ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 15 страница

— Что случилось? — участливо произнес он

— Все хуево!… - срывающимся от обиды голосом прошипела Рыба, рванулась в сторону и бросилась опрометью наутек, куда глаза глядят.

— Эй, ты куда? — удивился Берг, провожая взглядом психопатку.

Но Рыба не хотела ничего слышать. Как ошпаренная она неслась наутек сама не зная куда и зачем. Берг удивленно пожал плечами, затем покрутил пальцем у виска и пошел дальше по своим делам. Ему тоже, как и всем остальным прохожим на улице было на нее по большому счету наплевать.

И в этой ситуации, даже когда человек проявил к ней участие и внимание, Рыба не смогла воспользоваться этой уникальной возможностью. На ее месте нужно было взять себя в руки, перестать ныть и начать активно взаимодействовать с ним. Или жаловаться на жизнь и что-то для себя выпрашивать, или подлизываться и хвалить Берга, или кокетничать и напрашиваться в гости. А вместо этого она по-детски психанула и ломанулась, сама не зная зачем и почему. Так ее приучила действовать мамочка. В детстве Рыба чуть- что психовала, убегала в другую комнату или закрывалась в кладовке. А ее разлюбимая мамочка металась по всему дому в поиске психованного чада и старалась всячески ей угодить. Приносила ей туда еду, питье, да еще и уговаривала и шла на поводу у ее прихотей. И таким образом, выработала в ней механизм пассивного требования, молчаливого протеста. И вот выросла такая здоровая кобыла с такими дебильными реакциями.

Но мир — это уже не добренькая мамочка! И протестовать в нем бесполезно. Жизнь — это не квартира, где можно убежать в другую комнату и ждать, когда придут тебя уговаривать. Законы жизни очень суровы. Здесь нет того, кто принесет тебе еду и питье, пока ты психуешь. Мир, наоборот, стремится нас уничтожить, жизнь хочет только нас эксплуатировать, выкачивать из нас все соки. А человек, такой как Рыба, беззащитен вдвойне. Вместо ожидаемых уговоров и утешений жизнь дает ей как следует под сраку. Психованные, ранимые, инфантильные люди никому не нужны и не интересны!

Чтобы человеку стало хорошо, он должен увидеть, каким же дураком его сделала его любимая мамочка, какую же она подложила ему жирнющую свинью, воспитав таким долбоебом. И увидев все это- какое же он психованное ранимое уебище — начать работать над собой. Начать менять свои психические реакции на мир, на меняющиеся обстоятельства жизни. Тогда бы и ее жизнь изменилась, стала бы очень благополучной, счастливой и беззаботной. Исчезли бы все проблемы, высосанные из двадцать первого пальца. И ей бы стало очень-очень хорошо!

* * *

Солнце клонилось к горизонту, садясь за высокие здания домов. Повеяло прохладой. Небо стало заволакиваться тучами. Подул холодный пронизывающий ветер. Первые капли дождя стали редкими очередями «обстреливать» прохожих. К вечеру в центре города их скопилось на центральных улицах города особенно много. В ожидании дождя весь этот огромный муравейник задвигался, ожил, зашумел, зашевелился. Рыба до последнего металась весь день в толпе мышей и под конец начала кое-как отходить от своей обиды и самосожалений. Весь день понадобился ей на то, чтобы прийти в себя.

Застигнутая врасплох дождем, она вдруг стала отчаянно соображать, что же ей теперь делать. А капли дождя становились все сильней и сильней, и уже самые крупные стали больно хлестать Рыбу по лицу. Она отчаянно заметалась в поисках убежища и, в конце концов, юркнула под козырек одного из подъездов.

* МЭН — «мужчина» (англ).

Ливень расходился все сильней и сильней. И тут-то Рыба вдруг задумалась: а где же она будет ночевать? (Единственная умная мысль, которая пришла ей в голову за этот день!). И вдруг ей стало страшно: «Ой, куда же я пойду? На дворе ведь почти ночь! — мысленно заныла она. — Неужели мне придется заночевать прямо здесь, в этом подъезде? А уже становится холодно!»

