ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 16 страница

— Что? — не понял тот.

— Да, ее так зовут, Рыба, — вмешался в разговор Евгений, спасая положение, — она вообще-то хорошая девчонка. Песни хорошо поет.

— А, песни, это хорошо, — немного ошарашено произнес он и замолчал.

— А вы проходите, гости дорогие, — суетился Евгений, — мы только вот пока еще не встали, но это не беда!

Тут из комнаты высунулась заспанная физиономия Ольги и пробуравила:

— А что тут происходит? Кто это у нас?

— Оленька, это Света и Саша…, - вставил было Евгений, но тут же осекся и насупился.

— А! Саша! — кокетливо произнесла Ольга. — Подождите, я пока еще не готова! Одну минуту.

Ольга закрыла дверь в свою комнату. За ней послышалась какая-то возня, шорохи и через пять минут хозяйка вновь появилась перед гостями при «полном боевом параде». На ней было надето светлое ситцевое платье, сшитое в стиле «прощай молодость», но с глубоким вырезом, через который виднелась тощая, похожая на стиральную доску грудь. На голове у нее была прическа в духе «взрыв на макаронной фабрике». На ушах болтались бежевые пластмассовые белые клипсы, на шее — бабушкины бусы из хрусталя. В довершение всего ансамбля на ногах у нее были высокие «копыта» на квадратных каблуках, физиономия раскрашена голубыми тенями и красной помадой, а приторным запахом духов «Красная Москва» от нее разило за километр.

— А вот и я! — радостно воскликнула Ольга, призывно глядя на белобрысого гостя. Евгений ревниво передернул плечами:

— А ты куда это так вырядилась?

— Как куда? У нас, как-никак, все-таки гости в доме! — парировала она.

— Что-то ты никогда так раньше при гостях не наряжалась, — упрекнул он ее.

— Ну и что, а вот теперь взяла и нарядилась!

— Воспитал я тебя на свою голову! — взбесился он. — Ты была такой скромной, забитой, такой тихой. Я нарадоваться не мог, что у меня такая хорошая жена. А теперь из тебя вон что получилось.

— А что тут такого особенного? Я же хочу красиво выглядеть при гостях!

— Интересно, как бы ты выглядела у себя там в тайге, из которой я тебя вывез?

— А зачем об этом думать?

— А затем, что я тебя из твоей глуши вытащил, из комсомолочки забитой тебя человеком сделал, а ты налево и направо гуляешь!

— А я не налево и направо, а всего один раз с Сашей, — выпалила Ольга и тут же заткнулась и сконфузилась.

— Ага! Вот ты и проговорилась, тварь! — взбесился Евгений. — Попалась, птичка!

Зеленый от ярости, вне себя от гнева, он стал искать, что потяжелее в комнате.

— Это не я! Я не виновата! Он сам первый начал! Он ко мне пристал! — оправдывалась блудница, инстинктивно ища то, за что бы спрятаться.

— Не ври! Курица не захочет — петух не вскочит! — орал Евгений, хватая в руку скалку.

Тут в ситуацию вмешался Александр:

— Послушай, Женя, ну с кем не бывает. Ведь главное — это же не это…

— Это не главное? А ты вообще сиди и помалкивай! Получил свое и радуйся!

— Послушай, Женя, но ведь это же не мужской разговор. Это ведь все формальности…

— Подожди, я пока с ней разберусь, ты меня не отвлекай, пожалуйста, — оборвал его Евгений и

повернулся к Ольге.

Она к тому времени уже успела прошмыгнуть к двери и уже была готова к бегству. Сейчас она больше была похожа на затравленного зверя, а не на красотку, настроенную на флирт.

Евгений бросился за ней, размахивая скалкой, как шашкой на скаку. Ольга как запуганная мышь бросилась наутек и понеслась по огородам в развевающемся светлом платье.

— Стой! Стой! Неверная жена! Стой, кому говорю! — орал как бык вслед ей Евгений.

