Чернобожники, или Первая Бойня.

Выходя из города, Или почувствовал, как будто огромная каменная скала свалилась с его плеч. Как будто тяжёлый купол, мешавший видеть и слышать Мир вокруг остался позади.

Или шёл. Саднящей раной казался Новый Киев. Что-то не то творилось в городе. Или перешёл на бег. Пока, он старался просто отойти подальше. Потом, Или прислушался. Тишина. Но не спокойная, а какая-то мёртвая тишина стояла вокруг. Или снова перешёл на бег. Пустые деревни встречались на пути. Боли, требовавшей немедленной помощи не было. Но почему-то люди предпочитали уйти в леса.

Видение из его кошмаров накрыло его. Боль была настолько сильной, что Или стало трудно дышать. Он рванулся и с ходу вошёл в темп. Или никто не учил темпу – умение было врождённым. Для любого, кто мог бы сейчас увидеть его, тело Или казалось лишь размытой тенью.

 - Примите благодать господа нашего, - пропел епископ, - примите истинную веру – и вы сможете вернуться в свои дома.

Дружинники согнали жителей деревни на центральную площадь. Расстояние между толпой и воинами уже покрылось трупами.

 - Вы упорствуете во грехе своём?! – пропел епископ, и тяжёлая гильотина рассекла надвое крохотное тельце младенца.

Стон и рыдания пронеслись над толпой.

 - Узрите благодать господа...

Или выскочил на середину площади:

 - Ах ты, чернобожник поганый[15]! – взревел он.

 - Во имя господа! – пискляво вскричал епископ, поднимая крест.

И дружинники, оставив толпу, разом кинулись на Или. Или схватил ближайшего (воин почему-то двигался чуть медленнее, чем двигаются воины) и швырнул его в остальных. Подхватил какую-то палку. Палку заклинило. Или рванул посильнее, и с удивлением обнаружил в своих руках тележную ось, а за своей спиной услышал грохот рухнувшей телеги. «Эх! Телегу кому-то сломал! Придется потом починить», - пронеслось в голове у Или. Тем временем, ось с рёвом и свистом прорезала воздух. Будь дружинники живыми – они бросились бы в стороны. Но, с мёртвым блеском в глазах, не обращая внимания на потери, они шли на него.

 - Во имя господа! – вскричал епископ.

Тяжёлая ось скосила ещё ряд, но на его месте тут же появился следующий. Их движения были чуть скованными, но они шли на него с неотвратимостью тарана. Епископ кивнул, и четверо адептов затерялись за спинами зомбей-дружинников. Они подкрались к Или со спины. Взяли кресты, как рукояти мечей, и из них ударили невидимые клинки из белого неживого света. Адепты ударили разом. Но невидимые клинки, способные выбить душу из тела и изрубить её на части, наткнулись на неведомую броню. Или развернулся – это было последнее, что увидели адепты.

Епископ вскочил на коня и бросился наутёк. Расшвыряв остатки дружинников, Или мощным броском метнул тележную ось, сшибив с коня уже почти спасшегося епископа. А в следующий миг, тяжёлый кулак Или навсегда потушил свет в его глазах.

Или сел, где стоял. Всё его тело сотрясала крупная дрожь. Женщины окружили его, пытаясь успокоить.

 - Детей-то... Как же ж... Они же совсем маленькие... – трясущимися губами проговорил Или. По его щекам стекали и падали на землю крупные слёзы, - И ведь то – не пришли... И время – вроде мирное...

 - Фряги[16]- страшнее готов, - с горечью произнёс подошедший к нему большак[17], - Намного страшнее. Не успела настать Ночь Сварога, как слуги Чернобоговы, вырядившись в овечьи шкуры, заходят в наши дома, и жадными глотками пьют кровь детей Сварога-Батюшки и Земли-Матушки.

 - Телегу – починить надо... – машинально проговорил Или.

 - Ты не переживай – телегу мы сами починим, - старейшины сгрудились вокруг него, - Пойдём в дом – отдохнёшь – баньку тебе натопим, - совсем седой дед, ласково глядевший на Или протянул руку, пытаясь помочь ему встать.

Или покачал головой:

 - Не хочется сейчас под крышу... Я лучше здесь – под открытым небом посплю.

