Приемы выражения и изображения категории лица посредством грамматических признаков женского рода

Из системы родовых соотношений имен существительных несколько выделяется довольно многочисленная, разнообразная и очень экспрессивная группа слов общего (вернее: и того и другого, и мужского и женского) рода, оканчивающихся в именительном падеже на -а (-я) и означающих лица не только женского, но и мужского пола.

Некоторые, правда очень немногие из существительных, имеющих грамматические признаки женского рода, прямо указывают на лиц мужского пола (например: вельможа, воевода, владыка, старейшина, вития, староста и некоторые другие). Но разряд таких слов на -а, принадлежащих только к мужскому роду, архаичен и непродуктивен. Подавляющее большинство подобных слов — общего рода. Современная научная грамматика вслед за А. X. Востоковым и А. А. Шахматовым видит в словах мужского рода на -а один из существеннейших грамматических признаков категории лица, выделившейся из общего значения предметности (быть может, под влиянием местоимений). Категория лица противопоставляется категории не-лица.

Вопрос о словах мужского рода на -а не исчерпывается простым указанием на принадлежность их к категории лица. Из русских лингвистов последнего времени это понял проф. А. М. Пешковский. "Существительные типа воевода, судья, — писал он, — мы считаем особой синкретической родовой категорией... считаем, что сочетание женских окончаний с обозначением лиц мужского пола в основе и с мужским согласованием прилагательного есть особый факт речевого сознания, различающего эти противоречивые элементы и известным образом синтезирующего их, а в некоторых случаях даже намеренно, в порядке новообразования, сочетающего их. Другими словами, мы видим здесь нечто вроде „маскулинизированного женского рода" или, вернее, „феминизированного мужского" (от masculinus — "мужской" и femininus — "женский") с особым сочетанием значений..." (35).

Но проф. А. М. Пешковский не успел изложить свою точку зрения. Он даже упустил из виду, что эта "синкретическая родовая категория" давно привлекала внимание грамматистов (36). Были попытки с разных сторон подойти к ней и осветить ее значение в русском литературном языке, а также ее генезис. Уже Востоков указал, что слова общего рода на -а "означают качества людей" (37).

Павский в своих "Филологических наблюдениях" (38) не только связал слова общего рода на -а с категорией лица, но и отметил их яркую экспрессивную окраску: "Почти все они изображают лица мужского и женского рода с низкими качествами и если возвышают и увеличивают их, то увеличивают до безобразия" (39). Павскому бросилось в глаза и то, что "один вид с унизительными приняли имена властителей и лиц почтенных, как-то: воевода, владыка, староста, старейшина, вельможа, судья, вития, предтеча... и др." (40).

Вслед за Павским пошел К. С. Аксаков в своем "Опыте русской грамматики". Он старался осветить вопрос о семантических основах категории общего (мужско-женского) рода с другой стороны: "Взятые сами по себе, имена эти — рода женского; в них выразилось понимание дела в женской форме слова. После, понимание это (так как в таких именах выражается: или более или менее отвлеченное понимание, а не название предмета, или же предмет, взятый в метафорическом смысле) [разрядка наша. — В. В.] перенесено было в действительности на лица мужского пола, — в иных словах употребляясь и в женском смысле вместе, для лиц женского пола, — а в иных — уже только в мужском (судья)" (41)¹⁹ .

Таким образом, К. С. Аксаков обратил внимание на два обстоятельства:

1) преобладающее большинство слов общего рода на -а представляет собою результат метафорического или вообще переносного применения отвлеченных или конкретных слов женского рода к лицам. Первоначально это слова женского рода;

2) они являются собственно не названиями лиц, а их характеристиками, их прозвищами (за немногими исключениями).

Ф. И. Буслаев (43) и особенно А. А. Потебня (44) глубже вникли в причины перехода конкретных, абстрактных и собирательных понятий (вроде слуга, служба, простота, старина, мужчина и т. п.) в категорию лица. Они приоткрыли завесу над историей развития слов общего рода на -а. Ими же были выявлены приемы и принципы метонимического и метафорического применения слов женского рода к лицам мужского пола, например: голова, сирота, юла и т. п. Ср.: "Он — баба. Жалкая, впрочем, баба; его совсем не стоило бы любить женщине" (Достоевский, "Бесы"); "А ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения" (Чехов, "Чайка").

