ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 14 страница

— Еще он написал: «Дайте мне денег, я пасеку открою, потому что люблю мед», — прочитала Элен, держа в руках замызганный кусок бумаги с корявым почерком Нарады.

— Мы говорим что, кто пасеку заводит, тот сам мед не ест. Там главное — мед продать, картошки накупить и хлеба, чтобы на зиму хватило, — весело объяснял Рулон, разоблачая дурака, — но он не послушал истину, он решил обрести ложную самостоятельность. Многие люди стремятся обрести ложную самостоятельность и не могут ее обрести, потому что у них нет индивидуальности, они не могут быть самостоятельными. Что-то все им мешает: то я им мешаю, то Рулон-холл им мешает, то что-то еще. Они не понимают, что на самом деле они сами себе мешают.

Когда Нарада только попал в Дом Силы, он был еще подростком, поэтому он думал: «Ну, я еще маленький, я еще ребенок». Вел себя, как ребенок, и было все нормально. Ну, ребенок и ребенок 20 лет. Но потом он подумал: «Нет, мне уже 22 года. Я уже становлюсь взрослым, а значит, я должен быть мужиком». С этих мыслей в нем стала развиваться личность, и он начал культивировать такие мысли: «Раз я взрослый, значит, я должен быть серьезным». От таких мыслей его пачка становилась все мрачнее и отвратительней, — говорил Рулон, корча отождествленно мрачные рожи, изображая дурака.

Все рулониты радовались открывающейся им истине, купаясь в энергии Мудреца, а Нарада в это время, как последний бомж сидел в уличном туалете, не желая расставаться с выдуманными принципами.

— Вместо естественного детского состояния, на которое Нарада был способен со своей слабой сущностью и недоразвитой личностью он стал пытаться быть взрослым, — но это получалось у него, как у курицы летать, — продолжал Рулон, громко смеясь, — а-ха-ха-ха, и кроме мрачности, дурости, идиотства, ничего у него не получилось. От этих мыслей он стал шизовать, завидовать, плохо работать. Вот чем закончилась его взрослость. Я ему говорю:

«Быть взрослым, значит, уметь что-то делать, это не зависит от возраста. Мы говорим, что маленький Нарада до старости щенок будет. Ты не можешь быть взрослым, потому что ты ничего не можешь делать. Иди, научись спрашивать время».

Он до сих пор не научился даже спрашивать время, зато в мечтах он уже был очень взрослым. Он бесился, что мечты с реальностью не состыкуются, и тогда он решил шизовать в знак протеста. Демонстрация протеста, детский псих. Так бывает у людей, которые не могут реально чем-то быть. Вместо того, чтобы уметь что-то делать, он только в воображении становился звездой, точно так же, как Бочка думала, что ей здесь мешают стать звездой эстрады, что здесь ей мешают выступать на радио.

«Вот, блядь, это, наверное, Гуру Рулон все про меня рассказывает, — подумал Мудя и стал чмориться, — ведь я тоже не умею спрашивать время, не могу с бабами познакомиться, зато в мечтах я воображаю, что я самый умный и Великий. У меня тоже были гнилые мысли убежать из Рулон-холла, потому что я думал, что здесь мне не дают заниматься тем, чем я хочу, что в миру я бы был свободным. Но, когда я увидел, насколько я беспробуден в своей механичности, то понял, что, окажись сейчас я в миру, я вообще бы ничего не смог сделать, ведь во мне столько страхов, столько комплексов, что ни кто-то мне мешает, а я сам себе мешаю. А с Гуру-Рулоном есть шанс стать нормальным, я понял, что должен стремиться, прежде всего, к внутренней свободе, а не к свободе для своего свинства, для своей лени, для своей похоти».

— На этом сковырнулись многие люди, — эмоционально говорил Рулон, поедая большие куски спелого арбуза, — ни он первый, ни он последний. Много было таких дураков!

