Деятельность Н. Полевого. Литературное и политическое направления «Московского телеграфа».

Заботясь о воспитании всех слоев общества, Полевой адресовал свой журнал преимущественно «среднему» читателю. Цель журнала, по его мнению, – «споспешествовать к усилению деятельности просвещения... к сближению средних сословий с европейской образованностью».

Показательно, что Полевой ввел в русский язык слово «журналистика». Ему же принадлежит первая попытка изложить историю русской журналистики в связи с «общественными потребностями» – он сделал это в статье «Обозрение русских газет и журналов с самого начала их до 1828 года».

Отдел «Науки и искусства» занимал в журнале центральное место по обилию и разнообразию статей. Центральными были статьи по истории и географии, потому что в условиях жесточайшей цензуры они давали возможность как-то касаться вопросов современной политики, если не российской, то хотя бы европейской. В этом же отделе можно было также встретить статьи по теории и истории литературы, популяризирующие романтическое направление.

Лучше, чем в каком-либо другом журнале той поры, в «Московском телеграфе» был поставлен отдел критики и примыкавший к нему отдел библиографии. В них, кроме литературно-критических, печатались статьи и заметки по различным вопросам наук, искусств и практических знаний. Полевой придавал большое значение библиографии, видя в ней важное средство помочь читателю следить за умственным движением своего времени.

«Московский телеграф», по словам Белинского, выделялся среди других журналов «живостию, свежестию, новостию, разнообразием вкусов, хорошим языком, наконец, верностию в каждой строке однажды принятому и резко выразившемуся направлению». Постоянным литературным направлением «Московского телеграфа» был романтизм. Романтическое искусство настойчиво защищалось в «Московском телеграфе» в статьях Николая Полевого, его брата Ксенофонта, А. Бестужева-Марлинского и др.

С конца 1820-х годов в связи с общим развитием русской прозы беллетристика занимает в «Московском телеграфе» важное место. Печатаются повести и отрывки из романов В. Ушакова («Киргизкайсак», 1829), В. Даля («Цыганка», 1830), И. Лажечникова («Последний Новик», 1830), К. Масальского («Стрельцы», 1831), постоянным сотрудником отдела словесности с 1831 г. становится А. Бестужев-Марлинский («Страшное гаданье», «Аммалат-бек»), помещает свои повести и рассказы Н. Полевой. Оригинальные и переводные произведения носили романтический характер, причем издатель оказывал предпочтение боевому французскому романтизму перед мечтательным немецким. «Московский телеграф» много сделал для популяризации произведений Гюго, Мюссе и Бальзака. Большой интерес проявлялся журналом к творчеству Мицкевича и вообще к польской литературе и культуре.

Интересным нововведением «Московского телеграфа» в 1829 г. было печатание репродукций с картин и скульптур в сопровождении пояснительного текста. Так, русский читатель получил возможность ознакомиться с произведениями Давида, Рафаэля, Сальватора Розы, Пуссена, Гвидо Рени, Греза и других художников. Это тем более важно, что в ту пору журналистика еще не знала иллюстраций: первое иллюстрированное издание в России «Живописное обозрение» начало выходить лишь с 1835 г.

Скованный цензурными распоряжениями, Полевой не мог ввести отдел политики и непосредственно обсуждать политические темы. Приходилось прибегать к разного рода уловкам, намекам и иносказаниям, чтобы придать научным и литературным материалам политическую остроту.

«Московский телеграф» вошел в историю русской журналистики как издание антидворянское, а Н. Полевой – как защитник прав «среднего состояния» и нарождающейся русской буржуазии. Однако буржуазная ориентация Полевого проявилась не сразу. В 1825–1827 гг. в «Московском телеграфе» не было ничего буржуазного; и по составу сотрудников, и по направлению это был типично дворянский журнал. С середины 1826 г. «Московский телеграф» лишается свойственной ему ранее политической безликости. Сдвиг в мировоззрении произошел после подавления восстания на Сенатской площади и казни пяти декабристов.

В журнале открывается новый отдел – «Современная летопись», в котором помещаются сообщения о последних событиях в зарубежных странах и обзорные статьи. Эти обзоры составлялись на основе данных, уже напечатанных в правительственных изданиях, но Полевой ухитрялся вставлять в них и свои рассуждения, подчас расходившиеся с официальной трактовкой.

Усиление политического свободомыслия в «Московском телеграфе» насторожило Третье отделение и его агента Булгарина, который в августе 1827 г. представил Бенкендорфу три доноса на этот журнал, раскрывая политические намеки статей и подчеркивая, что «издатель умеет в рецензии поэзии примешивать политику».

