Заставляет основать теорию) 12 страница

Первичные и вторичные отношения

Другая характерная черта бюрократической структуры — особое значение обезличенности отношений — также играет свою роль в бю­рократическом тренинге недееспособности. Структура личности бю­рократа имеет своим ядром именно норму обезличенности. Как эта норма, так и тенденция «разбивать людей по категориям», которая развивается из доминантной роли общих, абстрактных правил, ста­новится причиной конфликта в контактах бюрократа с обществом или заказчиками. Поскольку функционеры сводят на нет личные отно­шения и «раскладывают всех по категориям», то особенности инди­видуальных случаев часто игнорируются. Но вполне понятно, что кли­ент, который абсолютно убежден в специфическом характере своей проблемы, часто протестует против подобной классификационной трактовки. Стереотипное поведение не приспособлено к остроте ин­дивидуальных проблем. Обезличенная трактовка дел, которые, одна-

" Хьюджес признает одну фазу в этом процессе освящения, когда он пишет, что профессиональное обучение «несет дополнительную ассимиляцию кандидатом ряда профессиональных установок и правил, профессионального сознания и солидарности. Профессиональные требования и цели становятся моральным единством». Hughes, op. cit. [Курсив мой.| В этом же отношении понятие Самнера «пафос», как ореол чувств, которые охраняют социальные ценности от критики, отчасти уместно, поскольку оно пытается дать ключ к механизму, включенному в процесс освящения. См.: Folkways, 180—181. — Примеч. автора.

332

ко, имеют большое личное значение для клиента, дает повод обви­нить бюрократов в «надменности» и «кичливости». Так, на Гринвич­ской бирже труда безработный, который добивается страхового по­собия, возмущается тем, что он считает «безличным отношением и в то же время явной грубостью и даже резкостью в обхождении клерков с ним... Некоторые люди жалуются на высокомерное отношение, ко­торое проявляют клерки»²⁰.

Еще один источник конфликтов с общественностью происходит из бюрократической структуры. Бюрократ, частично безотноситель­но ксвоему положению внутри бюрократической иерархии, действу­ет как представитель власти и престижа всей структуры. В своей офи­циальной роли он облечен определенной властью. Это часто приво­дит к действительному или кажущемуся высокомерному отношению, которое может только усилиться из-за несоответствия между его по­зицией внутри иерархии и его позицией по отношению к публике²¹. Протест со стороны клиента и его обращение за помощью к другим чиновникам часто неэффективны или вообще предотвращаются ра-

²⁰ «Они относятся к вам, как к пустой породе. Я видел одного чернорабочего, ко­торый проник за конторку и тряс одного из них за воротник. Все остальные поддержи­вали его... Конечно, он потерял свое пособие после этого... Но клерк заслужил это за свое грубое обращение» (E.W. Bakke, The Unemployed Man, 79—80). Отметим, что безра­ботный клиент вменил в вину начальственное отношение, он находился в напряжен­ном состоянии из-за потерянной работы и самоуважения в обществе, которое склонно к идеологии, что «способный человек» всегда найдет работу. Обвинение в высокомер­ности происходит в основном из душевного состояния, что видно из собственных на­блюдений Бакке: «Клерки были перегружены работой, и у них не было времени для шуток, но были некоторые признаки грубости и превосходства в их отношении к лю­дям». Поскольку существуют объективные основания для обвинения бюрократов в надменном поведении, это, возможно, объясняется следующими сопоставимыми ут­верждениями. «Современный чиновник — как в качестве официального, так и част­ного лица — всегда добивается и чаще всего пользуется особым, повышенным «со­словным уважением» со стороны общества» (Weber, op. cit., 652). «В людях, в которых преобладает стремление к престижу, враждебность принимает форму желания унижать Других» (К. Homey, The Neurotic Personality of Our Time, 178—179). — Примеч. автора.

¹¹ В этой связи заметим уместность комментария К. Кофка, относящегося к оп­ределенным чертам упорядоченности у птиц: «Если сравнивать поведение птицы, находящейся на самой вершине иерархии, с поведением птицы, находящейся на го­раздо более низких (но не самой последней) ее ступенях, то можно обнаружить, что последняя относится более жестоко к тем, над которыми возвышается, чем первая ко всем остальным. По мере того как мы переходим от предпоследней группы к более высоким, поведение становится мягче и может стать даже дружелюбным... Нетрудно обнаружить аналогию с человеческим обществом, и, следовательно, такое поведение Должно быть связано с воздействием социальной группы, а не только с индивидуаль­ными чертами» (К. KofTka, Principles ofGestalt Psychology (New York: Harcourt, Brace, 1935), 668-669). - Примеч. автора.

