Иноземный ввоз и иноземные мастера в Москве.

Потребности двора, высшего класса и казны в значи­тельной мере обслуживались, как и в удельное время, привозом необходимых предметов из-за границы. Рус­ские купцы, ездившие в Кафу, Азов и даже Царьград, греки, приезжавшие оттуда в Москву, привозили раз­ные предметы роскоши — шелк, сученое золото, шелко­вые и шерстяные материи, ковры, кисею, кушаки, са­фьян, гребни, ожерелья, драгоценные камни, жемчуг, ладан, мускус, мыло и т. д., вина, сласти и пряности — грецкие орехи, миндаль, перец, имбирь, шафран, и, на­конец, разные москательные товары — краски, камфа­ру и т. п. С востока вывозилось также и некоторое ору­жие — сабли, сагайдаки. Немецкие купцы, приезжавшие в Новгород, московские купцы, ездившие в Литву и Ливонию и другие западные страны, привозили также дорогие ткани — сукна, шерстяные и шелковые мате­рии, вина, плоды и пряности, а также еще металлы и минералы — серебро, олово, медь, свинец, серу и раз­ные железные изделия. Англичане, которые завели тор­говлю с Москвой через Архангельск, и затем голланд­цы, ввозили в Московское государство дорогие сукна, тонкие полотна, колониальные товары.

Не довольствуясь, однако, иноземным привозом, мос­ковское правительство стало принимать меры к тому, чтобы доставать у себя некоторые из предметов инозем­ного провоза, особенно металлы. Иван III, посылая к цесарскому двору Юрия Траханиота, наказывал ему отыс­кать в цесарской земле и нанять на службу рудника, который руду знает золотую и серебряную, да другого мастера, который умеет от земли отделять золото и се­ребро; рудознатцев просил Иван III и у Венгерского ко­роля Матвея. Кое-что удалось достигнуть по этой части и на деле. В 1491 году немцы Иван да Виктор нашли медную руду и серебряную на реке Цымне за полднища от р. Космы и за семь днищ от р. Печоры. Но каких-нибудь значительных результатов эти поиски не дали, и Московскому государству приходилось довольствовать­ся все-таки главным образом привозными металлами.

Материалы и вещества, привозимые с запада и вос­тока, превращались в изделия работой собственных, до­морощенных мастеров. Мастерства разные, как было уже указано, не переводились у нас на Руси и в татарс­кую эпоху. Но в XVI веке московское правительство уже не удовлетворялось одной их работой и искало более искусных техников за границей. Вышеупомянутому Юрию Траханиоту было наказано добывать между про­чим хитрого серебряного мастера, который умел бы боль­шие сосуды делать и кубки чеканить и писать на сосудах. У венгерского короля Матвея Иван просил, кроме рудознатцев, архитекторов, серебряных мастеров, пущечных литейщиков. В 1490 году великокняжеские послы привезли в Москву лекаря, мастеров стенных и палатных, пушечных, серебряных и даже органного иг­реца; в 1494 году послы, ездившие в Венецию и Милан, привезли в Москву Алевиза, стенного мастера и палатного, и Петра-пушечника; под 1504 годом, встречаем известие о привозе послами новой партии мастеров из Италии. Иноземными мастерами чрезвычайно дорожил царь Иван Васильевич. В 1556 году посылал в Новгород детям боярским приказ, чтобы они отправляли в Моск­ву всех пленных немцев, умеющих делать руду серебря­ную, серебряное, золотое, медное, оловянное и всякое дело. Эти ливонские пленники, как известно, и состави­ли первое поселение так называемой Немецкой слободы в Москве при устье Яузы. В 1567 году выехали в Москву из Англии доктор, аптекарь, инженер с помощником, золотых дел мастер, пробирер и другие мастера. Прилив этих мастеров, несомненно, поднял уровень техничес­ких знаний в Московском государстве, ибо русские люди учились у этих иноземцев, перенимали их «хитрости». Услугами иноземцев московское правительство стало пользоваться между прочим и в удовлетворении своих военных нужд. Известный архитектор Аристотель Фиораванти не только строил в Москве церкви, но и лил пушки; кроме него этим делом же занимался итальянец Павлин Дебосис, который в 1488 году отлил большую пушку, Петр пушечник и др. Наконец, иноземные, пре­имущественно итальянские, мастера, как мы уже виде­ли, принимали самое деятельное участие в украшении столицы Московского государя новыми каменными хра­мами, палатами, стенами и башнями.             