Рыба сидела и обреченно думала над своей судьбой. Вдруг ей в башку долбанула мысль: «А что если вернуться к Наташке, попросить у нее прощения? Податься-то некуда». И тут же Рыба отвергла ее.

«Как это так? Я поступлюсь своей гордостью?! Ведь со мной там так несправедливо поступили! Так со мной обошлись! Нет, это ниже моего достоинства! Уж лучше я заночую в подъезде, чем попрошу у нее прощения!»

Мама ведь научила ее быть гордой — вот теперь она и страдала из-за своих принципов. Хорошую услугу ей оказала ее мамочка! Ха-ха! Рыба стояла и, молча, глядя на здоровые пузыри на луже, ощущала полную безвыходность своего положения. Идти ей было абсолютно некуда.

Ум Рыбы отчаянно метался в поисках выхода, но не находил его. От этой безысходности становилось тухло и невыносимо.

«Что теперь делать?! Что теперь делать?» — отчаянно думала она, пытаясь найти выход из этого дурацкого положения.

Она стала отчаянно перебирать в памяти всех знакомых, которые были у нее в N-ске.

К родственникам идти она не хотела однозначно, т. к. одна только мысль о них у нее вызывала тошнотворный рефлекс.

К Энджи идти? А дома ли сейчас она? К Наташке? Ни за что на свете! Это ниже ее достоинства! Адреса других знакомых она плохо помнила. «Что же делать? Что же делать?» — крутилась в ее голове одна и та же мысль. Паника и отчаяние заставляли ее тупую репу шевелиться. Мозгени активней заработали в ее голове. Безвыходность положения создала в ней полную панику и хаос.

Рыба стояла на крылечке и кусала свои короткие грязные ногти. Мыши, стоящие по случаю дождя с ней рядом, брезгливо поглядывали на нее. Но она настолько была отождествлена со своими мыслями, что просто даже не замечала, как к ней относятся люди. (Вообще-то она мало над этим задумывалась). И вдруг ее осенила гениальная идея. До того, как попасть к Замараевой, она жила у Иорданских в Сокуре. Значит, можно вернуться к ним! Ура! Дурища была спасена! Теперь было куда вернуться, где переночевать!

Очень обрадованная своей находчивости Рыба тут же побежала на вокзал. Прыгая чуть ли не метровыми шагами между луж, она неслась к своей цели. Ей уже не был страшен дождь, ей было наплевать, что ноги ее уже насквозь промокли в дурацких бутсах. Ее несло, как очумелую. Прохожие шарахались в стороны, некоторые крутили пальцем у виска. Один мужик, которого она обрызгала грязью, обложил ее четырехэтажным матом и чуть не съездил по морде. (Благо он не успел ее поймать). Один раз она даже чуть не попала под машину. Вот до чего доводит импульсивность и необдуманность! Плохо человеку, когда им в жизни руководят только эмоции! «Если рана в голове, надо пить зеленку!»

Но как бы то ни было, Рыба все-таки добралась до вокзала, впрыгнула в последнюю электричку, идущую в сторону Сокура. Счастливая и довольная, она прикатила в Сокур и впотьмах, на ощупь нашла дом Иорданских. Зайдя в темный предбанник, она пнула-таки ногой злосчастное ведро, стоявшее под умывальником. На этот раз оно оказалось пустым. Жуткий грохот раздался по всему дому. Рыба запнулась и вместе с ведром ебнулась посреди прихожей.

— Еб твою мать! Понаставили здесь всякой херни! Ходи тут из-за них, спотыкайся, как проклятый! — зачертыхалась Рыба, делая попытки в темноте найти входную дверь.

— Кто здесь шумит в пол двенадцатого ночи?! — раздался неожиданный голос Жени.

Через распахнутую дверь на Рыбу ливанул свет лампочки, и она непроизвольно зажмурилась с непривычки.

— Это я, Рыба, — пробубнила она, — можно к вам?

