Историография науки. Проблема историко-методологической реконструкции научного знания.

Классификация и историческая периодизация:

1-я попытка классификация наук: Аристотель:

- метафизика – философия

- математика – физика

- прикладные науки

- этика

2-я попытка: Фр.Бэкон: существуют 3 способности человека: память, рассудок (теология, естествознание) и воображение (поэзия, искусство, театр).

Гегель: 1. диалектическая логика; теория познания (гносеология); онтология

2. Философия природы: тезис, антитезис, синтезис, механика, физика и органика.

3. Философия духа (входя гуманитарные науки): математика, физика, химия, биология, социология (Огюст Конт, Энгельс).

Энгельс: формы движения материи, происходит дифференциация наук.

Периодизация наук:

- преднаука

- классическая наука

- постклассическая наука (Стёпин, Марков, Ворохов)

Каковы модели реконструкции науки? Существуют 3 модели экономической реконструкции науки:

1. Кумулятивистская наука (19 - 20-й век)

История науки: кумулятивистский, поступающий и прогрессирующий процесс

Э.Мах, Пьер Дюген: История науки как развитие научной революции через научную революцию

Томас Кун, Лакатос

Case Stadies. История науки – совокупность индивидуальных частных ситуаций. Каждый последующий шаг в науке может быть сделан лишь опираясь на предыдущие достижения. Новые знания в завершении старого полнее отражают действительность. Предшествующее развитие науки – предистория, подготовка её современного состояния

Case Stadies – перекресток всех возможных анализов, сфокусированных в одной точке с целью реконструировать одно событие из истории науки, его ценность, уникальность. Научное открытие при использовании такой реконструкции изображается как историческое событие, в котором смешались идеи, содержание, цели, предшествующие науке, культуры, условий жизни научного сообщества.

Анализ проводится не готового знания, а формирующегося знания, а возможности целостным и неповторимым, наиболее полно производится ситуация научного открытия.

Берутся события малые по объёму, берутся события критические, революционные. Характерным является включение науки в контекст культуры.

Ситуационные исследования:

1. берутся мутационные точки, в которых меняется тип культуры, тип мышления

2. более рядовое событие в истории науки, которое не выводит за рамки научного мышления, но сосредотачивает в себе, фокусирует основные особенности.

Наука и нравственность.

Наука это совокупность теоретических представлений о мире, ориентированная на выражение в понятиях и математических формулах объективных характеристик действительности, то есть тех, которые не зависят от сознания. Нравственность (мораль), напротив, является совокупностью ценностей и норм, регулирующих поведение и сознание людей с точки зрения противоположности добра и зла. Нравственность строится на человеческих оценках, повелевает действовать определенным образом, в зависимости от наших жизненных ориентиров значит, она занята ничем иным, как действующими субъектами и их субъективностью.

Нравственностьпроникает всюду, где встречаются два субъекта и где речь идет об их нуждах и угрозах для них. Наука не существует в неких чисто духовных сферах, не витает над миром, она — дело вполне человеческое и касается огромного множества человеческих интересов. Чтобы лучше разобраться в том, как взаимодействуют наука и нравственность, как научный поиск встречается лицом к лицу с требованиями и запретами морали, выделим (разумеется, условно) три сферы их взаимодействия. Первая сфера — соотношение науки и ученых с применением их открытий в практической повседневной жизни. Вторая — внутри научная этика, т. е. те нормы, ценности и правила, которые регулируют «сведение ученых в рамках их собственного сообщества. Третья — некое «срединное поле» между научным и ненаучным в самых разных областях.

Говоря о первой сфере, надо иметь в виду, что ученый — человек, который производит и выражает на научном языке своего времени объективное (адекватное) знание о реальности или отдельных ее областях и характеристиках. Процесс научного познания движим в современном обществе целым рядом факторов, от масштабного финансирования до страстного познавательного интереса самого ученого. Известно, что крупные ученые доходят в своей жажде познания до фанатизма. Само по себе знание, как мы уже сказали, казалось бы, не несет никакой нравственной характеристики и не проходит по ведомству «доброго» и «дурного». Однако лишь до того момента, когда оно, пройдя ряд стадий трансформации, не превращается в атомную бомбу, суперкомпьютер, подводную лодку, лазерную установку, приборы для тотального воздействия на чужую психику или для вмешательства в генетический аппарат. Вот тогда перед человеком-ученым встают, по крайней мере, две серьезные нравственные проблемы: — продолжать ли исследования той области реальности, познание законов которой может нанести вред отдельным людям и человечеству в целом;— брать ли на себя ответственность за использование результатов открытий «во зло» — для разрушения, убийства, безраздельного господства над сознанием и судьбами других людей.

Дело не в самом знании, а в том, как его применять.

