этом случае из него сможет развиться то, что Когут назвал когерентным, т. е. стабильным «Я», с чем, собственно, и связано чувство собственного достоинства.

Крупные разочарования, увы, не редкие в человеческой жизни, на­оборот, ведут к серьезным кризисам, связанным с лабильным чувством собственного достоинства, в патологических случаях мы имеем, назван­ные Когутом нарцистические расстройства личности, характеризую­щиеся тем, что личность оказывается не когерентной, а преломленой в самой себе, т. е. фрагментированной.

Причиняющие нам вред обиды подробно описаны в книгах Алисы Миллер, прежде всего в « Драме одаренного ребенка и поиске истинного «Я» (A. Miller, 1979). В своей второй книге «В начале было воспи­тание» (1980) в качестве причин нарциссических нарушений она назы­вает не сочувственные, не учитывающие ранимость детской души и ее потребность в любви отношения многих родителей, и даже пренебрежи­тельное отношение многих родителей и воспитателей к своим детям или ученикам. В генезе нарцистических расстройств огромную роль играет травматизирующее поведение важнейших участников отношений. Тем самым нарцистические расстройства, в согласии с до-классической травчатической моделью неврозов, являются травматическими неврозами, т. е. неврозами, причинами которых являются нарциссмческие обиды и оскорбления самости. Иными словами: нарцистические расстрой­ства это следствия травматического воздействия на ранимую детскую психику.

Таким образом, современная психология самости Хайнца Когута выстроена в традициях травматической теории 3. Фрейда, получившей свое развитие в венгерской школе психоанализа Шандора Ферснци и Михаэля Балинта. В теории Балинта первичная любовь к объекту (Primaere Objektiiebe) (BalintM., 1973) — это любовь, которая стре­мится заполучить любовь объекта и удовлетворяется только тогда, ког­да ребенок получает эту любовь. Балинт рассматривает это состояние как первоначальное состояние младенца. У него нет первичного нарцис­сизма, вторичный же нарциссизм возникает тогда, когда фрустрируется первичная любовь к объекту.

Полагаю, читатель согласится со мной, если я, следуя за Балинтом, буду исходить из того, что первично мы нуждаемся в любви к объ­екту в смысле экзистентной необходимости. Это утверждение соответст­вует действительности, в особенности, в детском возрасте, в зрелом воз­расте такое соответствие проявляется в меньшей степени, поскольку здесь мы уже развили более или менее устойчивое чувство собственного достоинства.

Нарцистические неврозы

В качестве нарцистических неврозов мы отличаем от остальных нев­ротических расстройств такие психические нарушения, при которых реактивируются описанные Когутом ранние детские нарцистические структуры; или же последние переживаются снова уже в патологичес­кой форме. Как и дети. пациенты с подобными симптомами чувствуют себя великолепными, единственными в своем роде, омнипотентными или всемогущими вследствие реактивных бессознательных психичес­ких процессов. Они ожидают — ошибочно — от других людей отноше­ния, соответствующего их восприятию самих себя. Если такового не случается, они очень быстро разочаровываются, реагируют депрес­сивно или агрессивно. Они постоянно находятся в бессознательных поисках утраченного времени своего могущества и великолепия.

У страдающих нарцистических личностей эти поиски выражены сильнее всего. Это могут подтвердить многие аналитики, вне зависимости от их отношения к вкладу Когута в науку. В идеализированном переносе на психоаналитика осуществляется идеализация пациента, т. е. психоаналитик рассматривается как нарцистически завышенный объект, от которого пациент ждет такого же великолепия, какого в свое время он ждал от родителей.

Легко догадаться, что подобная иллюзия не может долго сохранять­ся в силе, и рано или поздно сменяется разочарованием. Однако в ана­лизе пациент имеет шанс, что психоаналитик посочувствует ему и под­держит его больше, чем бессердечные родители своего ребенка; тем са­мым психоаналитик поможет ему переработать неизбежные нарцистические обиды.

Применение психоаналитической теории нарциссизма в педагогике и обществе

В виду большого практического значения для воспитания психо­аналитическая теория нарциссизма особенно интенсивно обсуждается в педагогических кругах. Примером этого могут служить книги «Пубертат и нарцистизм» (Т. Ziehe, 1975), «Нарцисс: новый социализирован­ный тип» (Haesing, Stubenrauch und Ziehe. 1979).

Дополнительно к этому учителя часто наблюдают в школах учени­ков. которые чересчур заняты собой, не могут сконцентрироваться на занятиях и тем самым косвенно представляют для них трудности. При­меняя идею нарциссизма в педагогике, авторы ищут объяснение для нарцистических нарушений, которыми, по их оценке, чаще страдают школь­ники. Они находят объяснение в том, что названо ими новым социализационным типом (neuer Sozialisationstypus); речь идет об обойденном в эмоциональном отношении и неуверенном ребенке, который растет под фрустрирующим воздействием доминирующей матери, испытывая разочарование в эмоционально тусклом (Schwwach eriebten) отце. По мнению авторов, при подобных социализационных условиях стабильное чувство собственного достоинства не может развиться, поскольку прежде всего отсутствуют достойные идеалы для подражания.

В подобной психоаналитической перспективе, женщины стремятся бессознательно быть хорошими матерями, однако, рискуют вызвать ра­зочарование, если потребуют слишком много от своих чад. Мужчинам также не трудно представить себе эмоционально тусклого отца собствен­ного семейства, которому мало что можно доверить. Психоанализ дает возможность понять некоторые проблемы совме­стной межчеловеческой жизни. Вспомним о партнере — любовнике, цепляющемся за женщину, вешающегося на нее как дитя на мать;

вспомним домочадцев, впадающих в глубокую неуверенность, когда искренние нежные отношения вдруг становятся натянутыми. Такие люди сильно зависят от постоянной нарцистической подпитки. Они хотят, чтобы их постоянно лелеяли, уважали, восхищались ими. Подоб­ные люди есть в ближайшем окружении у каждого. Они всегда стре­мятся к обеспеченности, ничего при этом не делая. Они не способны пе­реносить конфликты, выносить волнение, обходить кризисы и решать неизбежные любовные конфликты. Предпочитают стремиться «обратно в рай», как совместно охарактеризовали их Кремериус, Моргенгальтер. Ротшильд и другие участники Цюрихского психоаналитического семи­нара (1983).