— Ну, заходи, коли уж пришла, — гостеприимно произнес хозяин — цыган.

Рыба с виноватым видом вошла в комнату, и тут же ее взгляд упал на его ебанутую мамашу, которая сидела на своем сундуке и молча тихонько рвала на себе волосы. Услышав посторонние шумы и звуки, она замерла с клоком волос в руке и громко закричала:

— Жорж! Жорж! Кто это к нам пришел? У тебя гости? Познакомь меня с ними!

— Мама, успокойтесь, пожалуйста, это мои гости, но я — не Жорж, я — Евгений. Я — Ваш сын!

— Не Жорж? — задумалась старая квочка.

— Нет, не Жорж. И перестаньте пожалуйста портить свои волосы, — с этими словами Женя сделал отчаянную попытку высвободить волосы у старухи из лап. Но тщетно. Старушенция еще сильнее сжала свои клешни и что-либо достать из них стало совсем невозможно.

— Не хулиганьте, Жорж, не безобразничайте, — приговаривала она, багровея от злобы, — не нужно со мною так обращаться. Жорж! Жорж! Евгений потерял самообладание и заорал на тупую идиотку:

— Да неужели Вы не понимаете, мама, что так вести себя некрасиво?! Прекратите уродовать себя! Совсем Вы из ума выжили!

Старуха не сразу поняла, о чем идет речь, но эмоциональный напор вышиб ее из колеи, и она молча уставилась на Евгения, не понимая, что ей теперь делать.

— Ну что Вы так на меня смотрите? — бесился Евгений, еле сдерживая себя.

— Так значит Вы — не Жорж?

— Нет, я не Жорж!

— А кто же тогда Вы?

— Я Евгений! Я же объясняю Вам. Я Ваш сын!

— А где Жорж?

— А его уже давно нет здесь!

— А у меня нет никакого сына, — дурачилась выжившая из ума старуха. — А где Жорж?

— Умер Ваш Жорж! Умер!

— Как умер?! Давно?

— Давно! Давно! Уже десять лет как умер.

— Не может быть, Вы меня обманываете! Куда вы спрятали его? Немедленно мне его верните! Отдайте Жоржа!!! Отдайте!

Евгений уже не знал, как с ней разговаривать. Он хватал как рыба воздух ртом и не мог вымолвить ни слова.

— А идите-ка Вы, мама, куда подальше! — в конце концов махнул рукой Евгений.

Старуха сидела, словно огорошенная этой новостью, не веря своим ушам, как будто эта мысль для нее была новой.

— Ну, что Вы замолчали, мама? — подтрунивал над ней Евгений.

— Жорж! Жорж! Милый мой Жорж! На кого же ты меня оставил?! — выла шизофреничка.

— Мама, ну он же давно умер! Что Вы так удивляетесь?

— Как?! Как давно? Не может этого быть!

— Ну, не придуривайтесь Вы, он десять лет как уже умер! — отмахнулся от нее Евгений. Старуха молчала. В комнате наступила подозрительная тишина.

Евгений обернулся и воззрился на старуху. Она сидела на своем сундуке, прикрыв лицо руками, и беззвучно рыдала.

— Мама, что с Вами? — одернул ее Евгений

— Жорж! Жорж! Почему вы от меня это так долго скрывали? — упрекала его старуха.

— Что мы скрывали?!

— То, что он умер десять лет назад!

— Да никто от Вас этого не скрывал! Вы ведь и сами его хоронили! Своими руками!

— Не может этого быть!

— Как не может? Может! Я еще тогда молодым был. А теперь вот уже вся голова в седых волосах. А тогда у меня все волосы еще были черные. Я сам все это помню.

— О!… Горе-горе-горе…, - выла как заведенная бабка. — Горе мне, горе горькое — е-е!!! — Бабка залилась беззвучными рыданиями и завалилась на свой топчан.

Евгений было вздохнул свободно, как вдруг на сцене появилось другое действующее лицо. Из другой комнаты в кухню вползла заспанная Ольга. На ней была мятая розовая ночнушка, волосы были растрепаны, лицо помято, а глаза посылали друг друга на хуй.

