ИНСТИТУТЫ ПСИХОАНАЛИЗА В ФРГ И ЗАПАДНОМ БЕРЛИНЕ

В настоящее время в ФРГ процветает международно при­знанный психоанализ, насчитывающий множество инсти­тутов Немецкого психоаналитического объединения среди которых: Институт Михаэля Балинта в Гамбурге, Бременская рабочая группа психоанализа и психотерапии, Институт Зигмунда Фрейда во Франкфурте, Психологическое содру­жество Штутгарт-Тюбинген, Берлинский психоаналитичес­кий институт Карла Абрахама, Психоаналитическое товари­щество Кельн-Дюссельдорф, Кассельский психоаналитичес­кий институт Александра Мичерлиха и психоаналитический семинар во Фрейбурге, причем во всех институтах психоана­литиков готовят в соответствии с духом Немецкого психоана­литического объединения.

Учебный институт психотерапии и психоанализа в Ганновере, Институт психоанализа и психотерапии в Геттингене, Институт аналитической терапии в Рейнланде (Кельн), Институт психоанализа, психотерапии и психосоматики в Берлине, ориентируются на Немецкое психоаналитичес­кое общество. Психоаналитический учебный и исследо­вательский институт Штутгартской группы Штутгартской академии глубинной психологии и аналитической психоте­рапии, Академия психоанализа и психотерапии в Мюнхене и Институт психотерапии и психоанализа Гейдельберг-Мангейм подчиняются непосредственно Высшему совету Немец­кого общества психотерапии, психосоматики и глубинной психологии. Кроме того, существуют институты, в которых преподается аналитическая психология К. Г. Юнга (Инсти­тут К. Г. Юнга в Берлине и Штутгарте) и институты психо­логии личности в Мюнхене, Дюссельдорфе, Аахене и Дельменхорсте, занимающиеся развитием созданного Альфредом Адлером анализа личности.

Приложение 2

 УПОРЯДОЧЕНИЕ БОЛЬНИЧНЫХ КАСС

Правление Немецкого общества психотерапии, психосоматики и глубинной психологии будет с помощью адвокатов защищать политические и профессиональные права 1300 (на 1988 г.) членов этого объединения. При поддержке авторитет­ного представителя кассового врачебного федерального объ­единения правлению удалось добиться признания того, что в настоящее время не только невротические нарушения не признаются болезнями с точки зрения государственного стра­хования, но и аналитическая психотерапия на основе глубин­ной психологии фактически является непризнанным методом лечения. Заключение договора между больничными кассами и врачебным федеральным объединением делает возможным соответствующее финансирование всех психоаналитиков и психиатров, которые получили образование в непризнанном этим федеральным объединением институте независимо от того, медики они или психологи.

Были выдвинуто положение, что, как писал Фрейд в 1923 году, психоанализ «выпадает на долю большего числа тех людей, которые слишком бедны, чтобы лично вознагра­дить психоаналитика за его тяжелую работу».

Нужно, наконец, упомянуть и тот факт, что в ФРГ и Западном Берлине психотерапевтическим обслуживанием пациентов занято до 50% психоаналитиков, получивших пси­хологическое образование наряду со специалистами, полу­чившими медицинское образование, и это, к сожалению, ока­залось возможным только при условии, что никакие иные профессиональные группы (богословы, философы, социо­логи, коллеги, получившие педагогическое образование) не будут получать от врачебных касс помощи.