Одного пьяницу спрашивают: «Ты бы бросил пить, и мы бы тебя сделали капитаном». Он в ответ говорит: «А зачем мне капитан? Когда я пьяный, я уже генерал». Вот так все дураки думают, что в миру их что-то ждет. Но они не понимают что, чтобы их там что-то ждало, они должны быть семи пядей во лбу.

И есть знание и бытие. Например, мы можем маленькому мальчику рассказать о сексе. А как он займется сексом, если ему только 5 лет? Поэтому что толку рассказывать? Все равно, что слепому рассказывать про цвета, глухому про звуки, безногого будем балету учить. Человек должен соответствовать знанию. А бытие Нарады — это бытие ребенка пяти лет. И то, что соответствует бытию ребенка, он может запомнить, а все остальное он не запоминает, а то, что запоминает, не может сделать. Мы, допустим, можем подробно ему рассказать, что нужно сделать, чтобы выйти на мировой уровень. Но он ничего не сможет сделать, потому что для этого нужно определенное бытие. Он может все прекрасно знать, что, куда пойти, что написать. Но его знание должно соответствовать бытию.

Поэтому, мы должны с вами развивать бытие. Недостаток бытия мы должны компенсировать массой. Собирается много слабых людей, и они что-то могут делать, например, стаями. Пока Нарада был здесь, он не чувствовал недостаток своего бытия, потому что много народа. Один одно делает, другой — другое, дело делается. Но когда остается один какой-нибудь Митра, например, он забывает то, что он мог делать в Рулон-холле, потому что здесь нас было много.

«Ну, вот, опять меня обломили, — подумал Гурун, — только начну думать, что я уже что-то умею, что-то могу, как тут же меня на место ставят. Это, конечно, хорошо, только не всегда приятно. Эх, как все-таки сложно не отождествляться со своей важностью, я постоянно забываю, что без Гуру Рулона я был простым деревенским лекарем, и только в Рулон-холле я становлюсь человеком, разъезжаю по всему миру, занимаюсь творчеством, общаюсь со столькими интересными людьми. И постоянно думаю, что все это моя заслуга».

— Вот так, некуда падать, некуда идти. Мы должны развивать наше бытие! — радостно выкрикнул Гуру Рулон, поднимая эмоциональный настрой учеников, которые слегка приуныли от правдивого видения себя.

— В «Пути Дурака» Марианна показывает нам высокое бытие. Вроде Рулон и Марианна обладают одинаковым знанием, но у Рулона низкое бытие, а у Марианны высокое. Вот в чем их разница! Потому что Марианна с 3-х лет уже самостоятельность проявляла, а Рулон только в школе в последних классах начал что-то самостоятельно делать. Вот в чем разница. Поэтому, когда мы читаем о Марианне, мы видим пример высокого уровня бытия человека. Рулон более низкий, а Санчо — еще более низкий. И так все люди разделяются по уровню бытия, хотя знать теоретически они могут одинаково.

«Вот как здорово, — обрадовался Гнилой харчок, — у Рулона в детстве был низкий уровень бытия, но он стал работать над собой и просветлел, значит, это реально! И мне совсем не обязательно чмориться от того, что я ничего не умею и не могу, наоборот, я должен радоваться, что есть человек, который сам прошел этот путь и может вести других, ведь у большинства людей даже шанса такого нет».

— А у Нарады бытие Санчо, — сказала Ксива, поглаживая Кота — он приспособлен, чтобы мыть фужеры, прибирать в квартире Марианны. Но он отказывается это принять, он пытается занять другую роль.

— Да, он думал, что он должен быть не Санчо, а Суперменом, — сказала Элен, смеясь.

Гуру Рулон продолжал мудрые объяснения, радостно веселясь:

— Что определяет бытие? Это умение проявиться в мире с использованием знаний. Бытие — это умение делать какие-то дела. Мы смотрим, что человек может делать: может ли он спросить время, может ли он доехать до какого-то места, может ли он заработать деньги, найти, выпросить. Т. е. умение делать какие-то дела говорит о бытии. Часто бывает так, что бытие у человека перекошено. Один может одно делать, другой — другое, третий — третье, то есть выражен какой-то один центр. И, если эти люди собираются вместе, образуя союз слепого и хромого, тогда они уже могут что-то делать. Слепой идет, а хромой видит, куда идти, но не мешает ходить. Они объединяются и куда-то движутся.

