Анализ эпизода эпического поизведения (Толстой Л.Н. «Война и мир». Т. I. Ч. 2, II).

Смотром под Браунау Толстой начинает изображение войны 1805 года. Война эта была России не нужна, молодой император Александр Первый и австрийский император Франц просто демонстрировали свои амбиции, из-за чего проливалась кровь русских солдат. В сцене смотра ярко проявляются основные проблемы войны 1805 года, которые будут впоследствии более подробно изображены I олстым

Еще до самого смотра в лагере русских царит суматоха: никто не знает, в какой форме главнокомандующий хочет видеть солдат. По принципу: «Лучше перекланяться, чем недокланяться» - солдатам велят надеть парадную форму. Затем поступает приказ, что Кутузов хочет видеть на солдатах походную форму. В результате солдаты, вместо того чтобы отдыхать, всю ночь занимаются своим обмундированием. Наконец приезжает Кутузов. Все взволнованы: и солдаты, и командиры: «Полковой командир, покраснев, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и со счастливым, решительным лицом...приготовился крикнуть». Полковой командир «исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника». Благодаря его стараниям в полку было все хорошо, кроме обуви, которую поставляло австрийское правительство. Вот именно это плачевное состояние обуви русских солдат и хочет показать Кутузов австрийскому генералу, который тоже принимает смотр наравне с Кутузовым.

Кутузов - главное лицо этого эпизода. Уже в этой небольшой сцене автор показывает отношение Кутузова к солдатам и боевым офицерам: «Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу». Проходя мимо строя, главнокомандующий замечает капитана Тимохина, которого помнит еще по турецкой кампании, и хвалит его за храбрость: «...В минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо, поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся». Солдаты, чувствуя отношение к ним Кутузова, тоже платят ему любовью и уважением. Они рады воевать с таким главнокомандующим, который понимает все их нужды и чаяния.

Но отнюдь не все разделяют это чувство. Толстой противопоставляет отношение к Кутузову простых солдат и офицеров свиты: свитские офицеры разговаривают друг с другом во время смотра, один из гусарских офицеров, Жсрков, передразнивает полкового командира, который совсем этого не заслужил. Разжалованный Долохов подходит к Кутузову, чтобы напомнить о себе, говорит, что он загладит свою вину и докажет преданность императору и России. Кутузов «отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что все, что ему сказал Долохов, и все, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что все это прискучило ему и что все это совсем не то, что нужно». Кутузов прекрасно может различить молчаливую преданность Тимохина, которого в дальнейшем автор сделает одним из героев Шенграбенского сражения, и стремление Долохова любой ценой вернуть себе офицерский чин, потерянный им за свои пьяные выходки и бесчинства. Подлинную цену отношениям между свитскими офицерами можно увидеть в разговоре Жеркова и Долохова. Жерков когда-то принадлежал к буйному обществу, которым руководил Долохов, но, встретив его за границей разжалованного, сделал вид, что не замечает, а после того, как Долохов поговорил с Кутузовым, «вошел в милость», Жерков сам подъезжает к нему и начинает разговор. Никаких искренних чувств у них быть не может, искренне лишь желание возвыситься любой ценой и у одного, и у другого.

Толстой впервые в сцене смотра под Браунау показывает нам солдатский мир, единение всех солдат, которые получили от Кутузова заряд бодрости, веру в победу. Замечательно изображает автор песенников, ложечника, который, «несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому-то ложками». Проезжающему Кутузову передается эта радость солдат, их связывает единое чувство: «Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали идти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты». Но Толстой не забывает напомнить нам, что эти замечательные люди идут воевать, отдавать свои жизни, что сейчас, в данный момент, они веселы и счастливы, но вскоре могут быть искалечены и убиты.

Главная идея Толстого в описании войны 1805 года - это ненужность насилия, смерти, автор показывает единение людей,, у которых должна быть другая цель, чем уничтожение себе подобных, и сцена смотра под Браунау подтверждает эту мысль.

Русская литература после Октябрьской революции 1917 года и возможности достижения личностных результатов обучения в современной школе. Анализ одного произведения (по выбору студента).