3. Психоанализ в университете — шансы для взаимных инициатив

Гаральд Леопольд-Левенталь — родом из Вены, колыбели психо­анализа,— издал в 1987 году пособие по психоанализу. В юбилейном сборнике в его честь под названием «Психоанализ сегодня» (Лобнср, 1986) были опубликованы многие его статьи по психоаналитической теории и практике, мышлению и речи. по проблемам современности, отраженным в зеркале психоанализа. В октябре 1987 года Леопольд-Левепталь проводил первые Фрейдовские чтения, организованные Институтом Зигмунда Фрейда и Институтом психоанализа Франк­фуртского университета. Тем самым психоанализ был введен в универ­ситет и занял достойное место в академической жизни наравне с меди­циной, социологией, педагогикой и психологией. Это был вызов обеим сторонам: психоанализу — заново проверить и объективизировать пси­хоаналитическую теорию и практику в конструктивной междисципли­нарной работе с использованием методов других наук; другим наукам (включая филологию и литературу) — попытаться, используя психо­аналитический метод, проанализировать и истолковать то, что не подда­ется методам данной науки. Имеются обширные психоаналитические интерпретации художественной литературы, выполненные, в частности, Петером Детмерингом ³. Сюда же можно добавить психоаналитические исследования Герхарда Даля о «Смерти Вергилия» Германа Броха (1974), книгу Жана Лапланша « Гельдерлинге и поиски отца» (1975). Многочисленные психопатографии, предметом анализа в которых ста­новятся, например, драмы Августа Стриндберга, романы Оноре де Бальзака, баллады Конрада Фердинанда Мейера, «Смерть в Венеции» Томаса Манна и болезнь Флобера, доказывают возможность плодотвор­ного психоаналитического истолкования литературы⁴. Филология и литература обращают на это самое серьезное внимание (Wolt, 1975).

С другой стороны, перед психоанализом стоит вопрос о критичес­ком изучении его другими науками, например, лингвистикой или (как во Франкфурте) психологией и социологией. Психоанализ не должен при этом опасаться конструктивной критики со стороны других наук, если те, в свою очередь, способны довериться психоанализу. Социолог Ульрих Еверман (1976) говорит о «скрытых смысловых структурах», а лингвист Гисберт Кезелинг (Keseling, 1983) — о «скрытых речевых структурах» Такие ученые, как Конрад Элпх (Ehlich, 1980) и Дитер Фладер (Flader, 1982), проводя лингвистические исследования психо­аналитических интервью и текстов группы Балинта, выясняют, что бес­сознательные процессы имеют решающее значение не только при лече­нии, но и в обыденной жизни; вот то конструктивное сотрудничество, которое позволяет ожидать внушительных результатов.

Совместная работа психологов и психоаналитиков, напротив, оста­вляет желать много лучшего. В США Мэтью X. Эрдели (Erdelyi, 1985) ввел психоанализ в академическую психологию в виде «психологии познания». Одна за другой в психологии появляются новые работы, в которых (порой неумышленно) давно известные психоанализу сведе­ния преподносятся как открытия. В качестве примера (среди множества подобных работ) можно назвать статью о «покинутых мужьях» («Пси­хология сегодня». 1988 _ 4.), в которой описываются давно уже извест­ный психоанализу факт, а именно, что покинутые женами мужья ищут у своих матерей потерянную любовь и чувство семьи. В Саарбрюкене Райнер Краузе путем изощренного эксперимента заново проверил пси­хоаналитическую концепцию переноса и контрпереноса и достиг, та­ким образом, конструктивного вклада в сотрудничество психологии и психоанализа (Krause & Luetolf 1988). Во Франкфурте подобные воз­можности для взаимоотношений используются довольно односторонне. Психоаналитики при поддержке научных сотрудников применяют опре­деленные психологические тесты в том числе франкфуртскую шкалу «представления о себе» (Deusinger 1986) — в своих исследованиях группового процесса ( Kutter 1985) и природы процесса психосомати­ческого (Kutter, 1988). Психологи же, за редким исключением, прене­брегают возможностью получить неочевидные сведения посредством психоаналитических «интервью» (см. главу VII).

IV. ПСИХОАНАЛИЗ НА ФОНЕ НАУКИ

1. Является ли психоанализ наукой?

Используя дерево психоаналитического познания, мы проследили развитие психоанализа на протяжении десятилетий, прошедших после его открытия Фрейдом, вплоть до современной ситуации в ФРГ. Настало время обсудить нередко поднимаемый вопрос о науч­ности психоанализа. Как уже отмечалось во вступлении, наука неодно­кратно отрицала психоанализ. Если психоанализ включают в универси­тетской программе в раздел медицины, социологии или психологии (как во Франкфурте), то ему отводят разве что вспомогательную роль и вос­принимают его с недоверием как науку очень сомнительную. Почему?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует представить себе общую панораму наук и отыскать в ней положение той или иной науки. Для этого зададим себе несколько научно-теоретических вопросов: Как уст­роены отдельные науки по методу, теории и практике? Чем они отлича­ются друг от друга? В чем состоит общее и на чем основано различие?