333

нее упомянутым «духом корпоративности», который объединяет чи­новников в более или менее солидарную внутреннюю группу. Эта при­чина конфликта может быть «сведена на нет» в частном предприни­мательстве, поскольку клиент может выразить протест и перенести свою сделку в другую организацию внутри конкурирующей системы. Но в государственных организациях, имеющих монополистический характер, такая альтернатива невозможна. Более того, в этом случае напряжение возрастает из-за несоответствия между идеологией и фак­том: считается, что правительственный персонал является «слугой на­рода», но фактически они часто обладают превосходством начальства, и редко удается ослабить напряжение, обратившись в другие агент­ства²². Эта напряженность частично может быть приписана смеше­нию статусов бюрократа и клиента; клиент может считать себя соци­ально превосходящим по отношению к чиновнику, который в дан­ный момент доминирует²³.

Таким образом, в отношениях между чиновником и клиентом один структурный источник конфликта заключается в напряжении из-за формальной и обезличенной трактовки со стороны чиновника, тогда как для клиента желательно индивидуальное, личное рассмот­рение. Следовательно, можно думать, что конфликт возникает из-за несоответствия установок и взаимоотношений. Конфликт внутри бюрократической структуры возникает из противоположной ситуа­ции, а именно, когда личные отношения заменяют структурно необ­ходимые безличные отношения. Этот тип конфликта можно охарак­теризовать следующим образом.

Бюрократия, как мы видели, организована как вторичная, фор­мальная группа. Нормальные реакции, предполагаемые в этой орга­низованной сети социальных ожиданий, поддержаны аффективны­ми отношениями членов группы. Поскольку группа ориентирована на вторичные нормы обезличенности, любая ошибка в подчинении этим нормам вызывает антагонизм со стороны тех, кто идентифици-

²² В этом вопросе политический механизм часто становится функционально зна­
чительным. Например, Стеффан и другие показали, что административный аппарат
более полно удовлетворяет потребности индивидуального «клиента» глубоко личным
отношением и отменой формальных правил (канцелярской проволочки), чем фор­
мализованный механизм государственной бюрократии. См. об этом в главе III. —При­
меч. автора.

²³ Например, безработные люди говорят о клерках на Гринвичской бирже труда:
«У этих проклятых тупиц не было бы их работы, если бы не было таких безработных,
как мы. Именно из-за этого я вынужден появляться перед ними». См. также H.D.
Lasswell and G. Almond, «Aggressive behaviorby clients towards public relief administrators»,
American Political Science Review, 1934, 28, 643—655. — Примеч. автора.

334

рует себя с легитимностью по отношению к этим правилам. Следо­вательно, замена безличного рассмотрения на личное внутри струк­туры сталкивается с широко распространенным неодобрением и ха­рактеризуется такими эпитетами, как взяточничество, фаворитизм, непотизм (семейственность), приукрашивание реального положения дел и т.д. Эти эпитеты являются очевидной демонстрацией оскорб­ленных чувств²⁴. Функцию подобного практически автоматического чувства обиды можно понять, если уяснить требования бюрократи­ческой структуры.

Бюрократия является вторичной групповой структурой, предназ­наченной осуществлять определенную деятельность, которая не может быть удовлетворительно исполнена на основе критериев первичной группы²⁵. Поэтому поведение, которое противоречит этим формали­зованным нормам, становится предметом неодобрения, имеющего эмоциональный характер. В этом состоит функционально значимая защита, направленная против тенденции, которая угрожает испол­нению социально необходимых видов деятельности. Конечно, эти эмоциональные реакции не являются рационально детерминирован­ной практикой, явно предназначенной для осуществления этой фун­кции. Более того, рассмотренное с точки зрения индивидуальной ин­терпретации ситуации, подобное чувство обиды является просто не­посредственной реакцией, направленной против «непорядочности» тех, кто нарушает правила игры. Тем не менее, несмотря на субъек­тивность этих референтных ориентиров, эти реакции являются ла­тентной функцией, направленной на сохранение существенных струк­турных элементов бюрократии, подтверждая необходимость формаль­ных, вторичных отношений и предотвращая дезинтеграцию бюрок­ратической структуры, которая могла бы произойти, если бы они были вытеснены личными отношениями. Этот тип конфликта можно во­обще описать как посягательство отношений первичной группы, в то время как институционально требуются отношения вторичной груп-

²⁴ Социологи редко используют для диагностики значительности такие лингвис­
тические показатели, как эпитеты. Самнер верно замечает, что эпитеты подводят «кри­
тический итог и дают определение социальным ситуациям. Доллард также замечает,
что «эпитеты часто определяют основные проблемы в обществе», и Сепир правильно
подчеркивает важность контекста ситуации для оценки значения эпитетов. Равным
образом уместно и наблюдение Линтона, что «в истории наиболее важен для изуче­
ния путь, по которому общество проходит через особый эпизод, чем обычное поведе­
ние». Социологическое изучение лексикона «восхвалений и оскорблений» приведет
^к Ценным открытиям. — Примеч. автора.

