Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

II. ХАРИБХАДРА. ШАД-ДАРШАНА-САМУЧЧАЯ 15 страница




Поэтому надо относиться с вниманием к чувствам внутренним и внешним, которые у нас имеются... Ибо если мы будем относиться к этому с вниманием, то бу­дем правильно определять причины, вызывающие смя­тение и страх, и, определяя причины небесных явлений и остальных спорадически случающихся факторов, мы устраним все, что крайне страшит отдельных людей.

Вот тебе, Геродот, изложение главнейших положе­ний, касающихся природы общей системы в сокращен­ном виде...

[ИЗ ПИСЬМА К МЕНЕКЕЮ]

Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься филосо­фией: ведь никто не бывает ни недозрелым, ни пере­зрелым для здоровья души. Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятия философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени. Поэтому и юноше, и старцу следует заниматься философией: первому—для того чтобы, старея, быть молоду благами вследствие

354


благодарного воспоминания о прошедшем, а второму— для того чтобы быть одновременно и молодым, и ста­рым вследствие отсутствия страха перед будущим. По­этому следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы все делаем, чтобы его иметь.

Что я тебе постоянно советовал—это делай и об этом размышляй, имея в виду, что это основные прин­ципы прекрасной жизни. Во-первых, верь, что бог — существо бессмертное и блаженное, согласно начертан­ному общему представлению о боге, и не приписывай ему ничего чуждого его бессмертию или несогласного с его блаженством; но представляй себе о боге все, что может сохранять его блаженство, соединенное с бес­смертием. Да, боги существуют: познание их — факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них по­стоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги по­сылают величайший вред, а хорошим—пользу. Именно: люди, все время близко соприкасаясь со своими соб­ственными добродетелями, к подобным себе относят­ся хорошо, а на все, что не таково, смотрят как на чуждое.

Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заклю­чается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отни­мает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг (впол­не убежден), что в не-жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то

355


напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не име­ет к нам никакого отношения, так как, когда мы су­ществуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умер­шим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют.

Люди толпы то избегают смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни, но и не боится не­жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не представляется каким-нибудь злом. Как пищу он выбирает вовсе не более обильную, но самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, но самым приятным...

Надо принять во внимание, что желания бывают: одни — естественные, другие — пустые, и из числа ес­тественных одни — необходимые, а другие — только естественные; а из числа необходимых одни — необхо­димы для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — для самой жизни. Свободное от ошибок рас­смотрение этих фактов при всяком выборе и избегании может содействовать здоровью тела и безмятежности души, так как это есть цель счастливой жизни: ведь ради этого мы все делаем, именно чтобы не иметь ни страданий, ни тревог... Мы имеем надобность в удо­вольствии тогда, когда страдаем от отсутствия удоволь­ствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удо­вольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие на­чалом и концом счастливой жизни...

Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удоволь­ствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы. считаем многие страдания лучше удовольст­вия, когда приходит для нас большее удовольствие, пос­ле того как мы вытерпим страдания в течение долго­го времени. Таким образом, всякое удовольствие по естественному родству с нами есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание

350


всякое есть зло, но не всякого страдания следует из­бегать...

Простые кушанья доставляют такое же удовольст­вие, как и дорогая пища, когда все страдание от недо­статка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее удовольствие, когда человек подносит их к устам, чув­ствуя потребность. Таким образом, привычка к простой, недорогой пище способствует улучшению здоровья, делает человека деятельным по отношению к насущным потребностям жизни, приводит нас в лучшее располо­жение духа, когда мы после долгого промежутка полу­чаем доступ к предметам роскоши, и делает нас неуст­рашимыми пред случайностью.

Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть ко­нечная цель, то мы разумеем не удовольствия распут­ников и не удовольствия, заключающиеся в чувствен­ном наслаждении, как думают некоторые, не знающие, или не соглашающиеся, или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерыв­ные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение.

Начало всего этого и величайшее благо есть благо­разумие. Поэтому благоразумие дороже даже филосо­фии. От благоразумия произошли все остальные добро­детели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нель­зя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь добродетели по природе соединены с жи­знью приятной, и приятная жизнь от них неотделима. В самом деле, кто, по твоему мнению, выше человека, благочестиво мыслящего о богах, свободного от страха перед смертью, путем размышления постигшего конеч­ную цель природы, понимающего, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло связано с кратковременным страданием; смеющегося над судь­бой, которую некоторые вводят как владычицу всего?..