Сначала в университете (от латинского universitas — совокупность) преподавали только признанные церковью науки (universitas litterarum), изучая которые школяры, тогдашние студенты, постигали грамматику, риторику, диалектику, математику, логику, физику, метафизи­ку, этику, политику, астрономию и геометрию. Позднее стали готовить художников, юристов, медиков и богословов. Сегодня только во Франк­фуртском университете насчитывается 21 факультет, на которых мож­но получить специальность как по гуманитарным, так и по естественным наукам. К первым относятся социология, педагогика, психология, бого­словие, история, классическая филология, современная филология и ис­кусствоведение, ко вторым — математика, физика, химия, биология, география, геология и медицина. Двадцатый факультет — информати­ка, двадцать первый — физкультура и спорт.

Я могу быть экспертом лишь в определенной науке: в ней я хорошо во всем ориентируюсь, могу все сам проверить. Что касается других наук, то я полагаюсь на утверждения моих коллег с других факультетов. Физик продемонстрирует мне с помощью электронного микроскопа, как выгля­дит микроструктура клетки, объяснит что такое модель атома. В лучшем случае, я используя логику и здравый смысл, пойму его объяснения, в худшем — поверю представителю другой науки, что то, что он объяс­няет на основании своих методов и теории, соответствует действитель­ности. При этом возникнут дополнительные трудности в понимании спе­циального языка другой науки, поскольку я не знаком ни с определени­ями понятий, ни с методами исследований, ни с объемлющей их теорией.

Все ученые говорят, однако, на обычном языке. Если бы они взяли на себя труд и перевели свой специальный язык на обычный, тогда по­нимание стало бы возможным: сложные понятия специального языка утратили бы свою загадочность. Об этой возможности свидетельствуют многочисленные научно-популярные издания. При этом существует, конечно, опасность упрощения, которой подвергаюсь и я. В каждой на­уке имеются положения, многозначность которых вряд ли выразима обычным языком. Особые методы исследований и сложные теории не удается перевести на обычный язык без смысловых потерь. В таких случаях я могу верить свидетельству ученых, а могу и не верить. Если Я им не верю, то, по большому счету, у меня остается возможность само­му изучить соответствующую науку, т: е. научиться самостоятельно применять ее методы, чтобы независимо от других проверить, можно ли с помощью методов этой науки повторно обнаружить те или иные дан­ные или нет.

Выразим это образно: в «ландшафте» различных наук я могу иссле­довать неприступную гору, лишь используя необходимое снаряжение, чтобы затем, как Вильгельм фон Гумбольдт, с помощью сектанта изго­товить карту, но с этим снаряжением мне не удастся осуществить под­водные исследования. Понятно, что без тренировки и обучения мастер­ству погружаться в неизвестные глубины нельзя. Впрочем, кое-какие возможности познакомиться с подводным миром есть и у ныряльщика-любителя без специального снаряжения: ему нужны только здоровые легкие, подводная маска и дыхательная трубка. Читатель уже догадался, к чему я клоню.

2. Различие между естественными и гуманитарными науками

Все науки собирают знания и посредством публикаций в журналах и книгах делают их доступными широкой общественности. Предметом знаний считаются достоверные явления, т. е. те, что происходят при определенных условиях неизменно и действительно что-то объясняют, а не наблюдаются случайно. Всему должны предшествовать системати­ческие исследования, в которых гипотезы проверялись бы при помощи определенных методов. В первую очередь это возможно в естествен­ных или точных науках. В них формулируются номотетические зако­ны, например, закон тяготения, когда после множества проведенных опытов делается вывод , касающийся общих закономерностей. В широ­ком смысле можно говорить об эмпирических науках (греческое слово empeiria соответствует слову «опыт»), т. е. о науках, данные которых опираются на опыт и, следовательно, на наблюдение. Если наблю­дениям соответствуют точные показания, то мы говорим о точных науках, выводы которых оформляются в так называемых протоколах. Требующее объяснения положение вещей (Explanandum), таким обра­зом, определяется через объясняющее положение вещей (Explanans). За основу берется показание, отнесенное только к одному случаю. Если это показание подтверждается при повторных исследованиях, оно становит­ся выводом из всеобщей закономерности. Следуя т. н. схеме Гемпеля-Опенгейма, мы используем «гипотезу о законе», которая при определен­ных обстоятельствах должна логически объяснить положение вещей так, что «объясняемое» действительно будет объяснено посредством «объясняющего», в виде возобновляемых исследований по новой про­верке закономерностей.