Зодчество.

Главная заслуга иноземных мастеров со­стояла в усовершенствовании техники строительного искусства. Техника эта, как уже говорилось в своем месте, была очень слаба. Иван III, задумав перестроить собор Успения Богородицы, выстроенный Калитой и гро­зивший падением, поручил было это дело московским мастерам Кривцову и Мышкину. Разрушив старую по­стройку, они в 1472 году приступили к сооружению нового храма по образцу Владимирского Успенского со­бора. Но лишь только они достроили до сводов, как часть построй­ки рухнула.

Псковские мастера показали, что плох был цемент. Тогда Иван III поручил постройку собора Аристотелю Фиораванти, который и закончил ее благополучно в 1479 году. Так как и ему было предписано взять за образец Владимирский Успенский собор, то в общем он придерживался владимирского типа, хотя и сделал не­которые отступления от него, а именно: удлинил план, вместо четырех опорных столбов поставил шесть, из которых четыре были круглые, вместо трех алтарных полукружий сделал пять. Влияние владимирской архи­тектуры отразилось более всего на фасаде собора. Мы видим здесь такой же пояс из колонок, такие же порта­лы. Но вместе с тем исследователи отмечают в произве­дении Фиораванти увлечение не только формами Влади­мирского Успенского собора, но и ранне-московскими архитектурными формами. Копируя порталы и ароч­ный пояс, Фиораванти насаживает «бусы» на все жгуты и полуколонны; шеи глав у него гладкие, без всяких     украшений, по образцу церкви Спаса на Бору и собора в Звенигороде.

Подобно Успенскому, и Архангельский собор в нача­ле XVI века оказался ветхим и тесным. Иван III велел его разобрать и поручить другому итальянскому архи­тектору Алевизу Новому выстроить новый, более об­ширный храм по образцу Успенского собора. Алевиз исполнили это поручение, и в 1509 году собор был го­тов. Первоначальный фасад его был двухцветный: стены были красные, кирпичные, а пилястры, карнизы и тяги — белокаменные. Вся наружная орнаментовка со­бора — капители, арки, пилястры, наличники — вы­держаны в итальянском стиле раннего Возрождения; по итальянскому же образцу выложены раковинами пус­тые пространства в полукругах кокошников; особеннос­тью Алевизовой постройки является также карниз, на котором стоят эти раковины. Этот карниз быстро завое­вал себе место в московской архитектуре, и с половины XVI века почти все новые храмы Москвы имели его в том или другом виде.

По образцу Успенского собора сооружен был и собор­ный храм в Новодевичьем монастыре, основанном в 1524 году по обету великого князя Василия Ивановича. Вообще влияние Московского Успенского собора оказа­лось очень сильным. Благодаря ему создался определен­ный план соборного храма, которого придерживались всюду в XVI и XVII веках: это большой храм с шестью внутренними столбами, с наружными карнизами, с пя­тью большими луковичными главами на круглых шеях.

Своеобразный стиль получил Благовещенский собор, выстроенный в 1490 году на месте храма, сооруженного Василием Дмитриевичем. Строили Благовещенский со­бор псковские мастера. Храм представляет квадратное здание с тремя алтарными полукружиями и с четырьмя столбами посередине. С южной, западной и северной сторон его окружают крытые паперти, или галереи с двумя крыльцами. Над папертями возвышаются примыкающие к четырем углам здания четыре придела (они пристроены были позднее, в 1563-1564 годах), увенчан­ные луковичными главами на круглых шеях. Сверху храм увенчивается пятью луковичными главами также на круглых шеях, поставленными на кокошниках (заос­тренных вверху и ступенчатых арках), по которым сде­лано и само покрытие храма. В Благовещенском соборе видно смешение приемов, употреблявшихся во владимиро-суздальской архитектуре с приемами новгородско-псковскими и, хотя еще слабую, примесь мотивов деревянной архитектуры (в употреблении кокошников).