Старейшины каким-то чутьём почуяли, что не останется богатырь погостить – слишком тяжело ему после того, что произошло, находиться в этом селении.

 - Ты только не уходи слишком рано, - проговорил один из старейшин, - Мы тебе еды в дорогу соберём, может что из вещей тёплых пригодится.

 - Погляди, может меч какой приглянётся, - сказал мужик помоложе, - Вона их теперь тут сколько разбросано.

Седой дед дёрнул его за рукав:

 - Ты что творишь? – прошептал он, - По что рану свежую бередишь? Зачем сердце ему зря тревожишь?

Или невидящими глазами смотрел перед собой. Но не вдаль, а куда-то, в пустоту. И огромные слёзы стекали по его щекам на землю.

 - Маленького то... Как же...?

Или проснулся от того, что начал подмерзать левый бок. Небо посерело. Но костёр почему-то не потух. Или повернул голову. Трое старейшин сидели перед костром и подкладывали в огонь сухие дрова. Совсем седой дед с ласковыми добрыми глазами улыбнулся ему:

 - Как спалось?

 - Давно вы здесь? – спросил поднимаясь Или.

 - Мы не уходили, - ответил другой, - Боялись тебя прокараулить, - он протянул Или большую кружку дымящегося отвара из листа смородины, брусничника и мёда.

Или благодарно кивнул, взяв кружку обеими руками и тихонько прихлебнув. Его всё ещё потряхивало. И причина тому была отнюдь не в предутреннем холоде.

 - Пойду я, - проговорил Или.

 - И далеко ли теперь двинешься? – спросил один из старейшин.

Что-то переменилось в Или. Краски Мира поблекли вокруг. Листья деревьев больше не искрились на Солнце, играя сияющими лучиками. Ручеёк больше не звенел, как голос ребёнка, оживлённо рассказывающего что-то захватывающе интересное. И даже пение птиц куда-то делось, сменившись редкими и осторожными вскриками. Сам он ощущал себя давно умершим, но обязанным доделать какое-то очень важное дело. И потому, не ощущая сам процесс жизни, он всё же торопился успеть и старался действовать быстро.

Или подобрался и встал:

 - Прав был тот человек, - глядя в никуда проговорил он, - Меч мне теперь нужен. Да только нет здесь моего меча.

Встали и старейшины.

 - На вот, возьми, - протянул один из них дорожный мешок, - Моя жена его шила. И расшивала. Еда в нём – тебе в дорогу. Последний зелёный хлеб – по трём селениям собирали. Его-то чернобожники в первую очередь – под корень истребляют. И поля по десять раз перепахивают. И кресты свои поганые на тех полях ставят. А найдут у кого хоть росточек – тут же казнят. Вот и нету у нас больше нашего зелёного хлеба. Всего, что набрали – едва на пять короваев хватило. Возьми с собой в дорогу – тебе он нужнее будет.

 - Благодарствую, батюшка, - Или протянул руку и бережно взял расшитый заплечный мешок.

 - И мёд там. Настоящий. Живой. А в нём орешки. Не простые. Те, что Кедры сами дарят. И одеяло тёплое, из барсучьей шерсти вязанное, конопляной тканью крытое. Одна сторона греет, другая от влаги хранит.

 - Благодарствую, батюшка.

 - На, возьми, - подключился третий старейшина, протягивая Или кусочек кедра с родовыми знаками на нём, - В нём сила рода нашего. Если бы ты вовремя не поспел – на том бы род наш и оборвался. Так что, твоя она теперь по праву. Если станет туго, и почуешь ты, что иначе не справишься – используй силу рода нашего.

Или трепетно смотрел на лежащий на его ладони маленький кусочек кедра.

 - Благодарствую, батюшка, - прошептал он, - Обещаю без крайней нужды не тратить. Только для спасения жизней и только если не справлюсь иначе.

Или что-то увидел. Он обнял стариков и проговорил:

 - Уходите! Уходите в леса. Жён и детишек спасайте. Настала Ночь Сварога. И никто не знает, сколько нас осталось в живых и хватит ли нам сил, разумения и огня сердца, чтобы остановить Чернобога. Уходите в леса! Кто-то должен жить и хранить память для наших детей!

Он отпустил их. И они увидели лишь размытое пятно его тела. И это пятно быстро двигалось вглубь леса, а потом и исчезло вовсе. Или старался успеть.