К концу 1827 г. Полевой порывает с Вяземским и группой дворянских литераторов. Начинается новый период в истории «Московского телеграфа»: он превращается в открыто антидворянское издание, выразителя интересов русской буржуазии – и прежде всего буржуазии промышленной. Ведущим автором становится сам издатель, статьи которого определяют линию журнала.

Облик «Московского телеграфа» изменяется: если в первые годы журнал носил по преимуществу научно-литературный характер, то теперь ему придается практическое направление, которое выражается в заметном росте внимания к вопросам экономики. Журнал ратует за развитие промышленного производства в России, за сокращение ввоза иностранных товаров, повторяет, что не земледелием и торговлей, а промышленностью определяется сила государства. Стремясь придать «Московскому телеграфу» практическую направленность, Полевой в 1829 г. организует при журнале особое «Прибавление», в котором печатается отечественная и зарубежная информация об успехах в промышленности, земледелии, ремеслах, торговле, финансах и т. д.

 Критика дворянского сословия на страницах «Московского телеграфа» ведется с разных точек зрения, в первую очередь со стороны экономической: многие дворяне, не занятые никакой полезной деятельностью, ничего не создавая, разоряются сами и доводят до разорения своих крестьян; это сокращает платежеспособность населения и мешает развитию народного хозяйства. Так Полевой выразил свое отрицательное отношение к крепостному праву.

«Московский телеграф» критикует дворянство и со стороны нравственной; в журнале приводятся многочисленные примеры, свидетельствующие о духовном превосходстве людей «среднего состояния» над дворянами-аристократами. Полевой призывает писателей сатирически изображать «эгоистов-филантропов, либералов на словах, но мерзавцев в домашнем и общественном быту... С этой целью при «Московском телеграфе» с июля 1829 г. создается сатирическое прибавление – «Новый живописец общества и литературы». В нем продолжены лучшие традиции журнальной сатиры XVIII в., и прежде всего журналистики Новикова.

Буржуазный радикализм (не революционность!) Полевого достигает наивысшей точки в 1831 году, когда он, несмотря на цензурный террор, находит средства выразить свое одобрение революционным событиям на Западе. Но открыто высказаться в печати об июльской революции Полевой не мог по условиям цензуры. Но в первой части «Исторического обозрения 1830-го года», охватывающего события до июльских дней, Полевой все же осмелился назвать революцию во Франции «достопамятным» событием, которое принесет «обильные следствия» в будущем. Вторую часть обозрения цензура не пропустила.

С 1832 г. Полевой сокращает свое сотрудничество в критическом и библиографическом отделах журнала, отходит от участия в полемике, от текущей журнальной работы и почти не занимается делами редакции. Он печатает в «Московском телеграфе» статьи о творчестве Державина, Жуковского, Пушкина, в которых по-прежнему излагает романтические взгляды, работает над своей «Историей русского народа», пишет учебные книги по истории, художественные произведения.

18. Причины и повод закрытия «Московского телеграфа». Дальнейшая судьба Н. Полевого.

Цензура и Третье отделение очень строго следили за «Московским телеграфом». Гоненья усилились в 1832 г., когда С.С.Уваров был назначен помощником министра просвещения. Ждали удобного повода, чтобы запретить «вольнодумный» журнал. И повод такой появился. В №3 за 1834 г. Н.Полевой поместил свою рецензию на только что изданную ура-патриотическую пьесу Н. Куколь­ника «Рука всевышнего отечество спасла». Он отрицательно отозвался о литературных достоинствах пьесы и слегка, почти незаметно намекнул на «квасной патриотизм» автора. «Новая драма г. Кукольника весьма печалит нас», она «не выдерживает никакой критики», – делал вывод Полевой. Цензура не нашла в рецензии ничего предосудительного и пропустила номер. Но тут выяснилось, что на премьере спектакля в Александрийском театре в Петербурге присутствовал царь и Кукольнику вручили в награду бриллиантовый перстень.

Отзыв Полевого о пьесе Кукольника послужил только поводом для закрытия неугодного журнала. Царю была представлена большая тетрадь с крамольными выписками из «Московского телеграфа» за многие годы – настоящий политический донос. В докладной записке, составленной Уваровым, Полевой сравнивался с бунтовщиком, который посреди площади при всеобщем стечении народа проповедует революцию. По распоряжению царя, в апреле 1834 г. «Московский телеграф» был запрещен. Об этом сказано в эпиграмме:

Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого удушила.