357


В самом деле, лучше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом судьбы физиков (естествоиспытате­лей) ; миф дает намек на надежду умилостивления бо­гов посредством почитания их, а судьба заключает в себе неумолимую необходимость. Что касается случая, то мудрец не признает его ни богом, как думают люди толпы, — потому что богом ничто не делается беспоря­дочно, — ни причиной всего, хотя и шаткой, — потому что он не думает, что случай дает людям добро или зло для счастливой жизни, но что он доставляет начала великих благ или зол...

Так вот, обдумывай это и тому подобное сам с со­бою днем и ночью .и с подобным тебе человеком, и ты никогда, ни наяву, ни во сне, не придешь в смятение, а будешь жить, как бог среди людей. Да, совершенно не похож на смертное существо человек, живущий среди бессмертных благ!

[ИЗ «ГЛАВНЫХ МЫСЛЕЙ»]

XI. Если бы нас нисколько не беспокоили подозре­ния относительно небесных явлений и подозрения о смерти, что она имеет к нам какое-то отношение, а также непонимание границ страданий и страстей, то мы не имели бы надобности в изучении природы.

XIV. Хотя безопасность от людей достигается до некоторой степени благодаря некоторой силе, удаляю­щей [беспокоящих людей], и благостоянию (богатству), но самой настоящей безопасность бывает благодаря тихой жизни и удалению от толпы.

XXXII. По отношению ко всем живым существам, которые не могут заключать договоры о том, чтобы не вредить друг другу и не терпеть вреда, нет ничего справедливого и несправедливого; точно так же и по отношению ко всем народам, которые не могут или не хотят заключать договоры о том, чтобы не вредить и не терпеть вреда.

XXXIII. Справедливость сама по себе не есть нечто, но в сношениях людей друг с другом в каких бы то ни было местах всегда она есть некоторый договор о том, чтобы не вредить и не терпеть вреда.














358


XXXVIII. Если действия, признанные справедли­выми, при перемене обстоятельств оказываются на практике не согласными с естественным представле­нием о справедливости, то эти действия несправедливы. Но если при перемене обстоятельств те же действия, которые были признаны справедливыми, более уже не полезны, то они были справедливыми тогда, когда они были полезны для взаимного общения сограждан, но впоследствии, перестав быть полезными, они уже не справедливы.

[ИЗ «ВАТИКАНСКОГО СОБРАНИЯ ИЗРЕЧЕНИЙ»]

IX. Необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью.

XXIII. Всякая дружба желанна ради себя самой, а начало она берет от пользы.

XXIV. Сны не имеют божественной природы и ве­щей силы; они происходят от впадения [в человека] образов.

XXXIII. Голос плоти — не голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это и кто надеется иметь это и в будущем, тот даже с Зевсом может поспорить о счастье.

XLI. Следует смеяться и философствовать и в то же время заниматься хозяйством и пользоваться всеми остальными способностями и никогда не переставать изрекать глаголы истинной философии.

XLV. Изучение природы создает людей не хвастли­вых и велеречивых и не выставляющих напоказ обра­зование, предмет соперничества в глазах толпы, но людей смелых, довольных своим, гордящихся своими личными благами, а не благами, которые им даны обстоятельствами.

LIII. Никому не следует завидовать: хорошие люди не заслуживают зависти, а дурные, чем счастливее бы­вают, тем более вредят себе.

LIX. Не желудок ненасытен, как говорят люди толпы, но лживое представление о желудке как о чем-то, не имеющем предела наполнения.

LXV. Глупо просить у богов то, что человек спосо­бен сам себе доставить.


359


LXXVII. Величайший плод довольства своим (огра­ничения желаний) — свобода.

[ОТРЫВКИ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ СОЧИНЕНИЙ И ИЗ ПИСЕМ]

Диоген Лаэртский X 136. Безмятежность духа (атараксия) и отсутствие страданий тела суть удо­вольствия покоя (пассивные удовольствия), а радость и веселье рассматриваются как удовольствия движе­ния (активные удовольствия).

