Насмешка в голосе Сайтона очень быстро улетучилась, сменившись злостью, и это насторожило Кано.

- А что там может твориться? – пожал плечами он. – Без меня мир стал чуточку лучше, вот и все.

- О, дела не стоят твоих тревог, уверяю. - Продолжал злорадствовать Сайтон, хотя на самом деле чувствовал, как внутри него поднимается волна гнева. - Акено с мальчишками в бегах после того, как к ним в дом явился киллер. Не знаю, каким чудом они избежали смерти, но теперь они недоступны. Даже господин Айзен не может их найти. Что касается Видегреля, то он почти разорен. Как только ты сбежал, на него спустили всех собак. С ним начали разрывать контракты, у него возникли проблемы с полицией. И, в довершении всего, в него стреляли. Если бы не мальчишка, который подставился под пулю, твоего возлюбленного сына уже не было бы в живых. Впрочем, в него тоже попали. Шрам от огнестрельного ранения будет прекрасной памятью о тебе.

Старик смотрел на Сайтона и даже побагровел от злости. Нога под одеялом страшно дергалась, словно ее свело судорогой. Но японец вряд ли замечал это, бессильно стискивая кулаки.

- Но ты лежи, не вставай. - Посоветовал Сэт и снова уставился в окно. - Уверен, господин Айзен и Ригар Вальдрэ смогут сдерживать твоих врагов и дальше. Отдыхай. И пусть весь мир подождет...

Спокойствие, с каким говорил Сайтон о кошмарных вещах, делало его речь какой-то глупой шуткой, заставляющей мозг плавиться от ярости и гнева.

- Что ты несешь?! - взревел Кано и, схватив один из костылей, зашвырнул его в мальчишку. Впрочем, бесполезный кусок пластика и металла не достиг цели, грохнувшись на пол у ног юриста. - Что за чушь ты городишь?! Еще и издеваться смеешь. Приехал сюда, чтобы посмеяться надо мной? Так чего же тогда сидишь с каменной рожей? Смейся. Издевайся! И лучше держись на расстоянии. У меня не все тело парализовано.

- Ничего у тебя не парализовано. - Припечатал Сайтон и небрежно отшвырнул костыль ногой так, что тот отлетел к кровати. - Ты просто лентяй, которому нравится чувствовать себя жертвой. Но ты не жертва. Ты чертов преступник, который отдал подростка на растерзание насильникам. Ты безответственный человек, который подставил свою семью под удар. Ты натворил дел и сбежал. Спрятался в этих горах от своих поступков... - Сэт поднялся со стула и подошел кровати, совершенно не опасаясь угрозы старика. - Ты спрятался от всеобщего презрения, но Видегрель тоскует по тебе. Ты совершил кучу глупых вещей ради меня, а потом бросил мне фотографии мальчишки как кость голодному псу. Ты говорил, что любишь свою семью, говорил, что любишь меня... но ты бросил нас и сбежал, поджав хвост. Но я не такой как ты. Я не собираюсь никуда бежать. Хочешь прогнать меня: встань и вышвырни за дверь. А до тех пор я останусь здесь, нравится тебе это или нет.

Каждое слово Сайтона било больнее палки. Каждая фраза отзывалась в сердце нестерпимым огнем полыхающего отчаяния. Каждый звук ранил сильнее сотни кинжалов, но бессилие проклятого тела никуда не исчезало. Кано чувствовал все, каждую клеточку своей дряхлой плоти, каждый нерв этого бесполезного куска дерьма, и только ноги оставались бесчувственными и недвижимыми. Словно их и не было вовсе. Словно кто-то подшутил над ним, прикрепив к его телу ненужный, лишний груз. Паника сменилась болью и усталостью. Сердце подскакивало к самому горлу, а понимание того, что произошло, рвало сознание на части. Хотелось сдохнуть. Хотелось вернуться в тот проклятый самолет и остаться в нем.

- Уйди. - Глухо и как-то безжизненно проговорил Кано, совсем не узнавая своего голоса. - Оставь меня одного. - Взгляд вновь уперся в стену, серую, тяжелую как надгробная плита. Сайтон прав, он натворил кучу херни, но исправить уже ничего не может. Лучше бы сдох от взрыва. Всем от этого было бы только лучше.

- Ты не считался с моими желаниями, когда сбежал, оставив меня в Нью-Йорке. - Проговорил Сэт. - Теперь я не стану считаться с твоими.

Он отошел от кровати старика, чтобы свернуть спальный мешок и уложить его в углу. Кто знает, сколько ему предстоит прожить в этой хижине?

Продуктов пока хватало, но если в ближайшее время в хижину никто не явится, придется спускаться за всем необходимым в деревню, чего ему ужасно не хотелось.

Одного похода по заснеженным горам и лесам хватило, чтобы навсегда возненавидеть туризм. Впрочем, Сэт был склонен верить в лучшее.

Кто-то же топил в хижине печь, готовил еду и выносил утку. Осталось только выяснить, куда делся этот человек, и где его можно найти.

Вот только старик, похоже, в этом деле не помощник.

Не сейчас, когда горе и ярость ослепили его, превратив в каменное изваяние, застывшее в одной не особенно удобной позе.

В голове у Кано гудел рой разъяренных пчел. Мысли жалили сознание, и укусы эти вздувались гнойными волдырями, которые лопались, заливая весь мир кроваво-бурой жижей ненависти.

Кано злился. На себя, на судьбу и на вселенский закон бумеранга, в соответствии с которым его близкие расплачивались теперь за все, что он натворил на протяжении всей жизни.  

