Тема в когнитивной психологии 52 страница

Проблема, о которой идет речь, возни­кает из реальной двойственности суще­ствования значений для субъекта. Послед­няя состоит в том, что значения выступают перед субъектом и в своем независимом

существовании — в качестве объектов его сознания и вместе с тем в качестве спосо-бов и “механизма” осознания, т. е. функ­ционируя в процессах, презентирующих объективную действительность. В этом функционировании значения необходимо вступают во внутренние отношения, кото­рые связывают их с другими “образующи­ми” индивидуального сознания; в этих внутренних отношениях они единственно и обретают свою психологическую харак­теристику.

Выразим это иначе. Когда в психичес­кое отражение мира индивидуальным субъектом вливаются идеализированные в значениях продукты общественно-исто-рической практики, то они приобретают новые системные качества. Раскрытие этих качеств и составляет одну из задач психо-логической науки.

Наиболее трудный пункт создается здесь тем. что значения ведут двойную жизнь. Они производятся обществом и имеют свою историю в развитии языка, в развитии форм общественного сознания; в них выражается движение человеческой науки и ее познавательных средств, а так­же идеологических представлений обще­ства — религиозных, философских, поли­тических. В этом объективном своем бытии они подчиняются общественно-ис­торическим законам и вместе с тем внут­ренней логике своего развития.

При всем неисчерпаемом богатстве, при всей многосторонности этой жизни значений (подумать только — все науки занимаются ею!) в ней остается полнос­тью скрытой другая их жизнь, другое их движение — их функционирование в про-цессах деятельности и сознания конкрет­ных индивидов, хотя посредством этих процессов они только и могут существо­вать.

В этой второй своей жизни значения индивидуализируются и “субъективиру­ются”, но лишь в том смысле, что непос­редственно их движение в системе отно­шений общества в них уже не содержится; они вступают в иную систему отношений, в иное движение. Но вот что замечатель-но: они при этом отнюдь не утрачивают своей общественно-исторической природы, своей объективности.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 378.

394

Одна из сторон движения значений в сознании конкретных индивидов состоит в том “возвращении” их к чувственной пред­метности мира, о котором шла речь выше. В то время как в своей абстрактности, в своей “надындивидуальности” значения безразличны к формам чувственности, в которых мир открывается конкретному субъекту (можно сказать, что сами по себе значения лишены чувственности), их функ­ционирование в осуществлении его реаль­ных жизненных связей необходимо предпо­лагает их отнесенность к чувственным впечатлениям. Конечно, чувственно-пред­метная отнесенность значений в сознании субъекта может быть не прямой, она может реализоваться через как угодно сложные цепи свернутых в них мыслительных опе­раций, особенно когда значения отражают действительность, которая выступает лишь в своих отдаленных косвенных формах. Но в нормальных случаях эта отнесенность всегда существует и исчезает только в продуктах их движения, в их экстериори-зациях.

Другая сторона движения значений в системе индивидуального сознания состо­ит в особой их субъективности, которая выражается в приобретаемой ими пристра­стности. Сторона эта, однако, открывает себя лишь при анализе внутренних отно­шений, связывающих значения с еще од­ной “образующей” сознания — личност­ным смыслом.

4. Личностный смысл

Психология издавна описывала субъек­тивность, пристрастность человеческого сознания. Ее проявления видели в избира­тельности внимания, в эмоциональной ок­рашенности представлений, в зависимости познавательных процессов от потребностей и влечений. В свое время Г. Лейбниц вы­разил эту зависимость в известном афо­ризме: “...если бы геометрия так же про­тиворечила нашим страстям и нашим интересам, как нравственность, то мы бы также спорили против нее и нарушали ее вопреки всем доказательствам Эвклида и Архимеда...”¹.

