Внешняя форма в природе всегда — выявление внутреннего творения природы, и так мы, великая Природа, приближаемся к святыне земного творения, к кузнице человеческого разумения.

* * *

Измерения величины мозга человека и животных, их сопоставление, сравнение веса животного и веса его мозгового вещества стоило уже немалых трудов исследователям. Но есть три причины, мешающие прийти к чистым результатам взвешивания и числового измерения.

1. Первая причина заключается в том, что один из членов пропорции — масса тела — остается неопределенным и не позволяет установить чистую пропорцию с весом мозга, размеры которого очень точно определены. Как различны все члены тела, которые складываются в один вес! И сколь различной может быть пропорция, установленная между ними природой! Природе под силу было снизить огромный вес тела слона, даже вес его головы, и слон — самое мудрое животное, хотя мозг его отнюдь не чрезмерно большой. Что дает наибольший вес? Конечно же, кости, а между костями и мозгом нет прямой связи.

Многое зависит и от того, для чего используется мозг, куда, к каким частям тела отходят от него нервы, каким жизненным отправлениям он служит. Если взвесить мозг и нервную систему, то мы получим уже более тонкую, хотя далеко не чистую пропорцию, — ведь вес не показывает, насколько тонки нервы и куда они протянуты.

3. Итак, все дело в том, насколько разработаны, насколько развиты части, насколько пропорциональны они между собою, но главное зависит от того просторного и ничем иным не занятого места, где собираются и сочетаются впечатления и ощущения всех нервов, где соединяет их величайшая сила, неподкупная истина, нескованная игра многообразия, энергично сливая их в то неведомое божественное единство, которое называем мы мыслью, — сама по себе величина мозга тут ни о чем еще не говорит.

Однако и расчеты поучительны^6*, они не дают конечных результатов, но ценны и дают нам в руки нить: рискну привести некоторые резуль-

^5* До сих пор я не читал упоминаемый Блуменбахом трактат Добантона «Sur les differences de la situation du grand trou occipital dans l'homme & dans les animaux» (Mem. ce l'acad. de Paris, 1764), поэтому я не знаю, в каком направлении развивает он свои мысли; мое мнение основано на наблюдении черепа человека и животных.

^6* В большой «Физиологии» Галлера я нашел множество таких расчетов, и остается пожелать, чтобы опубликовал свои наблюдения проф. Врнсберг. который ссылается на них в своих примечаниях к малой «Физиологии» Галлера⁴; ибо вскоре станет ясно, что удельный вес мозга — мера более тонкая, чем та, что использовалась в прежних исследованиях.

85

Таты, которые показывают, что н здесь природа, восходя к высшему, хранит единообразие.

У небольших животных с несовершенным кровообращением и органическим теплом и мозг — меньше, и нервов — меньше. Уходящей в глубь тела, рассеянной по всем его членам силой возбуждения природа, как мы видели, возместила им отчетливость ощущений; их складывающийся организм не мог, вероятно, ни породить, ни заключать в себе мозг больших размеров.

У более теплокровных животных и масса мозгового вещества возрастает пропорционально усложнению их органического строения: но появляются и другие факторы, которые, в частности, соразмеряют отношение нервов и мышечных сил. У хищных животных мозг — меньше: мускульная сила господствует у них над всем, а нервы служат мускулам и животным инстинктам. У животных травоядных, ведущих спокойный образ жизни, мозг — больше, но и у них энергия мозга уходит на чувственные восприятия. Большой мозг у птиц: им, живущим в более холодной стихии, нужна более теплая кровь. И система кровообращения у них сжата, потому что тела — маленькие: у влюбленного воробья мозг занимает всю голову и составляет одну пятую его общего веса.

У молодых особей мозг больше, потому что он жиже и нежнее и требует больше места, но он не тяжелее. В нем еще заключен запас тонких соков, необходимых для внешних действий и внутренних процессов, с помощью которых новорожденное существо обретет необходимые умения, затратив на это много сил и энергии. С годами мозг сохнет и твердеет; умения уже сформированы, а животное уже не способно воспринимать беглые, изящные, легкие впечатления. Короче говоря, чтобы способности животного возрастали, чтобы оно упражняло свое разумение, необходим большой мозг, но это не единственное и не первое условие способностей и разумения. Уже и древним было известно, что у человека мозг — относительно самый большой: однако обезьяна не уступает здесь человеку, а осел превосходит лошадь.

