Пространство взаимодействия

Восприятие любого текста опреде­ляется контекстом существующей к данному моменту времени системы моделей, но, как отмечалось выше, любое воспринятое сообщение меняет способность системы к восприятию сообщений, так что любой новый воспринятый текст преобразует контекст. Диалог предполагает желание и способность выйти за пределы собственной культуры и вжиться, вчувствоваться в чужой контекст восприятия мира

В процессе общения субъективные пространства существования различных людей отчасти проникают друг в друга, и образуется пространство взаимодействия. Его объем определяется способностя­ми всех участников диалога к пониманию другого человека, степенью открытости собеседников, их желанием сделать предметом согласо­вания свои мысли и чувства. И, конечно, все это зависит от сложив­шегося в данном сообществе стиля жизни: стимулирует ли оно кон-

{70}

такты, обеспечивает ли гражданам возможности быть представленны­ми в культуре и иметь доступ ко всем ее ресурсам.

Человек по своей природе стремится к общению, при этом он ру­ководствуется главным образом эмоциями, но суть и смысл всего, что происходит в пространстве взаимодействия, составляет согласование индивидуальных и групповых систем моделей. Формирующаяся лич­ность, сталкиваясь с представленными в пространстве взаимодейст­вия образцами поведения, пытается понять их и примерить на себя. Так и происходит зарождение и становление в личности системы ценностных ориентации.

Феномен встречи

Большую роль в определении направлений развития личности играет явление, которое можно обозначить как «феномен встречи» или просто «встреча». Иногда при контакте с другой личностью возникает чувство высокой значимости происхо­дящего, особой близости этого человека, возможно, даже воплощения в нем идеала. Обычно это случается при непосредственном общении, но подобный эффект может возникнуть и при восприятии книги или фильма, т.е. текста, закрепленного с помощью материальных носите­лей информации. Для пояснения этого эффекта кажется уместным использовать пришедшее из физики понятие «резонанс». В гумани­тарной культуре оно имеет тот смысл, что система откликается на внешнее воздействие особенно сильно в тех случаях, когда его харак­теристики соответствуют внутренней структуре системы.

Резонанс возникает в результате каких-то сложных, недоступных рациональному определению соответствий личностных свойств участников взаимодействия, они резко увеличивают возможности взаимопонимания и облегчают общение, в чем и заключается фено­мен встречи. Встреча часто определяет направление развития: появ­ление столь значимого другого задает образец высокой ценности, ко­торому хочется подражать во всем — в особенностях поведения, пристрастиях и профессии. Совокупность таких встреч во многом оп­ределяет мировоззрение и жизненный путь.

Общение и образование

Общение фактически составляет основной механизм образовательных взаимодействий. Довольно часто оно бы­вает формально-ролевым, не затрагивающим глубинных структур личности, в таких случаях эффективность взаимодействия оказыва­ется незначительной. Трудности взаимопонимания между педагога-

{71}

ми и учащимися действительно велики, они обусловлены возрастны­ми различиями, принадлежностью к разным социальным слоям и группам, особенностями индивидуального жизненного и образова­тельного опыта и т.п., поэтому важнейшая профессиональная задача педагога — сделать образовательное общение по-настоящему лич­ностным, добиться взаимопонимания между всеми его участниками. Только постоянная готовность самого учителя встать на место учени­ка и взглянуть на мир его глазами, искренность и открытость взрос­лого способны придать образовательному общению содержательность и глубину.

Познание

Общая характеристика

Процесс познания мира человеком — один из вечных объектов внимания философии. Уже на ранних стадиях ее становления появились и сомнения в возможности позна­ния: чувства могут нас обманывать, а разуму свойственно заблуждать­ся. Из этих сомнений выросли гносеология и эпистемология — философские дисциплины, занимающиеся исследованием познания. В сущности, это одна и та же дисциплина, но исследования природы и источников познания, как правило, относят к гносеологии, а изучение отношения познания к реальности — к эпистемологии (гре­ческие «гаосис» и «эпистеме» означают «знание»).