Общая характеристика литературного процесса 20-х годов. После революции 1917 года в литературе вызревали качественно новые признаки, произошел её раскол на три ветви: советскую литературу, «задержанную» (внутри страны, произведения, кот. запрещ. печатать, частичное возвращение в 60 -70х г) и литературу русского зарубежья. С самого начала 20-х годов начинается (точнее, резко усиливается) время развала и культурного самообеднения России. В 1921 г. умер от «отсутствия воздуха» сорокалетний А. Блок и был расстрелян тридцатипятилетний Н. Гумилев, вернувшийся на родину из-за границы в 1918-м. В год образования СССР (1922) выходит пятая и последняя поэтическая книга А. Ахматовой. Спустя десятилетия ее шестая и седьмая книги выйдут не в полном составе и не отдельными изданиями. Высылается из страны цвет ее интеллигенции, добровольно покидают Россию будущие лучшие поэты русского зарубежья М. Цветаева, В. Ходасевич и сразу затем Г. Иванов. К уже эмигрировавшим выдающимся прозаикам добавляются И. Шмелев, Б. Зайцев, М. Осоргин, а также - на время - сам М. Горький. Если в 1921 г. открылись первые «толстые» советские журналы, то «августовский культурный погром 1922 года стал сигналом к началу массовых гонений на свободную литературу, свободную мысль. Один за другим стали закрываться журналы, в том числе «Дом искусств», «Записки мечтателей», «Культура и жизнь», «Летопись Дома литераторов», «Литературные записки», «Начала», «Перевал», «Утренники», «Анналы», альманах «Шиповник» (интересный тем, что сближал молодых писателей со старой культурой: редактором был высланный Ф. Степун, авторами А. Ахматова, Ф. Сологуб, Н. Бердяев, а среди «молодых» - Л. Леонов, Н. Никитин, Б. Пастернак). Закрыт был и сборник «Литературная мысль». В 1924 году прекратилось издание журнала «Русский современник» и т.п. и т.д.» Рубежный характер начала 20-х годов очевиден, но не абсолютен. В области стихосложения, «серебряный век» «жил» до середины 20-х годов. Крупнейшие поэты «серебряного века» (в их рядах прозаик Андрей Белый, который умер в начале 1934 г.) и в советское время, при всей их эволюции и вынужденном долгом молчании, в главном сохраняли верность себе до конца: М. Волошин до 1932 г., М. Кузмин до 1936, О. Мандельштам до 1938, Б. Пастернак до 1960, А. Ахматова до 1966. Даже расстрелянный Гумилев «тайно» жил в поэтике своих последователей. «Н. Тихонов и А. Сурков, каждый на свой лад, перерабатывали интонации и приемы Гумилева в тегоды, когда имя Гумилева было под запретом...».

Среди прозаиков и поэтов, пришедших в литературу после революции, были М. Булгаков, Ю. Тынянов, К. Вагинов, Л. Добычин, С. Кржижановский и др.. В 1921 году появились первые книжки двух толстых журналов, открывших советский период истории русской литературы. До «Красной нови» и «Печати и революции» были попытки возродить журнал «толстый» и «тонкий», но безуспешно. «Век их был краток: старый читатель от литературы отошел, новый еще не народился. По всей стране было множество различных литературных групп. Многие из них возникали и исчезали, даже не успевая оставить после себя какой-либо заметный след. Только в одной Москве в 1920 г. существовало более 30 литературных групп и объединений.

Так, группа «Перевал» дискредитировала творчество Маяковского и героико-романтическое стилевое течение в советской литературе. Ее противники высокомерно отзывались о творчестве М.Горького, В.Маяковского, С.Есенина; футуристы (отрицали классические традиции русск. лит.) отвергали "Жизнь Клима Самгина" М. Горького, "Разгром" Фадеева и т.д. Наиболее заметные литературные группировки того времени: ЛЕФ {Левый фронт искусства), "Перевал";конструктивизм, или ЛЦК; Объединение реального искусства (ОБЭРИУ).