* * *

Итак, нужен иной физиологический фактор, который укрепит мыслительные силы живого существа; но если судить по тем ступеням, какие проходят различные органические существа, по тем ступеням, которые указала нам сама природа, то фактором таким и может быть только строение самого мозга, более совершенное развитие всех его частей и соков и, наконец, более удобное расположение и сложение его, благоприятствующее зарождению духовных восприятий и представлений в самом средоточии животного тепла. Раскроем книгу природы, взглянем на тончайшие листы, на каких когда-либо писала природа, — на слон мозга; ведь целью природы, целью ее органических созданий было ощущение, благополучие, счастье, а потому голова — самый надежный архив природы, и в нем мы найдем ее мысли.

86

1. У тех существ, у которых есть только зачатки головного мозга, ом устроен совсем просто — это как 6м бутон или несколько бутонов, расцветших на стволе спинного мозга, и нервы отходят от них только к самым жизненно необходимым органам чувств. У птиц и рыб, по замечанию Виллиса, во всем строении их мозга обнаруживается сходство: число бугорков возрастает, доходит до пяти и больше, и бугорки эти гораздо более четко выделяются. У животных с более теплой кровью различается большой головной мозг и мозжечок, в соответствии с органическим строением разделяются полушария головного мозга, и различные части его связываются между собой. Как и во всем строении живых существ, так и в этом случае, создавая квинтэссенцию и конечную цель живого существа — мозг, природа воспользовалась одним-единственным типом строения и всюду, от ничтожного червя и насекомого, неукоснительно следовала этому типу, изменяя его в малом, в зависимости от различий во внешнем строении животных, но в главном развивая, увеличивая, совершенствуя и приводя его к самому искусному завершению, когда речь идет о создании человека. Развитие мозжечка заканчивается еще раньше, потому что он родственнее и ближе спинному мозгу и более одинаков у тех пород животных, у которых форма головного мозга очень несходна. Это и не удивительно: от мозжечка исходят важные для животного строения всего организма нервы; так что, развивая благороднейшие мыслительные силы, природа шла вперед — от спины к голове.

Что касается головного мозга, то развитие его полушарий, самых благородных их частей сказывается в разных отношениях. Их извилины глубже и более замысловаты, и у человека их больше, чем у какого-либо существа, и они сложнее; кора головного мозга — самая тонкая и нежная его часть; если испарять ее, то она сокращается до одной двадцать пятин своего объема; но мало и этого: кора прикрывает и пронизывает самое сокровище мозга, его ценнейшую часть, и эта часть у более благородных животных, и прежде всего у человека, и являет наибольшее число различий, и более определена в разных своих отделах, и по объему больше, чем у других животных. У человека большой головной мозг во много раз больше мозжечка, и нес его говорит о внутренней полноте и развитии.

3. Все наблюдения, собранные самым ученым физиологом всехнародов, Галлером, говорят о том, что образование представлений, идей — единый и неделимый труд, так что нельзя искать материальных следов его в отдельных материальных частях мозга; мне даже кажется, что самое существо идей, представлений, как они складываются, таково, что мы сами по себе поняли бы неделимость такого процесса, помимо всех наблюдений и замечаний. Почему в зависимости от различных соотношений мы мыслительную силу называем то воображением и памятью, то остроумием и рассудком? Почему различаем мы влечения, и чистую волю, и даже силы чувства, и силы движения? Достаточно чуточку подумать, чтобы понять, что все такие способности не могут быть разделены между собоюв пространстве, будто в этой части мозга может находиться

87

рассудок, в этой — память и воображение, в этой — страсти и чувственные силы; потому что мысль души нашей — нераздельна, любое проявление души — плод мыслей. Нелепо расчленять абстрактные отношении как будто перед нами материальное тело, нелепо разбрасывать члены души как Медея разбрасывала члены тела своего брата⁵. Ведь даже если речь идет о самом простом чувстве, материал ощущения — вещь, вполне отличная от нервного сока, если таковой имеется, — ускользает от нас; насколько же менее осязательно духовное слияние чувств и ощущений: мы их не видим, и не слышим, и не можем возбуждать в различных частях мозга, словно играя на клавикордах. Думать так и даже надеяться на что-либо подобное — мысль неприемлемая для меня.