Трудности заключались в психологи­ческом объяснении пристрастности созна-

ния. Явления сознания казались имеющи­ми двойную детерминацию — внешнюю и внутреннюю. Соответственно, они тракто­вались как якобы принадлежащие к двум разным сферам психики: сфере познава­тельных процессов и сфере потребностей, аффективности. Проблема соотношения этих сфер — решалась ли она в духе раци­оналистических концепций или в духе психологии глубинных переживаний — неизменно интерпретировалась с антропо­логической точки зрения, с точки зрения взаимодействия разных по своей природе факторов-сил.

Однако действительная природа как бы двойственности явлений индивидуально­го сознания лежит не в их подчиненности этим независимым факторам.

Не будем вдаваться здесь в те особен­ности, которые отличают в этом отноше­нии различные общественно-экономичес­кие формации. Для общей теории индивидуального сознания главное состо­ит в том, что деятельность конкретных ин­дивидов всегда остается “втиснутой” (inseré) в наличные формы проявления этих объективных противоположностей, которые и находят свое косвенное фено­менальное выражение в их сознании, в его особом внутреннем движении.

Деятельность человека исторически не меняет своего общего строения, своей “мак­роструктуры". На всех этапах историческо­го развития она осуществляется сознатель­ными действиями, в которых совершается переход целей в объективные продукты, и подчиняется побуждающим ее мотивам. Что радикально меняется, так это характер отно­шений, связывающих между собой цели и мотивы деятельности.

Эти отношения и являются психологи­чески решающими. Дело в том, что для само­го субъекта осознание и достижение им кон­кретных целей, овладение средствами и операциями действия есть способ утвержде­ния его жизни, удовлетворения и развития его материальных и духовных потребностей, опредмеченных и трансформированных в мотивах его деятельности. Безразлично, осоз­наются или не осознаются субъектом моти­вы, сигнализируют ли они о себе в форме переживаний интереса, желания или страс­ти; их функция, взятая со стороны сознания,

395

состоит в том, что они как бы "оценивают” жизненное значение для субъекта объектив­ных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах, придают им личностный смысл, который прямо не совпадает с пони­маемым объективным их значением. При определенных условиях несовпадение смыс­лов и значений в индивидуальном созна­нии может приобретать характер настоя­щей чуждости между ними, даже их противопоставленности.

В товарном обществе эта чуждость воз­никает необходимо и притом у людей, сто­ящих на обоих общественных полюсах. На­емный рабочий, конечно, отдает себе отчет в производимом им продукте, иначе гово­ря, он выступает перед ним в его объектив­ном значении (Bedeutung), по крайней мере в пределах, необходимых для того, чтобы он мог разумно выполнять свои трудовые функции. Но смысл (Sinn) его труда для него самого заключается не в этом, а в за­работке, ради которого он работает. “Смысл двенадцатичасового труда заключается для него не в том, что он ткет, прядет, сверлит и т. д., а в том, что это — способ заработка, который дает ему возможность поесть, пой­ти в трактир, поспать"¹. Эта отчужденность проявляется и на противоположном обще­ственном полюсе: для торговцев минерала­ми, замечает Маркс, минералы не имеют смысла минералов².

Уничтожение отношений частной соб­ственности уничтожает эту противопостав­ленность значений и смыслов в сознании индивидов; их несовпадение, однако, сохра­няется.

Необходимость их несовпадения за­ложена уже в глубокой предыстории че­ловеческого сознания, в существовании у животных двух видов чувственности, опос­редствующих их поведение в предметной среде. Как известно, восприятие живот­ных ограничено воздействиями, сигналь-но связанными с удовлетворением их по­требностей, хотя бы только эвентуально, в возможности³. Но потребности могут осуществлять функцию психической ре­гуляции, лишь выступая в форме побуж-

дающих объектов (и, соответственно, средств овладения ими или защиты от них). Иначе говоря, в чувственности жи­вотных внешние свойства объектов и их способность удовлетворять те или иные потребности не отделяются друг от дру­га. Вспомним: собака в ответ на воздей­ствие условного пищевого раздражителя рвется к нему, лижет его⁴. Однако неотде­лимость восприятия животным внешне­го облика объектов от его потребностей вовсе не означает их совпадения. Напро­тив, в ходе эволюции их связи становят­ся все более подвижными и до чрезвы­чайности усложняются, сохраняется лишь невозможность их обособления. Они раз­деляются только на уровне человека, ког­да во внутренние связи обеих этих форм чувственности вклиниваются словесные значения.