Интерпретационные науки

В гуманитарных науках такого рода исследование невозможно. Будучи идеографическими дисциплинами они описывают только частное в его совершенном своеобразии, например, определенную историческую эпоху или поведение отдельной личности. Подобные явления мы уже не станем — как в случае естественных наук — считать и измерять, а напротив, займемся отдельной личностью, попытаемся достичь эмпатии, чтобы понять, как она думает, чувствует и действует.  

Гуманитарные науки имеют дело не с измеримой вещественностью природы, а с изменчивыми субъективными переживаниями и индивиду­альным душевным складом человека. В соответствии с предметом их изучения — духовно-психическим образом — их метод является не объ­ясняющим, а понимающим, истолковывающим, интерпретирующим. Мышление связано с интерпретацией произведения искусства или лите­ратурного текста. Наша цель — обнаружить, что хотел сказать худож­ник, понять стоящий за строками текста смысл или сокровенное сообще­ние, которое скрыто за явно изображенным на картине. В этой работе принимают участие наша интуиция, фантазия, способность сопережи­вать и способность «входить» в текст, пластику или живописное полот­но, что является важным условием для того, чтобы неочевидное сделать очевидным. Нагляднее всего это проявляется на примере изобразитель­ного и драматического искусства.

Художник творчески и образно работает, побуждаемый силой сво­его воображения. Выражение сознательно пережитой реальности при­дает его произведению индивидуально-субъективный характер: это касается равным образом и художника, и зрителя. Только при условии общего исторического понимания можно понимать художественное про­изведение, причем, импрессионистическая и экспрессионистическая живопись демонстрирует нам, что субъективная реальность не всегда точно соответствует реальности объективной.

В литературоведении, а прежде всего в философии тоже занимаются интерпретацией, истолкованием. Большинство текстов этих наук истолковывают стихи, рассказы и романы, интерпретируют мифы и реаль­ность (Watzlawick, 1976). При этом учитывается, какую именно инфор­мацию для людей как существ родовых несут в себе мифы: интерпрета­ция становится, таким образом, учением о смысле (Rapoport, 1972) или истолкованием знаков (Есо, 1972).

Герменевтика и феноменология

Мы оказались в области гуманитарных наук, которые, в отличие от естественных наук, не поддаются точным измерениям, но к объективной реальности которых нам удастся приблизиться посредством нашего субъективного понимания. Это вовсе не значит, что научный характер гуманитарных наук берется нами под сомнение,— просто мы имеем дело с двумя разными научными парадигмами. В гуманитарных науках нередко удается довольно точно описать те или иные процессы. С дру­гой стороны, в естественных науках многие процессы описываются лишь приблизительно, как в современной атомной физике лишь с опре­деленной вероятностью. Зачастую физик вынужден прибегать к об­разности описывая, например, свойства электронов то как волну, то как частицу. История интерпретирует дошедшие до нас источники, изу­чая, допустим, образ жизни какого-то народа в глубокой древности. Однако источники могут склонять к ошибочным умозаключениям, по­скольку толковать их можно по-разному. Скажем, название улицы «Брандтштрассе» можно объяснить тем, что в этом названии увекове­чили имя бывшего Канцлера Брандта. Однако не исключено, что име­ется в виду Брандт — бывший бургомистр какого-то маленького город­ка, или название улицы просто намекает на то, что много лет назад здесь случился большой пожар, или лес на этом месте были расчищен посредством выжигания *. Убедительность той или иной интерпретации подтверждается или опровергается дальнейшими исследованиями — изучением источников, раскопками и т. д.

Во всяком случае предположительная, интерпретация должна быть уточнена соответствующими доказательствами. Неопределен­ные поначалу заключения могут получить после новых раскопок изоби­лие вполне законных с научной точки зрения подтверждений. Их сле­дует однако подтверждать в дальнейшей исследовательской работе, что­бы можно было ручаться за их «объективность».

В арсенал гуманитарных методов наряду с герменевтическим входит феноменологический метод. Феноменология — в широком смысле сло­ва — это учение о «феноменах», т. е. о явлениях в том виде, в каком они предстают нашим чувствам. В узком смысле слова феноменоло­гия — это основанное Гуссерлем философское течение. Оно занима-

* Brand — по-немецки пожар.— Прим. перев.

