Обитатели северных побережий с их климатом и почвой по всему образу жизни, по всему своему укладу долгое время оставались суровыми, за-

533

Каленными людьми, но в них, особенно когда они начали странствовать по морям, заложены были семена, которые в более мягких зонах могли дать цветущие побеги. Свойства характера, которые должны были быстро приучить северного пирата к жизни на юге, были таковы: бесстрашие, физическая сила, большая ловкость в рыцарских искусствах, как стали их именовать позже, обостренное чувство чести и благородного происхождения, равно как и всем известное уважение, которое северные народы оказывают женскому полу, вознаграждающему самого храброго, красивого и благородного воина. На материке законы быстро укореняются, и всякое грубое самоуправство должно или само сделаться законом, или отмереть как неживая сила; на море, среди неукротимой водной стихии, дух обновляется,— если король правит на суше, то на море он бессилен. Воин ищет на море сражений и добычи, которую юноша стремится принести своей невесте, мужчина— жене и детям в знак своей доблести; третий под небом чужой страны ищет не столь преходящей добычи. Главным пороком, который на Севере карали презрением или муками ада, была низость, а доблести — мужество и честь, дружба до гробовой доски и рыцарское отношение к женщинам — при стечении благоприятных обстоятельств весьма способствовали становлению так называемого «галантного духа» Средних веков. Коль скоро норманны обосновались в одной из провинций Франции, а вождь их Рольф женился на дочери короля, многие братья его по оружию последовали его примеру и соединились с благороднейшей кровью страны, и королевский двор Нормандии стал вскоре самым блестящим в Западной Европе. Будучи христианами, норманны не могли уже заниматься морским грабежом, но, живя среди христианских наций, они могли принимать у себя следующих по их стопам братьев, приучать их к культуре, так что удобно расположенные берега Нормандии стали средоточием норманнов-мореплавателей, местом, где облагороживалась эта культура. Поскольку теперь изгнанная датчанами королевская фамилия англосаксов бежала в Нормандию и воспитанный норманнами Эдуард Исповедник подал норманнам надежду на занятие английского трона, а Вильгельм Завоеватель в одной-единственной битве выиграл все королевство и впредь на самые лучшие должности, духовные и светские, начал ставить норманнов, то в скором времени норманнские обычаи и язык стали обычаями высших слоев Англии, ее придворным языком. Все, чему научились во Франции эти некогда грубые племена захватчиков, все это перешло в Британию, включая и жестокий феодальный уклад жизни, и право пользования лесами. Хотя в дальнейшем многие законы Вильгельма были отменены и введены в действие прежние, более мягкие законы англосаксов, все же дух языка и нравов, привитый англосаксам вместе с норманнскими родами, невозможно уже было изгнать; поэтому и в английском языке зеленеет привитый к нему побег латинского. Вряд ли британская нация стала бы тем, чем стала, со всеми отличительными ее особенностями, если бы она спокойно всходила на своих старых дрожжах,— а ее беспокоили датчане, потом влились в нее норманны и увлекли за собой через море, втянув в долгие войны с Францией. Все это упражняло гибкость духа,.

534

Побежденные стали победителями и после множества потрясений явилось на свет белое здание государства, такого, какое, вероятно, никогда бы не вышло из монастырского, узкого, ограниченного жизненного строя англосаксов. Эдмунд или Эдгар не стали бы упорствовать перед папой Хильде-брандом так, как Вильгельм, и, уж конечно же, английские рыцари не соперничали бы с французскими во время крестовых походов, если бы норманны не возбудили дух нации, не взволновали его изнутри, если бы множество обстоятельств не воспитали его, даже и насильственными средствами. Как плодовое дерево не обходится без пересадки, как дикорастущее не обходится без прививки, так и народы, кажется, нуждаются, чтобы прививали им новые побеги, и для поступательного движения человечества необходимо, чтобы произошло это вовремя. Даже и самый лучший сорт погибнет, если всегда будет расти на одном и том же месте.

Не столь долго, не столь счастливо владели норманны Неаполем и Сицилией, завоевание которой — это настоящий роман, где проявлены были личная отвага и доблести храбрых искателей приключений. С этой прекрасной землей норманны познакомились во время своих паломничеств в Иерусалим; горстка людей, от сорока до ста, предложив свою рыцарскую помощь притесняемым, заложили основу для будущих владений. Райнольф был первым графом в Аверсе, а три доблестных сына Танкреда, которые переправились сюда в поисках счастья, снискали такую славу своими подвигами в борьбе с арабами, что стали графами, а потом и герцогами в Апулии и Калабрии. За ними последовали другие сыновья Танкреда — Вильгельм с железной рукой, Дрого, Хумфрид; Роберт Гвискард и Рогер отвоевали у арабов Сицилию, и Роберт пожаловал брата этим леном — только что захваченным прекрасным королевством. Сын Роберта Боэмунд нашел свое счастье на Востоке, отец последовал за сыном, и Рогер стал первым королем обеих Сицилии, власть его была и светской и духовной. При нем и его преемниках в этом уголке Европы завязались первые бутоны молодой науки; тогда подняла свою голову школа Салерно — прямо на полдороге между арабами и монахами из Кассино; после долгой зимней спячки пошли в рост, пустили первые листья и побеги правоведение, врачебное искусство и философская мудрость. Стойко держались норманнские князья в этой стране, в столь опасной близости к папскому престолу; с двумя святыми отцами им удалось заключить мир, когда те были в их руках, своим умом и бдительностью они превзошли большинство немецких императоров. Жаль, что они с давних времен породнились с немцами и этим дали им право наследовать престол, но еще более жалко, что намерения Фридриха, последнего короля из швабской династии, намерения, которые замыслил он осуществить в этих местах, были сорваны столь жестоко и бесчеловечно. Оба королевства стали с тех пор игрушкой в руках борющихся наций, добычей чужестранных наместников и завоевателей, а прежде всего аристократии, которая поныне препятствует любому переустройству этих некогда цветущих земель.

535