Но бежать за ней он не решился, чтобы не опозориться перед соседями.

А Ольга скакала и скакала по огородам, пока не влипла в крапиву. И не зная как вернуться назад, она так и осталась стоять среди зарослей, боясь вернуться домой, пока не стемнело. Евгений вернулся в дом, закрыл за собой дверь и опрометью бросился в свою комнату.

Тут в дело вмешалась Светлана. Пока шла вся эта нелепая сцена, она согрела чайник, сделала заварку, нарезала щербет. Прямо как у себя дома. И теперь она подошла к Евгению, который заламывал себе руки, стоя у окна, нежно обняла его и пропела:

— Не стоит расстраиваться из-за пустяков! Это все мелочи жизни! Если из-за каждой из них переживать, то когда же тогда жить?!

— Что?.. — рассеянно глядя на нее и думая о чем-то своем, произнес Евгений.

— Пойдем пить чай! Вот что! — повелительно и нежно произнесла Светлана.

— Какой чай? — ни во что не врубался идиот.

— Обыкновенный цейлонский, — рассмеялась ведьма, — тот, что ты нам недавно заваривал.

— Да мне не до чая.

— Если так много из-за ерунды переживать, то и жизни не хватит, а когда же жить?

— А жить — это значит переживать! — спорил идиот.

— Нет! Жить — это значит наслаждаться, — радостно возразила гостья. — Пусть страдают и переживают другие. А мы будем наслаждаться, радоваться и пить чай! Пойдем! Пойдем! Потом будешь переживать!

— Когда? — механично переспросил он.

— А в следующем перерождении! — радостно рассмеялась ему в лицо Светлана. — Пошли! И тут же схватила его за руку и потащила за собой на кухню.

Размякший от ее женского обаяния, он по инерции поплелся за ней как телок на привязи. Все в его жизни было механично. Механично он ревновал. Потому что ему какие-то дураки внушили, что нужно ревновать. Механично он размякал от женского внимания. Механично бесился, и все он делал как тупая заведенная, запрограммированная машина.

Нажми на кнопку — получишь результат.

И твоя мечта осуществится.

Нажми на кнопку — ну что же ты не рад?

Тебе больше не к чему стремиться!

Евгений сел за стол и тупо уставился в чашку с чаем. Его длинные патлы свесились и чуть ли не заваривались в чаю.

— А ты что стоишь в сторонке? — приветливо улыбнулась Светлана Рыбе. — Иди к нам! Чай пить.

Рыба неуверенно прошла к столу и тихонечко села в уголочке. Во всех ее движениях сквозила мамкина закозленность.

Все скучились у стола и стали наворачивать щербет, чай и печенье. Холмогорцев жадно, с большим аппетитом наяривал здоровые куски, похотливо поглядывая то на Светлану, то на Рыбу. Евгений был «ни жив, ни мертв».

— Да не переживай ты так, Евгений, все это пустяки, как говорится, дело житейское, — стала заботливо уговаривать его Светлана, — ничего в этом страшного нет.

— Да?.. Вам легко говорить. Я ее из грязи вытащил. Из комсомолочки забитой человеком сделал. А она вон как мне отплатила! У! Сволочь проклятая!

— А что в этом плохого? Иногда это даже полезно! — с хитрой улыбочкой вставил Саша.

— Ну, ты знаешь, глупостей-то мне не говори.

— А что, с тобой никогда что ли такого не было?

— Ну, было, по молодости. Но ведь это было давно…

— И неправда! — добавила Светлана, и они вместе с Александром весело расхохотались.

— Не смейтесь надо мной. Она-то ведь уже не молодая. Разбесилась под старость лет. Приспичило ей, видишь ли!

— Ну и на здоровье! — радостно продолжил Александр. — А ты вот возьми и тоже куда-нибудь на сторону пойди, поразвейся. А?

— Ты что, смеешься надо мной что ли? Ишь, чего удумал! Я — налево, она — направо, а что же у нас за семья такая будет? И что мы тогда детям своим скажем? Будьте такими же, как мы?

