IV. Чувства и влечения людей повсюду сообразуются с их жизненными условиями и органическим строением, но повсеместно управляют ими мнения и привычки

Самосохранение — та первая цель, ради которой существует живое существо: от пылинки и до Солнца — все стремится остаться тем, что оно есть: ради этого животным внушен инстинкт, ради этого и человеку дан аналог инстинкта — разум. Послушествуя этому закону, нудимый страшным голодом, человек повсюду ищет свое пропитание: он с детских лет, сам не зная зачем и почему, стремится упражнять свои силы, неутомимо движется. Усталый человек не призывает сон, но сон приходит и

212

Обновляет все бытие человека; внутрення жизненная сила помогает и больному, а если не поможет, то все жаждет и вздыхает внутри его. И свою жизнь человек защищает от всего, что враждебно ему, и природа даже если сам он и не знает о том, создала в нем самом, вокруг него все необходимое для того, чтобы поддержать в человеке эти его усилия.

Бывали философы, котоыре видели в роде человеческом этот инстикт самосохранения, а потому причислили людей к кровожадным зверям и естественное состояние человека полагали в состоянии войны каждого против всех¹³. Очевидно, в этом утверждении есть много такого, что нельзя понять буквально. Конечно, когда человек срывает плод с дерева — он грабитель, когда он убивает животное — он убийца, а когда, попирая землю ногой и даже просто вдыхая и выдахая, человек отнимает жизнь у бесчисленного множества живых существ, недоступных его зрению, — он самый жестокий угнетатель, какого только знает Земля. Нежная индийская философия и не ведающая меры философия египтян заходили очень далеко в попытках обратить человека в совершенно безобидное существо, но все усилия были напрасны, стоит только поразмыслить. Мы ведь не можем заглянуть в хаос стихий, и если даже мы не будем есть больших животных, то все равно будем поглощать массу маленьких живых тел —вместе с водой, воздухом, молоком, растениями.

Итак, прочь эти копания в глубинах естества, и сразу же поставим человека среди его братьев и спросим: неужели человек — это дикий зверь по отношению к себе подобным, неужели он не склонен к человеческому общежитию? Если судить по внешним его чертам, то он не дикий зверь, а если заключать по тому, как рождается человек, то он тем более не чуждое общества существо. Человек зачинается в объятьях любви, его питает своей грудью любовь, его воспитывают люди, и он получает от них множество благ, которых не заслужил. Итак, до сих пор он воспитывался в обществе и воспитывался для общества; не будь общества, он не родился бы и не стал человеком. А нелюдимость начинается тогда, когда натура человека притесняется, когда он сталкивается с другими существами; но и тогда человек не составляет исключения а действует согласно великому закону самосохранения, которому покорно все живое. Посмотрим же, какие средства измыслила природа, чтобы и здесь насколько возможно одновременно и удовлетворить и ограничить человека, чтобы тем самым предотвратить войну всех против вся¹⁴.

Человек — существо, наиболее сложно и искусно построенное а потому и нет другой такой разновидности живых существ где бы наблюдалось подобное разнообразие генетических характеров Слепой инстинкт, который увлекает за собой все живое существо, чужд человеку с его тонким сложением, а лучи мыслей и желаний, напротив того, разбегаются среди рода человеческого во всех направлениях, как нигде больше.

Итак, если судить по самой природе человека, то он не должен сталкиваться с другими так, как прочие существа, потому что человеческая природа разделена и, так сказать, разъединена на бесконечное множество задатков, чувств, влечении. Безразличное для одного притягивает другого: у каж-

213

Дого свой особый мир наслаждений, как бы творение, созданное для него одного.

2. Этому расходящемуся по своим интересам и желаниям роду людей природа предоставила огромное пространство — всю изобильную и широкую землю, с ее различными климатами, областями, формами существования: на ней люди могли разойтись во все стороны. Здесь протянулись цепочки гор, там — реки, там пролегли пустыни, — все это должно было разделить людей; охотникам огдан был бескрайний лес, рыбакам — бескрайнее море, пастухам — бескрайняя равнина. Значит, не вина природы, если птицу обмануло искусство птицелова, если она залетела в сеть, где множество птиц отнимает друг у друга пищу, выклевывает друг другу глаза и отравляет самое дыхание, — ведь природа населила птицами поднебесье, а не сеть птицелова. Взгляните, как мирно живут между собой немирные племена дикарей! Тут никто не завидует друг другу, каждый добывает себе пропитание и наслаждается добытым в тишине и покое. Если злобный, противоестественный характер согнанных на узком пространстве людей, конкурирующих между собою ремесленников, художников, вечно спорящих политиков, завистливых ученых объявить всеобщей принадлежностью человеческого рода, правда истории будет нарушена: большая часть живущих на Земле людей и не подозревает об этих бередящих остриях и кровоточащих ранах, — люди живут на воле, а не в отравленном воздухе городов. Кто считает, что закон необходим, потому что в противном случае люди будут нарушать его, тот предпосылает то, что должен был доказать. Не запирайте людей в тесных каморках, и вам не придется тратить силы, навевая на них свежий ветерок. Не доводите людей до бешенства своим изощренным искусством, и вам не придется изощряться, связывая их по рукам и ногам.

И то время, которое люди должны были проводить вместе, природа как только могла сокращала. Человека нужно долго воспитывать, но и потом он еще очень слаб; он — вроде ребенка, который сердится и забывает, из-за чего сердился, который бывает недоволен, но не раздувает своего недовольства. Человек взрослеет, и в нем просыпается влечение, и он уходит из дома отца своего. В этом влечении — сама природа: она его изгоняет, чтобы он строил свое гнездо.

Но вместе с кем строит он гнездо? Тоже с человеком, который и похож и непохож на него; и самые страсти их проявляются настолько по-разному, насколько это полезно для конечной цели — их соединения. Натура женщины совсем иная, чем у мужчины, — она иначе чувствует, иначе поступает. О жалкий, чья жена соперничает с ним или превосходит его в мужестве и доблести! Лишь творя добро, лишь уступая, может она править мужем, и тогда яблоко раздора вновь станет яблоком любви.

Больше я ничего не скажу об истории разобщения человеческого рода, — основа заложена, возникают новые семьи, новые дома, возникают затем и новые общества, законы, нравы и даже языки. О чем говорят эти многоразличные, нередко неизбежные наречия, число которых на нашей Земле невозможно, подсчитать, те, что существуют рядом друг с другом

214

И нередко на самом малом друг от друга расстоянни? Они указывают на то, что матерь рода человеческого, расселявшая людей по всей Земле, беспокоилась не о том, чтобы поместить их на тесном пространстве, а о том, чтобы рассадить на воле. Насколько возможно, одно дерево не должно отимать воздух у другого, так чтобы это второе превращалось в карлика или сгибалось, как увечный, ради глотка свежего воздуха. Каждое дерево пусть найдет место для себя, — там, послушное собственному влечению, пусть вознесется оно к небесам и широко раскинет свою крону.

Итак, не война, а мир — вот естественное состояние человеческого рода, когда ничто не стесняет, не сдавливает его; ибо война — это состояние нужды, а не изначального наслаждения жизнью. У природы война бывает печальным средством, которого и сама матерь всех вещей не могла избежать, — зато она применяла это средство для более высоких, далеко идущих, многообразных целей.