Я говорю, что значения вклиниваются (хотя, может быть, лучше было бы сказать “вступают” или “погружаются”), един­ственно для того, чтобы заострить пробле­му. В самом деле: ведь в своей объектив­ности, т. е. как явления общественного сознания, значения преломляют для инди­вида объекты независимо от их отношения к его жизни, к его потребностям и мотивам. Даже для сознания утопающего соломин­ка, за которую он хватается, все же сохра­няет свое значение соломинки; другое дело, что эта соломинка — пусть только иллю­зорно — приобретает в этот момент для него смысл спасающей его жизнь.

Хотя на первоначальных этапах фор­мирования сознания значения выступают слитно с личностными смыслами, однако в этой слитности имплицитно уже содер­жится их несовпадение, которое далее не­избежно приобретает и свои открытые, эксплицированные формы. Последнее и де­лает необходимым выделять в анализе личностный смысл в качестве еще одной образующей систему индивидуального со­знания. Они-то и создают тот "утаенный”, по выражению Л. С. Выготского, план со­знания, который столь часто интерпрети­руется в психологии не как формирую-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 432.

² См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 122.

³ Это и послужило основанием для немецких авторов различать окружение (Umwelt) как то, что
воспринимается животными, и мир (Welt), который открывается только сознанию человека.

⁴ См.: Павлов И. П. Поли. собр. соч.. Т. III. Кн. 1. С. 157.

396

щийся в деятельности субъектов, в раз­витии ее мотивации, а как якобы непос­редственно выражающий изначально зак­люченные в самой природе человека внутренние движущие им силы.

В индивидуальном сознании извне усва­иваемые значения действительно как бы раздвигают и одновременно соединяют между собой оба вида чувственности — чувственные впечатления внешней реальности, в которой протекает его деятельность, и формы чув­ственного переживания ее мотивов, удовлет­ворения или неудовлетворения скрываю­щихся за ними потребностей.

В отличие от значений личностные смыслы, как и чувственная ткань созна­ния, не имеют своего “надындивидуально­го”, своего “непсихологического” суще­ствования. Если внешняя чувственность связывает в сознании субъекта значения с реальностью объективного мира, то лич­ностный смысл связывает их с реальнос­тью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами. Личностный смысл и создает пристрастность человеческого сознания.

Выше говорилось о том, что в индивиду­альном сознании значения “психологизи­руются”, возвращаясь к чувственно данной человеку реальности мира. Другим, и при­том решающим, обстоятельством, превра­щающим значения в психологическую ка­тегорию, является то, что, функционируя в системе индивидуального сознания, значе­ния реализуют не самих себя, а движение воплощающего в них себя личностного смысла — этого для-себя-бытия конкретно­го субъекта.

Психологически, т. е. в системе созна­ния субъекта, а не в качестве его предмета или продукта, значения вообще не суще­ствуют иначе, как реализуя те или иные смыслы, так же как его действия и опера­ции не существуют иначе, как реализуя ту или иную его деятельность, побуждаемую мотивом, потребностью. Другая сторона состоит в том, что личностный смысл — это всегда смысл чего-то: "чистый”, непредмет­ный смысл есть такой же абсурд, как и не­предметное существо.