— А что здесь происходит, Женечка, что тут за шум? — пропищала она занудливым голосом.

— А, это ко мне гости пожаловали, Оленька, — радостно ответил ей Евгений.

— Гости? Да какие тут могут быть гости в первом часу ночи? Уже спать пора.

— Ну и что? Человек к нам приехал, значит, он гость. А с гостями надо проявляться соответствующе. Мы, цыгане — такой народ!

Евгений радостно хохотал, не понимая Ольгиной мрачности. Та совсем вышла из себя, выскочила из комнаты, громко бабахнув дверью. Евгений еще больше захохотал над своей психованной инфантильной женой. Из-за двери доносились рыдания, вопли и причитания:

— Боже мой! Да что же это делается-то такое?! Это квартира или цыганский табор? И связалась же я с этим цыганом! Не дом, а проходной двор какой-то!

Евгений реагировал на это весьма спокойно и даже весело.

Рыба ошарашено смотрела на эту семейную сцену, не зная, что теперь дальше делать: уходить, мирить супругов или просто ничего не делать и завалиться спать?

— Да, не обращай внимания, покричит-покричит и перестанет, — успокаивал ее Евгений. — А ты лучше вон полезай на полати и ложись спать. А с утра поговорим. Лады?

— Лады… — бессмысленно прошептала Рыба и полезла наверх, на полку над дверью.

Бабуся уже тоже успокоилась и тихонечко шубуршала своими клешнями в своей одежде. Очень ловко, на ощупь, она выискивала в ней вшей, а потом давила их своими страшнющими ногтями.

— Ой! Что это такое? — с испугом спросила Рыба у Евгения, показывая на бабку.

— А, да это она вшей у себя выискивает, — отмахнулся он. — Видишь, как ловко у нее это получается! Еще с войны сноровка осталась!

— А откуда у нее вши? — с ужасом спросила Рыба. — Сейчас же вроде бы уже нет войны!

— Да это ты же сама наш адрес хиппарям дала.

— А причем здесь хиппари? — не въехала Рыба.

— Да при том, что они тут к нам целое нашествие устроили. Пока тебя тут не было, они к нам пришли. Целую неделю тут жили. Я на них все свои последние деньги ухлопал. Попробуй, такую ораву прокорми! Ольга сильно бесилась против них. А в конце недели выяснилось, что у них оказывается вши.

— Вши? — вытаращилась Рыба. — Но ведь те хиппари, которым я давала ваш адрес, жили в приличных условиях и не могли иметь вшей!

— А это не важно! Они дали наш адрес тем, у которых они были. И они пришли к нам. И вот теперь у нас всех вши завелись. Особенно у Дианки. Ольга взбесилась из-за всего этого и запретила кому-либо у нас появляться.

— А! Так вот почему у Вас так тихо и пусто!

— Ну, в частности и из-за этого тоже…, - сконфуженно произнес Евгений и вдруг замолчал…

«Что-то здесь не то! — просекла Рыба. — Чего-то он недоговаривает».

Неудобную заминку в разговоре прервала Ольга. Она высунулась из двери и опять напала на Евгения:

— Женя! Мы пошли спать! А ты — как хочешь! — демонстративно выкрикнула она и с Дианкой под мышкой поперлась спать. Дверь бабахнула в последний раз. За стеной послышалась мышиная возня, какие-то разговоры, а затем все смолкло и стало тихо.

Евгений молча пожал плечами и как побитая собака осторожно стал пробираться в комнату в надежде найти приют на каком-нибудь диване.

— Что ты сюда пришел?! Тебя сюда не звали! Какого черта ты опять здесь?! — послышались воинственные крики из-за двери.

— Оленька, подожди, не спеши, я ведь как-никак все-таки хозяин в этом доме, — миролюбиво увещевал он свою неуемную женушку.

— Ну и что! А я — хозяйка! И ты сюда не лезь!

— Но ведь я хочу спать!