— А почему бы и нет? Это же ведь все — условности, а на самом деле человек полигамен. И в древности были даже ритуальные групповые сношения, называемые «оргиями». Это только теперь человека загнали в жесткие семейные рамки. А раньше ведь такого не было!

— Ну и что ты мне предлагаешь? Стать под старость лет развратником?

— Лучше поздно, чем никогда!

— Ну, знаешь ли, мне нужно об этом хорошенько подумать, — ответил Евгений и серьезно задумался.

— А что думать-то? Не думай — действуй! — радостно вставила Светлана. — Пока ты будешь думать, уже вся жизнь пройдет.

И тут она стала напевать известную блатную песню. А Александр ей весело подпевал:

— Морали плести излишне,

И мне моралистов жаль.

Другой насладится трижды,

Пока ты плетешь мораль.

Так не надо плести морали,

А удачу сумей схватить.

Быть добрым смешно сегодня.

Беспощадным ты должен быть!

Допев веселые строки, парочка радостно расхохоталась. Евгений сидел мрачный и что-то обдумывал. Рыба радостно уплетала щербет и запивала чайком. Ей было совершенно непонятно, почему Евгений переживает, и она даже не думала ему помогать. Ее больше интересовал Саша Холмогорцев и то, как он заинтересованно посматривает на нее. Все ее мысли были недалекими, тупыми и сразу отражались на ее тупом ебальнике. Не успели гости допить чай, как вдруг в дверь постучали.

— Кого еще там нелегкая несет? — недовольно пробурчал Евгений.

Дверь распахнулась без приглашения и на пороге показались Прист и Киса.

— О! Какими судьбами?! — радостно соскочила с места Рыба и бросилась к своим друзьям

— О! Рыбуля! Как мы рады тебя здесь видеть! — обрадовались «пиплы».

Тут Рыба выкинула свой коронный финт. Поскольку ближе всего к ней оказался Прист, то она подбежала к нему и обняла его за шею. Прист размяк от женского внимания и тоже нежно обнял Рыбу. И тут она внезапно поджала ноги и повисла всем весом у него на шее. Тот не ожидал такого подвоха и со всего маху наебнулся на пол вместе с Рыбой. На полу возникла свалка. Места было мало, и Киса, запнувшись о катающихся, тоже шмякнулся вповалку на них. Рыба истошно заорала, придавленная сверху двумя здоровыми тушами:

— О-ё-ё-ё-ёй! Вы мне хребет переломаете! Сволочи проклятые!

— А кто все это начал? Я что ли? — оправдывался, вставая, Прист.

— А вы вообще зачем сюда пожаловали?

— Наташка выгнала — вот мы сюда приехали.

— А че выгнала-то?

— А! Захочешь подраться — причину найдешь! — махнул рукой Прист. — Наташку не знаешь что ли?

Тут воспрянул Евгений.

— А! Проходите — проходите, ребята! Рад вас видеть! — гостеприимно раскланялся Евгений.

Хиппари прошли в комнату и без приглашения уселись за стол.

— Чаю хотите? — суетился Евгений — А у меня еще и щербет есть. А еще варенье припасено.

— У-гу! — немногословно отвечали хиппари, бесцеремонно зажевывая здоровые куски щербета.

— Варенье? И варенье тоже давай! Все съедим.

Киса отламывал самые здоровые куски хлеба, намазывал на них варенье прямо руками и заглатывал их, не жуя. Его прожорливый рот жадно хватал еду. Он даже и думать не хотел о своих «ближних». Прист тоже не отставал от своего товарища. Намешав в стакан с чаем добрую порцию варенья, он выхлебал его залпом и закусил приличным куском щербета. По окончании «трапезы» Киса смачно отрыгнул и вытер мокрый рот рукавом своей тельняшки.