Воплощение смысла в значениях — это глубоко интимный, психологически содер­жательный, отнюдь не автоматически и од­номоментно происходящий процесс. В тво­рениях художественной литературы, в практике морального и политического вос-

питания этот процесс выступает во всей своей полноте. Научная психология знает этот процесс только в его частных выраже­ниях: в явлениях “рационализации” людь­ми их действительных побуждений, в пере­живании муки перехода от одной мысли к слову (“Я слово позабыл, что я хотел ска­зать, и мысль бесплотная в чертог теней вер­нется”, — цитирует О. Э. Мандельштама Л. С. Выготский). <...>

Более пристальный анализ такого пере­воплощения личностных смыслов в адекват­ные (более адекватные) значения показыва­ет, что оно протекает в условиях борьбы за сознание людей, происходящей в обществе. Я хочу этим сказать, что индивид не просто "стоит” перед некоторой “витриной" покоя­щихся на ней значений, среди которых ему остается только сделать выбор, что эти зна­чения — представления, понятия, идеи — не пассивно ждут его выбора, а энергично вры­ваются в его связи с людьми, образующие круг его реальных общений. Если индивид в определенных жизненных обстоятельствах и вынужден выбирать, то это выбор не между значениями, а между сталкивающимися общественными позициями, которые посред­ством этих значений выражаются и осозна­ются. <...>

Не исчезает, да и не может исчезнуть, постоянно воспроизводящее себя несовпа­дение личностных смыслов, несущих в себе интенциональность, пристрастность созна­ния субъекта и “равнодушных” к нему значений, посредством которых они толь­ко и могут себя выразить. Потому-то внутреннее движение развитой системы индивидуального сознания и полно дра­матизма. Он создается смыслами, которые не могут “высказать себя” в адекватных значениях; значениями, лишенными сво­ей жизненной почвы и поэтому иногда му­чительно дискредитирующими себя в со­знании субъекта; они создаются, наконец, существованием конфликтующих между собой мотивов-целей.

Нет надобности повторять, что это внут­реннее движение индивидуального созна­ния порождается движением предметной деятельности человека, что за его драматиз­мом скрывается драматизм его реальной жизни, что поэтому научная психология сознания невозможна вне исследования деятельности субъекта, форм ее непосред­ственного существования.

397

В заключение я не могу не затронуть здесь проблемы так называемой “жизнен­ной психологии”, психологии переживаний, которая в последнее время вновь обсужда-ется в нашей литературе¹. Из того, что было изложено, прямо вытекает, что хотя науч­ная психология не должна выбрасывать из поля своего зрения внутренний мир чело­века, но его изучение не может быть отде-лено от исследования деятельности и не составляет никакого особого направления научно-психологического исследования. То, что мы называем внутренними пережива-ниями, суть явления, возникающие на по­верхности системы сознания, в форме кото-рых сознание выступает для субъекта в своей непосредственности. Поэтому сами переживания интереса или скуки, влече­ния или угрызений совести еще не откры-вают субъекту своей природы; хотя они ка-жутся внутренними силами, движущими его деятельностью, их реальная функция состоит лишь в наведении субъекта на их действительный источник, в том, что они сигнализируют о личностном смысле собы­тий, разыгрывающихся в его жизни, застав-ляют его как бы приостановить на мгнове­ние поток своей активности, всмотреться в сложившиеся у него жизненные ценности, чтобы найти себя в них или, может быть, пересмотреть их.

Итак, сознание человека, как и сама его деятельность, не аддитивно. Это не плоскость, даже не емкость, заполненная образами и процессами. Это и не связи отдельных его “единиц”, а внутреннее движение его образующих, включенное в общее движение деятельности, осуществ-

ляющей реальную жизнь индивида в об­ществе. Деятельность человека и состав-ляет субстанцию его сознания.

Психологический анализ деятельности и сознания раскрывает лишь их общие си­стемные качества и, понятно, отвлекается от особенностей специальных психических процессов — процессов восприятия и мыш­ления, памяти и научения, речевого обще­ния. Но сами эти процессы существуют только в описанных отношениях системы, на тех или иных ее уровнях. Поэтому, хотя исследования этих процессов составляют особую задачу, они отнюдь не являются независимыми от того, как решаются про­блемы деятельности и сознания, ибо это и определяет их методологию.