— Я тоже хочу, и Дианка тоже. А ты не даешь

— Оленька, я тебя тревожить не буду. Я вот тут отдельно от тебя на диванчике прилягу. А если хочешь, даже на полу. Я тебе мешать не буду!

— Ну ладно уж, так и быть, ложись вот тут на полу. А нас не трогай! — воинственно произнесла Ольга и завалилась сама дрыхнуть вместе со своей дебильной доченькой.

Некоторое время еще слышалась какая-то возня, капризный голос ебанутой Дианки, а потом все стихло. Бабуся так и заснула с убитой вошью в руке.

Ночная тишина нарушалась тиканьем часов, трелью сверчка да равномерным похрапыванием бабуси. Рыба погасила свет и долго думала, глядя в темноту ночи:

«Странное это дело — семья. Все наперебой твердят, что в ней счастье, что когда двое человек живут вместе, то им должно быть как-то особенно хорошо, а на самом деле все получается совершенно по-другому. Муж с женой постоянно грызутся, постоянно кто-то кого-то бьет или ругает. Кто-то пропивает деньги или ходит «налево». И никакой идиллией там совершенно не пахнет. Как все-таки отличается то, что люди мечтают о семье, и то, что есть на самом деле! Почему же все происходит именно так?»

Это противоречие поставило ее в тупик, и она стала мучительно размышлять над ним. «Почему? Почему? Почему?» — вертелось в ее голове. — Почему люди говорят одно, а делают совершенно другое?»

Рыба стала вспоминать свое детство, всех людей, которые ее окружали, родственников, и думала: «А было ли у кого-нибудь из них какое-то счастье?» И ни у кого его она не могла припомнить. Вот вечно грызущиеся бабка с дедом. Их разнимает их сынок, дядя Дима. Дед говорит свое последнее мужское слово. Бабка грозится, что отравится уксусом. Дед говорит: «Ну и травись!» И она хлещет 70 %-й уксус «из горла». Потом месяц лечится в больнице. Долго мучается и страдает после этого. Месяц семейство «отдыхает» от скандалов.

Вот мамаша, которая нетерпеливо отвечает отцу: «Ну и не буду гладить тебе штаны!» И швыряет их ему в лицо. Вот тетя Маруся, которая живет с безногим мужем-пьяницей. Муженек напивается, приползает «в дрязину» пьяный, ругается, требует денег и бьет ее, ковыляя за нею на «култышках». Потом засыпает беспробудным сном, а под утро обсирается себе в штаны. Вот тетя Оля, подруга матери. Она «тащит» на себе двоих близняшек. Муж только пропивает свою зарплату, сидит у нее на шее, требует еще денег и приходит потихоньку в состояние, совсем не похожее на человеческое.

И, наконец, сама мать теперь, решившая, что жить без семьи ей будет гораздо спокойнее, чем с семьей. Живущая в одиночестве.

«Где это, обещанное счастьице? Кто достиг его? У кого оно было? — размышляла Рыба. — Ромео с Джульеттой? Так они умерли молодыми. Неизвестно, что бы было, если бы они жили вместе всю жизнь. Наверно бы так же всю жизнь ругались как бабка с дедом. Грей и Ассоль? Про них тоже написано только до момента их встречи. А дальше как будто специально умалчивается обо всем этом. Почему не пишут об их совместной жизни? Почему у всех сказок конец сразу после свадьбы? А потому, что дальше ничего и нету: лишь грызня двух эгоистов. Только и всего!»

Мать просто обманула Рыбу. Обманывала постоянно, систематично. Для того, чтобы дочь повторяла точь-в-точь одни и те же ошибки матери и обрела точно такую же несчастную судьбу, как и она.

На память Рыбе пришел еще один эпизод из ее детства. Она стоит у закрытой двери в кухню, где уединились поганая и ее подруга с работы. Рыба тихонечко стоит и подслушивает, о чем идет речь. Поганая рассказывает подруге, как плохо живется в семье, как тяжело выносить все занудства мужа, как почти все ее мужья пили и вымазживали из нее деньги. Рыба вслушивается во все эти откровения и с жадностью «наматывает их себе на ус». Вдруг резко распахивается дверь, и на пороге появляется поганая и с разгону наскакивает на Рыбу:

— Ой! А ты что тут делаешь?