Женя и глазом не успел моргнуть, как все его немалые запасы были уничтожены одним махом. Остальные гости остались голодными и довольствовались чаем с сахаром и простым хлебом. Все были недовольны наглой выходкой хиппарей, но открыто выразить свои чувства не решался никто. Все делали вид, будто ничего не произошло.

Киса и Прист лениво оглядели всех присутствующих. Особого интереса у них никто не вызвал. Разухабистая парочка схватила гитару, висевшую на стене и забабахала лихую заводную песенку:

— Долго надо мною все глумились,

Я теперь над всеми поглумлюсь.

Долго в жопе черти гоношились,

И теперь другим я становлюсь.

Прист лихо фигачил на гитаре, а Киса завывающим голосом продолжал петь, обращаясь к Рыбе:

— Долго черти в омуте водились.

Глупою тихоней ты росла.

Поебень тебя с ума сводила.

Это все — морковка для осла!

Что шагает к пропасти так смело,

За «приятным» тянется ишак.

Разобраться в этом ты сумела ль?

Ведь до бездны остается шаг.

Рыба поняла, что вопрос задается ей, но даже не знала, как на него среагировать, и тупо сидела и молчала, мотая башкой из стороны в сторону. Киса глумливо щелкнул у нее пальцами перед ее тупой пачкой и продолжил петь истошным надрывным голосом:

— Долго надо мною все глумились.

Я теперь над всеми поглумлюсь.

Долго в жопе черти гоношились,

И теперь другим я становлюсь.

Прист со всей мочи врезал по струнам, доигрывая завершающие аккорды. И тут одна струна лопнула и щелкнула ему прямо по лбу. Он уморно заверещал, схватился за ушибленное место и тут же выбежал из комнаты. Зрители радостно зааплодировали, радуясь такому яркому стихийному концерту.

Рыба сидела и тупо таращилась, радуясь тому, что ей уделяют внимание. Она совсем не понимала, что над ней явно и открыто смеются. Киса смолк и глумливо раскланялся под веселые хлопки публики.

— А чем мы будем еще заниматься? — с тоской в глазах, скучающим голосом произнес Прист.

— А мы будем читать стихи! — неожиданно вклинился в разговор Холмогорцев. — Фета, например, или Цветаеву.

Хиппари брезгливо поморщились.

— Ну, а если вам эти поэты не нравятся, давайте, почитаем поэзию. Нашу. Маяковского, например.

— Че?! Какого Маяковского? Мы и сами его почитать можем. — глумливо усмехнулись Киса и Прист.

Киса с пафосом начал читать:

— Я достаю из широких штанин…

С этими словами он приложил левую руку к сгибу правой и покачал правой рукой в воздухе и продолжил:

— Дубликатом бесценного груза…

Тут все не удержались и покатились со смеху. Прист перебил Кису и стал наперебой рассказывать другое стихотворение:

— Слышите пиплы!

это про бабу,

которая села поссать на поляне:

Расселась, раскарячиласъ!!!

Пиздищу-то расставила

Метр- на метр, как в магазине продовольственном.

Если бы я имел хер

В два с половиной метра,

Я бы доставил и себе и ей большое удовольствие!

Все еще больше покатились со смеху. Светлана стыдливо захихикала. Киса не остался в долгу и весело продолжил:

— Слышите, а вот это про ту же бабу, но в исполнении Есенина:

Россия!

Как пахнет мочой!

Вот женщина мочится.

Хочется! Ах, как хочется

К голой жопе прижаться щекой!

Тут уже все не выдержали и покатились со смеху из последних сил. Холмогорцев и Иорданский схватились за животы, Херман хихикал педерастическим фальцетом, а Баседбаева стыдливо закрыла лицо руками, и ее тело затряслось в беззвучных конвульсиях смеха.