И наконец, главное. Анализ деятель-ности и индивидуального сознания, конеч­но, исходит из существования реального телесного субъекта. Однако первоначаль-но, т. е. до и вне этого анализа, субъект выступает лишь как некая абстрактная, психологически “не наполненная” целос­тность. Только в результате пройденного исследованием пути субъект открывает себя и конкретно-психологически — как личность. Вместе с тем обнаруживается, что анализ индивидуального сознания, в свою очередь, не может обойтись без об­ращения к категории личности. Поэтому в этот анализ пришлось ввести такие понятия, как понятия о “пристрастности сознания” и о “личностном смысле”, за которыми скрывается дальнейшая, еще не затронутая проблема — проблема систем­ного психологического исследования лич­ности.

¹ См.: Еассин Ф. В. “Значащие переживания” и проблема собственно-психологической законо­мерности // Вопросы психологии. 1972. № 3. С. 105—124; Бойко Е. И. В чем состоит “развитие взглядов”? // Вопросы психологии. 1972. № 1. С. 135—141; Ветров А. А. Замечания по вопросу о предмете психологии (психология и кибернетика) // Вопросы психологии. 1972. № 2. С. 124—127; Ярошевский М. Г. Предмет психологии и ее категориальный строй // Вопросы психологии. 1971. № 5. С. 110—121.

398

В.В.Давыдов

[СОЗНАНИЕ И ПРОБЛЕМА ИДЕАЛЬНОГО]¹

С деятельностью человека неразрывно связаны идеальное и сознание. Исходным или всеобщим видом всех видов деятель-ности является материальное производ­ство (труд). Вместе с тем производство предполагает потребление. Характеризуя их единство, К. Маркс писал: “...Произ­водство доставляет потреблению предмет в его внешней форме, ...потребление по­лагает предмет производства идеально, как внутренний образ, как потребность, как влечение и как цель”². Потребление служит “двигателем” производства (тру-да) постольку, поскольку имеет образ предмета, потребность в нем, которые по-зволяют человеку ставить цель получе­ния этого предмета. “Внутренний образ”, “потребность”, “влечение”, “цель” хотя и отличаются по содержанию друг от дру-га, однако могут быть объединены единым понятием идеального как способом обо­значения той стороны трудовой деятель-ности человека, которая предшествует про-изводству предмета, осуществляемому уже посредством реальных действий.

“В конце процесса труда, — отмечал К. Маркс, — получается результат, кото-рый уже в начале этого процесса имелся

в представлении человека, т.е. идеально. Человек не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано при­родой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как за-кон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинить свою волю”³.

Многие специалисты в области истори­ческой социологии и психологии полагают, что все виды материальной и духовной де-ятельности имеют принципиально общее строение с трудом. Так, А.Н. Леонтьев об-щую структуру деятельности связал <...> со строением трудовой деятельности (по­требность — цель — действие). Поэто-му любой вид деятельности содержит при своем осуществлении идеальную сторону. В каждой деятельности процессу получе­ния ее предметного результата предшеству-ет возникновение потребности в этом пред­мете, внутреннего его образа, или цели, которые позволяют человеку в идеальном плане предвидеть, предусматривать и оп­робовать возможные действия, направлен-ные к реальному достижению результата, удовлетворяющего потребность.

В истории философии с античного вре-мени и до сих пор проблемам идеального уделяется много внимания. Напомним, что сам термин “идеальное” был использован для обозначения одного из основных фи­лософских направлений — идеализма (так же как термин “материя” послужил ос­нованием названия другого основного фи­лософского направления — материализ­ма). Диалектико-материалистическая философия признает наличие идеального и, более того, полагает, что оно служит су-щественной стороной человеческой дея­тельности. В русле этой философии раз­рабатываются фундаментальные проблемы идеального. На наш взгляд, наиболее глу-бокое их понимание содержится в трудах Э.В. Ильенкова (хотя иные представления об идеальном изложены в работах дру-гих авторов)⁴. Остановимся кратко на его понимании идеального <...>.

