Одухотворение и хаотичность

Теоремы, согласно которым искусство должно вносить порядок _ причем чувственно конкретный, а не классификационно-абстрак­тный — в хаотическое разнообразие явлений зримой реальности или самой природы, утаивают, в силу своего идеалистического характе­ра, телос (цель) эстетического одухотворения, заключающийся в том, чтобы исторические формы природного и подчиненных ему струк­тур развивались именно как исторические. В соответствии с этим процесс одухотворения в отношении хаотических явлений осуществ­ляется с учетом определенного исторического индекса. Неоднократ­но — и первым здесь, пожалуй, был Карл Краус — говорилось о том, что в тоталитарном обществе искусство должно скорее вносить хаос в порядок, чем наоборот. Хаотические черты качественно нового ис­кусства противоречат ему, его духу лишь на первый взгляд. Это тай­ные знаки, зашифрованные проявления критики дурной второй при­роды, показывающие, насколько хаотичным в действительности яв­ляется порядок. Хаотический момент и радикальное одухотворение соединяются в своем отказе от гладкости ловко пригнанных, отшли­фованных представлений о бытии; одухотворенное до крайней сте­пени искусство, ведущее отсчет своей истории начиная с Малларме, и бредовые хаотические сновидения сюрреализма здесь гораздо бли­же друг к другу, чем это представляется сознанию художественных школ; кстати, существуют связи между творчеством молодого Брето­на и символизмом или ранними немецкими экспрессионистами и тем самым Георге, которому они бросали вызов. Одухотворение в своем отношении к явлениям неуправляемым, импульсивно-хаотическим носит характер антиномии. Поскольку оно также всегда ограничива­ет чувственные моменты, дух роковым образом становится по отно­шению к нему бытием sui generis¹ и тем самым в силу внутренне при­сущей ему тенденции действует и против искусства. Кризис искусст­ва ускоряется одухотворением, которое противится тому, чтобы про­изведения искусства распродавались как ценности, возбуждающие эмоции. Одухотворение становится силой, противодействующей тра­диции зеленого фургона, странствующих актеров и музыкантов, пре­зираемых и гонимых обществом. Но как бы ни было сильно стремле­ние заставить искусство избавиться от черт зрелищности, от всего

¹ своего рода, своеобразным (лат.).

139

того, что в глазах общества издавна выглядело бесчестным и предо­судительным, искусство перестает существовать там, где этот элемент искоренен полностью, но в то же время оно не может создать для него заповедной зоны, своего рода резервации. Не может увенчаться успе­хом сублимация, которая не сохраняла бы в себе того, что она субли­мирует. По тому, способно ли на это одухотворение искусство, можно судить, будет ли искусство существовать и дальше, или все-таки ис­полнится пророчество Гегеля о его конце, которое в том мире, кото­рый существует в наши дни, вылилось в бессознательное, реалисти­ческое в самом отвратительном смысле этого слова утверждение и дублирование существующей реальности. В этом аспекте спасение искусства приобретает важное политическое значение, однако реше­ние этого вопроса, которому препятствует существующий порядок вещей, весьма сомнительно.