В специальном труде Э. А. Вольтера "Разыскания по вопросу о грамматическом роде" было собрано из русского литературного языка и областных диалектов большое количество слов общего рода на -а и сопоставлено с соответствующими явлениями других языков; здесь же рассмотрены предшествующие западноевропейские работы по этому вопросу. Выводы Вольтера таковы: "Имена мужского рода с женской формой возникли вследствие перенесения женских кличек, атрибутов, прозвищ, качеств и абстракций на мужчин... Мужской род в целом ряде слов мог бы произойти от перемены внутренней формы и перехода значения отвлеченности в конкретность" (45). "Наши слова больше всего употребляются в оборотах ласкательных или ругательных. Они изображают людей с низкими качествами" (46). Сюда же примыкает замечание Потебни об этих словах: "Первоначально они выражают субъективное, одностороннее воззрение на животное, воззрение, по которому другой род, кроме грамматического, игнорируется" (47). Однако Потебня очень убедительно продемонстрировал односторонность и ошибочность попытки Вольтера объяснить почти все слова общего рода на -а как результат перехода отвлеченных значений в конкретные.

Исследованиями акад. А. И. Соболевского было показано²⁰ , что категория общего рода вобрала в себя ряд глагольных, например причастных, и отглагольных образований: разиня, пустомеля, рева, зева, зуда, старинное пройда (пройдоха), непоседа и т. д. (48). Некоторые собственные имена и фамилии (иуда, фефела и т. п.), некоторые заимствованные слова (коллега, каналья и т. п.), а также формы субъективной оценки дополняют разряд слов общего рода на -а (ср. также слитные слова типа держиморда).

Совмещение мужского и женского рода в общей части обозначений лиц на -а оправдывается их резкой экспрессивностью. В категории общего рода преобладают эмоционально окрашенные слова, проникшие в литературный язык из живой устной речи и иногда носящие резкий отпечаток фамильярного и даже вульгарного стиля. Количество славянизмов среди личных слов на -а незначительно. Большая часть архаизмов и славянизмов — мужского рода (воевода, вельможа, судья, вития, старейшина, владыка, предтеча, юноша). К категории общего рода принадлежит несколько живых типов словообразования.

Выделяются следующие разряды слов внутри категории общего рода.

1. Малопродуктивен тип отглагольных образований с живым суффиксом разговорной речи -ак(а), -як(а). Слова этого типа имеют яркую окраску фамильярной иронии или пренебрежения (ср. у Маяковского индивидуальное образование: читака). Они характеризуют лицо по действию и производятся от глагольных основ с конкретно-бытовым значением. Например: гуляка, писака, зевака, кусака, рубака, резака, ломака, кривляка, служака и т. п. (забияка заимствовано из польского языка). Миклошич был склонен связывать с суффиксом -ак(а) лишь значение энергичного проявления, усиления действия, по которому обозначается лицо (49). Но уже Э. А. Вольтер отметил уничижительное значение этого суффикса (50).

2. Более продуктивен тип отглагольных образований с живыми суффиксами разговорной речи -(а)л(а), -(и)л(а). Слова этого типа очень экспрессивны и обозначают лицо по его постоянной деятельности: вышибала, подлетала, объедала, подлипала, запевала, меняла, зубрила, кутила, громила, воротила, заправила, форсила и т. п. В них развивается увеличительный оттенок. Ср. у А. Чехова: здоровила ("Хамелеон"). Это один из самых производительных в диалектах и жаргонах устной речи разрядов слов общего рода.

3. Неодинаковы по степени продуктивности образования с уничижительным суффиксом разговорной речи -шк(а). Суффикс -шк(а) с этимологической точки зрения составной. Он включает в себя уменьшительно-ласкательный суффикс -к-, но облекает его оттенками фамильярного пренебрежения. Например: "Вошел старичок низенький и толстенький, из породы людей, называемых коротышками или карандашами" (Тургенев, "Затишье"). В суффиксе -шк(а), кроме суффикса -к-, этимологически различаются разные экспрессивные суффиксы, содержащие звук ш и восходящие к суффиксам -их-, -ух-, -ах-. Среди слов общего рода, оканчивающихся на -шк(а), кроме -ишк(а), выделяются еще два непродуктивных типа:

1) слова с суффиксом -ушк(а): болтушка, вертушка и т. п.; этот суффикс соотносится с суффиксами лица -ун, -унья (ср. также слова на -уха) и присоединяется к глагольным основам; 2) слова с суффиксом -ашк(а): замарашка, побирашка, старикашка и т. д. (суффикс -ашк(а) частью соотносителен с суффиксом -ах(а), частью с -ан). Ср. у Л. Толстого в "Крейцеровой сонате": "Про себя я думал, что я милашка, что я вполне нравственный человек".