Порфирий ad Marc. (Узенер, фргм. 200). Не считай нисколько не согласным с учением о природе, [т. е. не­естественным], то, что, когда кричит плоть, кричит душа. Голос плоти: не голодать, не жаждать, не зяб­нуть. Душе трудно помешать этому и опасно не вни­мать природе, повелевшей ей вследствие присущего ей ежедневного довольства своим.

Порфирий ad Marc. (Узенер, фргм. 221). Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезни души.

Афиней XII, 546 (Узенер, фргм. 409). Начало и корень всякого блага—удовольствие чрева: даже муд­рость и прочая культура имеют отношение к нему.

Климент (Узенер, фргм. 519). Величайший плод справедливости — безмятежность.

Стобей Антология XLIII, 139 (Узенер, фргм. 530). Законы изданы ради мудрых — не для того, чтобы они не делали зла, а для того, чтобы им не делали зла.

Плутарх (Узенер, фргм. 551). Живи незаметно!


ЛУКРЕЦИЙ

Тит Лукреций Кар (ок. 99 — ок. 55 до н. э.) — древнерим­ский философ-материалист, поэт. Биография Лукреция почти неизвестна. Философское образование, по всей вероятности, получил в эпикурейской школе Неаполя. Написал философ­скую поэму, которая полностью дошла до нас. При жизни автора она не была опубликована. Ее отредактировал и опуб­ликовал Квинт Цицерон (брат знаменитого оратора, полити­ческого деятеля и философа). Позже она была озаглавлена

360


«О природе вещей». В поэме Лукреция, этом важнейшем лите­ратурном памятнике античного материализма, наиболее полно и аргументирование изложено атомистическое учение Эпикура, опирающееся в свою очередь на идеи Демокрита. Поэтическая форма произведения Лукреция делает особенно затруднитель­ным подбор отрывков из нее для настоящего издания. Но, учи­тывая то обстоятельство, что поэма неоднократно издавалась в русском переводе (лучшее издание — АН СССР 1946 г., пере­вод Ф. А. Петровского), а также то, что идеи атомистического материализма довольно полно в рамках настоящего издания представлены текстами Левкиппа — Демокрита и Эпикура, мы сочли возможным ограничиться небольшим количеством отрыв­ков из ее первой и второй книг. При этом мы стремились подобрать такие отрывки, которые в том или ином отношении дополняют приведенные выше тексты древнегреческих атоми-стов. Отрывки даны по названному выше изданию.


О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ

ИЗ КНИГИ ПЕРВОЙ

62. В те времена, как у всех на глазах безобразно

влачилась

Жизнь людей на земле под религии тягостным

гнетом,

С областей неба главу являвшей, взирая оттуда Ликом ужасным своим на смертных,

поверженных долу,

Эллин ' впервые один осмелился смертные взоры Против нее обратить и отважился выступить

против. И ни молва о богах, ни молньи, ни рокотом

грозным Небо его запугать не могли, но, напротив,

сильнее

Духа решимость его побуждали к тому, чтобы

крепкий Врат природы затвор он первый сломить

устремился.

Силою духа живой одержал он победу, и вышел Он далеко за предел ограды огненной мира 2, По безграничным пройдя своей мыслью и духом

пространствам.

Как победитель, он нам сообщает оттуда, что

может

361


Происходить, что не может, какая конечная

сила Каждой вещи дана и какой ей предел

установлен.

Так в свою очередь днесь религия нашей пятою Попрана, нас же самих победа возносит до неба. Тут одного я боюсь: чтобы как-нибудь ты

не подумал,

Что приобщаешься мной к нечестивым ученьям,

вступая

На преступлений стезю. Но, напротив, религия

больше И нечестивых сама и преступных деяний

рождала... 107. ... Если б знали наверное люди,

Что существует конец их мытарствам, они хоть

какой-то Дать бы отпор суеверьям могли и угрозам

пророков. Ныне ж ни способов нет, ни возможности

с ними бороться, Так как по смерти должны все вечной кары

страшиться,

Если природа души неизвестна: рождается ль

вместе

С телом она или в тех, кто родился, внедряется

после, Вместе ли с нами она погибает, расторгнута

смертью,

Или же к Орку3 во тьму и к пустынным озерам

нисходит, Или в животных иных воплощается вышнею

волей... 127. Вот почему мы должны не только в небесных

явленьях Дать себе полный отчет: в движениях солнца

с луною, Как происходят они, и какой совершается

силой Все на земле, но и то со вниманием разумом

чутким

362


Выяснить, в чем состоит души природа и духа... 146. Значит, изгнать этот страх из души и потемки

рассеять Должны не солнца лучи и не света сиянье

дневного, Но природа сама своим видом и внутренним

строем.