В дальнейшем московская архитектура уже эманси­пировалась от влияния владимиро-суздальских образ­цов. Как в других сферах жизни, так и в искусстве пробудился дух национального творчества, которое на­правилось к разработке своих собственных, уже раньше выработанных им самим форм. При создании каменных храмов источником вдохновения начинают служить де­ревянные церкви северного края Руси; является стрем­ление к воспроизведению в кирпиче форм деревянного зодчества, пышно расцветших на севере Руси. Полити­ческое объединение Великой Руси, таким образом, при­водит к объединению и концентрации духовных сил русского народа, которые и развертываются во всю свою мощь, прежде всего в художественном творчестве. Мос­ковское зодчество, руководимое талантливыми мастера­ми и вспомоществуемое всеми техническими средствами современного строительного искусства, приобретенны­ми от итальянцев, создает архитектурные памятники высокохудожественного достоинства. Первые пробы в новом направлении относятся ко времени Василия III. В 1529 году великим князем и его супругой был выстро­ен по обету храм Усекновения главы Иоанна Предтечи в подмосковном селе Дьякове. Зодчий воспользовался фор­мой плана деревянных церквей. Основной корпус храма представляет высокую восьмигранную башню с полу­круглыми выступами с востока для алтаря, окруженную четырьмя меньшими башнями, соединенными галерей­ками, из которых каждая имеет в середине вход, а по бокам от входа — открытые пролеты вроде окон. Сред­няя башня увенчана карнизом, на котором стоят один над другим два ряда кокошников; из них выходит вто­рой меньший восьмигранник, украшенный наверху квадратными углублениями; на этом меньшем восьми­граннике поставлен цилиндр, облепленный восемью по­лукруглыми выступами, образовавшими собой как бы пук каменных столбов; все заканчивается невысокой главкой. В таком же роде выстроены и боковые мень­шие башни. Еще дальше пошел в новом направлении строитель церкви Вознесения в селе Коломенском, пост­роенной в 1532 году. По плану своему она представляет равноконечный крест, без внутренних столбцов. Основ­ной корпус имеет вид высокой башни с двадцатью стена­ми, увенчивающейся кокошниками, из которых вырас­тает меньшая восьмигранная башня, увенчанная двумя кокошниками на каждой грани; восьмигранник покрыт высоким восьмигранным же шатром, с небольшой ба­шенкой наверху, заканчивающейся небольшой главкой с крестом. Церковь стоит на подклети и со всех сторон окружена галереей из каменных арочек с тремя крыль­цами. Все эти особенности взяты с деревянных церквей. Коломенская церковь своим видом приводила в восхи­щение современников. Летописец выразился про нее: «весьма чудна высотою и красотою, и светлостью, тако­ва не бывала прежде на Руси». Дьяковская и Коломенс­кая церкви были предшественницами храма Василия Блаженного в Москве. Строители этой церкви — Посник и Барма — смотрели на Дьяковскую и Коломенс­кую церкви как на идею, которую они развили и услож­нили в своем произведении. Храм Василия Блаженного (Покрова Пресвятой Богородицы, что на рву) построен был царем Иваном Васильевичем в память взятия Казани. Храм этот представляет целую группу храмов: в середине находится главный, наибольший по размерам, а с боков его окружают в строгой симметрии восемь меньших, и вся группа в виде восьмиугольной звезды представляет собой стройное и художественное целое. Надо сказать, что нынешний вид храма несколько не соответствует древнему его виду. Прежде все главы, и особенно средний шатер, поднимались выше, отчего вся группа получила большее стремление вверх; средний шатер окружен был, наподобие средней главы Дьяковс­кой церкви, цилиндрическими выступами, теперь не существующими; крыльца не имели шатров; крыт собор был черепицей, средний шатер отделан был разноцвет­ными изразцами с такими же шарами. В нижнем этаже храмов не было: здесь были кладовые для хранения ценного имущества прихожан. Храм Василия Блажен­ного остался единственным образцом неподражаемым. Но мотивы деревянной архитектуры выразились во мно­гих каменных храмах, построенных в XVI и первой половине XVII века.

Живопись.