Давыдов В.В. Теория развивающего обучения. М.: ИНТОР, 1996. С. 33—44.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 28.

³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 189.

⁴ См.: Ильенков Э. В. Проблема идеального // Вопросы философии. 1979. № 6—7; Ильенков
Э.В. Диалектическая логика. Дубровский Д. И. Проблема идеального. М., 1983; Лифшиц Mux. Об
идеальном и реальном // Вопросы философии. 1984. №10; Елассен Э. Г. Идеальное: концепция
К. Маркса. Красноярск, 1985.

399

Идеальное — это отражение внешнего мира в общественно определенных формах деятельности человека. “Когда Маркс оп-ределяет идеальное как “материальное, пе-ресаженное в человеческую голову и пре­образованное в ней, — писал Э.В. Ильенков, — он отнюдь не понимает эту “голову” на-туралистически, естественнонаучно. Здесь имеется в виду общественно развитая го­лова человека, все формы деятельности которой, начиная с форм языка, его сло-варного запаса и синтаксического строя и кончая логическими категориями, суть продукты и формы общественного разви­тия. Только будучи выражено в этих фор­мах, внешнее, материальное превращается в общественный факт, в достояние обще­ственного человека, т.е. в идеальное”¹.

Идеальная форма материального пред­мета обнаруживается в способности чело­века активно воссоздавать его, опираясь на слово, чертеж, модель, в способности пре­вращать слово в дело, а через дело — в вещь. Материальное становится идеальным, а идеальное — реальным лишь в постоян-но воспроизводящейся деятельности, осу-ществляющейся по схеме: вещь — дей­ствие — слово — действие — вещь. В этих постоянных переходах внутри человечес­кой деятельности только и существует идеальный образ вещи. Идеальное — это бытие внешней вещи в фазе ее становле­ния в деятельности субъекта, в виде ее по-требности и внутреннего образа. Поэтому идеальное бытие вещи отличается от ее ре­ального бытия, как и от тех телесно-веще­ственных мозга и языка, посредством ко-торых оно существует внутри субъекта. “Идеальное есть... форма вещи, но вне этой вещи, а именно в человеке; в форме его активной деятельности...”².

Однако человек в отличие от животно­го не сливается со своей жизнедеятельнос-

тью воедино, а благодаря общественному своему бытию отделяет ее от себя и пре­вращает ее в предмет собственной особой деятельности, имеющей идеальный план. Человек обретает этот план только и ис­ключительно в ходе приобщения к исто­рически развивающимся формам общест­венной жизни, только вместе с социальным планом своего существования, только вме-сте с культурой. “Идеальность, — писал Э.В. Ильенков, — есть не что иное, как ас­пект культуры, как ее измерение, опреде­ленность, свойство”³.

Превращение самой деятельности че­ловека в особый предмет, с которым он может иметь дело, не изменяя до поры до времени реального предмета, является про-цессом формирования ее идеального пла-на, идеального образа. Измениться же иде-альный образ может тогда, когда человек будет опредмечивать его, например, в язы-ковых значениях, в чертежах и т.д., дей­ствовать с ним как с вне себя сущест­вующим предметом. Непосредственно идеальное проявляется через “тело” сло-ва, которое, оставаясь самим собой, в то же время оказывается “идеальным быти­ем” другого тела, его значением. Значе­ние “тела” слова — это представитель другого тела, создаваемый человеком бла-годаря наличию у него соответствующей способности или умения. Когда человек оперирует со словом, а не создает пред­мет, опираясь на слово, то он действует не в идеальном, а лишь в словесном плане⁴.

Позиция Э.В. Ильенкова в истолкова-нии сущности идеального позволяет выс­казать нам гипотезу о происхождении идеальных форм деятельности человека. На наш взгляд, условия их происхожде­ния внутренне связаны с процессом об­щественно-исторического наследования подрастающими поколениями умений

¹ Ильенков Э.В. Диалектическая логика. С. 171.

