В свете литературоведческого анализа лирики

«…пусть знают, что тот плотяной покров…под которым скрыто в этих книгах повествование о словах и делах человеческих, надо развернуть и снять затем, чтобы понять его смысл, а не просто слушать, как звенят буквы».

Блаженный Августин. Об обучении оглашаемых[15].

Понятие о поэтической речи. Поэтический язык, художественная речь, – …система средств художественного мышления и эстетического освоения действительности[16].

Основное функциональное назначение поэзии – в выражении чувственного восприятия человеком действительности. Поэтому эмоционально-эстетическая, субъективная сторона в лирике, как особом роде литературы, выходит на первый план, оттесняя информативное содержание (события, действия, поступки). При этом чувственное восприятие не противоречит абстрактно-логическому. Скорее речь идет о двух единых, не взаимоисключающих способах познания человеком действительности во всей ее полноте и цельности. Диалектика этого процесса определяется тем, что основной инструмент познания – язык выступает одновременно в роли двух моделирующих систем: знак обычного языка приобретает способность формировать эстетический объект на основе общепринятого значения.

«Иерархия уровней в языке строится в порядке однонаправленного движения от самых простых элементов – фонем – к более сложным. Иерархия уровней структуры поэтического произведения строится иначе: она состоит из единства макро- и микросистем, идущих вверх и вниз от определенного горизонта. В качестве подобного горизонта выступает уровень слова, который составляет семантическую основу всей системы»[17].

С лингвистической точки зрения отличительными чертами поэтической речи являются обращение к эмоциональной сфере, слияние смысла и образа, актуализация «случайного», затемненность мотивации, диффузность значения, несводимость к буквальному пониманию, допущение различных интерпретаций[18].

Существование всех этих свойств объясняется неисчерпаемостью идеи, заключенной в слове, что особенно ярко проявляется в поэтическом тексте. Образ есть результат развития исходного значения в иной сфере – поэтической реальности. Он возникает на стыке реального и одного из возможных миров.

Слово как знак является средством коммуникации, выражения какого-то заранее заданного смысла. В условиях инобытия, макромира поэтического текста, оно становится средством эстетического познания. Диффузность значения – следствие одновременного существования в сознании читателя исходного значения и вновь явившегося. Характер связи между этими значениями не всегда в достаточной мере ясен и самому говорящему – отсюда «затемненность» мотивации и несводимость к буквальному пониманию. «Случайное» в обычном языке может стать закономерным в поэтической речи.

Онтологически поэтические тексты близки текстам фидеистическим, эстетическое отношение к слову близко религиозному: «здесь идея или мотив по закону психологической ассоциации органически срастаются с выражающим их текстом, обрядом, образом, ритмом, звуком»[19].

Анализ языковых особенностей поэтической речи и категория субъектности. Анализ поэтического текста – это реконструкция индивидуальной картины мира, в нем представленной. К нему неприменимы традиционные логические суждения об истинности или ложности. Основная черта поэтического текста – «установка на выражение» (Р. Якобсон), основная категория – категория субъектности.

Цель анализа языковых особенностей стихотворного текста – понимание того, чем авторское отношение к системе выразительных средств отличается от общепринятого, и какие особенности в использовании языка характеризуют его идиолект. Активность автора проявляется в творческом отношении к языку, к способам его понимания, преобразования и поэтического использования. «Образ автора – это индивидуальная словесно-речевая структура, пронизывающая строй художественного произведения и определяющая взаимосвязь и взаимодействие всех его элементов»[20]. Вне категории субъектности анализ художественного текста превращается в констатирование речевых фактов, иллюстрирующих свойства национального языка, а сам текст утрачивает эстетическую значимость.

Поэтическая функция языка предполагает наличие в тексте скрытого смысла, представленного в алогичных с точки зрения общего языка речевых выражениях. Однако его поиски могут привести к наделению малозначащих фактов не свойственными для них значениями, искусственно вписываемыми в созданную интерпретатором a priori систему.

В. Шкловский определял поэтический язык через деформацию языка практического путем смыслового сдвига – остранения, а основой формальной теории становится преодоление автоматизма восприятия. Таким образом, прием становится основным средством, обеспечивающим эстетичность восприятия.