4. А если подумать о строении мозга и нервов, то эта мысль и тем более станет неприемлемой. Природа распорядилась не так, как представляет себе абстрактная психология чувств и душевных сил. Разве на основе метафизики возможно догадаться, как будут возникать, расчленяться и сопрягаться нервы, определяющие чувства и ощущения? А ведь нервы — это единственная область мозга, известная нам по ее органическим проявлениям, потому что действие нервов происходит у нас на глазах. Итак, остается одно: на головной мозг, в котором соединяются все чувства, на эту кузницу идей и представлений смотреть как на чрево мыслей, где плод складывается незримо и неделимо. Если чрево мысли — здоровое и плоду доставляет не только положенное духовное и жизненное тепло, но дает ему и должное пространство, подобающее место для того, чтобы незримая органическая сила, все проникающая, все прорастающая, сводила ощущения органов чувств, всего тела, выражаясь метафорически, в одну светлую точку, в то, что называем мы высшим самосознанием, — вот тогда складывается тонкая организация — живое существо, способное разумно мыслить; нужно только, чтобы внешние обстоятельства были благоприятны, чтобы обучение будило мысль и т. д. Если же всего этого не случится, если в строении мозга будет недоставать существенных частей и будут отсутствовать самые тонкие соки, если все место займут чувства примитивные, грубые, если, наконец, моэг будет сжат со всех: сторон, сдавлен, — что произойдет тогда? Очевидно, тонкого слияния лучей — представлений — уже не добиться, и живое существо напеки останется рабом своих органон чувств.

5. Строение мозга самых различных живых существ наглядно подтверждает скапанное; именно изучая строение мозга и сопоставляя его с органическим строением животного в целом, с его обрааом жизни, можно будет понять, почему природа ставила своей целью создание одного типа, но достигнуть его не могла в каждом отдельном случае и должна была видоизменить тип то в одном, то в другом направлении. Обоняние чувство главное не для одного существа; это самое необходимое для инстинктов животного, для поддержания его жизни чувство. И вот мы видим, что нос животного выпячивается вперед, а от мозга животного во множестве тянутся обонятельные нервы, как будто только ради них и существует передняя часть головы. Нервы широкие, полые, сочные, они — словно продолжение отделов головного мозга; и лобные пазухи у некоторых животных поднимаются высоко, тоже усиливая, по-видимому, их обоняние, и в целом, если позволено так сказать, значительная часть животной души обонятельна. За обонятельными следуют зрительные нервы;после обоняния для животного зрение стоит на первом месте; зрительные нервы уже доходят до середины мозга, потому что служат они более тонкому органу чувств. За этими нервами следуют другие, которых я не буду перечислять здесь, — насколько они развиты, зависит от стени взаимосвязи, какая требуется внешним и внутренним органическим строением: так, нервы и мышцы затылка и шеи поддерживают рот, челюсти и несут к ним жизнь. Они, можно сказать, замыкают лицо и внешнее строение превращают в целое — в такое же целое, каким было и внутреннее строение ему пропорцией внутренних сил: но только прилагать такой принцип следует не к одному лицу, но и ко всему телу. Занятие весьма приятное — различных существ и, сравнивая их, смореть, кому сколько отвесила природа. Отнятое природа заменяла другим, а если ей приходилось запутывать, то запутывала она мудро, то есть все гармонически соразмеряя с внешним органическим строением живого существа, со всем образом его жизни. Но перед глазами природы всегда стоял избранные ею тип, от которого она неохотно отступала, — известный аналог чувства и восприятия во всех земных существах — вот главная цель, ради которой природа строила и создавала. Этот непрерывный аналогический ряд можно показать на примере рыб, приц и самых различных наземных животных.