— И у Нарады видно, как знание расходится с бытием. Вроде он знает, что надо просить, а попросить правильно он уже не может, — сказала Аза.

— Чтобы правильно просить нужно определенное эмоциональное состояние иметь. А его эмоциональное соответствует требованиям, а не просьбе. К тому же он не конкретен в просьбе, — объяснил Гуру Рулон, — и тот, кто просит, умеет унижаться. Все попрошайки умеют заискивать, кто-то искуснее, кто-то грубее. А Нарада возвеличил себя в мечтах, реально не соответствуя выдуманному образу. Из-за этого возник особый внутренний конфликт, доводящий до шизофрении, — изобразил Рулон бессмысленный взгляд шизоида и, вжав голову в плечи, стал водить ей из стороны в сторону под радостные визги учеников.

— Все страдания от бессмысленных мечтаний. Почему? Потому что мечты это несоответствие наших желаний нашему бытию, нашим возможностям.

Поэтому мы должны быть, прежде всего, самими собой, чувствовать, кто мы есть реально. Тогда нам будет легко жить.

— А теперь идите и объясните дураку истину, а больной старик пойдет отдыхать — сказал Гуру Рулон и, согнувшись в три погибели, кряхтя и еле передвигая ногами, опираясь руками о жриц, идущих по бокам, направился к выходу, провожаемый бурными аплодисментами и криками учеников.

Наполненные истиной после костра рулониты выбежали во двор и стали доебываться до придурка Нарады.

— Эй, Гандон, а ты куда домой-то намылился, у тебя дома же нет? — выкрикнула чу-Чандра. И все весело заржали, еще даже не услышав ответа дурака.

— Почему это у меня нет дома, — пробубнил шизоид, вжав голову в плечи, боясь даже поднять глаза на рулонитов.

— Ну, а кто тебя ждет, скажи. Мама у тебя умерла? — сказала Вонь Подретузная.

— К дяде поеду, он у меня духовный, будем вместе с ним группу йоги вести, — сказал шизофреник со стеклянными глазами.

— Ха-ха-ха, в каком это месте он у тебя интересно духовный? — глумливо спросил Пидор Сельский.

— Да! Он по-настоящему духовный, он целых сорок дней голодал и Шамбалу искал, — запальчиво стал убеждать Нарада.

— Конечно, если у тебя долг в 30 000 баксов, ты еще и не столько поголодаешь, — прокомментировал Гурун, и все еще громче заржали, — я тебе даже больше скажу, что твой дядя давно свихнулся и теперь лежит радостный и беззаботный в психушке, йогу вы, видимо, дуракам будете преподавать.

Такая новость застала Нараду врасплох. На некоторое время он задумался, а потом снова оживился.

— А у меня же еще брат есть, я к нему пойду.

— По этапу что ли вместе колесить будете? — спросил его Мудя.

— Почему? — недоумевал дурак.

— Да потому, что твой братец давно проворовался и сейчас сидит за решеткой, куда это ты интересно поедешь?

— А почему я этого не знал? — заныл придурок, размазывая по грязному ебальнику сопли.

— Да потому что ты — конченый урод, — сказала Аза, — прежде чем ломануться, ты бы сначала элементарно все взвесил, как следует, разузнал бы, что к чему, куда ехать, на какие шиши ты будешь жить. Ты же ни о чем не подумал. Хорошо жить за спиной Гуру Рулона, все есть, ни о чем беспокоиться не надо, да? А нет, все, лафа кончилась, придется рогом шевелить и спину гнуть, раз не захотел жертвовать программой, придурок.

— Я все равно поеду домой, куда-нибудь да устроюсь, — твердил шизофреник, — только дайте мне теплую одежду и хлеба, и я пойду, — твердил зомби с недовольной харей.