 ется феноменами, которые исследуются как данные сознания, как сущ­ности и как смысловые связи. Многочисленные представители феноме­нологической школы (Husseri, Scheler, Heidegger, Reinach) через непо­средственное созерцание и интуицию стараются — и это сближает их с герменевтикой — прийти к знаниям, которые проистекают из непо­средственного переживания и устремлены к целостности, смыслу и экзистенциальному пониманию. При этом наша фантазия и склонность создавать в психике представление о вещи используются так же инту­итивно, как и сами возникшие фантазии, которые подвергаются ана­литической проверке в соответствии с их собственной логикой (Hus­seri, 1900, 1901).

Феноменология, таким образом, не является отбросившим всякое теоретизирование созерцанием. Она — определенный метод рефлек­сии, который подводит под непосредственное созерцание и интуицию критический фундамент. Чтобы понять человека, недостаточно прони­кнуться его чувством, допустим, несчастной любви и вызванного ею страдания, вспомнив при этом свою собственную любовь. Мы должны снова и снова перепроверять, поняли ли мы на основе нашего личного воспоминания то чувство, которое испытывает другой. В противном случае, легко возникают всевозможные недоразумения, для избежания которых необходимо постоянно возвращаться к критической позиции.

В герменевтике (от греческого «hermeneutes» — толкователь, разъясняющий) все обстоит точно так же. Если я знаком с ситуацией, о которой мне рассказывает другой, я могу сказать: «Ага, так вот что ты чувствуешь!» Иногда для этого необходимы подробные рассказы, точ­но описывающие испытанные переживания. Простое по обстоятельст­вам событие, например, автомобильную аварию с легкими поврежде­ниями, можно без труда понять из короткого описания; напротив, сложные супружеские проблемы, трудности в воспитании детей, запу­танные семейные ситуации без дополнительной переработки понять невозможно. Еще труднее понять человека, рассуждающего о само­убийстве, пребывающего в состоянии глубокой депрессии, или того, кто говоря попростому, «сдвинулся», а выражаясь психиатрически, стра­дает шизофренией.

Тем не менее, если мы достаточно терпеливы для того, чтобы внима­тельно слушать, замечать полутона и действительно стараемся понять, что произошло с другим, мы сумеем выявить скрытую подоплеку непо­нятного прежде поведения. При этом мы должны методом проб и ошибок снова и снова высказывать свои догадки, и посредством заданных собеседнику вопросов проверять, соответствуют они реальности или нет. Тем самым мы оказываемся в знаменитом герменевтическом круге, где наше предварительное понимание вводит нас в ситуацию собесед­ника. Понимание себя и понимание другого начинают взаимодейство­вать и приводят в конце концов к адекватному пониманию жизненной ситуации другого. (Гадамер, 1960).

Способности герменевтического понимания индивидуально различ­ны: если один без труда схватывает смысл современного стихотворения, то другому это не удается; один наслаждается, слушая классическую му­зыку, другой больше любит современную. Кто-то с большой легкостью понимает алкоголика, кто-то — невротика или находит общий язык с психически больным. Здесь есть свои границы — границы воспри­ятия, понимания, чуткости, переработки восприятия, вкупе с опас­ностью ошибочных умозаключений, которые при герменевтическом методе обычно возникают тогда, когда истолкование дается слишком рано, то есть когда пренебрегают необходимостью долго и интенсивно входить в ситуацию другого.

Научная теория

В научно-теоретической перспективе мы рассматриваем «ландшафт» наук извне, подобно тому как Землю наблюдают со спутника. Попробуем рассмотреть науки с научно-теоретической точки зрения и разделим их на номотетические, т. е. устанавливающие законы, и идеографические, т. е. подробно описывающие отдельные случаи. Науч­ная теория различает применяемые в отдельных науках методы, кото­рые она описывает и сравнивает. Точно так же можно описать теории отдельных наук и сравнить их по степени логической обоснованности, непротиворечивости и способу происхождения.