К середине 30-х годов из числа прозаиков, активно работавших в течение первого десятилетия, уходят из жизни А. Неверов (1923), А. Грин (1932), К. Вагинов (1934), А. Белый (1934). В ноябре 1931 г. эмигрирует Евг. Замятин. Теряют право на выход к читателям (полностью или частично) А. Платонов, М. Булгаков, С. Клычков. Замолкают И. Бабель, о. Мандельштам, Л. Сейфуллина. Меняют творческую ориентацию Б. Пильняк, И. Эренбург, М. Зощенко, Ю.Олеша, В. Каверин, В. Катаев. К концу 30-х годов умирают Ю. Тынянов, М. Горький, А. Малышкин, М. Булгаков;

 С начала 30-х годов давление официальной критики и власти приводит к тому, что «неклассическая» проза оказывается вытесненной. Тем не менее именно в 30-е годы созданы наиболее значительные произведения этой прозы: «Записки покойника» (1927) и «Мастер и Маргарита» (1940) М. Булгакова, «Похождения факира» (1934-1935) Вс. Иванова, «Возмутитель спокойствия» (1940) Л. Соловьева, «Жизнь Клима Самгина» (1925-1936) М. Горького.

 Реализм утверждает себя появлением таких произведений, как «Тихий Дон» М. Шолохова, «Петр Первый» А. Толстого. На протяжении 30-х годов продолжают писать и печататься Л. Леонов, К. Федин, А. Толстой, М. Горький, М. Шолохов, М. Пришвин, Вс. Иванов, А. Малышкин, И. Эренбург.

Складывающаяся с середины 20-х годов эстетика социалистического реализма, принципы которой были сформулированы Первым съездом советских писателей (1934), не только предъявила литераторам особые эстетические требования (жизнеподобная поэтика, социально-политическая детерминация характера, четко определенные амплуа в системе персонажей, политическая проблематика, легко прочитываемая в развитии сюжета, предопределенного причинно-следственными отношениями, недоверие к гротескно-фантастическим формам художественной типизации, к мотивным принципам организации повествования), но и определила круг тем, обращение к которым санкционировалось.

Сформировались основные жанры соцреалистического романа. Это, прежде всего, производственный роман, в центре которого проблемы перевоспитания, нравственного становления людей, участвующих в социалистическом строительстве: «Цемент» (1925) и «Энергия» (1933-1939) Ф. Гладкова, «Доменная печь» (1925) Н. Ляшко, «День второй» (1934) И.Эренбурга, «Время, вперед!» (1932) В. Катаева, «Гидроцентраль» (1932) М. Шагинян, («Люди из захолустья») (1938) А. Малышкина.

В конце 20-х- 30-е годы возникает сначала жанр деревенского, а затем колхозного романа: «Бруски» (1928-1937) Ф. Панферова, «Поднятая целина» (1932) М. Шолохова и др.

Социалистический реализм

Реализм — это художественное творчество, в котором явления действительности изображаются так, как они происходят в жизни. Понятие реализм часто соотносят с понятием романтизм — художественным методом, сложившимся в европейских странах в начале XIX в. Социалистический реализм — это метод советской литературы. Но он развивается и за ее пределами: лучшие прогрессивные писатели мира, отражая нарастающую борьбу народных масс и воспринимая опыт советских писателей, приходят к нему. Так же как и в советской литературе, у них есть свои национально-исторические истоки этого метода в начавшемся еще задолго до Октября движении народных масс к социализму.

В современной методике можно выделить несколько подходов к изучению произведений русской литературы ХХ века, представленных в учебных программах по литературе, монографических и коллективных исследованиях. Сторонники первого подхода в своих методических воззрениях подчеркивают нравственно-формирующие возможности творчества писателей (М.А. Снежневская, Т.Г. Старовойтова, Т.Ф. Курдюмова, Л.А. Пилипенко и др.). Сторонники второго подхода актуализируют теоретическое и эстетическое содержание русской литературы (А.Г Кутузов, Л.И. Княжицкий, Е.С. Абелюк, З.А. Блюмина, П.К. Боголепов, П. Г. Воробьев, Н.О. Корст, И.В. Раппенкова и др.). В представленных концепциях изучения литературы ХХ века отсутствует принцип системного, целостного изучения; не демонстрируется развитие ученика, преимущественное внимание уделяется репродуктивным методам работы, порой не соответствующим заявленной в Программах цели формирования читательской культуры учащихся.