За основание тут мы берем положенье такое: Из ничего не творится ничто по божественной

воле.

И оттого только страх всех смертных объемлет,

что много

Видят явлений они на земле и на небе нередко, Коих причины никак усмотреть и понять

не умеют, И полагают, что все это божьим веленьем

творится.

Если же будем мы знать, что ничто не способно

возникнуть

Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим Наших заданий предмет: и откуда являются

вещи, И каким образом все происходит без помощи

свыше... 170. И возникают на свет и родятся все вещи

оттуда, Где и материя есть и тела изначальные

каждой, То потому и нельзя, чтобы все из всего

нарождалось,

Ибо отдельным вещам особые силы присущи... 205. Из ничего, словом, должно признать, ничто

не родится,

Ибо все вещи должны иметь семена, из которых Выйти могли бы они и пробиться на воздух

прозрачный...

215. Надо добавить еще: на тела основные природа Все разлагает опять и в ничто ничего

не приводит.

Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы

смертны,

363


То и внезапно из глаз исчезали б они,

погибая... 262. Словом, не гибнет ничто, как будто совсем

погибая, Так как природа всегда возрождает одно из

другого

И ничему не дает без смерти другого родиться... 419. Всю, самое по себе, составляют природу две

вещи 5 Это, во-первых, тела, во-вторых же, пустое

пространство, Где пребывают они и где двигаться могут

различно.

Что существуют тела — непосредственно в том

убеждает Здравый смысл; а когда мы ему доверяться

не станем, То и не сможем совсем, не зная, на что

положиться,

Мы рассуждать о вещах каких-нибудь тайных

и скрытых. Если ж пространства иль места, что мы

пустотой называем, Не было б вовсе, тела не могли бы нигде

находиться И не могли б никуда и двигаться также

различно, Как я на это тебе указал уже несколько

раньше...

440. Кроме того, все то, что само по себе существует, Действует или само, иль подвержено действию

будет, Иль будет тем, где вещам находиться и

двигаться можно.

Действовать иль подвергаться воздействию тело

лишь может,

Быть же вместилищем тел может только пустое

пространство.

Так что самой по себе средь вещей оказаться

не может,

364


Вне пустоты и вне тел, какой-нибудь третьей

природы, Иль ощутимой когда-либо помощью нашего

чувства, Или такой, что она разуменью была бы

доступна... 459. Также и времени нет самого по себе, но

предметы Сами ведут к ощущенью того, что в веках

совершилось, Что происходит теперь и что воспоследует

позже. И неизбежно признать, что никем ощущаться

не может

Время само по себе, вне движения тел и покоя... 548. Первоначала вещей, таким образом, просты

и плотны. Иначе ведь не могли бы они, сохраняясь

веками,

От бесконечных времен и досель восстанавливать

вещи...

561. Но несомненно, предел раздробленью известный

положен, Так как мы видим, что вещь возрождается

каждая снова, И установлен вещам сообразно с их родом

предельный Срок, когда могут они достигнуть жизни

расцвета. Надо добавить сюда еще то, что, хотя

совершенно

Плотны тела основные, однако вполне объяснимо, Как из них воздух, вода, и земля, и огонь —

все, что мягко, — Может возникнуть, какой созидается все это

силой, Если в составе вещей пустоты заключается

примесь.

Если ж, напротив, вещей начала мягкими были б, Взяться откуда могли и твердый кремень,

и железо, —

365


Это нельзя объяснить, потому что тогда

изначальных Всех оснований своих совершенно лишится

природа.