— Ни хуя себе, вы видели эту наглую пачку, — взбесилась Ксива, — мы тебе не то, чтобы хлеба дадим, а по ебальнику, как следует, настучим, хуесос мерзкий. Где твое смирение, где покаяние, ты просишь или ты требуешь, скотина? Тебе тут никто ничего не должен, сука, — взбесились ни на шутку жрицы, толкая свинью.

— Ни хуя себе, совсем обурел, говноед, ничтожество. Да, за такое ебанутое проявление на зоне тебя бы братва уже давно в жопу отъебла дружно, запинали бы и кинули в парашу, а тут скажи спасибо, что тебя еще учат, все объясняют до последнего. И сейчас, урод, у тебя, между прочим, есть еще шанс заработать пару штанов нормальных и булку хлеба, если раскаешься и попросишь как человек, а не как скотина. Давай, можешь начинать.

Рулониты же смотрели на это жалкое зрелище, пытаясь отследить те реакции, которые происходили внутри них.

«Да, действительно, Нарада даже перед уходом не может нормально проявиться. Казалось бы, — стал рассуждать про себя Гурун, — что сложного, просто попроси, ведь в детском садике детей даже учат говорить волшебные слова «спасибо», «пожалуйста» и все, стоит сказать человеку доброе слово, и он для тебя все сделает. Но нет, большинству людей внушают программу неудачника — бесись, требуй, показывай свой ебанутый характер, вредничай. И таким поведением человек не то что не может расположить к себе окружающих, но, наоборот, настраивает всех против себя, такой человек неприятен окружающим. Нет, я так не буду поступать».

— Спасибо тебе, Нарада, что ты есть, через тебя мне многое сейчас открылось, — сказал вслух Гурун и заплакал от состояния искренней благодарности за полученную истину.

«Вот это охуеть, какое знание сегодня открылось, — думала в это время чу-Чандра, — а ведь я всегда точно так же проявлялась и каждый раз получала за это по башке, но никак до меня не доходило, что я делаю не так. А тут в Нараде я как бы увидела себя со стороны и поняла, как это плохо. Да, вот почему всегда Учителя всех времен говорили, что важна группа развивающихся людей, которые помогают друг другу, а так человек обычно отождествлен со своими пороками и ничего сделать не может, не видит, что его развивает, а что ведет к деградации.

— Ты посмотри, Нарада, на кого ты стал похож, — обратился к ничтожеству Мудозвон, — раньше, когда ты думал об истине, о просветлении, ты же буквально светился, из тебя изливался духовный свет, твои глаза горели духовным огнем, а сейчас на кого ты стал похож — жалкий, ничтожный бомж, который задумался о своем говне, посмотри на себя, в тебе ничего человеческого не осталось, ты полон негативных эмоций: зависти, обиды, злобы, ненависти, самосожаления. И мы все видим, как тебе тяжело, как мучается твоя душа, зачем ты издеваешься над собой, ведь ты не есть эта вредность, эта мрачность, которую ты сейчас показываешь всем нам. Давай, начни каяться, если не хочешь для своего же собственного развития, то хотя бы за кусок хлеба покайся.

— Зачем я буду каяться? — пробурчало зомби с надутыми щеками, я не хочу.

— Еще бы, как же раскается он вам сейчас, — встряла чу-Чандра, — раскаяться — это значит отказаться от программы, от негативных эмоций, а для него это самое ценное, — не переставая, пиздела чу-Чандра, причем со стороны можно было заметить, что когда чу-Чандра про себя пыталась наблюдать, отслеживать свои реакции, то у нее возникало более правильное состояние, более истинное, а когда она стала поучать Нараду, то включилась одна из ебанутых ее частей. И, не смотря на то, что вроде говорила-то она все правильно, но уже сама не осознавала того, о чем говорит, не переживала, а все ее внимание ушло на внешнее, как бы выебнуться, показать себя, самоутвердиться, то есть в очередной раз включились механические части центров.