Уровни анализа языковых особенностей. Основой семантического преобразования слова являются тропы – переносы наименования, которые отражают тождество в понимании разных сущностей, при котором происходит одновременное созерцание двух миров – реального и поэтического. Слова одной семантической группы в их отнесенности к реальному миру составляют идеографическую основу текста, их значения в поэтическом модусе отражают индивидуальные особенности мира произведения. В качестве основного тропа в поэтической речи следует выделить метафору, так как именно в ней в чистом виде представлен процесс создания образа в поэтической речи.

Метафору можно рассматривать первый шаг на пути познания, если рассматривать процесс познания не только как абстрактно-логический. Соответствия, в ней отраженные, представляются случайными для научного познания, но они значимы для мира создаваемого текста. В метафоре может быть отражена концептуальная авторская система и определенный тип сознания.

Метафорические значения нельзя считать полностью сформированными: они являются объектами скорее интерпретации, чем понимания. Когда метафора приобретает особую значимость в речи определенного круга носителей языка, она становится символом.

Восходя к символу, метафора превращается в текст. Вся история символических трансформаций образует миф. В основе и метафоры, и символа лежит образ. Как и образ, они возникают стихийно в процессе художественного освоения мира. Однако материалом для поэта являются не образы, а слова, с помощью которых эти образы создаются.

Таким образом, основным этапом анализа языковых особенностей стихотворения является идеографический анализ лексико-смысловой структуры стихотворения, выявление ключевых единиц лексического плана и пути их семантического преобразования (определение основных мотивов и образов, структурирование образных и понятийно-образных парадигм и характеристика эстетически значимых тропов).

Анализ фонетического и синтаксического микроуровней необходим лишь в той мере, в какой он участвует в структурировании общей эстетической системы.

Единицы звуковой стороны поэтической речи имеет особую значимость и особую функциональную нагрузку по сравнению с аналогичными единицами общенародного языка. В лингвопоэтике используются различные термины для акцентирования статуса фонетической единицы в поэтическом тексте: «символ» (В.В. Виноградов), «квазиморфема» (С.Ф. Гончаренко[21]), «поэтическая глосса»
(Р. Якобсон), «экспрессема» (В.П. Григорьев).

Подобной фонетической единицей становится не отдельный звук (фонема), а ее упорядоченность в тексте, зачастую основанная на нарушении частоты употребления. Кроме того, для подобных единиц существенной становится не совокупность признаков, которыми она обладает в обычном языке, а отдельные признаки, объединяющие такие их в единицы языка поэтического (сонорность, способ образования, твердость / мягкость).

Таким образом, фонетической единицей поэтического языка может быть отдельный звук, сочетание звуков, слог, несколько звуков, обладающих общим признаком, звукобуква (фонема в трактовке МФШ), поскольку иногда важен и графический способ выражения (…И видя оборот во всем кругообразный… А. Пушкин).

Эти фонетические единицы текста могут структурировать сверхъязыковые связи, которые организуют смысл как стихотворения в целом, так и отдельных его композиционных частей, причем не только в лексическом, но и в грамматическом плане.

Фонетические единицы поэтического языка, в отличие от единиц обычного языка, способны не только различать слова и морфемы, но выполнять иные функции, служить проявлению эйдоса в инобытии, каковым является поэтический текст. Для поэтического текста характерна предполагаемая смысловая неисчерпаемость. Его единицы, в том числе и фонетические, являются не средством выражения некоего известного поэту смысла, а ступенями восхождения к нему. Процесс становления смысла – процесс восхождения иконического знака (звукоподражание) через категорию Символа к Мифу (анаграмма).

Этот процесс происходит внутри текста стихотворения, а иногда и внутри текстовой единицы более высокого порядка (стихотворного цикла). Принципы его декодирования определяются зачастую не только особенностями идиостиля, но и принципами определенного литературного направления, а также интертекстовыми связями. Анализ и интерпретация фонетических единиц возможны лишь с опорой на анализ лексико-смысловой структуры поэтического текста.В тексте возникает единое смысловое ассоциативное поле. Именно поэтому анализ поэтического текста не должен быть поуровневым.