У греков очень рано обозначились противоположности знания и мнения, истины и заблуждения. Уже Гераклит видел различие, даже противостояние истинного и кажущегося: «даже самый вдумчивый человек познает только кажущееся». «Хотя логос присущ всем, боль­шинство живет так, словно каждый может иметь свое особое разуме­ние», — говорил он, по-видимому, имея в виду, что люди мало заин­тересованы в поиске общих, единых для всех истин.

Но как отличить истину от заблуждения? Как распознать закон природы в его многообразных запутанных проявлениях? Этот вопрос будет вновь и вновь вставать перед философами на протяжении всех последующих веков. Гераклит говорил: «Разумение — величайшая добродетель, и мудрость состоит в том, чтобы говорить правду и дей­ствовать в согласии с природой, ей внимая». С этим и теперь трудно не согласиться, но, к сожалению, остается неизвестным, как опреде­лить, действуешь ты в согласии с природой или наперекор ей.

{72}

Основатель элейской школы Ксенофан считал познание в прин­ципе возможным: «Не от начала все открыли боги смертным, но по­степенно, ища, люди находят лучшее». Однако именно ему принад­лежит резкая и выразительная формулировка сомнения в возможнос­ти оценки результатов собственной познавательной активности: «Если бы даже случайно кто-нибудь и высказал подлинную истину, то он и сам, однако, не знал бы об этом. Ибо только мнение — удел всех». Какое отношение к истине имеет каждое отдельное мнение (по-гречески «докса») — философские споры на эту тему возобнов­лялись снова и снова.

Возможность изменений

Ксенофану принадлежит доказательство вечности и незыблемости космоса: небытие, отсутствие чего бы то ни было не могло само по себе произвести из себя какое-то бытие, на­личие чего-то определенного; следовательно, весь мир и все вещи в нем существовали и существуют вечно и неизменно. Этот взгляд отрицает возможность каких бы то ни было изменений вообще: почему что-то существующее станет вдруг чем-то другим, не тем, что оно есть сейчас? В частности, оказывается невозможным образование и вообще любое развитие. Конечно, такому выводу противоречит весь чувственный опыт людей, множество раз наблюдавших различные процессы, происходящие в реальном мире. Но ученик Ксенофана Парменид просто отказал чувствам в способности познавать истину, которая, по его мнению, открывается лишь разуму. Изменчивость и подвижность мира, открывающаяся чувству, была объявлена неис­тинной и, стало быть, на деле не существующей.

Принцип относительности

Противоположность истины и мне­ния неожиданно оказалась решительно отброшенной в трудах софис­тов, которые очень много внимания уделяли вопросу о том, как от­носятся к реальному миру наши мысли о нем. Софисты («софос» — мудрец, но «софистес» — мастер, изобретатель, художник) — группа философов, сложившаяся в V веке до н.э. в Греции. Один из влия­тельнейших софистов, Протагор, вводит принцип относительности, имеющий беспредельно широкую область применения: «Какими ве­щи являются мне, таковы они и суть для меня, а какими они являются тебе, таковы они для тебя. Бесконечно один человек от другого от­личается этим самым, так как для одного существует и является одно, для другого — другое». Относительным объявляется даже само су-

{73}

ществование объектов: «Человек есть мера всех вещей: существую­щих, что они существуют, и несуществующих, что они не сущест­вуют».

Другой выдающийся софист, Горгий Леонтинский, отрицал крите­рий объективной истины на основании иных соображений, чем те, что были у Протагора и его последователей. В сочинении, имеющем назва­ние «О несуществующем, или О природе», он устанавливает три главных положения, непосредственно следующих одно за другим. Первое гласит, что ничто не существует; второе — если что-либо и существует, оно непознаваемо для человека; третье — если оно и познаваемо, то непере­даваемо и необъяснимо для ближнего. В этой связке парадоксов зало­жена программа развития нескольких разделов общей философии и философии образования. Как можно объяснить что-либо кому-нибудь, если «никто не вкладывает в слова тот же смысл, что и другой»? Многие комментаторы даже считали, что Горгий либо играет, демонстрирует силу софистики, либо просто шутит. Впрочем, Аристотель писал: «Гор­гий правильно говорил, что серьезность противников следует убивать шуткой, шутку же — серьезностью».