И здесь мы приходим непосредственно ко второму вопросу о внутринаучной этике. По нему мнения тоже разделяются, и это разделение инициировано реальным противоречием. В одном отношении ученый не может отвечать за последствия своих исследований, так как в большинстве случаев не он принимает кардинальное решение о том, как применить его открытие на практике. Другие ученые, представляющие крыло прикладного знания и работающие непосредственно на заказ, могут использовать сформулированные им и законы для создания конкретных аппаратов и приборов, способных создать человечеству проблемы. Что же касается массового применения открытых законов на практике, то это и вовсе на совести бизнесменов и политиков — правительств, президентов, военных.

С другой стороны, ученый не марионетка, а человек с ясным умом и твердой памятью, поэтому он не может не осознавать собственный вклад в изготовление тех или иных предметов и систем, опасных для людей. Весьма часто ученые просто работают в военных или разведывательных ведомствах, выполняют конкретные заказы, прекрасно понимая, что их «физика» и «математика» служат вполне ясным целям.

Наука, идущая рука об руку с гуманистической нравственностью, оборачивается великим благом для всех живущих, в то время как наука, равнодушная к последствиям собственных деяний, однозначно оборачивается разрушением и злом.

Разумеется, особенно остро проблемы нравственности науки стоят для ученых, занятых в прикладных областях, а также для тех конструкторов и инженеров, которые призваны воплощать идеи в конкретных технологиях. Ярким примером являются острые дискуссии, развернувшиеся вокруг темы клонирования животных или человека (о чем выше шла речь). Так, с одной стороны, клонирование может быть использовано для специального выращивания тех органов, которые отсутствуют у людей из-за несчастного случая или сильно повреждены болезнью. В этом случае клонирование благо, оно гуманно, поскольку помогает продлить и сделать здоровой человеческую жизнь. Однако, с другой стороны, клонирование может быть реально использовано для создания породы людей «второго сорта», людей рабов, многочисленных близнецов, созданных конвейерным способом с за данными качествами. Это стало бы поистине нравственной драмой для человечества.

Важно то, что моральную ответственность за собственные открытия и прозрения, теории и концепции ученые-гуманитарии несут не в меньшей степени, чем физики, создающие бомбы, и биологи, выращивающие в лабораториях чуму.

Не меньшую ответственность несут и такие ученые, как историки. Именно они формируют нашу коллективную память, и от их обычной порядочности зависит характер истолкования и переистолкования фактов. Создание новых интерпретаций минувшей истории — дело честности и совести каждого, кто за это берется. Для них очень важно не идти на поводу эмоций и амбиций, не потворствовать моде, а, как это положено в науке, искать истину: что было на самом деле?

Итак, первая нравственная установка, необходимая для ученого, это установка на объективность. Здесь можно видеть прямое совпадение научности и морали.

Объективность  — другой облик справедливости. Они обе выступают как подлинные добродетели ученого.

Культура научного диалога — очень важная вещь. Быть объективным — это значит реально видеть не только предмет анализа, но и тех, кто мыслит иначе, это, значит, уважать их и следовать в споре всем принципам этикета. Вполне возможно, что время расставит многое на свои места, и ваш концептуальный соперник окажется прав относительно изучаемого порядка вещей. Но даже если это не так, мораль требует от ученого достойного поведения. Чрезмерная ярость, как и избыточная самонадеянность, мешают понимать мир таким, как он есть.

В связи со всем этим, важнейшей добродетелью ученого на ряду со стремлением к объективности — справедливости является самокритика. Ученый лишь тогда может достичь реального, а не номинального успеха, когда он придирчиво проверяет и правильность собственных рассуждений, и корректность собственного общения внутри профессионального сообщества.

Помимо объективности — справедливости и самокритичности ученому очень нужны такие тесно связанные между собой добродетели, как честность и порядочность. Честность проявляется, прежде всего, в том, что ученый, сделавший открытие или изобретение, не скрывает его от своих коллег, не утаивает также и следствий, которые, по его разуме, могут проистекать из подобного открытия.

Возможно, что вместе с критическим огнем явятся и слава, признание, успех. Но для этого нужна смелость. Смелость — одна из добродетелей истинного ученого.

Порядочность человека науки тесно связана с объективностью и честностью. Порядочность выражается здесь в том, что подлинный ученый никогда не станет присваивать себе чужие открытия, воровать чужие идеи, приписываться непонятным «довеском» к фундаментальным трудам собственных учеников.

Порядочность современного ученого проявляется в его отношениях с творческим научным коллективом. Крупные исследования и конструкторские работы не проводятся в наши дни одиночками, закрывшимися в «башне из слоновой кости». Любой более или менее продолжительный эксперимент предполагает участие десятков и сотен людей, их дружную, слаженную, целеустремленную работу.