«Сейчас», - говорил Змей-Велес, - «Тебе не столь важно – есть у тебя меч, или нет. Но однажды наступит момент, когда ты почувствуешь, что меч необходим тебе». И вот – этот момент настал.

Однажды настанет день, когда понадобится и конь, но пока этот день не настал.

Хозяйка Медной Горы

По указанным Змеем-Велесом приметам, Или продвигался всё дальше и дальше на восток. Где-то ему приходилось взбираться на отвесный обрыв, где-то – пробираться сквозь густую чащу. Далеко не везде, где пробирался Или, конь смог бы пройти. Да и не любой конь мог скакать с той же скоростью, с какой бежал Или. Поэтому, о коне было думать ещё рано. А вот меч был нужен Или уже сейчас – кровью умывалась священная земля Руссколани. И это в мирное-то с виду время.

Смешанный лес, по мере того, как Или поднимался всё выше и выше в горы, сменился Синими Елями. Синий ельник подсказал Или, что он приближается к легендарным Малахитовым Горам. Стали попадаться необычные камни. Они как будто гудели и излучали густое тёмно-зелёное, видимое не глазом свечение откуда-то из глубины. Снаружи, камни были покрыты чем-то похожим на кожицу, похожую на зеленовато-коричневую кожицу коробочек, из которых на ниточках вываливались поспевшие Маньчжурские орехи. Однажды Или увидел скол такого камня. Неповторимый узор на сколе превосходил все те творения художников и ваятелей, которые Или когда-либо доводилось видеть в разных селениях. А уж то, что он видел в княжьем дворце – меркло и подавно. Или не был уверен, что даже Медобрат сможет сотворить что-то столь же чудесное. Внутри камня как будто жил целый лес с чудесными полянами, яркими, распускающимися цветами, звонким пением птиц, играющими белками с маленькими озорными глазками, и ласкающим журчанием ручейков. Солнечные лучики играли на листьях деревьев. Целый мир был спрятан и жил внутри одного такого камня. Или стоял и заворожено смотрел внутрь камня. На соседний камень выползла ящерка, и вдруг обернулась девушкой. – А хочешь ли забрать с собой этот камень, Или Муромец? – пропела девушка.

 - Красоту, разве можно взять, унести? Забрать с собой или передать кому-то? Красота – она живёт. И живёт она здесь. Но увидев такую красоту, чувствуешь в сердце своём всё то, что пришёл защитить, уберечь. Закрыть, если будет нужно, то и собой. Но не дать убить, не дать уничтожить.

По иному улыбнулась девица – теперь тепло светилось в улыбке её.

 - Ты прости, Или Муромец, проверяла я тебя. Не позарился ты, а камень в ладони взял – сердце своё погреть. На вот, возьми, - она протянула ему маленькую пластинку того-же камня, - Такой камушек и носить с собой удобней, и не потеряешь нигде, - Или увидел в камне дырочку, в которую можно продеть шнурок, - Пусть эта частичка Малахитовых гор хранит и бережёт тебя в пути твоём долгом. Как и ты пришёл сохранить и сберечь всю красоту этого Мира.

Девушка обернулась ящеркой и исчезла среди камней.

 - Как величать тебя, красавица? – спросил во след Или.

 - Хозяйкой Медной Горы, - эхом ответили камни.

Теперь дорога Или всё больше шла на спуск. Оставались позади дивные Малахитовые Горы. По всем, подсказанным Змеем-Велесом приметам, совсем уже скоро должны были показаться стены дивного древнего города.

Древний город

Древний город, как будто вымер. Не слышался смех и крики ребятишек на улицах. Не звучал цокот копыт по мостовым. Не дымились высокие трубы кузнечных и литейных мастерских. Не слышались крики торговцев, на перебой расхваливающих свой товар возле многочисленных лавок. Мёртвая тишина повисла над городом.

Легендарный Аркаим[18], город ремёсел и древних знаний, словно вымер вдруг в одночасье. Или продвигался от дома к дому. Заходил в дома. Дома не были разрушены и даже окна не были заколочены. И в каждом окне красовались не выбитые ни ветром, ни рукой вандала стёкла.[19] В домах царил порядок, и даже посуда по прежнему стояла на столах. Люди как будто вышли только что на минутку и скоро вернутся. И только слой пыли на всём говорил, что произошло это не несколько минут назад.