Особое научно-теоретическое значение имеет возможность прове­рять и подтверждать выводы, констатируемые той или иной наукой. В идеальном случае выводы, добытые одним ученым, при применении тех же методов другими учеными, остаются прежними. Однако, быстро выясняется, что, например, в современной физике, при исследовании одних и тех же явлений одними и теми же методами, вряд ли удастся прийти к одним и тем же выводам, поскольку за разделяющее эти исследования время может измениться не только предмет исследования, но и эти методы и даже сам исследователь.

Кроме того, наблюдаемые феномены могут восприниматься по-разному: один исследователь называет определенный промежуток цвето­вого спектра зеленым, а другой — именует его голубым. Одно и то же высказывание будет по-разному восприниматься и толковаться разны­ми исследователями. Чтобы избежать подобных недоразумений, изуча­емые понятия должны быть операционально определены таким образом, чтобы в любом случае было понятно, о чем идет речь. Пример заме­чательного операционального определения — понятие «остров». Ост­ров — это часть суши, окруженная водой или часть суши, которую мож­но обогнуть на лодке.

Такие сложные феномены, как любовь, точному определению без тех или иных оговорок не поддаются. В попытке дать точное опреде­ление этому феномену заключается большая опасность, ибо любое опе­рациональное определение делает феномен любви слишком поверхност­ным ( в количественной психологии, например, величина любви опре­делялась частотой поцелуев или продолжительностью «поглаживаний»).

Интроспективная сторона феномена любви в этом случае вряд ли будет определена. Большинство эмпирических социальных исследо­ваний и исследований в экспериментальной психологии проводятся именно так: наблюдаемые стереотипы поведения точно описывают , по возможности рассчитывают и фиксируют на киноленте. В результате возникает обилие статистических сведений, которые, распределенные по таблицам, оседают в бесчисленных дипломных работах, диссерта­циях и монографиях. Эти сведения позволяют выявлять отдельные закономерности, например, что определенный процент людей после ав­томобильной аварии или специального психологического эксперимента ведет себя именно так, а не иначе. Естественные для здравого смысла и ожидаемые способы поведения становятся, таким образом, научными категориями.

3. Освобождающие науки

Прежде чем перейти к психоанализу, я хочу упомянуть еще одно научное направление, которое находится между нередко обвиняемыми в позитивизме эмпирическими науками и гуманитарными науками, а именно критическую теорию Франкфуртской школы, связанную с именами Адорно, Хоркхеймера и Хабермаса. «Критическая теория» не довольствуется нейтральным коллекционированием сведений, а понимает исследование как просвещение и критику господствующих общественных отношений. Она использует методы феноменологии и герменевтики и, как и они, пытается глубоко и обстоятельно разъя­снить индивидуальные события, но, будучи критической, постоянно учитывает воздействие на человека со стороны тоталитарного обще­ства. Тем самым «критическая теория» оказывается чем-то третьим, находящимся между естествознанием и гуманитарными науками, а именно — освобождающей наукой, которая, вполне в духе Просве­щения, не только анализирует и постигает смысл исторически сложив­шихся отношений, но и критикует их. После этого она проверяет, ста­новятся ли субъекты свободнее от того, что они делают и имеют ли они возможность освободиться из-под власти и опеки или же они зани­маются исключительно накоплением знаний, но совершенно не знают (в практическом смысле этого слова) не только своего внутреннего мира, но и внешнего мира социальных структур, деспотических отно­шений, экономической зависимости и т. д. (Horkheimer & Adorno, 1947; Becker. W, 1972.)

4. Позиция психоанализа

Наблюдая психоанализ как бы извне, с научно-теоретической точки зрения, не так-то просто указать его место в системе наук. Порой созда­ется впечатление, что психоанализ, подобно хамелеону, меняет свою окраску.

Следуя психоаналитику Хайнцу Гартманну (1972), психоанализ можно классифицировать как естественную науку, если его данные, такие, например, как «Вытеснение бессознательного содержания есть причина невроза» или «Отмена вытеснения посредством психоанализа устраняет невроз», воспринимать как общие закономерности или, как выражаются академические психологи, повсеместно действующие пси­хологические закономерности. Опираясь на эти критерии, философ Адольф Грюнбаум (1984) делает вывод, что психоанализ пребывает в очень непростом положении.

Но с таким же правом можно поместить психоанализ в ряд идео­графических наук, ссылаясь на единственный в своем роде и неповторимый результат каждого отдельного анализа, который не допускает обоб­щения. Двигаясь в этом направлении, французский философ Поль Рикер (1969) в своей работе «Истолкование. Опыт над Фрейдом» определяет психоанализ как герменевтическую науку.