Третья важная сфера проблем, касающихся науки и нравственности, это проблемы, с одной стороны, взаимодействия науки с сопредельными областями знания, а с другой — взаимодействия теории с экспериментальной областью в самой науке, где совершается выход за пределы теории — в жизнь.

Вначале — о соотношении науки и других форм духовного освоения мира. Вернее, о том, как ученые соотносятся в своем сознании с этими другими формами. А соотношение это не всегда пронизано добротой, благожелательностью и стремлением к взаимопониманию.

Научная этика в огромной степени связана с таким пластом исследований, как эксперимент, который есть не что иное, как проверка теоретической гипотезы на практике, ее всестороннее испытание с варьированием условий.

Широкомасштабное экспериментирование над природой в ХХ в., массированное воздействие техники и разнообразных технологий, ядерные испытания, отравление земли, воздуха и воды химическими отходами продолжают линию атаки на «бездушную природу», и практика эта все более приводит к нарушению экологического баланса и угрозе жизни человечества. Поэтому здесь обнаруживается       выраженный нравственный мотив: не щадить природу — значит не щадить человека. С возникновением этого нравственного мотива возрождаются и древние, давно забытые и осмеянные представления о том, что земля — живое существо, огромный сложный организм, обладающий особым типом разума.

Еще более остро стоит вопрос об экспериментах на животных. Известно, что знаменитой павловской собаке даже поставлен памятник. Действительно, и лекарства, и отравляющие вещества испытывают на животных: кроликах, крысах, лабораторных мышах. На них же проверяют протекание болевого шока, рост опухолей и множество других вещей. Эти эксперименты выглядят полезными и моральными, только если мы абстрагируемся от страданий, которые испытывают ни в чем не повинные существа, попавшие в руки экспериментаторов, вполне напоминающих палачей. Исследователи утверждают, что без такого рода опытов нельзя будет помочь человеку, но как бы то ни было, в представление о доброте и нравственности подобные действия никак не вписываются.

Еще более тесно научное экспериментирование оказывается, связано с нравственностью, когда речь идет о людях. Было бы наивно думать, что на них не экспериментируют. Однако даже если не брать опыты на заключенных, которые проводились в фашистских концлагерях и порой негласно проводятся в тюрьмах, то поле экспериментирования с объектом «человек» оказывается все равно чрезвычайно велико.

Динамика научного знания.

Важнейшей характеристикой знания является его динамика, т.е. его рост, применение, развитие и т.п. Эта идея, не такая уж и новая, была высказана уже в античной философии, а Гегель сформулировал ее, что "истина есть процесс", а не "готовый результат". В западной философии и методологии науки XX в. фактически - особенно в годы "триумфального шествия" логического позитивизма - научное знание исследовалось без учета его роста, изменения.

Развитие знания - сложный диалектический процесс, имеющий определенные качественно различные этапы. Так, этот процесс можно рассматривать как движение от мифа к логосу, от логоса к "преднауке", от "преднауки" к науке, от классической науки к неклассической и далее к постнеклассической и т.п., от познания к знанию, от неглубокого, неполного к более глубокому и совершенному знанию и т.д.

В современной западной философии проблема роста, развития знания является центральной в философской науке, представленной особенно ярко в таких течениях, как эволюционная эпистемология - направление в западной философско-гносеологической мысли, основная задача которого – выявление генезиса и этапов развития познания, его форм и механизмов в эволюционном ключе и, в частности, построение на этой основе теории эволюции науки. Одна из известных форм - генетическая эпистемология швейцарского психолога и философа Ж. Пиаже. В ее основе – принцип возрастания и инвариантности знания под влиянием изменений условий опыта. Пиаже, в частности, считал, что эпистемология – это теория достоверного познания, которое всегда есть процесс, а не состояние. Главная ее задача – определить, каким образом познание достигает реальности, т.е. какие связи, отношения устанавливаются между объектом и субъектом.

Генетическая эпистемология Пиаже пытается объяснить генезис знания вообще, и научного, в частности, на основе воздействия внешних факторов развития общества, т.е. социогенеза, а также истории самого знания и особенно психологических механизмов его возникновения.

Фундаментальная гипотеза генетической эпистемологии, состоит в том, что существует параллелелизм между логической и рациональной организацией знания и соответствующим формирующим психологическим процессом. Соответственно этому он стремится объяснить возникновение знания на основе происхождения представлений и операций, которые опираются на здравый смысл. Особенно активно проблему роста знания разрабатывали, начиная с 60-х годов XX в. сторонники постпозитивизма – К.Поппер, Т.Кун, И.Лакатос, П.Фейерабенд, Ст. Тулмин и др. Обратившись лицом к истории, развитию науки, а не только к формальному анализу ее "застывшей" структуры, представители постпозитивизма стали строить различные модели этого развития, рассматривая их как частные случаи общих эволюционных изменений, совершающихся в мире. Они считали, существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, т.е. эволюцией растений и животных.