² Ильенков Э. В. Идеальное // Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 221.

³ Ильенков Э.В. Проблема идеального // Вопросы философии. 1979. № 7. С. 156.

⁴ Это обстоятельство было продемонстрировано нами на материале экспериментального иссле-
дования, направленного на изучение закономерностей формирования математического действия
сложения чисел у детей дошкольного возраста. Было показано, что с “идеальным бытием” словес-
но заданных чисел-слагаемых соотносится особая форма идеального действия сложения, связан­
ная со своеобразным (“сквозным”) движением руки ребенка вдоль предполагаемого ряда предме­
тов, которые создают требуемое слагаемое. Без такого движения (и, следовательно, без создания
слагаемого в идеальном плане) ребенок оперировал не с числом-слагаемым, а со словом-числитель-
ным (см.: Давыдов В. В., Андронов В. П. Психологические условия происхождения идеальных
действий // Вопросы психологии. 1979. №5).

400

(шире — способностей) производить ору-дия, различные вещи, реально-материаль-ное и духовное общение. Для того, чтобы одно поколение людей могло передать другим поколениям такие свои реально проявляющиеся умения (способности), оно должно предварительно создать и соответ­ствующим образом оформить их обще­ственно значимые, всеобщие эталоны. Воз-никает необходимость в особой сфере об-щественной жизни, которая создает и языковым способом оформляет эти эта-лоны — они могут быть названы идеаль-ными формами орудий, вещей, реального общения (т.е. формами вещей вне вещей). Это и есть сфера культуры. Присвоение новыми поколениями ее продуктов (эта-лонов умений как идеальных форм ве­щей) служит основой исторического на-следования ими реальных производствен-ных и прочих умений и способностей.

Подход к такому пониманию связи идеального и культуры содержится в ра-ботах Э.В. Ильенкова. Он, в частности, пи-сал: “Идеальность” вообще и есть в исто-рически сложившемся языке философии характеристика таких вещественно за-фиксированных (объективированных, ове-ществленных, опредмеченных) образов об-щественно-человеческой культуры, т.е. исторически сложившихся способов обще-ственно-человеческой жизнедеятельности, противостоящих индивиду с его сознани­ем и волей как особая “сверхприродная” объективная действительность, как особый предмет, сопоставимый с материальной действительностью, находящейся с нею в одном и том же пространстве (и именно поэтому часто с нею путаемый)”¹.

Предыдущие поколения передают пос­ледующим не только материальные ус­ловия производства, но и способности со-здавать вещи в этих условиях. Способно-сти есть деятельная память общества о его всеобщих производительных силах.

Перед учеными возникает задача спе-циального исследования исторического процесса становления способностей людей, средств и способов их выражения в куль-туре как идеальной форме человеческой деятельности, изучения процессов их при­своения и дальнейшего развития новыми поколениями².

Чтобы раскрыть содержание понятия сознания и его связь с понятием идеально-го необходимо иметь в виду, что деятель-ность людей носит общественный харак­тер. Согласно К. Марксу, общественная деятельность людей существует как в фор­ме непосредственно коллективной деятель-ности, проявляющейся в их реальном об-щении, так и в форме индивидуальной деятельности, когда индивид сознает себя как общественное существо³. “Практичес­кое созидание предметного мира... есть самоутверждение человека как сознатель-ного — родового существа, т.е. такого су-щества, которое относится к роду как к своей собственной сущности или к самому себе как к родовому существу”⁴.

Сущность человека — это совокупность всех общественных отношений. Следова-тельно, человек относится к своим обще­ственным отношениям как к собственной сущности, а тем самым и к самому себе как к родовому существу. Здесь наличествует отношение индивида к общественным от­ношениям, т.е. удвоение отношений, кото-рое как раз и характерно для сознания: “...Человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно...”⁵. В своем сознании человек “...только повто-ряет в мышлении свое реальное бытие...”⁶.