Рыба в растерянности не знает что сказать. Мямлит.

— А, так ты подслушиваешь! — еще больше расходится погань. — А ну-ка, марш отсюда!

И Рыбу запирают одну в комнате. Она делает еще несколько попыток начать подслушивать, но все бесполезно: поганая нарочно выходит из кухни и прогоняет ее каждый раз.

Рыба сидит и размышляет: «Почему же меня не пускают в их компанию? Они что-то от меня скрывают. Но что? Вот ведь вопрос. Вот вырасту большая, и тогда от меня уже никто ничего не скроет!» Конечно! Никто уже от нее не спрячет правду жизни. Потому что тогда жизнь сама уже предстанет перед ней, так сказать, «во всей своей красе». Но до этого с нею очень хорошо поработает ее матушка, втемяшивая в ее тупую башкень идиотские мыслишки о счастьице, убогом, ебанутом, которые, в конце концов, и приведут ее к семейному болоту. И выбраться из него самой ей просто не хватит ни сил, ни ума. А пока… Поганая закончила секретный разговор с подругой и, открыв дверь кухни, громко произнесла:

— Ну да ладно, пойду я ребенка добру учить. Она у меня растет. Надо не пропустить это время. Я же ведь ей счастья, добра желаю!

Погань улыбнулась старыми гнилыми зубами и направилась к своей любимой доченьке. Она специально скрывала от нее всю правду жизни, весь свой реальный жизненный опыт. Горький, неприятный, даже отвратительный, но, тем не менее, очень полезный. А вместо правды жизни она втемяшивала дочери в башку свои дебильные представленьица о «принцах», «рыцарях», «идиллии» и прочей ахинее. Все это она делала для того, чтобы заставить-таки свою любимую доченьку быть исправной домработницей, био-машиной для размножения «пушечного мяса» и хорошей «ломовой лошадью», которая пашет «на дядю». Но как ее добровольно заставить делать все это? А надо ее чем-то приманить, как зверя в западню приманкой. А приманка эта — суть втемяшивает в мозги дочери. Сама знает, что в семейке хуево, а дочери дудонит: «Счастье, счастье, счастье!» И та тупо во все это верит. И все же таки заводит семейку. А когда расчухает, какое же это все за-падло, то ей уже другие «песенки» припасены: «Так надо, так у всех, так положено, терпи, а воз свой вези» и все в этом же духе. И дура упирается до самой смерти! И детишек своих этому же «добру» учит. И так из поколения в поколение передается эта «собачья чушь». И люди послушно рожают и воспитывают новых рабов. А те — новых и те то же. И так — до бесконечности.

Но никто из этого стада никогда не задает себе вопрос: «А кому же все это надо?» Если бы хоть кто-нибудь задался этим вопросом, тогда он бы увидел, что во всем, чему каждая мать учит свою дочь, имеется своя, так сказать, идеология. И она выгодна не самой погани, т. к. и она сама же страдает от всей этой херни, а тем, кто старательно поддерживает эту идеологию. И этим как раз разнимается Брежнев. Совместно. С КГБ. Но КГБ — это просто глаза, которые за всем следят, а реальной действующей силой в этой игре является поганинское воспитание. Оно втемяшивается в мозги людям через идеи «любви, добра, долга, счастья» и тому подобной ахинеи. А результатом этого является безукоризненное подчинение человеко-роботов целям и задачам Брежнева. Причем здесь все так хитро устроено, что даже сама погань не подозревает, что она является тупым орудием в чьих-то руках. Она просто тупо действует, как заведенная машина. А машине совсем не обязательно знать, что она является машиной. Главное, что она исправно работает и выполняет свою функцию. А в чьих интересах она действует — это уже не ее проблемы!

А что же Брежнев, на которого она работает? А он уже конкретно знает, что ему нужно. Ему нужно, чтобы людская масса подчинялась ему. Как это сделать?

