Жан Бодрийяр: общество потребления как общество симуляции

Общество потребления в социологии Бодрийяра и Веблена

Данная тема является актуальной со времён становления капиталистического общества и по сей день. Более того, чем дальше, тем больше её актуальность. Связано это с тем, что, западная модель общества в современном мире является доминирующей. Подтверждается тезис ФрэнсисаФукуямы о “конце истории”, согласно которому либерализм (а вместе с ним, соответственно, капитализм и западный стандарт потребления) победил всех своих конкурентов на идеологическом уровне, и в дальнейшем история будет представлять только процесс распространения этих идей всё шире и шире в мире. Скорее всего, не все страны перейдут к политическому и, о чём идёт речь, экономическому либерализму, однако он останется мировым доминатором [1, с. 1].

Более того, либеральные ценности всё чаще и чаще понимаются как сами собой разумеющиеся, причём в основном людей привлекает не тип организации политической системы,а именно уровень доходов, который позволяет обеспечить высокий уровень потребления. Таким образом, при всей критике общества потребления, попадание в такое общество является для многих желанным.

Всё это ведёт к тому, что проблема общества потребления, к которому непременно ведёт развитие капитализма, приходит во всё большее количество стран, в том числе в страны, для которых экономический либерализм является новинкой, включая и бывшие страны советского лагеря. Резкий переход к капиталистическому типу производства и потребления связан с большими трудностями.

Жан Бодрийяр: общество потребления как общество симуляции

Одним из тех, кто изучал общество потребления, был французский социолог и философ Жан Бодрийяр. Его он рассматривал с позиции философии постмодернизма, одним из теоретиков которой он являлся. Бодрийяр — антикосьюмерист, то есть его взгляды на общество потребления — отрицательные.

Бодрийяр пишет о том, как общество потребления поменяло сознание человека, его восприятие окружающего мира. Теперь человека окружают не другие люди, а объекты потребления [2, c. 1].Повседневное общение людей происходит не с другими людьми, а с теми предметами, которые составляют их окружение: работа с домашними хозяйством и со множеством технических средств, обслуживающих его, а так же со всей инфраструктурой и системой городских коммуникаций. Также происходит «общение» со СМИ, которое, конечно, не является никаким общением, лишь односторонним получением посланий, преследующих людей даже во сне, но по своей значимости получение информации от СМИ получило такую же значимость, какое ранее имели межчеловеческие коммуникации.

Понятия «окружение», «среда» стали широкоупотребительными именно благодаря тому, что человек стал жить во власти предметов: “Как мы живем, по существу, не столько в близости к другим людям, не в присутствии их самих и их размышлений, сколько под немым взглядом послушных и заставляющих галлюцинировать предметов, которые повторяют нам все время одну и ту же речь о нашем ошеломляющем могуществе, потенциальном изобилии, о нашем отсутствии друг для друга”. [2;с. 1].

Самой главной чертой этих предметов является их изобилие, которое, по словам Бодрийяра, вызывает у людей «феерическое слюноотделение». Само городское пространство состоит из огромных магазинов с гигантским выбором и улиц с яркими и завлекающими витринами. Подобное жизненное пространство, где излишки очевидны, продаёт человеку не просто предметы, а мечту о земле обетованной, где нет никакой нужды, где все жизненные блага доступны, что провоцирует постоянное потребление, которое подпитывается постоянным ощущениям счастья от получаемого: “И это повторяющееся действие в отношении потребляемой материи, товара, весь этот избыток принимает, если употребить большую собирательную метафору, образ дара, неисчерпаемого и красочного изобилия праздника”.

Потребление связано со знаковой системой [2, с. 3], присущей для всей реальности. Более того, оно предстаёт в виде симулякра — знака, не имеющего никакого отношения к реальности, который, тем не менее, становится единственной существующей реальностью, побуждающей индивида к каким-либо действиям [2, с. 4]. Бодрийяр рассматривает потребление как цепную психологическую реакцию, которая направляется современной магией [2,с. 3] природа которой бессознательна. Потребление предметов больше не связано с их сущностью — речь идёт скорее об отчужденных знаках предметов, которые существуют лишь в связи друг с другом.