Или заходил в мастерские, но нигде не увидел следов разгрома и беспорядка. Создавалось впечатление, что кузнецы, литейщики и стеклодувы погасили огонь и заботливо остудили свои печи, готовя их к длительной консервации. А потом встали в одночасье всем городом, и взяв лишь самое необходимое и не тронув больше ничего в своих жилищах, в один день покинули город.

Пустовал даже огромный храм в центре города. По полу храма красовалась большая, на весь храм, свастика – символ нашей Галактики. Два отрога этой свастики были выложены разных размеров синими самоцветами, два других – жёлтыми. На каждой из двенадцати стен двенадцатигранного храма красовался символ одного из двенадцати Богов. А перед стенами стояли статуи Богов, каждая вырезана из своего сорта дерева или камня. С потолка храма, взирали Ра и Соль, а чуть выше, Отец Богов и Мать Богов. По центру храма красовались три витых столба коновязи, уходящих с самого низа на самый верх, проходя сквозь купол храма и возвышаясь над ним тремя шпилями.

Перед воротами храма Или увидел одиноко стоящего могучего витязя. Витязь обернул на Или взгляд ярко-синих с зеленцой, огромных, чуть миндалевидных глаз. Золотые волосы густыми кудрями спадали до середины спины. Из-за плече витязя виднелась рукоять изогнутого тюркского меча. Рядом с ней красовался тул[20] со стрелами. Несмотря на то, что бой вроде не предвиделся, тело витязя облегал струящийся доспех из тысячи крошечных, горящих на Солнце колечек. А сердце его закрывала широкая пластина с отчеканенной на ней головой волка. Лишь шнуровка на вороте доспеха была ослаблена и из-за неё виднелась рубаха с вышивкой, очень похожей на русскую, и обозначавшей, как Или смог разобрать, полное название рода и символ выбранного пути. «Значит издалека», - пронеслось в голове у Или, - «Раз обозначение рода – полное».

Витязь тем временем заговорил, и речь его отличалась от привычной Или тем, что к каждому слову прибавлял он два дополнительных суффикса.[21]

 - Здравия тебе, славный витязь, - голос витязя, зычный, густой и бархатистый, понравился Или – такой обычно бывает у людей сильных, уверенных и... честных, - Ты какого будешь рода – племени?

 - Да разве я – витязь? – оглядывая себя улыбнулся Или. Витязь улыбнулся в ответ:

 - Если ты не прошёл посвящения, значит Боги – сами посвятили тебя. Мой взгляд видит витязя.

 - Величают меня Или. Я – рус из города Мурома, - Или произнёс полное имя своего рода.

 - Меня величают Субудай. Я – татарин из Великих Сибирских Каганатов, - витязь произнёс полное имя своего рода.

 - А скажи мне, славный витязь, Субудай, давно ли ты стоишь здесь, перед храмом? – спросил Или.

 - Я стою здесь три дня и три ночи, славный витязь Или, стою и жду, что придёт кто-то, кто сможет разъяснить мне, что случилось в этом древнем городе, почему вдруг вымер великий Аркаим?

 - И рад бы помочь, да сам дивлюсь увиденному. Люди как будто встали и все разом ушли из города. Нет ни следов битвы, ни мора великого. Нет даже следов спешки, с которой бы люди бежали, спасаясь от бедствия. Жители покидали свой город спокойно, не торопясь, и как будто, все разом. И даже вещи их остались нетронутыми, там, где их оставили.