После закрытия «Московского телеграфа» имя Полевого как издателя некоторое время находилось под запретом. Ему не разрешили выпускать научно-литературный иллюстрированный журнал «Живописное обозрение». В 1835–1838 гг. Н. Полевой нерегулярно сотрудничал в «Московском наблюдателе» и «Библиотеке для чтения».

В конце 1837 г. в жизни бывшего издателя «Московского телеграфа» наступил крутой поворот: по приглашению Смирдина, Поле­вой переезжает в Петербург и становится фактическим (но не официальным) редактором журнала «Сын отечества» и сотрудником «Северной пчелы». Вообще-то, когда у Полевого был свой журнал, он вел жесткую полемику с этими изданиями и с Булгариным и Гречей, как с их издателями, так как их журналы были реакционными, а Полевой был против дворянства. Плюс Булгарин дружил с Бенкендорфом и активно писал доносы на Полевого и его журнал. Именно эти доносы и помогли журнал прикрыть.

 В 1841–1842 гг. Полевой вместе с Гречем редактировал журнал «Русский вестник», в котором выступал против «Героя нашего времени» и стихотворений Лермонтова, против «Мертвых душ» Гоголя. Одновременно Полевой сочинял свои псевдонародные пьесы, вошедшие в разряд казенной драматургии. Переход Полевого в лагерь реакционной журналистики Белинский встретил справедливым негодованием; в статьях и, особенно в письмах Белинский возмущался ренегатством (отступничеством) Полевого.

В 1844 г. Полевой нашел в себе силы отойти от Булгарина и Греча. В конце 1845 г. он сближается с Краевским и с 1846 г. начинает редактировать «Литературную газету». Выпустив всего несколько номеров, Полевой умер в феврале 1846 г.

19. Н.И. Надеждин - критик. Его дебют в "Вестнике Европы". Эстетические взгляды.

Николай Иванович Надеждин (5 (17) октября 1804 — 11 (23) января 1856) — многосторонний учёный и критик, сын священника Рязанской губернии, воспитанник Рязанской духовной семинарии и Московской духовной академии. В Москве Надеждин знакомится с Каченовским, издателем «Вестника Европы», с которым они вскоре становятся близкими друзьями. В «Вестнике Европы» Надеждин напечатает свою первую историческую статью — «О торговых поселениях итальянцев на северном Черноморье», а затем, с 1828 по 1830 год — ряд критических статей по современной литературе (под псевдонимом «Экс-студент Никодим Надоумко»): «Литературные опасения за будущий год», «Сонмище нигилистов», «Две повести в стихах: „Бал“ и „Граф Нулин“, „Полтава“. Поэма Александра Пушкина», «Иван Выжигин», нравственно-сатирический роман", «Всем сестрам по серьгам». Там же были напечатаны несколько рассказов Надеждина и довольно много стихов, написанных в духе Шиллера. Большая часть этих литературных произведений была признана критиками слабыми с художественной точки зрения.

Эстетическая система Надеждина.

Идеи Надеждина в философии, эстетике и художественной критике тесно связаны и образуют систему. Ее основой явилась своеобразная разработка философии Шеллинга с двух противостоящих друг другу позиций — религиозности и культурологической концепции, что привело (особенно в области, эстетики) к существенной независимости от шеллингианства.

Рассматривая эстетику как часть философии, Надеждин синтезировал эстетику просветительского классицизма и шеллингианского романтизма. В результате он построил систему реалистической эстетики, явившуюся одним из отечественных теоретических источников эстетики русского критического реализма. Свою эстетику он считал наукой, основанной на философии, и разрабатывал ее не только как концепцию закономерностей возникновения и развития искусства, но и как теорию искусства будущего. Он делал это в русле своей культурологической концепции, по которой главными чертами культуры XIX в. являются синтетичность, сближение с действительностью, жизнью и практическая устремленность. Под «синтетичностью» понимается снятие односторонности классической и романтической форм искусства, то есть односторонних стремлений выразить в искусстве соответственно лишь материальное или духовное начало, и создание искусства, которое будет представлять человека в единстве и полноте. Для достижения такого идеала в «художественной деятельности» необходимо удовлетворить «потребность естественности и потребность народности». Под естественностью Надеждин понимал правдивость обобщенного изображения жизни в искусстве, истинность художественного изображения. Искусство должно быть «полным, светлым отражением народов, среди коих процветает», должно развиваться в национальной форме, «в связи с его (народа) политическою, ученою и религиозною историей», в зависимости от форм общества. При этом, поскольку искусство подчинено законам «единства» и «бесконечного развития», оно лишено какой-либо национальной ограниченности и является единством национального («народного») и общечеловеческого («чужеядства»). Наконец, практическая устремленность означает, что жизнь деятелей культуры «не ограничивается ныне уединенным отшельничеством в мире идеалов; они исходят и на позорище вещественного. Поэзия не мешает им действовать на чреде общественного служения и жить для блага и чести народов».