Разум и ощущения

Великий творец теории атомов Демокрит также не был чужд размышлениям о путях познания: «Лишь в общем мнении существует цвет, лишь в мнении — сладкое, в мнении — горькое, а в действительности существуют лишь атомы и пустота». Демокрит признавал чувственный опыт как исходный пункт, как несовершенный, «темный» вид познания, но истинное знание, по Демокриту, дает все-таки разум. Когда темный род познания уже более не в состоянии ни видеть слишком малое, ни слышать, ни обонять, ни воспринимать вкусом, ни осязать, тогда исследование должно проникнуть до более тонкой сущности, недоступной чувст­венному восприятию, и на сцену выступает истинный род познания. Клавдий Гален, пересказывая теорию познания Демокрита, передает прямой речью бунт ощущений против разума: «Жалкий разум, взяв у нас доказательства, ты нас же пытаешься ими опровергать! Твоя победа — твое же падение!»

В XVII-XVIII веках противопоставление разумного и чувствен­ного видов познания оформилось в виде двух противостоящих друг Другу течений в теории познания — рационализма и эмпиризма. В представлении эмпиризма человеческое знание строилось из чувст­венных восприятий, как из атомов. Рационализм же верил в способ-

{74}

ность разума выстраивать знание с помощью логики, а истины, которые не могут быть выведены из других посредством логических операций, усматривать непосредственно, т.е. пользоваться интуи­цией — «intuitus» по-латыни как раз и означает «усмотрение», «созер­цание». Декарт писал: «Есть много вещей, которые мы делаем более темными, желая их определить, ибо вследствие их чрезвычайной простоты и ясности нам невозможно постигать их лучше, чем самих по себе».

В XVIIвеке возобновился процесс расхождения частных наук и философии, начавшийся еще во времена Аристотеля. Научное позна­ние мира постепенно отходило от стремления познавать вечные и незыблемые истины, оно все больше утверждало себя как изобретение объяснительных конструкций, выдвижение теоретических моделей. Противопоставление истины и мнения теряло свою остроту, возни­кала иная постановка вопроса — насколько велика общность данной модели, какова ее предсказательная сила и т.п.

Формы моделирования мира

В XX веке философия науки подвер­гла пристрастному анализу всю структуру знания о мире, сложившую­ся к этому времени. Сформировалась особая дисциплина — науковедение, которая исследовала, какие стадии проходит наука в своем развитии, какие существуют ее виды и формы. Обнаружились опре­деленные закономерности в становлении и развитии научных теорий, т.е. тех форм, которые принимает моделирование мира.

Период незрелости. На начальной стадии формирования любая дисциплина включает значительно больше наблюдений и описаний, чем структурных моделей и строгих рассуждений. Среди описаний могут фигурировать и совершенно не соответствующие действитель­ности, но на этом этапе нет еще никакой возможности их отвергнуть и даже просто распознать как ложные, потому что нет еще единого теоретического подхода к пониманию явлений.

Для периода незрелости дисциплины характерны апелляции к чув­ствам, бездоказательные утверждения, ссылки на то, что якобы всем известно. Выразительным примером может служить следующее выска­зывание Ф. Бэкона: «Всем известно, что слегка теплую воду легче заморозить, чем холодную». Как выяснилось в дальнейшем, высказыва­ние это — ложное. В XVII веке физика не была еще зрелой наукой.

Теории, появляющиеся со временем в рамках одной и той же складывающейся дисциплины, сначала опираются на разные фило-

{75}

софские идеи, вокруг которых складываются противостоящие друг другу школы, предлагающие различные, в том или ином смысле противоположные друг другу подходы. Каждая из них с горячностью прорицает, но они не слышат друг друга, потому что у них нет общей платформы для оценки продуктивности разных подходов.