 Новые церкви, которые строились ино­земными и русскими зодчими, расписывались и снабжа­лись иконами большей частью русскими мастерами. Так, в 1481 году иконописцы Дионисий, поп Тимофей, Ярец и Коня, «написали деисус с праздники и пророки вельми чюден в новую церковь Пречистыя Богородицы со­борные в Москве»; в 1488 году мастер Долмат иконописник подписывал церковь Сретения на посаде; в 1514-1515 годах новгородские, по-видимому, мастера украсили фресками Успенский собор в Москве. После большого Московского пожара, когда сгорели многие церкви, царь послал за иконами в другие города, вызвал новгородских и псковских иконописцев и велел им снять копии; псковские мастера отпросились домой, написали там. копии с местных икон. Так, Москва и в области иконографии сконцентрировала в себе все, что тогда было лучшего на Руси — как художественные образцы, так и художественные силы. Московское иконное пись­мо в общем воспроизводило манеру и традиции старого русского искусства, развивавшегося под византийским влиянием. Но в XVI веке можно заметить в нем уже реалистические черты, навеянные западным, итальянским влиянием. Этот «фряжский» стиль, отличающий­ся стремлением к природе, обнаруживающий знаком­ство с анатомией человеческого тела, заметен в работах даже некоторых псковских мастеров (в картине «Во гробе плотски»), но в особенности во фресках Благовещенского собора, открытых в 1884 году академиком Фартусовым.

Кроме церковной живописи, в Москве в XVI веке развивается светская, палатная живопись эмблемати­ческого характера. Эмблематической живописью изук­рашены были царские палаты — Грановитая, Золотая, Расправная, Ответная и т. п. Здесь между прочим изоб­ражены были День и Ночь, лица четырех Ветров, Лю­бовь со Стрелком, олицетворения добродетелей — муже­ства, разума, целомудрия,правды — и противоположных им пороков, изображены ангелы Страха Божия, ангел, держащий Солнце, Господь в виде ангела, держащего зеркало и меч, и т. д. Наконец, необходимо отметить успехи живописи исторической, проявившиеся особен­но в роскошных миниатюрах, которыми украшена Цар­ственная книга.

Образованность.

Жалобы на недостаток грамотных, образованных людей, которые раздавались в конце удель­ной эпохи, повторялись и в XVI веке. На церковном соборе 1551 года было заявлено, что кандидаты на свя­щенство и дьяконство «грамоте мало умеют», а на воп­росы архиереев объясняют: «мы де учимся у своих от­цов и у своих мастеров, а инде де нам учиться негде; сколько отцы наши и мастера умеют, столько и нас учат». Но при всем том нельзя не заметить подъема образованности в Московской Руси по сравнению с удель­ной эпохой. Про Московских государей XVI века уже нельзя сказать, что они были люди неученые: царь Иван Васильевич для своего времени был даже начитанным, образованным и развитым человеком. При нем стали посылать в чужые страны молодых людей «для науки разных языков и грамотам». Борис Годунов настолько уже ценил образование, что задумал основать в Москве нечто вроде университета с преподаванием иностранных языков и учителями-иностранцами, и только опасение духовенства, как бы от того не произошло повреждение в вере, помешало Годунову осуществить свой план. Но­вая система управления — приказная, бюрократичес­кая — требовала множества грамотных чиновников, людей письменных, и в конце концов создался в госу­дарстве значительный их контингент. Среди них в Мос­кве были лица, знавшие иностранные языки, толмачи греческого, латинского, немецкого и польского языков, служившие при Посольском приказе. Но и среди служи­лой знати было уже немало грамотных образованных людей. Исследователями отмечено, что на грамоте об избрании Бориса Годунова на царство около 80% при­дворной знати приложили свои руки. Много грамотных было среди купечества; меньше было — среди посадс­ких людей, крестьян, стрельцов, пушкарей, холопов, но все-таки были; в XVI веке почти во всяком населенном пункте были грамотные люди. Грамотность вызывалась требованиями практической жизни, которая с объеди­нением Руси приняла новый масштаб, отличный от эпо­хи удельной замкнутости, тесных отношений, мелких домашних интересов. Грамотность стала нужна всем — и правящему классу, который должен был отказаться от патриархальных приемов управления, вести всему точ­ный учет и подсчет, облекать свои акты в письменную форму, и торгово-промышленному классу, который про­изводил свои операции в усиленных размерах и привле­чен был правительством к сотрудничеству в управлении финансами, и мирским людям, крестьянам, получив­шим самоуправление под контролем центральной влас­ти. При таких условиях грамотность, известная обра­зованность должны были развиваться незримо для наблюдателя, и даже независимо от тех училищ, кото­рые заводил архиепископ Новгородский Геннадий, и должны были заводить церковнослужители на основа­нии определения собора 1551 года.