Согласно первому роду познания

Имеются люди на пляже, [друзья], и эти люди не понимают, они не знают, что такое солнце. Если бы они понимали что-нибудь в солнце, то, прежде всего, они были бы умнее и лучше. Что же они делают по отношению к солнцу на этом уровне? Они остаются при первом роде познания... «Я» в «я люблю тепло» – это такое «я», которое выражает отношения экстенсивных частей типа сжатия и расширения сосудов, когда непосредственно выражается детерминизм, задействующий экстенсивные части. В этом смысле частицы солнца воздействуют на мои частицы, и воздействие одних на другие является удовольствием или радостью. Вот это – солнце при первом роде познания, что я передаю наивной формулировкой «О, солнце, я его люблю!» На самом деле, здесь взаимодействуют внешние механизмы моего тела, а также отношения между частями: частями солнца и частями моего тела.

Начиная с чего, когда в отношениях с солнцем я могу с полным правом начинать говорить «я»? При познании второго рода я выхожу из зоны воздействия одних частей на другие. Я обрел нечто вроде познания солнца, практическое понимание солнца. Что означает это практическое понимание? Что я опережаю, я знаю, что значит то или иное незаметное событие, связанное с солнцем; я знаю, что оно возвещает. Я уже не обязан регистрировать воздействие солнца на мое тело. Я поднялся до своего рода практического понимания причин; в то же время я умею сочетать отношения моего тела с тем или иным отношением солнца. Возьмем перцепцию живописца. Вообразим живописца XIX века, выходящего на природу. У него есть мольберт, и это – какое-то отношение. Имеется солнце, не остающееся неподвижным. Что означает это познание второго рода? Он собирается полностью изменить положение мольберта, он не хочет поддерживать со своим холстом одни и те же отношения в зависимости от того, в зените ли солнце или же оно вот-вот зайдет. Ван Гог писал, стоя на коленях. Закаты солнца принуждали его писать картины, чуть ли не лежа, потому что взгляд Ван Гога регистрировал линию горизонта настолько низко, насколько возможно. В такой момент иметь мольберт уже ничего не означает. Существуют письма Сезанна, где он говорит о мистрале: как совместить отношение «холст – мольберт» с отношением ветра, и как сочетать отношение мольберта с заходящим солнцем, и как закончить таким образом, чтобы я писал картину, распростершись на земле, животом на земле? Я сочетаю разные отношения, и некоторым образом возвышаюсь до определенного понимания причин, и в этот вот момент я могу начинать говорить, что люблю солнце. Я больше не подвержен воздействию частиц солнца на мое тело, я в другой сфере по отношению к солнцу – на уровне сочетания отношений. И в этот момент я недалек от тезиса, который показался бы нам безумным на первой ступени познания, я недалек от возможности сказать: «Я – нечто от солнца». У меня отношения сродства с солнцем. И это – второй род познания. Поймите, что во втором роде познания имеется своего рода причащение солнцем. Для Ван Гога это очевидно. Он начинает вступать в своего рода коммуникацию с солнцем.

Что такое этот третий род? Здесь безусловный авторитет – Лоуренс. В абстрактных терминах это мог бы быть мистический союз. Разнообразные религии разработали мистику солнца. Здесь – шаг вперед. У Ван Гога складывается впечатление, что существует некая потусторонность, которую не удается передать. Что же такое это «еще больше», которое не удается передать живописцу? Может быть, это – метафоры солнца у мистиков? Но это больше не метафоры, если мы понимаем его вот так. Они могут сказать, что Бог буквально есть солнце. Они могут сказать, что буквально «я – Бог». Почему? Вовсе не потому, что здесь идентификация. Именно на уровне третьего рода мы достигаем этого модуса внутреннего различия. Как раз здесь существует нечто несводимо мистическое в познании третьего рода у Спинозы: сущности здесь различимы; правда, они различаются внутри друг друга. Так что лучи, какими меня аффектирует солнце, – это лучи, какими я аффектирую сам себя; а лучи, какими я аффектирую сам себя, суть лучи солнца, аффектирующие меня. Это и есть солнечная автоаффекция. На уровне слов это имеет гротескный вид, но поймите, что на уровне модусов жизни это совсем не так. Лоуренс в своих текстах разрабатывает ту разновидность идентичности, которая поддерживает внутреннее различение между его сингулярной сущностью, сингулярной сущностью солнца и сущностью мира.

Спиноза – философ, чей концептуальный аппарат относится к наиболее систематическим во всей философии. И все-таки всегда есть ощущение, что совокупность от нас ускользает, и что чтение сводится к тому, чтобы дать себя очаровать тому или иному куску. Нас действительно «схватывает» та или иная часть. На другом уровне это философ, который наиболее далеко продвигает систему концептов, а стало быть, требует чрезвычайно высокой философской культуры. Начало «Этики» отмечено определениями: субстанции, сущности и так далее Это отсылает к всевозможной схоластике, и в то же время не существует философа в такой мере, как этот, которого можно читать, не зная ничего вообще.

Жиль Делёз.