Появление парадигмы. Возможность плодотворного диалога между разными школами возникает только с появлением в данной дисциплине общих ценностей, которые разделялись бы всеми исследователями, а также, что чрезвычайно важно, общего языка. Для естественных наук такой общей платформой со временем становится эксперимент, кото­рый признается судьей теории. Вырабатываются правила проведения эксперимента и процедуры измерения различных величин (например, температуры). Теперь только проведенный по правилам, воспроизводи­мый опыт решает, предсказательная сила какой теории больше.

В этих условиях одна из школ, предложившая теорию, которая непротиворечиво объясняет наиболее широкий круг явлений, приоб­ретает особый статус: авторитет ее растет, вокруг нее постепенно груп­пируется все больше сильных исследователей, складывается единое научное сообщество. Происходит профессионализация членов сооб­щества, складывается и формализуется особый язык данной дисцип­лины, постепенно их сочинения становятся понятными лишь узкому кругу специалистов.

Томас Кун ввел в философию науки понятие парадигмы, обозна­чающее общепринятый в данном научном сообществе подход — целостную совокупность идей, ценностей, методов и стиля. Этот подход обычно задается классическим трудом выдающегося ученого и затем распространяется в культуре. Идеи других школ при этом отходят на периферию внимания сообщества, но не пропадают со­всем — какие-то отголоски давних споров с оппонентами можно об­наружить при внимательном рассмотрении системы взглядов, став­шей парадигмальной.

Наличие парадигмы можно считать некоторым рубежом, преодо­ление которого является первым признаком зрелости научной дис­циплины (в наиболее продвинутой науке, физике, появление первой парадигмы связано с именем Аристотеля). Воцарение парадигмы оказывает большое влияние на всю деятельность сообщества: она в известной мере гарантирует возможность получения правильного ответа на любой корректный, т.е. правильно поставленный — в ее рамках — вопрос. Тем самым задается направление исследований: все,

{76}

что невозможно выразить на языке парадигмы, не может стать пред­метом научной деятельности.

Установление парадигмы превращает дисциплину в «нормальную науку», в которой, в частности, существуют соображения, позволяю­щие отвергать проекты исследований, противоречащие ее глубинным принципам: так отвергались (и отвергаются) проекты вечных двига­телей как не соответствующие закону сохранения энергии. Становле­ние и укрепление парадигмы в любой науке растягивается на века, момент ее появления не может быть точно указан.

Проблема научности дисциплины. В любую историческую эпоху в культуре сосуществуют дисциплины, обладающие различной степе­нью зрелости. Проблему научности той или иной дисциплины, сло­жившейся в культуре, нельзя решать посредством резкого разделения всех дисциплин на науки и ненауки. Интересно отметить, что мягкое определение науки, данное в словаре В. И. Даля, полностью сохраняет свою силу в применении к дисциплинам самой разной степени зрелости: «Наука — разумное и связное знание; полное и порядочное собрание опытных и умозрительных истин...» Но при этом необходи­мо иметь в виду, что разумность, связность, полнота и порядочность (упорядоченность) знания подлежат оценке в культурном контексте эпохи: для каждой конкретной дисциплины или отдельной теории в данный момент времени необходимо провести рассмотрение, уста­навливающее ее место в культуре относительно других дисциплин, теорий, сводов сведений или умозрительных конструкций.

Зрелость дисциплины может оцениваться по степени сформиро-ванности единой методологии и единого языка. По этим признакам ныне существующую совокупность дисциплин можно условно разде­лить по степени зрелости на три области.