Для этого могут использоваться разные формы, но суть их одна — создать закон для толпы и заставить эту толпу подчиняться Брежневу.

Крепостное право, где женщин выдавали замуж насильно, сменилось информационными цепями мамочкиных мечтаньиц о семейном счастьице. Вместо рабства физического человека завлекли в рабство информационное. А оно — более тонкое, изощренное и почти невидимое. Опасность его в том, что завнушенный человеко-робот думает, что он свободен, и что все, что ему внушили, является им самим. И поскольку раб не видит своих цепей, он думает, что он свободен. А поэтому он не может вырваться из своего рабства и даже не думает о том, что из него надо вырываться. На этот счет есть одна очень интересная притча. Жил-был черный маг. И все было бы ничего, если бы не одна маленькая неприятность: овцы постоянно разбегались от него в разные стороны. Их постоянно приходилось загонять в загон, охранять собаками, постоянно присматривать, чтобы ни одна овца не пропала. И так намучился этот черный маг, что решил, в конце концов, найти способ сделать так, чтобы овцы слушались его и уже больше никогда не разбегались, даже если он уберет забор.

И вот этот черный маг долго думал-думал, как же помочь своей беде и, наконец — таки, придумал. Он внушил овцам, что они свободны и счастливы. И что им никуда разбегаться не надо. И, в конце концов, овцы таки и поверили ему. Они вдруг стали довольные, потому что они верили, что они счастливы, и никуда не стремились разбегаться. Все было то же самое: местность та же, собаки те же, загон тот же. Вернее загон уже им был не нужен. Но вот овцы были совсем другие. Они уже не стремились никуда убежать. Потому что они думали, что они уже свободны, и ничего им менять в своей жизни не нужно. И поэтому овечки стали спокойными, послушными и больше никуда не разбегались. И черный маг дико радовался своему ловкому трюку. Ему теперь не нужно было сторожить овец, не нужно было бояться, что они без него разбегутся. Овцы и без этого были послушными и спокойными.

Вот точно так же с нами поступает и наша мать. Она внушает нам, что в том образе жизни, который мы ведем, и есть счастье. И все люди, как послушные овцы следуют одним и тем же путем: институт-семья-счастье. Потому, что их завнушала их мать. Она так же, как черный маг, заставила их верить в то, что они свободны и счастливы. И они радостно исполняют ее злую программу. Вот оно: величайшее зло на всей Земле! Это информационные цепи, клетка в мозгах идиотов, которая не дает им быть свободными.

Многим людям со всех сторон внушается: «Вы живете в современном обществе! Вы свободны! Вы вольны делать то, что хотите! Вокруг Вас — демократия!»

Выпускникам школ внушают: «Вы можете идти куда хотите! Перед вами открываются все пути, все дороги. Выбирайте любую, какую хотите!»

Но, не тут-то было! Если человек начинает делать то, что не идет в согласии с общей мышиной программой, то все это сразу же пресекается на корню!

Кто-то хочет стать отшельником, кто-то — проституткой, кто-то хочет жениться на «голубом» или на «розовой», кто-то хочет быть бродячим музыкантом, кто-то — хиппи, кто-то — панком, кто-то хочет завести пятьдесят котов, кто-то — мужской гарем. Кто-то всю жизнь хочет лазить по горам или плавать с аквалангом, летать на параплане и т. д.