Видегрель только чудом избежал смерти. Акено со своим выводком в бегах. А он лежит, прикованный к постели, и не знает, что предпринять, чтобы исправить ситуацию.

И все же, кто посмел поднять на него руку?

Неужели Токей изыскали способ ударить одновременно по всем фронтам и стереть из жизни саму память о нем и его семье?

И если так, откуда им стало известно, где прячется Акено?

О местонахождении парня знал только пилот, которому Кано всецело доверял.

Кажется, Широ упоминал, что оставил в Канаде механика, которого увезли в больницу с приступом аппендицита. Возможно ли, что именно этот человек каким-то образом проследил за Акено и выдал врагам его местоположение?

А еще, Кано не мог поверить в то, что Токей провернули подобное без чьей-либо помощи в Нью-Йорке. Кто-то должен был стать осведомителем, а, быть может, и заказчиком.

Кто-то, кто все это время находился совсем рядом… наблюдал… ждал подходящего момента… и, наконец, ударил.

Кто-то…

Кто?

Кто?!

Этот вопрос не давал мужчине покоя. Он выжирал душу подобно опарышам, копошащимся в мертвом теле. И заставлял чувствовать себя еще более неполноценным и бесполезным.

Почему он превратился в никчемное дерьмо как раз в тот момент, когда особенно сильно нужен своим родным? Почему он не предвидел, что враги накинутся на его семью, как только избавятся от него? Почему он был таким слепым все это время?

Весь день и всю следующую ночь Кано не проронил ни слова. Он даже не двигался, игнорируя позывы собственного тела, как бы в наказание за то, что натворил своим глупым поведением.

Хотелось сдохнуть… но еще сильнее хотелось уничтожить мразь, которая тронула его родных. Ярость пробралась даже в тревожные сны, в которых он утопил Нью-Йорк в крови виновных и безвинных. А когда наступил рассвет, Кано почувствовал себя выжатым и опустошенным.

Он больше не сможет внушать врагам страх. Теперь он понимал это особенно остро.

Оглянувшись, мужчина хотел было попросить Сайтона дать ему воды, но юриста и след простыл. Правда, ушел он явно ненадолго, так как возле печи остались его походные вещи и спальный мешок, а на столе дымилась чашка с травяным чаем.

Кано перевернулся на спину и еще несколько минут лежал, прислушиваясь к потрескиванию поленьев и к гнетущей тишине. Но страх за судьбы Акено и Видегреля не позволил ему долго бездействовать, и он решил попробовать заставить свое тело работать.

Кое-как подняв корпус, Кано сел на кровати.

После неудачного приземления его ноги потеряли чувствительность и отказывались двигаться. Какие-то первые дни мужчина еще старался с этим бороться, пытался хоть как-то вернуть ногам чувствительность, но все было без толку. Нервные окончания молчали и никак не хотели реагировать. Костыли оказались полностью бесполезны, и успевший впасть в отчаяние Кано даже не притрагивался к ним.

Вот только теперь все изменилось. Видегрель не справится без него. Акено не найдется, пока не поймет, что его мальчишкам ничего не угрожает. А Айзек... он тоже, рано или поздно, окажется под ударом. Рыжий черт верит в свою неуязвимость, но эта беспечность может стоить ему жизни.

Преодолев слабость и головокружение от длительного лежания, Кано сел. Спина болела нещадно. Каждая мышца, каждая косточка в его теле отзывалась тянущей ноющей болью, и все же он преодолел неприятные ощущения и скинул свои немые ходилки на пол. Ступни коснулись пола, но мужчина ничего не почувствовал. Это не вселяло надежду, и все же он должен был справиться с собственной слабостью.

Протянув руку, Кано взялся за костыли, которые Сайтон любезно вернул к кровати. В душе трепыхнулось чувство признательности, которое тут же утонуло во вспышке раздражения. Вот бы надавать ему по шее этими пыточными ходулями, чтобы неповадно было рисковать собой из-за старой развалюхи. Надо же, придумал, тащиться черт знает куда, чтобы полюбоваться немощным калекой.

Подобравшись и проверив устойчивость костылей, Кано напрягся. Сделал рывок, но даже чуть-чуть приподняться не смог. Тело было слабым и безвольным. Непослушным и напоминало желе. Гадость! И все же он не сдавался. После ряда неудачных попыток, ему все же удалось немного сдвинуться с места. А еще через час жутких стараний мужчина приподнялся достаточно, чтобы повиснуть на костылях почти всем телом. Ноги дрожали. Болтались как ватные, словно принадлежали не человеку, а марионетке, которой подрезали нити. Жалкое зрелище. Жалкое и ужасное. Но останавливаться на достигнутом Кано был не вправе. Сделав несколько глубоких вдохов, он чуть передвинул правый костыль вперед. Получилось. Маленькое достижение, но любой великий путь состоит из таких вот миллиметрических шагов. А потому останавливаться нельзя. Второе движение далось труднее, а на третьем - что-то пошло не так. Правый костыль, мерзко скрипнув, поехал вперед, и Кано в ту же секунду полетел следом за ним. Грохот от падения оглушил. Тело пронзила острая боль, а вывернутая в неестественном положении рука зверски ныла в плечевом суставе.

На жалкие шажки ушли все его силы, и теперь мужчина просто валялся на полу как мешок с протухшим дерьмом, не в состоянии даже пошевелиться. Ярость затопила душу. Боль смешалась с отчаянием, и глаза защипало от подступившей к ним влаги.