Значит, начала вещей в существе своем просты

и плотны... 963. Если ж должны мы признать, что нет ничего

за Вселенной:

Нет и краев у нее и нет ни конца, ни предела. И безразлично, в какой ты находишься части

Вселенной: Где бы ты ни был, везде, с того места, что ты

занимаешь, Все бесконечной она остается во всех

направленьях... 976. ...Без конца распростерто пространство

Вселенной. Ибо мешает ли тут что-нибудь и препятствием

служит, Не допуская копье до намеченной цели

домчаться, Или летит оно вон, — оно пущено все же

не с края. Так я и дальше пойду и повсюду, где бы ты

ни наметил Крайних пределов, спрошу: «Что ж с копьем,

наконец, этим будет?» Выйдет лишь то, что нигде никакого конца

не поставить, И для полета всегда беспредельно продлится

возможность... 998. И наконец, очевидно, что вещь ограничена

вещью, Воздух вершинами гор отделяется, воздухом —

холмы, Морю пределом — земля, а земле служит море

границей, Но бесконечной всегда остается Вселенная

в целом. И по природе своей настолько бездонно

пространство,

36Θ


Что даже молнии луч пробежать его был бы

не в силах, В долгом теченьи чреды бесконечных веков

ускользая Дальше вперед, и никак он не смог бы

приблизиться к цели. Вот до чего для вещей необъятны повсюду

просторы, Всяких границ лишены и открыты во всех

направленьях... 1013а ...Коль был бы предел положен пустому

пространству, Всех бы бесчисленных тел основных оно

не вместило; Если ж в пространстве пустом их число

ограничено было б, То ни моря, ни земля, ни небес лучезарная

область, Ни человеческий род, ни тела бы святые

бессмертных

Существовать не смогли даже часа единого доли. Ибо материи всей совокупность, расторгнув

все связи, Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной

рассеясь, Или, вернее сказать, никогда не могла бы

сгуститься И ничего породить, неспособная вместе

собраться...

1038. Ибо, как все существа, лишенные пищи, тощают И начинают худеть, так же точно и все

остальное Должно начать исчезать, как только материи

станет
Недоставать и приток постоянный ее  \

прекратится... 1070. Центра ведь нет нигде у Вселенной, раз ей

никакого Нету конца... 1098. ...Раз я доказал, что нет конца у пространства

367


И распростерто оно повсюду, во всех

направленьях, То неизбежно признать, что материи также

предела Нет нигде, и она должна притекать отовсюду...

ИЗ КНИГИ ВТОРОЙ

216. Я бы желал, чтобы ты был осведомлен здесь

точно так же, Что, уносясь в пустоте, в направлении книзу

отвесном, Собственным весом тела изначальные в некое

время В месте неведомом нам начинают слегка

отклоняться, Так что едва и назвать отклонением это

возможно. Если ж, как капли дождя, они вниз

продолжали бы падать, Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте

необъятной, .

То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал

не рождалось, И ничего никогда породить не могла бы

природа.

Если же думает кто, что тела тяжелее способны В силу того, что быстрей в пустоте они мчатся

отвесно, Сверху на легкие пав, вызывать и толчки,

и удары, Что порождают собой движения жизни, то,

право, Бродит от истины он далеко в заблужденьи

глубоком... 238. Должно поэтому все, проносясь в пустоте без

препятствий,

Равную скорость иметь, несмотря на различие

в весе. Значит, нельзя и телам тяжелее на легкие

сверху

368


Падать никак и рождать при падении этом
f                                                                            удары,
Чтобы движенья менять, из каких созидаются

вещи. Вновь повторяю: тела непременно должны

отклоняться, Но незаметно совсем... 251. Если ж движения все непрерывную цепь

образуют И возникают одно из другого в известном

порядке,

И коль не могут путем отклонения первоначала Вызвать движений иных, разрушающих рока

законы, Чтобы причина не шла за причиною испокон

века,

Как у созданий живых на земле не подвластная

року, Как и откуда, скажи, появилась свободная

воля, Что позволяет идти, куда каждого манит

желанье, И допускает менять направленье не в месте

известном И не в положенный срок, а согласно ума

побужденью? Ибо сомнения нет, что во всем этом каждому

воля Служит начальным толчком и по членам

движенья проводит... 269. Видишь из этого ты, что движенье рождается

в сердце

И начинает идти, руководствуясь волею духа, Передаваясь затем по телу всему и по членам. Это совсем не похоже на то, когда мы поддаемся Внешним толчкам и вперед их силою движемся

мощной.