Дисциплины, исследующие мир неживой природы (физика, химия, астрономия), широко пользуются языком математики, формулируют свои выводы с помощью упорядоченной системы небольшого числа параметров. Степень формализации здесь самая высокая. Плодотвор­ность анализа всегда может быть проверена эффективностью синтеза: постулировав наличие некоторых элементов и каких-то видов взаимо­действия между ними, теория предлагает описание свойств реального объекта, которые могут быть выявлены в эксперименте. В этой подсис­теме культуры утверждения однозначны и общезначимы, эксперименты воспроизводимы. Дисциплины именно этой области обычно подразу­мевают, когда говорят о «настоящей науке».

{77}

Чем сложнее объект, тем труднее описать его с помощью конечного числа параметров и соответственно формализованного языка. Живая природа дроблению на элементы практически не поддается, применение математики в этой области пока довольно ограничено, степень формализации невысока. Объектами рассмотрения здесь яв­ляются, по существу, экосистемы: растения и животные вместе со средой обитания. В этой области до сих пор большую роль играют наблюдения и описания, а также некие основополагающие принципы (например, эволюционизм).

О полной общезначимости утверждений здесь говорить не прихо­дится, признаки исследуемых объектов не могут быть выделены однозначно, процедуры измерений разработаны недостаточно, само понятие эксперимента в силу уникальности и сложности каждой конкретной системы не вполне определено. Тем не менее имеется весьма обширный корпус данных, относительно которых в сообще­стве нет расхождения мнений.

Третья группа дисциплин имеет дело с человеком на уровне лично­сти: философия и психология, история, искусствоведение и др. В этой широкой гуманитарной области формализация практически отсутству­ет, язык теорий близок к естественному языку, школ и систем почти столько же, сколько творцов, а на место однозначности и общезначимости встают здесь индивидуальность мировоззрения и многозначность восприятия. В контексте различных теорий одни и те же слова естест­венного языка часто наполняются разными смыслами.

В этой области название дисциплины чаще всего покрывает собой целую совокупность школ, не имеющих почти ничего общего в подходе к рассмотрению объекта, у них, по существу, — разные предметы: не существует ни единой философии, ни единой психологии, ни единой педагогики. Различные аспекты рассмотрения самой сложной области явлений действительности, включающей сознательные и бессознатель­ные компоненты личности и сложное взаимодействие личности и культуры, не описаны с единой точки зрения однозначным образом, и сама возможность такого описания проблематична

Таким образом, степень зрелости дисциплины связана с реальной сложностью самих объектов познания. Возможности построения пло­дотворной теории определяются, с одной стороны, сложностью объ­екта, а с другой — зрелостью подхода. Опять-таки и сложность, и зрелость не могут быть определены абсолютно и выявляются лишь в культурно-историческом контексте.

{78}

Совершенно естественно, что более зрелыми являются дисципли­ны, имеющие дело с самыми простыми объектами, с неживой при­родой. Для естественно-научных дисциплин, достигших состояния нормальной науки, не существует ни культурных, ни этнических границ: математики из Китая, Африки и Исландии получают один и тот же ответ для одной и той же (решаемой) задачи, а если кто-то из них получает другой ответ, то он ошибается, и всегда можно сообща найти ошибку, вызванную отклонением от признаваемых всеми чле­нами сообщества законов.

В гуманитарной области дела обстоят иначе: в одно и то же время существуют различные варианты, различные подходы к истолкова­нию, например взаимодействия личности, общества и культуры, так что даже нельзя говорить об одной и той же задаче — при разных мо­делях реальности и задачи оказываются разными, поскольку исполь­зуются различные языки, и построенные для их решения теории просто не пересекаются друг с другом.

Нарождающаяся дисциплина обычно провозглашает принципы и предписывает нормы, но принципы выражены в весьма общей и образной форме, а нормы не имеют строгого обоснования. Очень хорошо иллюстрирует этот этап высказывание Яна Амоса Коменского, украшающее актовый зал Министерства образования России (на Чистых прудах): «Образование должно быть истинным, полным, яс­ным и прочным». Против этого трудно что-нибудь возразить, но каж­дое слово в данном высказывании нуждается в толковании.