6. Так мы подходим к преимуществам в строении человеческого мозга. От чего ни зависят? Очевидно, от того, что человек в целом — более совершенный организм, а в самом конечном счете от того, что человек стоит и ходит прямо. У всякого животного мозг изваян по форме головы, или, вернее, наоборот голова по форме мозга, потому что природа действует из глубины. Природа смешивала и упорядочивала органические силы, сообразуясь с тем, какое положение занимает живое существо стоя и в движении, как соотносятся его части, к какому способу существования предназначила природа живое существо. В зависимости от сил и существующей между ними пропорции мозг становился большим или маленьким, узким или широким, тяжелым или легким, разнородным или однородным. И чувства становились слабыми или сильными, царили во всем или во всем служили. Пазухи и мышцы головы складывались в зависимости от того. куда тяготела лимфа, то есть в зависимости от основного угла органического направления тела. Можно привести значительное число примеров, относящихся к родам и видам живых существ, но я приведу только два или три. В чем органическое отличие головы человека от головы обезьяны? В том, что голова расположена под иным углом. У обезьяны — все те же части мозга, что и у человека, но в соответствии с формой черепной коробки мозг сдавлен и оттеснен назад, а форма черепа зависит от того, что голова расположена под другим углом и не приспособлена к прямому положению тела. А раз так,

89

то и все органические силы действуют совершенно иначе. Голова обезьяны не такая высокая, не такая широкая и длинная, как у человека; низкие чувства выступают на передним план вместе с выдвинутыми вперед челюстями — получилась морда зверя, точно так же как задвинутый назад мозг был мозгом животного; все те же части, что в мозге человека, но расположение их в пространстве иное, и пропорция совсем иная. Парижские анатомы установили, что передние доли головного мозга обезьян похожи на человеческие, но что внутренние, начиная с мозжечка, вытянутее; так, шишковидная железа — конической формы, с острием, направленным к затылку, и т. д. Все эти пропорции предопределены углом, существующим между направлением головы и положением тела, всем внешним обликом, образом жизни. Еще более сходна с животным была обезьяна, которую анатомировал Блуменбах⁷*, по-видимому, она относилась к ниже стоящему виду; вот почему мозжечок ее больше, вот откуда и другие отличия от человека. У орангутана многие из этих отличий отпадают, потому что голова его менее загнута назад и мозг не так сдавлен; впрочем, сдавлен он более чем достаточно, если сравнивать с высоким, круглым, образующим широкий свод мозгом человека — единственным в природе прекрасным залом, где складываются разумные идеи и представления. Почему у лашади нет сплетения артерий (rete mirabile), как у других животных? Потому что голова лошади стоит прямо, и главная артерия уже напоминает строение человеческого тела и поднимается к голове без разветвлений, не так, как у животных, головы которых понуро висят. Вот почему лошадь стала животным благородным, смелым, стремительным, в ней много животного тепла, и потребность в сне невелика, тогда как у животных с опущенными долу головами природе, организующей мозг, пришлось много потрудиться и пришлось даже разделить основные отделы мозга перегородками из кости. Итак, все дело — в направлении, какое придаст природа голове, а вместе с ней и всему телу, всему строю целого, в направлении, какого добивалась природа, формируя голову, а вместе с ней и все тело животного. Я не буду приводить иных примеров, а выражу только пожелание, чтобы ученый анатом, исследуя внутренние пропорции животных, особенно близких к человеку, обращал внимание на взаимное расположение частей и на направление головы относительно тела тела в целом — вот момент, в котором заложены различия, подчиняющие асе органическое строение живого существа тому или иному инстинкту, тому или иному проявлению животной и человеческой души; ибо любое существо в каждой своей части есть живое, взаимосвязанное и взаимодействующее целое.

Закон строения, приспосабливающий голову к прямому положению всего тела, определяет, как кажется, и угол стройности или безобразности человеческого тела; такая, как у человека, форма головы, такой объем мозга с его обширными и прекрасными полушариями, тем самым и все

7* Blumenbach. De varietat. natiu. gen. hum. p. 32.

90

предназначение человека для разума и вольности — все это было возмож но лишь благодаря вертикальному положению человеческого тела, о чем свидетельствуют и соотношение частей головы, и расположение центра тяжести, и пропорция животного тепла в голове, и способ кровообращения, — на основе такого внутреннего соотношения и могла сложиться лишь стройная фигура человека. Почему так приятно наклонена вперед верхняя часть у греческого типа головы? Такое положение дает простор вольному развитию мозга, и видны здесь изящные и здоровые лобные пазухи это — храм юношески прекрасных и чистых человеческих мыслей. А затылок, напротив, небольшой по размерам, потому что животный мозжечок не должен преобладать. Таковы и другие части лица; будучи органами чувств, они прекрасно соразмерены с чувственными силами мозга, а любое отклонение от пропорции уже принадлежит животному. Я думаю, что у нас еще будет наука о взаимосогласии всех частей тела, наука прекрасная, которая добьется несравненно большего, чем физиогномика⁶, которая просто гадает. Основа внешнего заключена внутри; органические силы все ваяют, начиная изнутри, и всякое существо — это целиком отражающая природу форма, как будто ничего другого природа и не создавала.