Минуты две или три вся честная компания не могла прийти в себя. Херман даже выбежал в туалет, но не успел и обоссал по дороге штаны. И ему пришлось возвращаться домой, чтобы надеть сухие. Когда приступ конвульсивного смеха прошел, все вдруг осеклись и стали задумываться. Сразу же включилась личностная оценка, и все стали пугливо оглядываться: «А что же скажут обо мне другие?» — было написано на лице у каждого. Хотя конечно всем им было похуй на другого, когда они хохотали над анекдотом. Но эти завнушенные идиоты механично оглядывались друг на друга, боясь оценки и осуждения. Но хиппари абсолютно не обращали никакого внимания на оценки дураков вокруг. Они весело прикалывались над собой и над окружающими. Киса строил рожицы, а Прист тянул его за нос. Киса кривил обиженную пачку, утрируя свои чувства и деланно наигранно скулил и гундосил:

— Ой, не надо меня обижать! Я — лучший представитель человечества! Я хороший. Любите меня, пожалуйста! Инвалида! А-а-а-а!

Всем было очень смешно над выходками идиота. Тусовка буквально катилась со смеху. Все держались за животы. Но никто не задумывался, что таким «скоморошьим» поведением Киса и Прист разрушают свою ложную личность. Идя наперекор общественным предрассудкам, они разрушают всякие представления о том, каким должно быть поведение человека, что он должен вести себя солидно, важно, представительно и т. д. Хиппарям было наплевать на то, как их оценят мыши. Им даже наоборот нравилось, что их критикуют, косятся на них, показывают пальцами и т. д. Это их задорило, бодрило, конфликт с миром давал им особенную энергию, которая их оживляла и делала чем-то особенным среди стада серых бесцветных рабов-мышей. Все хиппари, панки, митьки, неформалы — это люди, которые обладают совершенно другим мышлением, иным мировоззрением. И этим они выделяются из общего безмозглого стада. И те из них, которые уже не год-два тусуются и не уходят затем в мирскую жизнь, а всю свою жизнь посвящают панку, хиппарству, митьковству и т. д., это уже настоящие люди! Одна веселая панк-группа «Инструкция по выживанию» пела в одной из своих песен:

— Я пойду в педерасты,

Панки, поэты, монахи,

Лишь бы не нравиться вам!

Пока хиппари бесились, Рыба все время таращилась то на одного, то на другого из них и не знала, кто же ей больше нравится. Природа брала свое. И слепая скотина совсем не соображала, что же с ней происходит. Она тупо потакала своим чувствишкам, и голова у нее просто шла кругом. То она таращилась на Кису. И ей нравились его экспрессия, напор, с которыми он говорил, бесился. То на Приста. И в нем ей нравились его длинные темные хайры, тонкое чувство юмора, то, как он играет на гитаре.

В башке у Рыбы стало сильно все расплываться. Игра с гормоном стала заходить очень далеко. Но на Кисе и Присте дело не останавливалось. Рыба глазела и на зеленожопого Хермана. И даже в его дебильно-хитроватой роже находила что-то интересное и привлекательное.

А слащаво-кокетливые взгляды Холмогорцева ей говорили об очень многом. Заядлый ловелас и волокита казался ей сказочным принцем из волшебной мамашкиной сказки. Страшной сказки!

Не вызывал никаких эмоций у Рыбы только Женя Иорданский. Потому что он был седоват, староват и годился ей не то чтобы в отцы, а в дедушки.

А страшное дело в ее жизни уже началось. «Почему страшное?» — спросите вы. А потому, что инстинкт размножения — это самая сильная, стихийная и самая страшная сила, которая дана человеку. Эта сила вмонтирована в каждое живое существо на земле. Именно эта сила заставляет животных размножаться вопреки даже самосохранению. Беременная антилопа вынуждена убегать от тигра. И может гораздо быстрее других зверей стать его добычей. Самка белого медведя беременная ложится в снежную берлогу раньше остальных своих сородичей. Но если она не уйдет в горы, а выроет свое убежище где-то на равнине, где ее легко можно будет найти, она быстро станет добычей своих же собратьев, белых мишек. А, к примеру, крабы. Чтобы размножиться, они устремляются целыми полчищами из центра материка к океану в благоприятные для этого условия.