1. Наиболее простым и заметным даже малоискушенному читателю феноменом поэтического текста является звукоподражание (ономатопея), как основа внутренней формы слова, отражающей способ мировосприятия. В строгом смысле, звукоподражание не имеет непосредственного отношения к звукосимволизму, поскольку обращено лишь к внешней действительности, хотя не всегда между этими явлениями существует резкая граница. Звукоподражание было известно и широко использовалось в русской поэзии Однако «в чистом виде» оно встречается довольно редко, поскольку его возможности ограничены и фонетически (шипящими и свистящими согласными и сонорным [р]), и лексически (определенными группами слов):

В новом лес огласится свисте…

(«По-осеннему кычет сова…» С. Есенин)

Наиболее активна в сфере звуковой инструментовки стихотворения лексика звучания: шум, рев, ропот, грохот, гром. Однако обязательным условием осмысления слова как звукоподражательного становится звуковой повтор. Виды повторов многообразны и по характеру и по структуре:

- консонантный (с использованием одного согласного, сочетания звуков, группы согласных, имеющих общие акустические признаки)

Слух занежу в вешней прелести,

Вшуме мошек, в легком шелесте

Вновь проснувшихся дубрав

(В. Брюсов)

Двойная аллитерация, основанная на противопоставлении групп близких по акустическим свойствам согласных (глухих [х], [ш^,], [с^,] и сонорных [м], [л^,]) имитирует само звучание и усиливает ощущение «легкости», вызванное им.

- анафорический слоговой (контактный и дистантный):

Ропот ровный и томительный,

Плеск беспенный, шум прибоя

(В. Брюсов);

О, помню, помню – дивный сон заката

Под грохот пушек, ровный и глухой

(В. Брюсов);

- внутренняя рифма, основанная на отношениях включения:

Как будто мы сошли на дно морское,

Где бледен солнца свет и смутен шум

(В. Брюсов).

В этом случае помимо реализации своей основной функции звуковые повторы служат для семантического структурирования языкового материала. Так, фонетический параллелизм может дополнять параллелизм лексический и синтаксический. В последней строке внутренние рифмы основаны на созвучии определяемого слова и корневой части определяющего.

- метатетический:

Лишь выпи слышен зыбкий всхлип

(В. Брюсов).

2. Стереотипность употребления звукоподражаний заставляет поэтов искать новые, более сложные способы «оживления» звукового материала. Ориентация на музыкальность стиха становится стилевой доминантой в поэзии серебряного века. Звукоподражания начинают выполнять метатекстовую функцию, обращая читателя не к картине внешнего мира и к какому-то прецедентному тексту. Так, следуя традициям символистов в стихотворениях-посвящениях имитировать манеру письма того, кому оно посвящено, М. Волошин чутко улавливает одну из особенностей поэтического языка
К. Бальмонта:

А голос твой, стихом играя,

Сверкает, плавно напрягая

Упругий и звенящий звук

(М. Волошин)

Строки организованы переходом сонорных [л]-[р]–[л]-[р]-[н]. Дифференциация однородных определений и в то же время акцентирование их связи внутри синтагмы с определяемым словом происходит за счет аллитерации [зв]-[зв] и ассонанса [у]-[у]-[у]. Лабиализованный звук делает метафору более прозрачной, передавая силу и плавность звучания. Максимальное использование фонетических возможностей синтагмы с главным словом, реализующим метаязыковую функцию, создает яркий звуковой образ, который приобретает символическое значение.

Повышение внимания к фонетическому облику как источнику контекстуальной синонимии привело к «паронимическому взрыву». Это повлияло как на отбор эпитетов, так и на обогащение их семантики смыслами, содержащимися в словах, имеющих фонетическое сходство. Выбор определяющего слова зачастую оказывается мотивированным не только (а может быть, и не столько) семантически, но и фонетически:

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

(«Четки», А. Ахматова)

В свою очередь, выступая в роли опорного слова, ономатопоэтизмы влияют на выбор эпитета, а эвфония усиливает семантическое единство сочетания:

Не с тобой ли говорю я

В остром крике хищных птиц?

(«Белая стая», А. Ахматова)

Острей стрекочет легкая сорока.

(«Горный лес», И. Бунин)

Следствием этого становится активизация в поэзии серебряного века такого явления, как антиэмфаза – расширение значения слова, усиление его неопределенности («седьмой троп», по выражению М.Л. Гаспарова[22]). Однако, это уже иная ипостась фонетической единицы, имеющая принципиальные отличия от звукоподражания. Непонятное слово не остается для читателя лишенным смысла, а становится символом, квинтэссенцией значений, содержащихся в тексте.

При этом происходит трансформация общеязыкового значения, уступающего первый план значению символическому. Так, Б. Пастернак в стихотворении «Июльская гроза» размывает определенность эпитета не только через нарушение предметно-логических связей. Аллитерация связывает воедино первые две строфы, рисующие приближение грозы. Лиловый цвет становится фоном, на котором воспринимается все происходящее:

Не отсыхает ли язык

У лип, не липнут листья к небу ль

В часы, как в лагере грозы

Полнеба топчется поодаль?