Объясняя суть этой «магии», Бодрийяр сравнивает современных потребителей с маланезийскими туземцами. Они были восхищены пролетающими над ними самолётами, но самолёты никогда к ним не спускались. Поэтому туземцы стали делать подобие самолета из ветвей и лианы, выделили участки земли, которые они тщательно освещали ночью, и стали терпеливо ждать, когда настоящие самолеты там приземлятся.Можно сказать, что таким знаком они занимались «приманиванием» счастья или мечты. То же самое делает и современный потребитель: окружая себя предметами, которые должны приманивать счастье, симулировать удовлетворённость[2, c. 3].

Ментальность современного потребителя и ментальность примитивных народов пересекаются в том, что они основываются на вере во всемогущество мыслей, которая реализуется в вере во всемогущество знаков. Только если для примитивных народов такими знаками являются тотемы, то для современного потребителя ими являются потребляемые товары и услуги, которые символизируют богатство и потребление, являющиеся знаками счастья [2, c. 3].Бодрийяр утверждает, что всё большее количество главных форм деятельности человека и общества работают по знаковой логике, предстают в виде символических систем, которые нужно раскодировать.

Знаки помогают человеку сбежать от действительности, испытать “глубокое удовольствие не быть в ней”[2, c. 5]. Образ, знак, послание, все то, что люди потребляют, даёт им душевное спокойствие, подкрепленное дистанцией от мира, которое даже сильный намек на действительность скорее убаюкивает, чем нарушает. Смысл знаков и содержание посланий является безразличным, а отношение к истории, обществу и прочему не является отношением интереса или участия, а только лишь отношением любопытства. Именно отказ от действительности в пользу интерпретации знаков действительно Бодрийяр называет основой общества потребления.

Значительную часть поведения и чувств человека Бодрийяр объясняет его включённостью в механизм общественного потребления. Даже понятие счастья (в том числе счастье как степень довольства общественным устройством), которую Бодрийяр называет не просто естественной склонностью человека, но и “абсолютной точкой отсчёта общества потребления” и “эквивалентом спасения” понимается как величина потребления, то есть, по сути, сводится к количественным характеристикам [2,с. 11], к обладанию знаками, которые наделяются значимостью (вне зависимости от полезности и действительной стоимости предметов, которые сами по себе уже ничего не значат).

Счастье имеет большое идеологическое значение не из-за того, что каждый отдельный индивид мечтает о персональной реализации счастья, а благодаря тому, что все мифы о равенстве, по сути, представляли собой проекты реализации общественного счастья. Счастье и есть равенство, а равенство есть счастье (для всех). Бодрийяр утверждает: чтобы быть проводником эгалитарного мифа, счастье должно быть измеримо.Нужно, чтобы оно было благосостоянием, измеримым в вещах и знаках, «комфортом», чтобы большее благосостояние было средством устранения социальной фатальности и уравнивания всех судеб. Счастье как внутреннее наслаждение, являющееся независимым от знаков, которые могли бы его продемонстрировать взглядам других и нам самим, такое счастье, не имеющее потребности в доказательствах, оказывается сразу же исключенным из идеала потребления, где счастье есть прежде всего требование равенства (или, понятно, различия) и должно в связи с этим обозначаться всегда «в соответствии» с видимыми критериями. В этом смысле Счастье оказывается еще дальше от всякого «праздника» или от коллективной экзальтации, так как, подпитанное требованиями равенства, оно основывается на индивидуалистическихпринципах, усиленных Декларацией прав человека и гражданина, которая открыто признает за каждым (за каждым гражданином) право на Счастье.

Демократию Бодрийяр так же объясняет через свойства потребления. Равенство людей понимается как равенство потребительской способностями, равенство перед знаками успеха и благосостояния [2,с. 11]. Демократический принцип применяется тогда не на уровне реального равенства, равенства способностей, ответственности, социальных возможностей, счастья (в самом широком смысле слова), а на уровне равенства перед Предметом и другими очевиднымизнаками социального успеха и счастья. Это — демократияуровня жизни, демократия телевизора, автомобиля и стереосистемы, демократия по видимости конкретная, но также полностью формальная, которая соответствует — по ту сторону социальных противоречий и неравенств — формальной демократии, записанной в Конституции. Обе они, оправдывая одна другую, соединяются в глобальную демократическую идеологию, которая скрывает отсутствиедемократии и неуловимость равенства. Потребление через обладание нужными предметами рассматривается как способ преодолеть отрыв от классов, находящихся выше в социальной иерархии. Также потребление одновременно обеспечивает и дифференциацию людей и их сходство, заданное определенными потребительскими моделями [3, с. 1]