4. Все теснее сливаются с категорией личных слов на -а презрительно-уничижительные формы с суффиксами -ишк(а) и -онк(а): мальчишка, актеришка, фанфаронишка, хвастунишка, старичишка, мужичонка (51).

Ср.: "И вот только что показался этот скверный князишка, этот дрянной идиотишка, и все опять взбаламутилось" (Достоевский, "Идиот").

Образования с этими суффиксами свойственны преимущественно разговорной речи. В формах мужского рода продуктивен суффикс -ишк(а), в формах женского рода -онк(а).

Любопытно, что целый ряд суффиксов, связанных с категорией общего рода, принадлежит к уничижительно-ласкательным. Проф. И. Мандельштам, изучая уменьшительные суффиксы в русском языке, заметил: "С категорией имен уменьшительных, выражающих уничижение лиц, стоит в связи категория названий, характеризующих человека с отрицательной стороны" (52). Присоединением уменьшительного суффикса придается оттенок презрения: пьянчужка и т. п.

5. В кругу категории лица непродуктивен тип слов с увеличительным суффиксом -ин(а): купчина, дурачина, детина, молодчина, мужичина и т. д. (ср. в обозначениях неодушевленных предметов: домина, голосина, носина и т. п.).

6. Малопродуктивен тип разговорно-фамильярных слов общего рода с экспрессивным суффиксом -яг(а): бедняга (ласк. бедняжка), прост. миляга, добряга, плутяга, портняга, здоровяга, прост. симпатяга, скупяга, бродяга, работяга, хитряга; ср. скряга. Высказывалось мнение, что "суффикс -яг(а) вносит унизительный оттенок значения" (53)²¹ . Но слова вроде бедняга, добряга указывают на возможность и ласкательной, одобрительной окраски суффикса, ср. молодчага (ср. также: сердяга у Чехова в рассказе "Шведская спичка").

7. Непродуктивен, но очень выразителен тип просторечных слов с презрительно-увеличительным или усилительным суффиксом -уг(а), -юг (а): парнюга, подлюга, хапуга, ворюга, жад(н)юга, хитрюга, пьянчуга; провинц. делюга; ср. зверюга (совсем отдельно от этой группы стоят единичные образования женского рода с мертвым суффиксом -уг(а), -юг(а): вьюга, дерюга, белуга и др.).

8. Непродуктивен тип разговорных слов с суффиксом -к(а) и с глагольными и отглагольными основами: выскочка, лакомка, самоучка, сластоежка, тараторка, попрошайка, зазнайка, немогузнайка и др. Ср. также: невидимка. Ср. областн. битка (бойкий человек); слово битка в этом значении в 40-е годы XIX в. временно соприкоснулось с литературным языком (ср., например, употребление его в "Петербургских вершинах" Я. Буткова). Но ср. также образования на -ка с именной основой: белоручка, кривошейка, неженка и т. п.

По-видимому, на суффикс -к(а) оказывает влияние уменьшительно-ласкательный суффикс -к(а) (ср. служка). Ср. слова с пренебрежительно-ласкательным суффиксом -енк(а).

9. Единичны разговорно-фамильярные слова с непродуктивным презрительно-усилительным суффиксом -ук(а), -юк(а): злюка, гадюка, подлюка (ср. холодюка в письме О. Л. Книппер к А. П. Чехову).

10. Непродуктивен тип отглагольных слов с пренебрежительным суффиксом -х(а), например: замараха, растеряха; ср. неряха. Эти слова носят отпечаток просторечия. Ср. у Л. Сейфуллиной: "Ткнутся куда неумехами, осрамятся и скапустятся" ("Преступление").