Гурун же в отличие от чу-Чандры не потерял правильного состояния, а наоборот, стал усиливать его, все больше и больше, все глубже и глубже погружаясь в самонаблюдение, в самообличение:

«Господи, как же я невежественен. Спасибо, что ты открываешь в этот миг мне глаза и показываешь мне, кто я есть на самом деле. Ведь я так же, как Нарада постоянно держусь за свое чувство значимости, за свое мнимое величие, и что самое страшное, мне легко пожертвовать чем-то материальным, я готов даже голодать целыми сутками, подвергая страданиям свою сущность, но ни за что не пожертвую тем, что даже не существует на самом деле — своими иллюзиями, дурацкими принципами, болезненным воображением. Какое же я жалкое невежественное существо», — стал плакать Гурун, ощущая в своем сердце глубокое раскаяние за свою ничтожную жизнь.

— Вот, посмотри, урод, уже все раскаялись, кроме тебя, — в точку попала Элен, — долго ты тут нам будешь нервы всем трепать. Мы бы лучше сейчас помедитировали, помолились, а мы с таким дерьмом возимся, как ты.

Со стороны подобные жесткие и далеко недвусмысленные наезды жриц на учеников среднего и младшего звена обычной завнушенной мыши могли бы показаться чересчур какими-то жестокими, бесчеловечными. Но на самом деле это была истинная помощь человеку, чтобы он не держался за свою раздутую ложную личность. И когда к тебе обращались не иначе как «скотина», «говно», «урод», «дебил» и т. п., то уже не получалось думать, что я какой-то распиздато особенный или охуительно Великий, то есть ложная личность разрушалась, а значит, должна была пробудиться сущность, если, конечно человек не давал волю негативным эмоциями и не выставлял буфера логических объяснений.

Провозившись так с уродом целую ночь, все поняли, что дальнейшее обучение не имеет смысла. Остается одно — отправлять в мир, так как таким ничтожествам не было места в Рулон-холле.

— Все, загружаемся, поехали, — скомандовала Элен.

Радостные рулониты стали запрыгивать в здоровый Хаммер. Мудя, как дежурный, пока все загружались в салон джипа, закидывал в багажник здоровые мешки с вкусным для бомжей мусором: шкурки от бананов, яблочные огрызки, засохшие куски хлеба, протухшая черная, красная икра, шкурки от киви и тому подобное.

— Эй, Мудя, ты там место для урода оставь, — напомнила ему Вонь Подретузная, имея в виду Нараду.

— А, ниче, протиснется между мешков.

— Ну, че встал, мы тебя ждать не будем, давай, быстро залазь, — заорала Ксива на Нараду, который с тупым недовольным ебальником стоял сзади Хаммера. Наконец, здоровый джип понесся по широкой идеально ровной трассе. В салоне балдела толпа рулонитов под разбитные песни истины из альбома «ВИА Секта», а в багажнике с мусором ехал урод из уродов Нарада, он же Чахлоеб ебучий, в тот момент похожий на диверсанта, посланного из Эгрегора маминистов в Эгрегор секористов.

Подъехав к помойке, Мудя стал выкидывать мусорные мешки, а вместе с ними и Нараду.

— Давай, вылазь, уже приехали, — рявкнул он на ничтожество.

— А куда я пойду? — забубнило говно.

— Пиздуй к своей любимой погани в вонючую деревню, — заорали рулониты.

— Ой, я же никогда сам никуда не ездил, — заныл придурок.

— А вот теперь жизнь тебя всему научит. Не хотел по-человечески постигать истину, нужда заставит, быстро все поймешь, — сказала Элен.

— Ой, а что я есть буду? — выпучив глаза, спросил Нарада, потихоньку врубаясь, что теперь-то с ним вовсе не шутят, что все это происходит реально, а не в воображении.

— Пороешься в помойке, там много вкусного, — крикнула чу-Чандра.

