Общие свойства поминальных кушаний: обилие, число блюд, хмельное, сладкое, постное, горячее

Обрядовой трапезой (о формах которой речь шла в предыдущей главе) сопровождается каждая сцена обряда; в каждом локусе обрядовых действий совершается угощение: в красном углу (на грудь умершему кладут блин); в доме до выноса: из века (крышка гроба) угощаются приходящие гости; ночью в доме; во дворе после выноса гроба; на могиле после погребения; хлеб раздают во время шествия; дома по возвращении; в течение 40 дней еду носят на могилу и выставляют в покуть или на окна; наконец, завершение этого ряда трапез — поминки 40-го дня (как видно из Табл. № 1, местные варианты обряда пропускают часть этих трапез).

О семантике поминального пира как взаимного угощения (от неговата къща и хлеб на дорогу)уже говорилось. С другой стороны, как заметил П. Г. Богатырев, погребальная трапеза «двуреальна»: еда на ней соответствует небесным яствам, которыми в это время встречают покойного [Богатырев 1971,184][74]. Включением покойного как участника угощения в погребальный пир обусловлена такая своеобразная составная погребального стола, как «несъедаемая еда», еда чисто знаковая, — еда для покойного (см. о «двойной трапезе» в предыдущей главе). О том, что вся поминальная еда составляет собственность умершего, говорит обрядовое обращение с остатками, крошками еды: все должно быть съедено (унесено, роздано); так же, как другие вещи покойного, поминальная еда должна быть исключена из обращения после окончания трапезы. Термин мертвая вода, блг. мъртвешка вода (вода, которой мыли посуду на поминках) отражает представление о том, что эта пища во внеобрядовое время становится смертельной. Семантикой «мертвой» поминальной пищи объясняется регламентированный состав участников поминок в некоторых вариантах обряда (запрет ходить на поминки девушкам, молодым людям и др.); запрет на кутью для детей.

Главная роль среди обрядовых кушаний погребения и поминовения, по нашему мнению, принадлежит хлебу — при том, что, как известно, в первую очередь с этими обрядами у славян связаны сладкая каша (кутья, колево) и сладкий напиток (канун, сыта, кисель). Однако хлеб участвует в большем числе обрядовых актов и семантика его шире. Н. Ф. Сумцов категорично завершил свои наблюдения над хлебом в поминках: «Погребальный хлеб не имеет ничего оригинального и своеобразного; нет у него особого наименования или особой формы, как у хлеба свадебного, и уже это одно обстоятельство указывает на его исторически-культурную ничтожность» [Сумцов 1881,68].

Действительно, поминальный хлеб обычно не имеет особой формы (как свадебный или святочный), если не считать традиции одновременного испечения одного большого общего хлеба и многих маленьких (блг. пити и 40 пътнинки, укр. кокуци), по числу участников обряда или же по числу мытарств и др. Не имеет погребальный хлеб и особой терминологии (исключение — лесенки, поминальное печенье). Такие термины, как блг. пътнина, рус. хлеб на дорогу и под. прозрачно метафоричны; кроме того, термин пътнина может относиться к другим реалиям похорон (полотенцам, овечкам), так же и на дорогу может присоединяться к другой лексеме (чарка на дорогу и др.). Тем не менее хлеб (ивыпекание его, и разделение), вопреки мнению Сумцова, — чрезвычайно важная реалия погребального обряда[75].

Некоторые местные традиции похорон начинаются выпечкой хлеба (или двух хлебов: первый — «за здраве: с ним душа выходит из дому, второй — препечняк», блг. [Вакарелски 1977,491]), иногда даже до кончины (чтоб с горячим паром «душа вышла», хлеб месят в ногах покойного; ср. приведенную выше противоположную традицию относительно замешивания хлеба). В этом обрядовом применении хлеб явно синонимичен жизни, душе, доле: ср. болгарские (особенно родопские) традиционные проклятия и клятвы: «Да ми хване хлябът очите» [Геров 1975,5,502], «Да ми убие хлябът» [Там же], «Дано та усляпи хлябан, дену гу са ял» [Родопи, 1,430], «Дано та укори хлябът дету ядеш» [Шишков 1894, 456]; «Дано те ослепи леба» [Ташев 1966, 98], «Лябо да го фане за очите» («Пусть хлеб мне вырвет глаза»; «Пусть хлеб убьет меня»; «Пусть ослепит его хлеб, который он ел»; «Пусть хлеб его схватит за глаза») [СбНУ, 6,251,1891], где хлеб частично синонимичен богу, высшей силе (характерна также смысловая приравненность «убийства» и «ослепления»). Хлеб (в виде зерна, печеного хлеба, блинов, маленьких булочек) используется в обряде в разных актах и с разными функциями.

I. Хлеб в инструментальной функции

1. В профилактических актах: хлебом хоронят смерть — ставя его на место смерти стойком (блр.) (по смежности эта магическая способность хлеба переносится и на квашню) или рассыпая зерно вслед погребальной процессии и т. п.; хлеб оберегает живых от смерти, увеличивая их жизненную потенцию, противящуюся смерти (гробовщики не должны копать могилу натощак); хлеб выступает как откуп живых, возвращение мертвым их доли с целью предохранения живых от их присутствия.

2. В гиластических (умилостивительных) актах. Хлеб выступает в функции жертвы, за которой должно последовать плодородие, зависящее от мира мертвых («Нех они в мире почивают да нам хлеб-соль засылают»).

Эту функцию можно увидеть и в хлебных приношениях на могилу, и в пире для «душек», и в жертвах нищим, бобылям, старикам. Во всех этих магических действиях хлеб выступает как метафора жизненной силы (vis vitalis), с большей или меньшей активностью противостоящей смерти.

II. Хлеб в объектной функции

Хлеб подвергается опасности в присутствии смерти; магические обрядовые действия направлены на сохранение хлеба: пока покойник в доме — хлеб (зерно) ворошат и перетряхивают, чтоб оно не потеряло споры; нельзя есть хлеб и ронять крошки в сторону покойного; нельзя есть хлеб во время погребальной процессии; чтоб удержать в доме хлеб, хозяйка, принимая каравай, садится на место покойного (закарп, [Богатырев 1971,268-270]). Хлеб, с которым совершаются подобные действия, воплощает на предметном уровне достаток, маеток, в широком смысле — материализованную долю живых.