И на пути они не разбирают где, как они идут. Стихийная сила просто гонит их вперед и все! И целые стаи этих обезумевших существ выползают на шоссе и гибнут под колесами машин. Лосось, идя на нерест, плывет против течения рек, преодолевает прыжками пороги водопадов, но это еще полбеды. У воды уже притаились хищные бурые медведи, лисы, стервятники и прочие любители полакомиться лососятинкой. И многие рыбины, выпрыгивая из воды, становятся легкой добычей в лапах ловких и прожорливых охотников. А те из рыб, которые все-таки уцелевают, придя к месту нереста и отметав икру, просто умирают! Природа через них выполнила свою задачу, а значит, они уже теперь ей не нужны. Размножился — вымирай! У некоторых видов животных вмонтирована, так сказать, «долгоиграющая пластинка». Они несколько раз приносят потомство. Но суть вещей остается тот же: Размножился? А теперь вымирай!

А вот еще один очень интересный пример: самка паука «Черная вдова» съедает своего «возлюбленного» сразу же после окончания их соития. Очень редко обезумевшему ухажеру удается вовремя удрать от нее. А природа поступает в своих интересах. В пустыне, где живет эта самая паучиха, корма мало, охотиться трудно. А значит, как надо поступить? А нужно использовать имеющийся «подручный материал», например, несчастного самца. А что тут такого? Белка много. А он очень нужен паучихе на строительство новых организмов, на вынашивание потомства. А значит подойдет для этих целей буквально «все, что шевелится». Ну а самец? А что самец? Он уже размножился! А значит теперь — вымирай! Почему в брачный период, например, запрещается охотиться на животных? Потому что животные в это время беззащитны и беспомощны. Их можно легко выследить и убить. Половой гормон делает их размякшими, притупляет чувство самосохранения. Это его функция. Иначе как дикий агрессивный зверь подпустит к себе другого зверя? Никак. А что нужно для того, чтобы спаривание случилось? Надо, чтобы зверь мог расслабиться, размякнуть и подпустить к себе другого зверя. И для этого природа вмонтировала людям, зверям, всем живым тварям этот сильнейший наркотик — половой гормон. И против этой силы не может устоять практически никто. За исключением некоторых монахов, подвижников, аскетов и йогинов. Эти люди сознательным волевым усилием побеждают страшную губительную силу гормона. Лишь единицы могут совладать с этой силой. Но самое страшное, что никто из людей даже и не задумывается над этими вопросами. Все человечество живет в безграмотном, бездарном, убогом состоянии. В космосе уже состыкуются спутники, человек уже летал на Луну, изобрели атомную бомбу и много-много всякой ерунды, но в вопросе сексуальных отношений, воспроизведения потомства люди до сих пор остаются в невежественном состоянии.

Ученые путем клонирования уже научились воспроизводить овцу. Уже скрестили свинью с медузой, и получилась симпатичная прозрачная хрюшка с резными ушками. А человек до сих пор размножается старым методом каменного века. И ни у кого даже нет мысли, что что-то может быть иначе! Человек вынужден тратить лучшие годы своей жизни: молодость, расцвет сил на то, чтобы воспроизвести на свет потомство. Если овцу уже клонировали, то почему же не могут этим же путем воспроизводить и человека? Почему до сих пор женщины вынуждены рожать, делать аборты, кесаревы сечения и все остальные неприятные и опасные для здоровья вещи? Почему половая сфера до сих пор остается в таком отсталом первобытном состоянии? На это нет ответа. Просто наука еще не доросла до такого уровня, чтобы ко всему подходить с такой именно точки зрения. Поэтому люди страдают от такого невежества. И для того, чтобы человеческая машина могла что-нибудь понять и перестроиться, может понадобиться целая революция в сознании человека. Но вернемся к нашей Рыбе. Что же творилось в ее тупой тыкве?