В системе эстетических идей Надеждина существенное значение имела также идея историзма: искусство развивается и притом по диалектическим законам, следовательно, поступательно; существует прогресс искусства, поскольку принципы идеального искусства лишь постепенно проникают в сознание художника и осуществляются в продуктах их творчества (мысль, которая до сих пор является в эстетике дискуссионной).

20. Московская школа журналистики. «Телескоп» как тип издания.

Начал издаваться в 1831 году, при Московском университете, но на правах частного журнала. Был задуман как энциклопедический журнал, рассчитанный на широкий круг читателей. Отделы: изящная словесность. Смесь, литературная критика. Знаменитые современники. Авторы: Загоскин, Лажечников, Тютчев, Полежаев. В журнале постоянно печатались научные статьи профессоров московского университета. Погодин, Павлов. Программная статья редактора – «современное направление просвещения». В этой статье Надеждин  рассуждает о несостоятельности классицизма и романтизма, Еще в конце 20-х Надеждин выступал протии против романтизма, доказывая его несостоятельность для своего времени. При этом не был сторонником классицизма. Провозглашал торжество новой жизни, успешное развитие просвещения зависит от правительства. Отсюда его просветительско-либеральные идеи в телескопе. Телескоп выступал против Булгарина и Греч, это привлекло Пушкина, который опубликовал в Телескопе две статьи против Булгарина.

Но в журнале никогда не было критики крепостничества или самодержавия. В 33-34 годах в журнале сотрудничает Белинский. При нем центр тяжести переносится на борьбу против реакционной прессы. 1836 г. - философическое письмо Чаадаева. "Телескоп" закрыт, Надеждин сослан, Чаадаев объявлен сумасшедшим.

21. «Философическое письмо» П.Я. Чаадаева. История его публикации в «Телескопе».
Публиковано в № 15 за 1836 год. Беспощадная критика царской России.

 В своем письме отрицал не только все прошлое России, но и был полон пессимистических настроений по поводу настоящего и будущего. Чаадаев уверял, что Россия не внесла ни одной идеи в массу человеческих идей. Россия – «совестный суд» человечества. Чаадаев дает высокую оценку католичеству. Как религии, которая большое значение придает форме – тоска по русской бесформенности. Письмо было адресовано Екатерине Пановой. Общество отрицательно встретило письмо. Языков даже написал довольно грязные стихи против Чаадаева. Письмо воспринималось как акт национальной измены. «Телескоп» был закрыт, но это было сделано в уникальной форме – было объявлено, что такое письмо мог написать только сумасшедший, что Чаадаев сошел с ума. Цензор Телескопа был уволен, Надеждин – сослан.

Наиболее печальная черта нашей цивилизации - мы еще только открываем истины, ставшие избитыми у других народов.

* Мы никогда не шли рука об руку с прочими народами.

* Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку.

* Стоя вне времени, мы не были затронуты воспитанием человеческого рода.

* Дивная связь человеческих идей, история человеческого духа не оказали на нас никакого влияния.

* Мы - путешественники. Все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас.

* У каждого народа бывает период бурного волнения, беспокойства. Эпоха сильных ощущений, широких замыслов, великих страстей.

* Это героический элемент истории общества, основа его. Юность народа.

* У нас этого нет. Сначала дикое варварство. Потом грубое невежество. Потом чужеземное владычество, дух которого унаследовала наша национальная власть. Такова наша юность.

* У нас не было бурной деятельности, а было мрачное существование. Вы не найдете ни одного памятника, который привлекал бы вас к прошлому.

* Мы живем одним настоящим без прошлого и будущего.

* Истинное развитие человека в обществе еще не началось для народа. Его жизнь - как в первобытной эпохе.

* У нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль. И мы также ничего не восприняли из преемственных идей человеческого рода.

* Мы - как незаконные дети без наследства.

Чаадаев признал справедливость решения. Осуществлялся медико-полицейский надзор в теч. года. После дает подписку "ничего не писать". В итоге, никогда не читавшая письма Екатерина Панова, сошла с ума.