Взгляни же на небеса, человек, и возрадуйся, и ужаснись безмерному преимуществу, какое творец мира связал со столь простым началом — с прямым положением твоего тела! Если бы ты, словно животное, сгибался к земле, если бы голове твоей было придано направление в сторону рта и носа, выражение прожорливости, если бы все строение тела приведено было в единство с таким направлением головы, — где были бы высшие твои духовные силы, где погруженный в недра твоей души образ божества? Несчастные люди, оказавшись среди животных, утрачивали божественное подобие; голова их обезображивалась, и вместе с этим вырождались и дичали внутренние силы, грубые силы тянули живое существо вниз, к земле. Но коль скоро все строение твоих членов, человек, было рассчитано на вертикальное положение твоего тела, то и голова заняла свое прекрасное положение и получила свое новое направление, и мозг, это нежный, неземной побег, обрел полный простор для развития, мог шириться во все стороны и пускать вниз свои ветви. Поднялся глубокомысленный свод лба, животные органы отступили на второй план, и строение тела стало строением человеческим. Черепная коробка все поднималась' вверх, а орган слуха опускался; уши и глаза сошлись ближе, составили свой союз и получили доступ в святая святых внутреннего склада идеи и представлений. И мозжечок, этот цвет спинного мозга и чувственных сил тела, подчинился большому головному мозгу и кротко уступил ему, тогда как у животных он господствовал над всем. Лучи поразительно прекрасного полосатого тела мозга стали у человека отчетливее и тоньше; я вижу в этом указание на тот бесконечно более тонкий свет, который собирается в этой средней зоне, расходясь отсюда яркими лучами. Так, говоря образно, сложился этот цветок, он рос на стебле спинного мозга, а потом сразу вырос в целый куст эфирных сил, какой и мог зародиться лишь на этом устремленном ввысь древе.

91

Ибо, если идти дальше, пропорция органических сил, существовавшая в животном строении, еще не благоприятствовала разуму. В животном царят мышечные силы, чувственные возбуждения, особо распределенные в каждом живом творении в зависимости от его органического строя и составляющие всякий раз господствующий инстинкт породы. Человек встал с земли, и поднялось гордое дерево, все силы которого так соразмерены, чтобы самые тонкие и обильные соки давать мозгу, своему цветку, своей кроне, своему венцу. С каждым ударом сердца более шестой части всей крови поднимается к голове; главный ее поток поднимается к голове прямо и изгибаясь незаметно, потом он постепенно разделяется, так, чтобы и самые отдаленные части головы получали питание и тепло! И природа сделала все возможное, чтобы укрепить сосуды головы, чтобы ослабить и рассредоточить силу крови, чтобы как можно дольше удержать ее в голове и спокойно отвести назад, когда она сделала свое дело. Кровь эта идет из артерий, которые близки к сердцу и передают всю энергию толчка, — как только начинается жизнь, вся мощь сердца направляется на эти самые восприимчивые и благородные части тела. Конечностям приходится долго ждать, пока не сформируются во всех тонкостях голова и ее внутренние органы. Поражаешься, видя, насколько преобладают в неродившемся еще плоде эти части, как тонка структура отдельных чувств; можно подумать, что природа, эта великая художница, задумала весь зародыш превратить в мозг, в энергию внутреннего движения, и только потом, постепенно, добавила к мозгу и иные члены тела, орудия выявления, воплощения внутреннего существа. Уже в материнском чреве человек формируется для того, чтобы стоять и ходить прямо, для всего, что зависит от вертикального положения его тела. И формируется он не в теле животного, свисающем к земле, — более искусная мастерская задумана для него, и она твердо стоит на своих опорах. И тут спит плод, и кровь проникает в его голову, и наконец голова опускается под тяжестью своего веса. Короче говоря, человек — то, чем его сделала природа (ради этого трудятся все его части), — это дерево, устремленное ввысь, и крона дерева — венец тончайшего здания мысли.