А в тыкве у нее творился полный бардак и сумбур. Все плыло перед глазами, крышу сносило окончательно и бесповоротно. Каждый из сидящих рядом подонков казался ей сказочным принцем из мамашкиной сказки. Гормон творил свое гиблое дело. Вся сексуальная гадость била ей прямо в башку и делала ее безумной. Она и сама не могла понять, кто же ей больше всех нравится. Ведь мама ей говорила, что принц должен быть один. А здесь что? Ей нравился и Киса, и Прист, и Холмогорцев, и даже молодой идиот — Херман. «Как же так может быть? — думала про себя Рыба. — Мама мне говорила одно, я всегда думала что то, что говорит мать — это святое, я всегда обожествляла эту глупую толстую корову, а теперь что происходит? Я иду против своей мамочки! Как же может так быть?!»

Но энергия, уже хуярившая ей в башку, сметала на своем пути все социальные устои, все правила и обозначения. И одно только дикое необузданное желание размножения охватило всю Рыбу с ног до головы. Она уже напрочь забывала все то, что втемяшивала ей в голову ее тупая мамаша. Все внушения о единственности, о том, что целку надо беречь для мужа и до свадьбы трахаться нельзя и прочую мышиную ахинею. Так же, как обезумевший краб ползет к океану, попадая под колеса машин, так же и тупоголовая идиотка тупо таращилась на всех подряд проходимцев, чтобы они размножили ее. Мораль отступала перед активным натиском гормона, ломалась как карточный домик.

Вдруг на память ей пришел один странный случай из ее жизни.

Однажды, когда она находилась с Ником в Москве, ей пришлось ранним утром добираться из одного окраинного района в другой. А дело было так: Ник, как всегда, загулял, не пришел ночевать, оставив Рыбу у своих друзей. А на утро раздался телефонный звонок в половине пятого:

— Рыба! Немедленно выезжай ко мне! Бери все деньги и кати на хату к Маме Ире, — бешено орал в трубку Ник.

— Что? Зачем? — спросонок лопотала Рыба. — Ничего не понимаю!

— Потом поймешь зачем! Ничего сейчас не спрашивай! Просто бери и выезжай! Слышишь? Если ты меня любишь, то ты должна приехать немедленно ко мне! Мне сейчас нужна твоя помощь! Слышишь?! Мне плохо!

— Да-да! Конечно-конечно! — судорожно затараторила Рыба. — Я сейчас же выезжаю!

Стоило только нажать на известную кнопку, произвести определенные манипуляции — и машина поехала. Рыба вырвалась как безумная и понеслась со всех ног к своему «благо-неверному». Выскочив на безлюдное шоссе, она помчалась по нему, рассчитывая по пути поймать машину и за любые деньги добраться к Нику. Через добрых сорок минут на дороге появились драные сине-фиолетовые жигули.

Рыба как сумасшедшая отчаянно замахала руками. Водила стал тормозить. Но Рыба не сразу врубилась, что происходит, и чтобы не упустить машину, выскочила на проезжую часть прямо под колеса машины.

— Дура! Сумасшедшая! Идиотка проклятая! — обрушил на ее тупую голову град ругательств выскочивший из машины водитель. — Ты что, хочешь, чтобы я из-за тебя сел?

— Нет, мне просто срочно добраться нужно! — жалобно проскулила Рыба. — Там человеку плохо! Ему срочно нужна моя помощь!

— Человеку? Помощь? — устало отер пот со лба водитель. — Ну, тогда садись, так и быть! Рыба плюхнулась на переднее сиденье и машина тронулась

— Ну, ты и сумасшедшая! — продолжил разговор водила. — Хорошо, что я уже тормозил, а то так бы мог и сбить тебя. Рыба пришибленно молчала.

Я таких как ты отродясь не видел! — пробурчал водила и стал рыться в «бардачке».

Через добрых пять минут титанических усилий он извлек из него карту и стал внимательно разглядывать ее на ходу.

— Ой! А что Вы такое смотрите? — заинтересовалась Рыба.