Однако Бодрийяр отмечает, что в обществе потребления равенство невозможно: оно основано на капиталистическом типе производства, на постоянном экономическом росте, которые провоцируют большее имущественное расслоение и социальную дифференциацию, чем социалистический тип производства. Изобилие в обществе потребления невозможно без существования нищеты [4; с. 1]

Вся политическая деятельность общества потребления состоит в преодолении неравенства путем роста объема благ, перспектива выглядит как автоматическое уравнивание посредством количества благ и достижение конечного уровня равновесия, уровня тотального благосостояния для всех. Даже коммунистические общества говорят о себе в терминах равновесия, индивидуальных или общественных «естественных», «гармонизованных» потребностей, свободных от всякой социальной дифференциации или классового значения, — там также все начинается с политическогорешения и приходит к окончательному решению посредством изобилия — заменяющего формальным равенством благ социальную прозрачность отношений. Таким образом, в социалистических странах мы видим также, что «Революция благосостояния» приходит на смену политической и социальной революции.

Само потребление оказывается оторванным от человека. Во-первых, оно абсолютно, человек никак не может повлиять на то, что постоянное потребление оказывается смыслом жизни общества. Во-вторых, поведение человека в такой ситуации оказывается иррациональным. В современной цивилизации не существует рационального потребителя, самостоятельно осуществляющего свой выбор. Индивидуальный, продиктованный реальными потребностями выбор иллюзорен — он продиктован самой структурой общества потребления, придающей значение не предметам, а абстрактным ценностям, тождественным отчуждённым от них знакам. Потребности производятся вместе с товарами, которые их удовлетворяют. В основе выбора товара лежит стремление к социальному отличию, и, поскольку поддержка таких отличий есть жизненное условие существования современной цивилизации, потребность всегда остаётся неудовлетворенной.

При всей значимости потребления, на деле оно оказывается абсолютно бессмысленным. Бодрийяр вскрывает фундаментальное свойство общества потребления: само по себе оно является бессмысленным, поскольку не исходит из понятия пользы,а совершает потребление ради потребления [2, с. 9], экономика растёт ради роста, из-за чего система общества оказывается способна поддерживать свою жизнеспособность только в условии постоянного роста. Поощряемая государством и бизнесом постоянная переквалификация кадров, психологическая вредоносность конкурентной среды, расточительство — все это рассматривается Бодрийяром как целенаправленная производительная сила, извлекающая из всего ресурс роста [5, с. 65].

Росту ради роста способствует блеф экономических показателей вроде ВНП. Подобные показатели учитывают только очевидные факторы, поддающиеся измерению в соответствии с принципом экономической рациональности. На этом основании в подсчете не учитываются ни домашний труд женщин, ни научные исследования, ни культура — и напротив, в нем могут фигурировать некоторые вещи, не имеющие к росту никакого отношения, только в силу того факта, что их можно измерить. Кроме того, подобные подсчеты не учитывают негативности явлений и складывают все — вред и позитивные элементы[2, с. 9].

Самым характерным местом для общества потребления Бодрийяр называет гипермаркет. «Во многих отношениях в нём производится новая социальность», пишет Бодрийяр. Гипермаркет централизует целый район вместе с его населением, регулирует его деятельность, составляет для человека расписание дня, маршруты движения, поведение[6, с. 103].

Отношения человека и гипермаркета лежит в новой плоскости, ранее не существовавшей плоскости. Товары в гипермаркете — это уже не просто предметы, находящиеся в подчинённом положении. Теперь они сами задают функциональный и направленный запрос, в ответ на который люди приходит в гипермаркет. Они теперь существуют как бесконечный тест, на вопросы которого мы должны отвечать, причём ответ уже содержится в вопросе, то есть потребление товаров является самоочевидным. Утвердиться такому порядку помогают СМИ, которые функционируют по такому же закону: они больше не дают информации, не осуществляют коммуникацию, только задают нам вопросы, чтобы направить нас в нужное русло[6, с. 104].

Гипермаркет как символ потребительского общества стал своеобразной моделью любой будущей формы контролируемой социализации, так как в нём присутствуют все элементы и функции социальной жизни (работа, досуг, питание, средства гигиены, транспорт, медиа, культура). Все противоречия в обществе, социальная жизнь пытаются переписаться в терминах торговых сетей[6, с. 105].