— А у меня ведь даже и одеть нечего? — не отставал гандон, уцепившись за бортик багажника.

— Помойка теперь тебя и обует, и оденет, и накормит. Все! Гуд бай, Вася! — оборвала его жестко Элен, захлопнув багажник, и Хаммер помчался дальше по дороге просветления, а урод — маминист навсегда остался на помойке жизни.

Вот так каждый человек сам выбирает свою судьбу. И Нарада сделал свой окончательный выбор, став жертвой программы зомби.

ЧАСТЬ 5. СЕЛЕНИНА (NEW)

Панки, хой! — 1

Могла ничего не спрашивать, чтобы не показаться полной дурой. Но впрочем, это итак уже все знали по ее тупому фейсу.

Вот как, оказывается, сильно действует на человека самовнушение. Замараева считает, что она не может жить без бомжа, а ведь по сути, все мужики, которые у нее жили, были бомжами; какой-то придурок думает, что он не может без сотового телефона, без «Мерседеса»; кто-то думает, что ему нужны внуки или правнуки. Кто-то мнит себя строителем коммунизма и т. д.

Но на самом деле человеку все это не нужно. Все эти ценности на самом деле выдуманные, высосанные из двадцать первого пальца. Человек может прекрасно жить и без всего этого! Без бомжа, без сотового, без «Мерса», правнука и строительства коммунизма. Человек счастлив и без всего этого. Ему все эти приложения на хуй не нужны. В детстве все были счастливы и без этого! Без всяких ограничений и условностей. Просто потому, что светит солнце, поют птички, и тебе хорошо! Просто так, без всяких приложений. Тебе ничто не мешает быть счастливым!

Но лишь тогда, когда появились эти приложения, все эти условности, то человек стал по-настоящему несчастным. Потому, что обусловленность — это несчастье, горе, а ее отсутствие, свобода — это большое счастье. Тот, кто это по-настоящему поймет — станет поистине счастливым!

— Ну ладно, Наташ, я тогда возьму свою травку, — прочадосила наконец Рыба, — раз Кисье пока нет.

— Бери, — безразлично ответила Замараева. — Ему же хуже будет! Меньше достанется.

— Хуже? Неужели ты такая мстительная?

— Нет, еще пока не очень. Могла бы и сильней. Почему это он со мной так поступает? Он еще пожалеет об этом!

— Наташ, а мне мама говорила, что быть злопамятной — это нехорошо, — проблеяла Рыба.

— А мне, знаешь, как-то все равно кто кому что говорил! — процедила Наташка сквозь зубы. Я считаю, что все плохое, что было в твоей жизни, нужно помнить.

— Но зачем?

— Затем, чтобы потом пересмотреть все свои поступки, их результаты и суметь в такой же ситуации проявиться по-новому, не совершая одних и тех же ошибок.

— А разве такое возможно? — проныла Рыба.

Неожиданно в разговор вмешалась Людка:

— Конечно, возможно! Мне об этом постоянно Саша Раевский рассказывал, об этом все ученые

постоянно пишут.

— А кто такой этот Раевский? — неожиданно оживилась Замараева.

— Это московский йог, очень продвинутый человек. Он обо всем этом постоянно рассуждает.

— Прикольно! А мне вот недавно мои мужики Ошо притащили почитать. Ну, вообще-то он очень

много умных вещей говорит. Я прикололась!

Рыба все продолжала не въезжать ни во что.

— А я все равно считаю, что злобной, злопамятной быть — это плохо! — тупо твердила она.

— А это никого не интересует! — отрезала Замараева, выпуская дым колечками изо рта. — Тебе это кто сказал? Мама?

— Ну да. Мама у меня хорошая!

— Ха-ха-ха! А сама-то ты как считаешь?

— Я? — Рыба задумалась, не зная, что сказать в ответ. В ее уме не находилось ответа.

— Это человек без мнения! Ха-ха-ха! За все решила мама. Тебе сколько лет, девочка?!

— Семнадцать лет и девять месяцев.