А слышно: гам ученья там,

Глухой, лиловый, отдаленный,

И жарко белым облакам

Грудиться, строясь в батальоны.

Особую музыкальность звучанию придает восходяще-нисходящий характер аллитерации и ее параллелизм в первой и второй строфах (1-4-1-2 и 1-4-2-1).

Приглушены цветовые ассоциации многозначных эпитетов и у Н. Гумилева:

И долго роза на полу

Горела пурпурным сияньем

И наполняла полумглу

Сребристо-горестным рыданьем

(«Осенняя песня», Н. Гумилев)

Звуковые повторы могут выступать в качестве средства объединения слов в поэтическую (образную) парадигму. «Семантическое заражение» в этом случае обычно направлено от слова с более сильной эмоциональной окраской к слову с менее сильной, от слова, менее обусловленного логическими связями в контексте, – к более «естественному»:

Последний луч – и желтый и тяжелый,

Застыл в букете ярких георгин

(«Вечер», А. Ахматова.)

Необычность эпитета «тяжелый», неопределенность его предметных связей в стихе актуализирует эмотивное значение «мучительный, неприятный». Под его влиянием «амплитуда колебаний» семантического «маятника» в цветовом прилагательном начинает увеличиваться от обозначения реального цвета конкретного предмета к символическому: желтый – цвет измены, предательства (это лишь одно из возможных символических значений). Отголоски этого слышатся и в появляющейся игре значений определения «последний» («прощальный»), относящегося к тому же денотату.

Аллитерация через структурирование синтагматических связей может выступать в качестве основы для построенияобразно-понятийных парадигм. Так, в стихотворении А.Белого «Родина» каждое из слов первой строки «Холодеющий шелест поляны…» организует лексическую микросистему, взаимодействие которых определяет архитектонику произведения.

Динамика и пластичность конкретного и в то же время символического образа Родины создается параллелизмом градационных отношений между членами каждой из этих парадигм. Тенденция признака к усилению, о чем свидетельствует значение причастной формы, находит свое развитие в контексте. Одновременно с этим происходит и расширение пространства, которое он характеризует: …Нам бросает с холодного поля… Над всем этим пространством – уже не «шелест», а «крик»:

Безысходные возгласы слышишь

И рыданий, и жалоб, и слез

Трагичность образа достигает своей кульминации в последней строфе:

Роковая страна, ледяная,

Проклятая железной судьбой –

Мать Россия, о родина злая,

Кто же так подшутил над тобой?

Определение «ледяная» здесь уже воспринимается как метафора в одном ряду с оценочным прилагательным. По-иному начинают осмысливаться и картины природы, открывающие стихотворение, после того как определен ряд имен, относящихся к одному денотату.

3. Подражание звука звуку является причиной семантической аттракции единиц со сходным фонетическим обликом в пределах определенного контекста или содержит намек на не представленное в нем, но легко узнаваемое слово. В этом случае мы встречаемся с анаграммой. Стал уже хрестоматийным пример «Стихов к Блоку» М.Цветаевой, где аллитерация открывает читателю фамилию и имя великого поэта:

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит

Аллитерация основана не только на использовании согласных, непосредственно представленных в имени [л], [к], [р], но и близких по артикуляции [л]-[н], [к]-[г]. Часть синтагмы, лишенная этих звуков (имя твое), фонетически и семантически обособляясь таким образом, как бы дает ключ к разгадке этих строк.

Имя, растворенное в тексте, сокрыто для непосвященных, но оно пронизывает его ткань, формируя и являя новый смысл там, где он не предусмотрен структурой языка. Анаграмма способна стать основным фактором, образующим и структурирующим текст. Текст, стро­ящийся по законам мифа с характерной для него проблемой существа и его имени. Мифологичен сам процесс анаграммирования: деление целого на части и затем воссоздание, возрождение из смерти в новом качестве. Эти мотивы известны нам из древнеиндийской и греческой мифологий (ср., например, наказание Зевсом младшего сына).

Таким образом, поиск в тексте стихотворения фонетических повторов и их интерпретация предполагают соотнесение их с лексико-смысловой доминантой и сведение их к инварианту. Только при этом условии возможно сделать вывод о наличии в тексте фонетических смыслов и дать их характеристику.