11. Узок и тесен ряд слов с непродуктивным презрительным суффиксом -ох(а), присоединенным к глагольным основам: запивоха, обироха, областн. побироха, пройдоха, областн. завироха (ср. в применении только к женщинам: дуреха, тетеха и т. п.). Все эти слова, кроме разговорного бранного пройдоха, относятся к вульгарному просторечию.

12. Единичны просторечно-презрительные слова с мертвым суффиксом -ыг(а): забулдыга, прощелыга, торопыга, сквалыга; ср. областн. шарамыга, фуфлыга; ср. также: Топтыгин от областного топтыга. Ср. у Тургенева: "Мои предки были все страшные мотыги" ("Три портрета").

13. Малочисленная группа слов общего рода в разговорной речи с мертвым суффиксом -с(а), обозначающим человека, склонного к неприятному крику, плачу: крикса, плакса, хныкса, ср. областн. кукса. Ср. грымза.

14. Непродуктивен тип слов с суффиксом -иц(а), -йц(а), обозначающих лица по какому-нибудь действию (при глагольной основе): убийца, самоубийца, пропойца, устар. винопийца или по какому-нибудь свойству, по склонности к чему-нибудь (при основе прилагательного) — с суффиксами -иц(а), -ниц(а): пьяница, тупица, умница, устар. негодница (см. о Митрофанушке в "Недоросле" Фонвизина). Слово возница несомненно заимствовано из польского языка (польск. woznica). По-видимому, суффикс -иц(а), первоначально не окрашенный эмоционально, приобретает при переносе на лица мужского пола (а затем, следовательно, и вообще в словах общего рода) яркий экспрессивный колорит (ср. в русском литературном языке XVIII в. ветреница — в применении к мужчине) отчасти под влиянием значений основ, отчасти под воздействием общей эмоциональной атмосферы, окружающей категорию общего рода (54). В группе слов с суффиксом -иц(а) сталкиваются церковно-книжные отглагольные образования (убийца, сыноубийца, матереубийца и т. п.) с разговорными словами, произведенными от основ имен прилагательных (тупица, умница и т. п.; ср., впрочем, пропойца).

15. Непродуктивны презрительные клички, возникшие вследствие персонификации слов с живым отвлеченным и собирательным суффиксом -щин(а): деревенщина, военщина и др. Ср. мужчина.

16. Единичны просторечные слова с отвлеченным суффиксом -ин(а), подвергшиеся переосмыслению и получившие значение лица, например старина: "Эх, ты, старина, старина, до седых волос дожил, а ума не нажил" (Н. Некрасов, "Жизнь и похождения Тихона Тростникова").

17. Единичны слова с мертвым фамильярно-ироническим суффиксом -ен(а): гулена, сластена.

18. Известны отдельные разговорные слова с мертвым ласкательно-шутливым суффиксом -он(я): тихоня, ср. областн. брюхоня. В категорию общего рода входят и отдельные слова с ласкательно-фамильярными суффиксами -ул(я), -уш(а) (милуша, капризуля и т. п.).

19. Немногочисленны (этимологически еще осмысливаемые) метонимические обозначения лиц по отвлеченным качествам и действиям с суффиксами -н(я), -от(а): родня (ср. он мне родня); суета (в значении: суетливый человек) (ср. сирота)²² . Ср. у Лескова в рассказе "Бесстыдник": "А Евграф Иванович — милота бесценная — еще больше сконфузился и шепчет".

20. Единично просторечное святоша (ср. ц.-кн. по происхождению слово мужского рода юноша). Ср. также устар. чинуша с суффиксом -уш(а).

21. Изолированно стоит: левша (ср. областн. правша).

22. Отдельные просторечные слова на -д(а): балда, дылда.

23. Одиноко бранное: стерв-оз-а (из жаргона бурсаков или медиков; ср. нервозный субъект).

24. Очень разнообразна, но в литературном языке непродуктивна группа слов с глагольной основой и суффиксом-окончанием -а, -я: брюзга, горемыка, выжига, егоза, задира, заика, зуда, мехоноша, книгоноша (отглагольный суффикс -ноша), невежа, невежда, недотрога, недотепа, недотыка, непоседа, нуда, зануда, обжора, оглода, подлиза, пролаза, проныра, пустомеля, повеса, разиня, раскоряка, расстрига, растрепа, растяпа, рева, соня, сутяга, таранта и другие подобные. Ср.: калека, рохля и т. п.