— Ха-ха-ха! Здоровая кобыла, а за нее все решает ее мама: как ей думать, как ей поступать, что в жизни делать! Фу, ничтожество! Ха-ха-ха!

Рыба сконфузилась и обиженно молчала. Ей было до смерти обидно, что с нею так беспардонно обращаются.

Наталья с минуту помолчала, как бы оценивая произведенный ее словами эффект, а затем продолжила в том же духе:

— Она слушает мать. И хотя матери рядом нет, она сидит в голове у этого уебыша и продолжает своим гнусавым голоском диктовать ей, как поступать в той или иной ситуации, когда радоваться, когда обижаться, дуться, а когда надо и вешаться…

Наталья улыбнулась хитрой, загадочной улыбкой, окинула взглядом всех окружающих. Все пытались всею силой своих тупых голов понять смысл ею сказанного.

— И так будет длиться всю жизнь, — продолжала она, — уже мать умрет, сгниет в могиле, ее уродливое наследие будет продолжать жить в банке ее любимой доченьки и калечить ее судьбу.

— Но ведь мне мама говорила, что добра желает! — запальчиво выступила Рыба, защищая свою погань.

— Ее добром дорога в ад вымощена!

— Но почему? Почему? Почему?

— А потому, что ты — запрограммированная биомашина, которая предназначена только для того, чтобы работать, работать и работать всю жизнь. Выращивать потомство, чтобы оно тоже всю жизнь работало. И ты точно так же, как и твоя мать, будешь воспитывать своего ребенка и стараться всеми силами, чтобы он не мог подумать сам. И как самое великое достояние ты будешь бережно вдалбливать в его голову те же стереотипы, шаблоны и установки, то убогое мышленьице, которое тебе досталось от твоей погани. И ты вырастишь такого же морального урода, как и ты сама. И будешь гордиться своим говном. С такими же убогими и узколобыми реакциями, как и у тебя самой. С такой же убогой судьбой, как у твоей матери и тебя! Вот оно — величайшее зло!

— Но ведь я буду воспитывать своего ребенка по-другому! — яростно выпалила Рыба. Наталья смерила ее презрительным взглядом.

— Ты?! — рассмеялась ей в лицо она. — Да ты даже не можешь измениться сама! Ты остаешься все той же тупой бессмысленной машиной, которой тебя сделала твоя мать. Абсолютно тупой, абсолютно бездарной, убогой как и она сама.

Наталья замолчала, испытующе глядя на Рыбу. Та молчала, закусив губу от обиды и понуро опустив голову.

— Вот, например, сейчас ты реагируешь обидой на простые слова. Всего лишь слова. «Слова, слова, — пустые звуки», как сказал поэт. Ты реагируешь на звуки, на колебания воздуха. Ничего реально не происходит, а ты реагируешь так, словно случилось что-то непоправимое. Видишь, как ты механична!? Ты просто зомби! Биомашина! Идиотка хуева!

Рыба совсем зачморилась от этих слов. Ничего понимать из всего сказанного она не собиралась. В ее голове только крутилось: «Меня оскорбили, меня унизили, со мной несправедливо поступили. Как это обидно! Как это унизительно!» Только что ей сказал, что слова — это звуки, и тут же она обиделась на какие-то колебания воздуха.

Ком подкатил к горлу и ломающимся от обиды голосом Рыба сморозила очередную хуйню:

— А Вы не могли бы не курить, а то у меня от дыма голова сильно болит?

— А мне как-то знаешь, до этого, как до лампочки! — бесшабашно ответила Наталья, выпуская дым прямо в лицо Рыбе.

— Но мне это неприятно. Я ведь не курю, а медиками уже доказано, что пассивное курение гораздо опаснее, чем активное, — не унималась Рыба.

— Ну и что! У нас еще есть и комната. Можно туда пойти. Там никого нет!

— А может мне вообще уйти отсюда? — с вызовом бросила идиотка.

— Да, вообще-то было бы не плохо тебе проветрить мозги! — рассмеялась Наташка.