Но все это не берется в расчет. Это идет вразрез с общественным маразмом. Это никак не связано с построением коммунизма, защитой Брежнева и прочей ахинеей. Монах, ушедший в монастырь, хиппи, путешествующий по трассе, проститутка, живущая в свое удовольствие, непригодны для целей общества и, поэтому, они даже опасны для него. Ведь если таких нестандартных людей будет много, то они будут подавать, так сказать, «дурной пример» всему остальному человеко-стаду. И оно может не захотеть «тянуть лямку». А что тогда будет делать Брежнев? Не впрягаться же ему самому в упряжь! Он хочет жить так, чтобы ему было хорошо. И поэтому он должен держать толпу «в узде». А что нужно для этого сделать? А надо настроить всю остальную толпу так, чтобы ей уже не хотелось быть такой, как хиппи, монах, педофил или гейша. А как этого добиться? Надо настроить всю остальную толпу, так ее завнушать, чтобы каждый думал, что таким быть плохо. Чтобы вся толпа думала, что любое отклонение от «нормы» является чем-то странным и даже ненормальным. А что для толпы норма? Норма — работать на дядю Брежнева. Значит, если ты работаешь на него, «тянешь лямку», так сказать, значит, ты — «хороший мальчик». А чуть ты как-то отклонился от общей «нормы», — ты уже «бяка», «плохой мальчик». Информационное рабство! Зависимость от оценки идиотов и полное рабство! Тянешь лямку — «молодец», «хороший мальчик», «так держать!», не тянешь — «плохой», «никчемный», «дурак». А некоторые особо завнушенные дураки, когда видят нестандартных людей, даже хотят и убить их.

В древности проституток побивали до смерти камнями. А как часто старперы в сердцах кричат: «Эх, пристрелил бы я вас всех! Гады!» Вот что значит — человек завнушен, несвободен, идиотичен, дурен. Он готов и других уничтожить и сам вымереть, лишь бы отстоять свои принципы. Свои цепи, свои кандалы, которыми его сковали со всех сторон. И закозлили. Сделали честным- безотказным быдлом. Му-у-у!!!

Чтобы человеку было хорошо, он должен отказаться от всех своих принципов, от всех дурацких установок, от желания быть «хорошеньким» в чьих-то глазах. Он должен опираться на свои собственные реальные желания и ощущения. Если человек реально чувствует, что ему тухло, когда он работает на заводе, а хорошо тогда, когда он отдыхает, то он и должен следовать своему ощущению. А кто и что про него скажет — ему должно быть абсолютно на это наплевать! Он должен просто жить для своего удовольствия, а не для того, чтобы быть «хорошим мальчиком». Вот тогда ему будет по-настоящему хорошо-о-о!!!

* * *

— Женя! Женя! Вставай! К нам лезут воры!

Старая маразматичка стала долбиться в дверь спящего семейства.

— Что?! Какие воры? — не понял спросонок Евгений. Взлохмаченная шевелюра и помятая физиономия создавали в нем ощущение дремучести и запущенности.

— Женя! Женя! Они уже дверь выламывают! Они ногами ее пинают!

Евгений подошел к двери и прислушался. В нее кто-то тихо постучал.

— Опять! Опять! — закудахтала старая маразматичка. — Вот видишь, я же говорила!

— Да Вы что, мама, это же обычный стук. — Вы совсем с ума сошли?!

— Ну почему мне никто не верит? Ну почему Вы надо мной смеетесь?!

— Да ну Вас, мама, к чертовой матери! Вы несете просто какой-то бред!

Евгений еле сдерживался, чтобы не начать тузить старую маразматичку. В конце концов, он махнул на нее рукой, развернулся и пошел открывать дверь.

На пороге стояла «сладкая парочка». Высокая черноволосая смуглая женщина лет тридцати восточной национальности и коренастый мужчина со светлыми волосами чуть моложе ее и ниже ростом.

— О! Кого я вижу! — обрадовано воскликнул Евгений, но тут же осекся, как будто подумал о чем-то плохом. А затем, сделав вид, что ничего не случилось, с ледяной маской на лице пропустил гостей в дом.

— Проходите! Проходите! Очень будем рады вам! Какими судьбами? — расшаркивался он.

— Да вот, соскучились! Давно тебя не видели! — радушно произнесла женщина. Это была Света Баседбаева.

Жене польстило это высказывание.

Мужчина приветливо улыбнулся, его сальные глазки забегали, изучая всех присутствующих. Увидев Рыбу, он заинтересованно оглядел ее.

— Александр Холмогорцев, — представился он. — Поэт.

— А меня зовут Рыба, — расплывчато произнесла хиппушка. — Бешенный Сов.