25. Сюда же присоединяются отдельные бранные слова, презрительные клички, иронически-пренебрежительные характеристики: дока, шельма, ханжа, фефела, простофиля, бука и др. Ср. собирательные и лично-характеристические: шантрапа, шушера, шпана, шатия и некоторые другие.

К границам этой категории общего рода приближаются бранные обозначения мужчин, пренебрежительные или иронические клички, экспрессивные характеристики, вообще красочная вереница слов женского рода, метафорически или метонимически применяемых к человеку независимо от пола. Например: шляпа, стерва, башка (арго), голова (умная голова), ср. устар. городской голова; коломенская верста, душка (буржуазно-институтск.), змея ("не человек — змея"), крошка, глухая тетеря, лиса, свинья, пила и т. п. Ср.: бестия, каналья.

В этом кругу обращает на себя внимание процесс индивидуализации бранных слов женского рода, имеющих собирательное значение, но свободно применяемых к единичным лицам обоего пола, например: шантрапа, шпана, гольтепа и т. п.²³

Однако необходимо решительно отделять слова общего рода, в которых значение лица мужского пола выражается в формах мужского согласования (несчастный горемыка), от таких слов женского рода, применение которых к лицам мужского пола не вызывает изменений в их роде (тупая пила — в применении к человеку). На опасность смешения этих категорий указывал акад. А. И. Соболевский. Он предостерегал от попыток связать с категорией общего рода такие выражения: "Ах ты баба, мокрая курица!" "Всякое слово на -а женского рода, — писал Соболевский в рецензии на книгу Э. А. Вольтера о грамматическом роде, — может быть прозвищем, фамилией: этот Земляника, этот Яичница, но нет никакого основания слова земляника, яичница ставить на одну доску со словами воевода, гуляка" (55).

Вся эта разнообразная гамма экспрессивно-смысловых оттенков развилась на основе слов женского склонения на -а.

В современном литературном языке категория общего рода в общем малопродуктивна. Слова женского рода на мягкий согласный с нулевым окончанием именительного падежа (вроде мразь, дрянь, рвань, голь, нечисть и т. п.) не переходят в категорию общего рода (ср. вульг.-бранн. сволочь; ср. употребление возникших в 20 — 30-х годах XIX в. слов бездарность, посредственность, знаменитость, невинность и некоторые другие; ср. ничтожество). В категории общего рода господствуют слова на -а с яркой экспрессивной окраской. Большая часть их принадлежит разговорному языку или фамильярному просторечию. В этом окружении отслоения старой церковно-книжной, высокой лексики подвергаются презрительно-иронической переоценке (ср. слова мужского рода на -а: зазнавшийся вельможа; ср. возможность лишь иронического применения к современным явлениям таких слов, как воевода, винопийца, вития и т. п.). Или же славянизмы сохраняются как официальные термины (например: судья, убийца, матереубийца и т. п.). Яркая экспрессивная окраска, свойственная почти всем словам общего рода, подчеркивается несоответствием их строения и значения. Вся эта сложная гамма смысловых оттенков воздвигается на основе класса слов женского рода. Применение слов женского рода к мужчинам и порождает своеобразную экспрессивную окраску этих слов. В этом явлении пережиточно отражается социальное положение женщины, отношение к женскому полу²⁴ . Перенос слов с формальным признаком женского рода (с морфемой -а) на лица мужского пола стал красочным средством языковой изобразительности. Но это, конечно, не значит, что все слова общего рода на -а проходят непременно через класс женского рода. Таким образом, категория рода имеет в русской языковой системе не только прямые, но и переносные, экспрессивные значения (ср. закрепление некоторых слов на -а только за мужским родом, например молодчага, повеса и другие подобные; ср. мужчина). Все эти языковые факты доказывают больший грамматический вес женского рода сравнительно и соотносительно с мужским (ср. праздношатайка у Гоголя в "Мертвых душах", образованное из праздношатай; ср. попрошайка). В этих фактах заключается также наглядное доказательство живого содержания категории рода. Категория рода имен существительных (как и категория числа и падежа) по своему значению резко отличается от категории рода имен прилагательных и даже прошедшего времени глагола (форма на -л), несмотря "на известную долю самостоятельности в роде глагола"²⁵ . Она является не только грамматической, но и лексической опорой значения предметности.