 - Вот это меня и поражает, - сказал Субудай, задумчиво глядя на храм, - Думал, может ты сумеешь что-нибудь прояснить. А скажи мне, славный витязь Или, что нового происходит на славном западе, в великой земле Руссколанской? Я – один из князей. Правитель наш, мудрый сар Тимучин, батыр Чингис Хан, сумел объединить Великие Сибирские Каганаты. Люди зовут его: «Надежда Народов». Всюду, куда приходит наш сар Тимучин, возвращается Правда, Закон и Справедливость. Купцы могут ездить без страха. Рабство навсегда уходит из жизни людей. Люди вздыхают свободно – ни в одной стране нет таких низких налогов, как у нас. Лишь десятую часть забирает наш сар Тимучин, батыр Чингис Хан на нужды государства, при том, что и мир и закон в государстве хранится куда как крепче, чем во многих странах с гораздо большим налогом. А поведай мне, славный витязь русский, стоит ли ещё в Руссколани славный род Белояров? Сар Тимучин, батыр Чингис Хан, ведать желает, отчего мужи Белояровы в Сибирь больше не ходят и караваны купеческие в пути не берегут? Ибо ищет сар наш того, кто встать готов рядом с ним, Мир и Правду по всей Земле-Матушке беречь. С султаном одним хотел Чингис Хан мир заключить. Да султан тот и послов и людей торговых порубить велел. Вроде и купцов и послов его же, султановой веры специально подбирали. Как может человек послов убить, Закон и Правду нарушить, да живым остаться? Вот и пришлось кагану нашему славному султана того перемочь, да царство его к Орде присоединить. Смутные времена грядут. Ширится власть Чернобогова. Вон уже, даже правители великие, на коих надежды целого народа возложены, против Закона и Правды идут. Один стоит наш славный сар Тимучин, батыр Чингис Хан посреди великой степи, да лесов бескрайних, да гор высоких. Один на своих плечах Правду и Мир сберегает. И нету того, кто разделил бы с ним эту ношу. И только мы, его верные воины, стоим рядом с ним. Вот и повелел он мне: «Скачи, Субудай, на запад, найди Буса Белояра, если таковой ещё жив, да скажи ему, что сар Тимучин, батыр Чингис Хан, его в гости жалует. Если сар Бус уже ушёл в след за славными предками его, тогда зови в гости к нам сына Буса или преемника Буса. Нужно мне обсудить с ним дела важные и решить, что нам делать и как поступить, чтобы Мир и Правда вернулись на Землю-Матушку, а помыслы Чернобоговы отступили».

Субудай задумался. Перед его глазами пронеслось окончание разговора, которое было слишком личным, чтобы доверять его кому-то.

 - А что если и с русами будет то же самое? Убитые послы? Потом война?

 - Я верю в русов, - отвечал Чингис Хан, - Потому не послы поедут – ты сам поедешь!

Субудай умолк, а во взгляде его читалось: «Ну, а если, всё-таки?..» Он как-то даже и не заметил, что если это «всё-таки» произойдёт, он, Субудай, погибнет.

Чингис Хан улыбнулся:

 - Пока мы живём – мы действуем, - каган вздохнул: «Если и русы поступят также – что тогда? Неужели, чтобы уберечь и сохранить Мир, мне придётся завоевать его весь?!»

Субудай умолк, а Или начал свой рассказ. Он рассказал Субудаю про великую войну с готами. Рассказал, как погиб Бус Белояр и все его семьдесят князей. Как после их гибели, князь Словен собрал войско для новой войны. Как Рим, разросшийся с казачьей заставы словенов в целую империю, открыл готам второй фронт. Как была победа над готами и встреча союзных войск, бывших когда-то единым народом. Как словены и русы братались с римлянами, искали своих дальних родственников и общих родоначальников. Как князь Словен, имевший высшее волховское посвящение, благословил римских командующих: легата Августа Валерия и легата Тулия Краска.

Но...

Но пока шла война, в Риме произошёл христианский переворот. Деятели церкви убили императора. Август Валерий и Тулий Краск, вернувшись на Родину, попали в засаду от своих же соотечественников. Августа Валерия незаконно казнили, а Тулий Краск ещё пытался отстоять Рим, но был разбит и попал в плен. В стране устанавливалась диктатура церкви. Чернобожники огнём и мечом насаждали в Риме чуждую веру. В многочисленных провинциях вспыхнули антихристианские восстания и церковь жестоко подавляла их, топя в крови целые народы.

Но...