Третье направление развивает идею взаимосвязанного изучения художественного произведения и читательского восприятия школьников (Т.В. Звере, М.Г. Качурин, В.Г. Маранцман, Н.Д. Молдавская, М.А. Шнеерсон и др.). В программе по литературе, составленной коллективом кафедры методики преподавания литературы и русского языка под редакцией В.Г. Маранцмана, имеющиеся недостатки современных концепций анализа этико-эстетической системы произведений русской литературы ХХ века преодолеваются, прежде всего, с помощью функционального подхода - "соответствие литературного материала возрастным интересам ученика, проблематике возраста" (В.Г. Маранцман).

Несмотря на многообразие исследовательских и читательских оценок произведений литературы ХХ века и стремление лучших методистов целенаправленно и умело руководить чтением учащихся, преодолеваястихийность первоначальных реакций, дистанция между школьником и писателем по-прежнему сохраняется.

Не определены пути и приемы формирования необходимых читательских умений и навыков при работе с текстами на каждом этапе литературного образования.

«Котлован» (анализ)

Жизнь А. Платонова пришлась на первую половину XX столетия — самое сложное время в истории страны. Признавая жизнь высшей ценностью, Платонов не считал, однако, всякую жизнь достойной человека. Писатель стремился постичь смысл существования, назначение человека. В труде — бесконечном, изнуряющем — проходит жизнь героев его произведений. Но всякий ли труд во благо? Гуманны ли провозглашенные новоявленными идеологами принципы этого общенародного труда?

«Грустно существующие люди» строят светлый дом социализма. И строят, по словам героя «Котлована» Жачева, слой грустных уродов. Образовался этот слой на фоне тех исторических событий, которые потрясли Россию после 1917 года, и в огне страшного времени иссякли лучшие духовные и нравственные силы народа: лица их были угрюмы и худы, вместо покоя жизни они имели измождение. Выродившись духовно и физически, герои «Котлована» действительно представляют уродов. Это уже не люди, а маски.

Котлован — символ, образ места, которого нет, в нем заложена автором идея социальной утопии. Платонов мастерски развенчивает эту идею, показывая безнравственность исторического эксперимента над народами.

Котлован — писательский вымысел в чистом виде, это модель общественного устройства казарменного коммунизма. События в нем — источник размышлений писателя, его предостережение будущим поколениям. Нет в повести динамической смены событий. Все предельно упрощено, схематично, и сам образ котлована, этакого монстра, пожирающего людей, нагнетает ощущение статичности сюжета.

Образы героев созданы как пародии на социальные типы, порожденные эпохой, — это характерная черта антиутопии. Жестокая бесчеловечная действительность казарменного коммунизма исковеркала характеры, судьбы персонажей произведения.

Главный герой — Вощев, своеобразный народный философ. Он был рад участвовать в общей жизни. Но ежедневная изнуряющая до отупения работа разочаровала героя. В конце повести Вощев поймет, что лучше бы «снова ничего не знать и жить без надежды в смутном вожделении тщетного ума, лишь бы девочка была целой...». Девочка Настя, символ будущего, невыдерживает реальности, и с ее смертью Вощев теряет смысл дальнейшего существования.

В повести А. П. Платонова «Котлован» поднимается одна из важнейших проблем русской литературы XX века — проблема приобщения человека к новой жизни.

Герой Платонова Вощев попадает в бригаду, которая должна вырыть котлован. Читатель узнает, что раньше Вощев работал на заводе, но был уволен оттуда за то, что задумался над «планом общей жизни». Таким образом, в самом начале повести появляется традиционный для русского народного творчества образ искателя счастья и правды. Действительно, Вощев именно народный мыслитель, и об этом свидетельствует даже тот стиль, которым написаны эпизоды, относящиеся к этому герою. Платонов использует газетные штампы, ведь Вощев, видимо, не читал ничего, кроме газет и лозунгов. Вощев тоскует из-за того, что никто не может объяснить ему, в чем заключается смысл жизни. Однако вскоре он получает ответ на этот вопрос: рабочие-землекопы объясняют ему, что смысл жизни — в работе на благо будущих поколений.