Другие, например, Альфред Лоренцер (1974), считают психоанализ «критически-герменевтической эмпирической наукой», понимая при этом «эмпирический» не в естественно-научном смысле ( как наблюда­емый опыт ), а как опыт, пристекающий из косвенным образом раскры­ваемых переживаний.

В таком случае правильнее было бы назвать психоанализ «наукой переживаний». В более поздней публикации (1984) Альфред Лорен­цер открыто говорит об «анализе переживаний». В другой работе (1985) он помещает психоанализ в центр треугольника между социологией, психологией и биологией (см. табл. 3). Я поддерживаю мнение, что в психоанализе переработаны и использованы элементы каждой из этих трех наук — когда речь идет о таком сложном объекте, как человек, ина­че и быть не может. В антропологии или, выражаясь современным язы­ком, в науке о человеке дело обстоит точно так же. Здесь собирают и классифицируют данные, показывающие зависимость человека как от биологически данных процессов, так и от разнообразных воздействий общества, исторической эпохи и психологических процессов, возникаю­щих в человеке и между людьми.

Психоанализ — наука о человеке

Психоанализ рассматривает человека не только в трех вышеназванных теоретических перспективах, но и корректирует его отношение к жизненной практике. Это значит, что его не только исследуют мето­дами, идущими извне, но и открывают ему методы, идущие изнутри, примененяя которые человек воспринимает себя как субъект. К объ­ектному измерению поддающихся описанию феноменов психоанализ присоединяет субъективный аспект человеческого переживания как результат интроспективного метода. Если принять во внимание еще и освобождающий потенциал психоанализа, то мы получим очень близкую к действительности модель психоанализа.

Психоанализ как герменевтическая и объясняющая наука

Прежде чем предпринять попытку классификации психоанализа, я хотел бы обсудить еще три важные работы, в каждой из которых под­нимается вопрос: Какой наукой является психоанализ — объясняющей и отвечающей понятию естественной науки или приближающейся к ис­кусству толкования, т. е. ориентированной герменевтически?

1. Ганс-Юрген Меллер. Психоанализ — объясняющая наука или ис­кусство толкования? (1978).

2. Пит К. Куипер. Заговор против чувств. Психоанализ как герме­невтика и естественная наука (1976).

3. Юрген Кернер. От объяснения к пониманию в психоанализе (1985).

Как это уже проделывал психолог Мейнард Перрец (М. Perrez, 1972), исследователь науки Ганс-Юрген Меллер применяет к психо­анализу очень жесткие мерки, ориентированные на естественные науки. Он проверяет, действительно ли психоанализ представляет — в соответ­ствии с упомянутой выше схемой Гемпеля-Оппенгейма — научные объ­яснения. Если психоанализ это делает, значит он в состоянии не только давать объяснения явления в прошлом, но и высказывать прогнозы, которые в последствие могут оправдаться. Опираясь на научно-теорети­ческие критерии, Миллер приходит к выводу, что в отличие от теории поведения психоанализ невозможно подвергнуть эмпирической провер­ке. Таким образом, его следует классифицировать скорее как искусство толкования или герменевтический метод. Меллер на этом не останавли­вается и задает следующий вопрос: Как можно подтвердить толкование? Для этого Йорг Зоммер в своей новой книге «Диалогические методы исследований» (1987) предложил следующие критерии: критерий соот­ветствия (содержание и выражение сознания должны соответствовать друг другу), критерий связности (истолкования должны быть взаимо­связаны) и критерий практики (истолкование оказывается пригодным в жизненной практике). Помимо монологического подтверждения истолкования посредством реакции пациента («Да, так оно и есть! Теперь у меня словно пелена с глаз спала»), сюда добавляется диалоги­ческое подтверждение, заключающееся в том, что партнеры обсуждают в диалоге предложенные истолкования и сходятся на одном из них (кри­терий согласия).

Два других автора — психоаналитики Пит К. Куипер и Юрген Кер­нер - решают проблему альтернативы («естественная наука или гумани­тарная наука») в пользу принятия обеих альтернатив: «и то, и другое». Это значит: всякая односторонность только во вред. Куипер подчерки­вает, что односторонняя естественно-научная ориентация упускает из виду субъективную компоненту «человеческого удела» и жизнь чувств в целом. Поэтому его книга носит название «Заговор против чувств».