Ибо тогда целиком вся материя нашего тела Двигаться будет, от нас, очевидно, совсем

не завися, Вплоть до того, как она удержится нашею волей.

369



Видишь ли ты, наконец, что хоть сила извне

и толкает Многих людей и влечет их часто стремглав,

понуждая

Против их воли идти, но все же в груди нашей

скрыто Нечто, что против нее восстает и бороться

способно,

По усмотренью чего совокупность материи также И по суставам должна, и по членам порой

направляться

Или сдержаться, умчавшись вперед, и вернуться

на место?

И потому в семенах помимо ударов и веса Должен ты также признать и другую причину

движений, Чем обусловлена в нас прирожденная эта

способность;

Из ничего ведь ничто, как мы видим, не может

возникнуть.

Правда, препятствует вес появленью всего от

ударов, Силою как бы извне; но чтоб ум не по

внутренней только

Необходимости все совершал и чтоб вынужден

не был Только сносить и терпеть и пред ней

побежденный склоняться, Легкое служит к тому первичных начал

отклоненье, И не в положенный срок, и на месте, дотоль

неизвестном...














ПЛАТОН

Платон (428/7—348/7 до н. э.) — великий древнегреческий философ, основоположник объективного идеализма в европей­ской философии. Родился в очень знатной, аристократической семье, по-видимому в Афинах. Примерно в возрасте 20 лет познакомился с Сократом и стал его восторженным учеником (о воззрениях Сократа, который ничего не писал, а излагал свое учение изустно, мы знаем прежде всего из произведений Платона). Смерть Сократа Платон пережил очень тяжело.

370



Покинув Афины, Платон посетил различные города греческого мира. Особенно большую роль в его научно-философском разви­тии сыграли его путешествия в Южную Италию и Сицилию, где мыслитель завязал научные и дружеские связи с философами пифагорейской школы. Большую часть своей жизни Платон провел в Афинах, где вокруг него собралась значительная группа учеников, образовавших школу, получившую наименова­ние Академии. Здесь философ написал свои труды, которым он придал высокохудожественную форму диалогов (главное дей­ствующее лицо в них — Сократ, обычно выражающий мысли самого автора). Всего их более 20 (не считая более 10 диало­гов, принадлежность которых Платону сомнительна); ему при­надлежит также более десятка писем. Как установлено фило­логической наукой и историками древнегреческой философии, свои диалоги Платон написал примерно в следующей хроно­логической последовательности. В ранний период (90-е годы IV в. до н. э.): «Апология Сократа», «Критон», «Эвтифрон», «Лахет», «Лисий», «Хармид», «Протагор», первая книга «Госу­дарства». В этих произведениях наиболее ясно проявляется зависимость автора от учителя, в духе которого он стремится анализировать различные понятия (обычно морального харак­тера) и найти их родовую сущность. В период, который счи­тают переходным (80-е годы этого века): «Горгий», «Менон», «Эвтидем», «Кратил». В этих произведениях определяется кон­цепция идей, истолкованных в качестве особых сущностей, независимых от вещей, критикуется релятивизм софистов, рас­сматривается орфико-пифагорейское учение о бессмертии и круговороте душ.

В зрелый период (70—60-е годы) написаны «Федон», «Пир», «Федр» и большая часть «Государства» (книги II—X). В этих диалогах уже обстоятельно разработана теория идей, определяющих вещи и явления конкретного мира. В диалогах «Теэтет», «Парменид», «Софист», «Политик», «Филеб», «Тимей» и «Критий» рассматриваются вопросы логики, гносеологии, диа­лектики категорий (высших родов бытия в «Пармениде» и «Софисте»), космологии (в «Тимее»). В них сравнительно редки мифологическиэ мотивы.

В последний, поздний период Платон написал самый обширный свой диалог — «Законы», в которых стремился свою теорию государства приблизить к реальной жизни.

Следует иметь в виду, что в названных произведениях Платона нет систематического, последовательного, продуман­ного развития той или иной идеи или концепции. Формулируя множество глубоких мыслей по самым различным поводам, автор не задумывался над их систематизацией. Поэтому данная подборка текстов Платона сделана тематически. Она произ­ведена В. Ф. Асмусом.










Последнее изменение этой страницы: 2018-05-31; просмотров: 186.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...