Чиклин, Сафронов и другие рабочие живут в ужасных условиях, работают до тех пор, пока есть силы; они «живут впрок», «заготовляя» свою жизнь для грядущего благоденствия. Им не нравятся раздумья Вощева, ведь, по их мнению, мыслительная, умственная деятельность является отдыхом, а не работой; думать про себя, внутри себя — это то же самое, что и «любить себя» (как это делает Козлов). Вощев присоединяется к бригаде, и тяжелейшая работа избавляет его от необходимости и возможности думать. Итак, новая жизнь в повести Платонова «Котлован» — это «жизнь впрок», постоянный тяжелый труд. Важно отметить, чтотолько коллективно, всем вместе, у рабочих-землекопов нет личной жизни, нет возможности проявить индивидуальность, ведь все они живут только ради воплощения одной идеи.

Символом этой идеи для рабочих является маленькая девочка Настя. То, что они видят реального ребенка, ради которого стоит «жить впрок», вдохновляет их и заставляет работать все больше и больше. Рабочие-землекопы воспринимают ее как символ коммунизма: Сафронов приветствует ребенка «как элемент будущего». Сама девочка тоже осознает себя только в связи с коммунизмом: «Главный — Ленин, а второй — Буденный. Когда их не было, а жили одни буржуи, то я и не рожалась, потому что не хотела. А как стал Ленин, так и я стала!»

Говоря о приобщении к новой жизни в повести Платонова «Котлован», нельзя не сказать об образе Прушевского. Инженер Прушевский чувствует тоску из-за того, что существование кажется ему бессмысленным; он живет воспоминанием о любимой женщине и не находит себе места в настоящем, в нынешней жизни. Единственный способ для Прушевского преодолеть тоску — прийти к рабочим, приобщиться к их коллективу, ощутить спокойствие, которое присуще Чикли-ну и Сафронову, заняться полезным делом. ДляПрушевского, как и для Вощева, приобщение к новой жизни нужно, чтобы избавиться от собственных проблем.

В той части повести, которая посвящена организации колхоза, ключевым образом, на мой взгляд, является образ медведя-молотобойца. Медведь — фанатик работы, он трудится не ради результата, но ради самого процесса труда. Именно поэтому то, что он изготовляет в деревенской кузнице, не годится для колхозного хозяйства. Кроме того, одним из качеств молотобойца является звериная жестокость, которая не имеет никаких оправданий.

Чтобы понять причину жестокости рабочих-землекопов, которые с такой нежностью и любовью относились к Насте, необходимо сказать о тех людях, против которых эта жестокость была направлена. Крестьяне в повести «Котлован» отличаются от рабочих-землекопов тем, что заботятся не о грядущем благоденствии мира, а о себе. Это и дает основания Чиклину я другим считать крестьян кулаками, враждебными элементами. Однако в самом первом эпизоде, где идет речь о крестьянах, читатель видит, в чем выражается эта забота о себе. Крестьянин Елисей приходит к рабочим, чтобы забрать у них гробы, которые те случайно отрыли. Выясняется, что у каждого жителя деревни вплоть до маленьких детей есть свой гроб, сделанный точно по размеру. Крестьяне уверены, что из-за того или иного мероприятия советской власти даже их дети не успеют сколько-нибудь подрасти. Крестьяне — нищие, забитые люди, никогда не противостоящие насилию, которое над ними совершается. Жестокость Чиклина, Жачева и других строителей новой жизни объясняется не столько их личными качествами, сколько тем, что идея предписывала им быть жестокими.

Новая жизнь в повести «Котлован» — «жизнь впрок», тяжелый труд в коллективе ради счастья грядущих поколений. Однако идея коммунизма не всегда положительно влияет на героев Платонова: она заставляет их жестоко обращаться с себе подобными. Драматизм приобщения к новой жизни для героев Платонова определяется тем, что слепое следование идее развращает их, приучая к насилию, и нивелирует личные качества каждого. Для коммунистической идеи жестокость, насилие также не кончаются ничем хорошим.