— Ну, тогда я пошла?!

— А тебя тут никто и не держит! Скатертью дорожка! — поставила точку Наталья. Рыба демонстративно встала, схватила свой брезентовый рюкзак и рванула к выходу.

— Люд, а ты со мной или нет? — срывающимся от обиды голосом прогнусавила Рыба.

— Да мне вообще-то и здесь хорошо! — ответила та ленивым голосом. — Зачем мне куда-то идти?

— Ну, и оставайся, предательница! — психанула Рыба, наспех натягивая свои борцовки на разные ноги. — Ты мне не друг, а портянка!

И под общий смех и улюлюканье Рыба выскочила на площадку и понеслась, куда глаза глядят, громко хлопнув дверью на прощанье. Куски оставшейся штукатурки посыпались на пол. Пулей, как ошпаренная, идиотка понеслась по улице.

Только что ей говорилось, что она реагирует как запрограммированная машина, как зомби, идиотка, и тут же, через минуту, она поступает в точности так, как о ней сказали! Ей описали буквально все ее процессы, все стереотипы поведения, тут же она поступает именно таким образом. Ей сказали, что она- биоробот, и она реагирует тут же в точности так же, как биоробот. Она даже не поняла, что можно, оказывается, измениться и не быть такой тупицей, какой ее сделала ее мамаша. И вот теперь из-за своих дурацких реакций она оказалась вечером одна на улице. Никому не нужная и не интересная.

Будь она чуть-чуть поумнее, она бы не реагировала так глупо, и ей не пришлось бы на ночь глядя бежать на улицу. Проявись она чуть-чуть похитрее, поумнее, она бы сейчас сидела бы себе в квартире и не думала бы, куда ей теперь податься и все бы было прекрасно. Но из-за обидчивости, ранимости, детской психованности, инфантильности она стала поступать подобно пятилетнему ребенку. Поступать так, как ей абсолютно невыгодно, неудобно, даже вредно и опасно. И из-за своей дурости человек обрекает себя на несчастье. И Рыба не была исключением из правила. И теперь вместо уютной квартиры она тащилась по грязной улице, заполоненной равнодушными мышами, которыми всем было на нее насрать. Вместо психа Рыба должна была проявлять с Натальей хитрость и угодливость, мягкость и предусмотрительность. И тогда бы такого вовсе не случилось. Беда Рыбы была в том, что она не умела проявиться так, как бы ей было выгодно. А для этого у нее не должно было быть никаких принципов, никакой гордости, а только одна пластичность, хитрость, подстройка, ощущение, где находится выгода. Вот тогда бы ей в жизни всегда везло. Ее жизнь могла бы превратиться в сплошной праздник. Жить стало бы легко и просто. А пока что из-за своей дурости Рыба только страдала.

«Почему они со мной так поступили?! — думала про себя она. — Почему Наталья, да и вообще никто не сделал даже попытку меня остановить? Почему они так гадко надсмехались мне вслед?!»

Рыба шла по центру города, а навстречу ей шли равнодушные мыши. У них были свои проблемы, и всем было на нее наплевать. Рядом не было доброй мамочки, которая бы утирала ей сопли и утешала ее. Вот в каком плачевном состоянии была идиотка. Вдруг на горизонте замаячила знакомая физиономия. Рыба механически сделала усилие, чтобы взять себя в руки, но ее зареванная харя выдавала ее за километр. Но кто же этот, до боли знакомый мэн? Рыба не могла сходу вспомнить его. Он сам сделал первый шаг навстречу.

— Привет, Рыбеха! Как дела? — радостно произнес он, хлопая ее по плечу. И тут она вспомнила, что это оказывается Саша Бергельсон по прозвищу «Берг» из КСП.

Какая встреча! Но Рыба продолжала дурачиться.

— Да ничего, нормально, — жалобно, сквозь слезы, прошептала она.

Берг увидел явное несоответствие ее слов и поведения и еще пристальнее стал разглядывать ее зареванную пачку.