— Да так, смотрю как лучше проехать, — с хитринкой в голосе произнес водила, — чтоб быстрее получилось.

— А!? Ну, Вам виднее, наверное, — радостно пролепетала Рыба.

Только теперь она заметила, что ее попутчик — молодой паренек совсем не дурной наружности. Это ей немного импонировало, но она тут же себя одернула: «Как ты смеешь заглядываться на других мужчин?! Там же Нику плохо! Ты должна ехать немедленно его спасать!» Рыба тупо уставилась на дорогу, совершенно не понимая, куда же она едет.

Через некоторое время она стала замечать, что урбанистический пейзаж окончился и машина едет в какое-то захолустье. За окном замелькали деревенские домики, сараюшки, туалетики. По улице чинно и важно разгуливали хрюшки, козы и коровы. Один петух чуть даже не попал под колеса. Ну, ничем не умнее Рыбы! А куда мы едем? — беспечно спросила идиотка.

— Подожди-подожди, — уверял ее водила, — я посмотрел по карте, я тут хорошо знаю дорогу. Скоро мы будем на месте! Так как мы едем короче.

«Ну, раз короче, значит, я быстрее попаду к Нику, — подумала идиотка, — значит все нормально!» И продолжала спокойненько сидеть.

Вскоре кончилась и деревня, и началась какая-то пустынная местность. Дорога стала заросшей, неезженной, машин на ней не было вовсе. Вдалеке виднелось кладбище. И только в этот момент Рыба стала серьезно задумываться: «А куда же меня везут?» И тут к ней в душу стало проникать леденящее чувство страха. И она догадалась только теперь, в самый последний момент, что приехал этот парнишка сюда совсем неспроста… Сердце у несчастной дуры ушло в пятки. «Что теперь делать?» — с ужасом думала она. Но что-либо делать в этот момент было поздно.

А машина тем временем уже подъезжала к концу дороги, которая упиралась в кладбище. Шофер начал тормозить.

— Куда мы приехали? Разве это Москва? — в ужасе и отчаянии вскричала Рыба.

Вместо ответа шофер начал расстегивать одной свободной рукой свою ширинку. Рыбе стало дурно от этого зрелища.

— Что вы делаете? Зачем? — с ужасом и отчаянием вскричала Рыба,

— Подожди-подожди, — шептал одуревший от похоти идиот, — ты главное не торопись! Тебе понравится, вот увидишь.

И уже в последнюю очередь нажимая на педаль тормоза, водила торопливо доставал из штанов свою торчащую дубинку. Не успела машина затормозить, как ошарашенная всем увиденным Рыба стала выпрыгивать из нее.

— Стой! Стой! Погоди! — хватал ее за ногу обезумевший от дури страдалец жизни половой. — Ты не пожалеешь, это здорово! Ты даже будешь просить еще! Но Рыба ровным счетом ничего не хотела слушать. Как оглоушенная она вырвалась из машины и побежала прочь от злополучного места. Водила стал сигналить в гудок.

Перепуганная идиотка оглянулась и увидела умопомрачительное зрелище. Водитель стоял по пояс голый, опершись рукой о крышу машины. Но мало этого, его трусы были спущены и зрелищу Рыбы предстал его голый торс, бедра и, конечно же, торчащий колом хер. Внешне прекрасный и ладно скроенный, как Аполлон, а внутренне — убогий раб своих низменных чувствишек и инстинктов, он стоял и нагло улыбался Рыбе. Видимо таким способом ему раньше удавалось и не раз завлекать самок в свои сети. И он рассчитывал, что и на этот раз этот номер у него прокатит. Однако эффект получился прямо противоположный.

Увидев такое зрелище, Рыба припустила еще сильнее так, что пятки засверкали. Сзади слышались гудки машины, крики, ругательства и проклятья.

Но что именно кричал ей вслед идиот, Рыба не могла различить. Да и была не в состоянии это сделать. Как ошпаренная курица по двору, она неслась по дороге, пока не забурилась в деревню.