Но князь Словен, когда начинал войну, уже был очень стар. Потому, доведя войну до победы, благословив Августа Валерия и Тулия Краска, князь Словен просто уснул. А проснулся уже в Мире Прави. Сыновья князя Словена погибли. Они были среди тех самых семидесяти князей, погибших вместе с Бусом Белояром. Погиб там и младший сын князя, илувар[22] Ярослав. Ещё в первую войну с готами, когда был разбит Германорех, Ярослав взял себе младшую жену. Закон и Правда не запрещали любить больше одной и жениться на всех, кого любишь, если при этом никак не обидишь тех жён, которые у тебя уже есть. Однако, илувар Ярослав взял себе жену из народа Ягов-язычников[23], Ягве-поклонников. Князь Словен пытался отговорить сына. Он сказал: «Не бери себе в жёны яжинку, сынок. Отдай ей свой терем и всё, что ты успел создать за свою жизнь, и всю добычу, что ты привёз из походов. Отдай ей всё и отправь как можно дальше от себя. Но и тогда ты ещё очень дёшево отделаешься. Народ этот известен своим коварством.[24] Они вырезали подчистую своих же единокровных соплеменников, сомарийцев, только за то, что те отказались от Ягве[25] и вернулись к Богам. Полководец сомарийцев, князь Самсон[26], пытался остановить братоубийственную войну. Он заключил мир с правителем ягов. И яги подписали мир. Желая закрепить мир, Самсон взял в жёны девушку из ягов. Он любил её. И у него до последнего момента не было ни малейшего повода усомниться в её любви. А когда этот момент настал, она выведала, как можно расправиться с Самсоном и передала его в руки правителя ягов. Правитель ягов уничтожил Самсона, и в ту же ночь, несмотря на мирный договор, который сами же подписали, без всякого объявления войны, яги вторглись на родину Самсона и убивали всех, включая грудных младенцев. И даже скот вырезали, желая стереть саму память об этом народе. Таков Ягве и таковы все, кто служит ему.[27] Вполне возможно, что та девушка действительно любила Самсона и не собиралась его предавать. Но воля Ягве была сильнее её воли. Таковы все, кто сознательно служит Ягве, либо попадает к нему в рабство, не зависимо от рода и племени. Как любой родитель старается, чтобы дети были достойны его, а лучше, чтобы превзошли его, также и любой Бог учит людей, чтобы они были достойны его, а лучше, чтобы превзошли его хоть в чём-то. Человек рождён Богами, но человеку же предстоит стать и Отцом Богов или Матерью Богов. Как сможет он сделать это, если не будет достоин рода своего. И только Ягве, Чернобог[28], делает людей послушными своей воле и готовыми исполнить любые его приказы. Любое коварство и любая жестокость для них также естественна, как и для него. Род избранной тобой девушки служит Ягве столько поколений, сколько они сами себя помнят. Так возможно ли, что не вонзит она отравленный нож тебе в спину в тот самый момент, когда ты меньше всего этого ожидаешь? Разве ты – раб Ягве? А, раз ты не раб Ягве, с точки зрения любого служителя Ягве – разве ты и твой род и твоя страна имеют право на жизнь? И любовь этому не помеха – князь Самсон тому свидетель», - Князь Словен взял сына за руку, - «Видение было мне, сын. Видел я Руссколань в огне. Видел я, как неба не было видно от чёрного дыма. Видел я, как реки русские стали красными, и кровь текла в них, вместо воды. И головы мёртвых русов, словенов и скифов плыли по рекам тем. Не бери в жёны яжинку, сынок. Всё, что мы делали, всё, чем мы жили, вся Земля наша и жизнь детей наших может стать жертвой той яжинке. Многие прекрасные женщины будут счастливы разделить с тобой свою жизнь и свою душу. Не хочешь словенку – выбери жену из русов. Не хочешь из русов – выбери из скифов. И среди огненноволосых бестий – северянок, и среди широкобёдрых красавиц индианок и среди игривых, как кошки и пластичных, как змеи египтянок, найдёшь ты ту, кто пожелает открыть тебе своё сердце. На кого-то из них и твоё сердце откликнется. Лучше возьми девушку из готов, хоть мы и воюем с ними, но только не бери в жёны яжинку, сынок». Но не послушал илувар Ярослав отца своего. Тогда и получил Ярослав прозвище Ярослав Глухой.[29] А яжинка та родила Ярославу сына. И назван он был Владимиром. Три войны с готами, три, одна за другой с небольшим промежутком, унесли с собой княжеские роды Руссколани. Семьдесят князей погибли во граде Бусовом, другие пали на полях сражений. И вышло так, сто после всех войн, лишь три сына Ярослава Глухого осталось править Руссколанью. Тогда и начались дела, доселе невиданные. Поднял Владимир меч на единокровных братьев своих. Убил одного, затем и другого. И стал единым правителем Руси. Тогда случилось немыслимое и доселе невиданное – чтобы рус меч поднял на руса и брат на брата. С тех пор чернобожники[30] разгуливают по земле русской, как у себя дома. И людей русских пытаются в веру свою обратить. Только люди родных Богов помнят и в веру чужеземную обращаться не хотят. Тогда убивают чернобожники людей русских целыми селениями, ни детей малых, ни женщин, ни стариков не щадя. И кровь льётся рекой. Ведает о том Владимир князь, или не ведает, да только нет с его стороны от чернобожников защиты. На княжьем дворе русским духом и не пахнет вовсе. Сам князь ко всему чужеземному склонен. Терем свой на заморский манер отстроил и вместо резьбы фигурной, заморскими же картинками украсил. Да только нет в них живого тепла. Холодные они. И лёд рядом с ними тёплым и мягким покажется. Разное в народе говорят. Поговаривают и такое, что сам Владимир чернобожникам дорогу на Русь открыл. Не хочется в это верить. Чтобы князь Руссколанский всю страну, сам, своими руками, в руки ворогов отдал?! Да, только не о том ли князь Словен, счастливого ему нового рождения, и предрекал?