Односторонний способ констатирует лишь полуправду. Вместе с тем, Куипер допускает, что в психоанализе существуют и причинные (каузальные) объяснения, когда, например, говорится, что изменение произошло потому, что «пребывание переживания в сознании» оказа­лось для сознания настолько болезненным, что в конце концов оно не смогло его переносить. При этом (при всех оговорках в отношении каузального мышления) возникает причинно-следственное отношение «если... то...» между «вытеснением» и «проявлением» невротического симптома, например: если состояние осознания для Я невыносимо, то мысль вытесняется (хотя бы ценой невротического симптома!). Другие примеры такого причинной связки: «Если меня покинет некий важный для меня человек, то я буду грустить», «Если меня будут преследовать, .то я обращусь в бегство.»

Правда, тяжелые психические обстоятельства не всегда приводят к причинной связи, в смысле линейного причинно-следственного мыш­ления. Согласно Грегори Бейтсону (1972), мы скорее имеем дело с цик-

Таблица 5. Психоанализ как система между системами смежных наук

лическим мышлением, которое обращается во множестве самых разных систем. По этой причине системно-теоретическую локализацию Лоренцером психоанализа в центре треугольника между психологией, социо­логией и биологией лучше было бы представить в виде пересекающихся окружностей, где область всех трех систем находится на их общем пере­сечении, а остальные области соприкасаются лишь с двумя или с одной (см.табл.5).

Юрген Кернер поднимает интересный вопрос: Не заменяется ли при психоаналитическом методе герменевтический подход объясняющим методом? Попробую последовательно уточнить его мысль следующим образом: Во время психоаналитического сеанса я поступаю преимущест­венно герменевтически, а между психоаналитическими сеансами время от времени, словно выпадая из психоаналитического метода, задаюсь вопросом, как связаны между собой герменевтически понимаемые фено­мены в причинно-следственном отношении. В течение сеанса я слушаю пациента и пытаюсь понять смысл того, что он мне рассказывает, причем изложение и восприятие обстоятельств дела анализируемым и аналити­ком однократны и не вполне поддаются определению. Между сеансами я пытаюсь, исходя из своей отдаленной позиции, применить к данному случаю повсеместно действующие законы. Например, привлекаю психо­аналитическую теорию возникновения неврозов навязчивого состояния (регрессия к анально-садистской фазе) и пытаюсь объяснить навязчивый симптом причинно-следственным отношением «если ... то ...».

Приложение 3

ЧТО ТАКОЕ ПСИХОАНАЛИЗ?

Перечень определений разного происхождения

Определения Фрейда

«Прочистка дымохода» или «лечение     (Breuer & Freud, разговором»

                                                                      1895)

Искусство толкования с целью преодоления (Freud, 1904. С. 8) амнезии, заполнение всех пробелов памяти

Теория бессознательных душевных          (Freud, 1928. С. 215) процессов

Метод, при котором обнаруживается       (Freud, 1905. С. 281) перенос 

Не лишенное тенденции научное             (Freud, 1909. С. 339) исследование, а терапевтическая идея;

ее цель не доказать что-то, а изменить

Метод, уничтожающий иллюзии        (Freud, 1911. С. Ill) Метод, который позволяет вспомнить,                                  (Freud, 1914.

воспроизвести и переработать душевные С. 126 136)

конфликты

Ряд психологических, тем же путем    (Freud, 1923. С. 211) добытых понятий, которые постепенно соединяются в новую научную дисциплину

Половая теория, в которой центральную (Freud, 1923. С. 223) роль играет Эдипов комплекс

Метод, в котором существенную роль   (Freud, 1926. играет детская сексуальность                                               С. 233 — 247)

Способ «корректирования» в отношении (Freud, 1926. С. 285) вытеснения

Метод исследования, внепартийный    (Freud, 1927. С. 360) инструмент, подобный исчислению бесконечно малых

Раздел психологии - глубинная психология (Freud, 1933. или психология бессознательного                                       С. 170 171)

Метод, который должен создавать       (Freud, 1938. С. 96) «благоприятнейшие для Я-функций психологические условия»: в этом случае его задача будет выполнена