Вот и настала мне пора в путь-дорожку отправиться. А Змей-Велес поучал: «Как почуешь, Или, что настала тебе пора меч в руки взять, отправляйся в путь. Отыщи Святогора-богатыря, хранителя Земли русской. В тебе, Или, вижу я того человека, кто сумеет удержать в руках своих меч Святогора». «Да, где же мне искать Святогора-богатыря?» - спросил я тогда Змея. «Иди на восток, Или», - отвечал Змей, - «Как перейдёшь Уральские горы, увидишь ты древний город, Аркаим. Сами стены древнего города, подскажут тебе ответ».

Так что, нет у меня ответа на твой вопрос, славный витязь, Субудай. Не ведомо мне, от чего вдруг в одночасье опустел древний город. И сам я пришёл сюда ответа искать.

 - Я услышал достаточно, славный витязь, Или, - отвечал Субудай, - Если уж мы, в Сибири, ощутили великое Зло, надвигающееся с запада, то здешние жрецы почуяли его и подавно. И поспешили уберечь народ свой. Один человек, живущий в своей избушке, может успеть уйти, когда вороги уже видны из окна его дома. Но много дней нужно, чтобы успел уйти целый город. Могли ли они ждать, когда чернобожники окажутся под стенами города? Могли ли допустить, чтобы древние знания попали в их руки, а семьи, берегущие эти знания, сгинули без следа? Так что теперь вряд ли найдётся кто-то, кто сможет отыскать их, до тех пор, пока они сами не захотят, чтобы их нашли.

А мне пора отправляться в обратный путь. Знай же, рус, было время, когда и вы и мы были единым народом. Мы помним эти времена. И до сих пор, тебе понятны почти все слова, которые говорю я, а мне понятны почти все слова, которые говоришь ты. Всё, что ты сказал сегодня, я передам нашему славному кагану. Я постараюсь ничего не упустить. Надежда Народов услышит твои слова.

Я не всегда ведаю, о чём мыслит сар Тимучин, да только не удивляйся, если к вам на помощь придёт вся великая армия Чингис Хана.

Медленно кружась, оседала пыль за спиной удаляющегося витязя. Или вглядывался в стены с нанесёнными на них чертами и резами даже не русского, а того древнего языка, который был общим и для него, и для уже едва виднеющегося вдали Субудая. Великий Гиперборейский обряд соединил не только три разных крови, но и слил воедино три языка: фаэнский, марсианский и земной. Или вдумывался в руны древнего тюрко-арийского праязыка. И современные языки русов, словенов, скифов, хазар, булгар, половцев, печенегов, татар и даже готов, не слишком отличались от него. Он всматривался, вглядывался в руны. Некоторые слова понимал с трудом. Некоторые явно имели большее значение, чем то, к которому он привык. Приятное тепло разливалось по телу. Живая история. Живые «страницы» праязыка, такого родного и всё ещё понятного.

Надпись на стене дома:

«Люди из этого рода принимали участие