²⁵ С/. Ellsworth Faris, The Nature of Human Nature (New York: McGraw-Hill, 1937),
⁴' П". — Примеч. автора.

335

пы; напротив, конфликт между бюрократом и клиентом часто воз­никает из-за того, что взаимодействие между ними носит безличный характер, когда требуется сугубо личный подход²⁶.

Проблемы для дальнейшего исследования

Тенденция к возрастанию бюрократизации западного общества, которую Вебер давно предвидел, не единственная причина для соци­ологов обратить свое внимание на эту область. Эмпирические иссле­дования взаимодействия бюрократии и личности могли бы особенно углубить наше понимание социальной структуры. Большое количе­ство специальных вопросов привлекает наше внимание. В какой сте­пени различные личностные типы отбираются и модифицируются разными типами бюрократии (частным предпринимательством, го­сударственными службами, полулегальными политическими меха­низмами, религиозными орденами)? Принимая во внимание, что гос­подство и подчинение рассматриваются какчерты личности, несмотря на их изменчивость в различных ситуациях-стимулах, отбирает ли бюрократия определенные личности, с особой склонностью к господ­ству или подчинению? И поскольку различные исследования пока­зывают, что эти черты могут быть модифицированы, приводит ли уча­стие в бюрократической администрации к возрастанию стремления к господству? Отбирают ли различные системы комплектования кад­ров (например, патронаж или открытая конкуренция, которая пред­полагает либо специальные знания, либо общие ментальные способ­ности, либо практический опыт) различные личностные типы?²⁷ Дей­ствительно ли продвижение по служебной лестнице уменьшает страх конкуренции и повышает эффективность административной дея-

²⁶ Общественное неодобрение многих форм поведения можно проанализировать
с точки зрения того или другого образца замены неуместных с точки зрения культуры
взаимоотношений. Таким образом, проституция представляет типичный случай, когда
совокупление, форма близости, которая институционально определена как симво­
лизирующая наиболее «неприкосновенное» отношение в первичной группе, замеща­
ется в контексте договора, который связан с обменом наиболее безличным из всех
символов — деньгами. См. Kingsley Davis, «The sociology of prostitution», American
Sociological Review, 1937, 2, 744—755. — Примеч. автора.

²⁷ Среди современных исследований о вербовке в бюрократию см.: Reinhard Bendix,
Higher Civil Servants in American Society (Boulder: University of Colorado Press, 1949); Dwaine
Marwick, Career Perspectives in a Bureaucratic Setting (Ann Arbor: University of Michigan
Press, 1954); R.K. Kelsall, Hidher Civil Servants in Britain (London: Routledge and Kegan
Paul, 1955); W.L. Warner and J.C. Abegglen, Occupational Mobility in American Business and
Industry (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1955). — Примеч. автора.

336

тельности? Детальное изучение механизмов, наполняющих бюрок­ратические кодексы аффектами, было бы поучительным как для со­циологии, так и для психологии. Приводит ли общая анонимность решений гражданских служб к ограничению престижно-символичес­кой сферы только определенным узким внутренним кругом? Суще­ствует ли тенденция для дифференцированного объединения, особен­но заметная у бюрократов?

Круг теоретически значимых и практически важных вопросов, по-видимому, ограничен только доступностью конкретных данных. Изучение религиозных, образовательных, военных, экономических и политических видов бюрократии, имеющих дело с взаимозависи­мостью социальной организации и личности, должно открыть до­рогу перед плодотворными исследованиями. А функциональный анализ конкретных структур поможет даже воздвигнуть храм для со­циологов на этой дороге.

IX. РОЛЬ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЮРОКРАТИИ

Долгое время американские социологи занимались изучением функциональных и профессиональных групп в обществе. Им удалось расширить современные представления о социальных проблемах и социальных девиациях. Например, многое известно о причинах юно­шеских правонарушений и преступности. Но, возможно, прошлое социологии слишком дорого для нас, возможно, мы не продвинулись достаточно далеко от наших ранних привязанностей в исследовании подобных социальных проблем, чтобы перейти к исследованию и дру­гого круга проблем, которые также уходят корнями в социальную структуру и которые непосредственно связаны с совершенствовани­ем этой структуры¹. Например, интеллектуалы, посвятившие себя об­щественным наукам, настолько были заняты изучением поведения других, что в значительной степени пренебрегли исследованием сво­их собственных проблем, ситуаций и поведения. Мы выбирали для тщательного исследования и безработного, и продавщицу, но, кажет­ся, мы не слишком охотно анализируем обществоведа как професси­ональный тип. У нас есть эмпирические монографии о профессио­нальном воре и профессиональном нищем, но до последнего време­ни никто не обращался к роли профессионального интеллектуала в нашем обществе². Хотя очевидно, что хорошо бы начать с порядка в собственном доме.

© Перевод. Черемисинова Е.Р., 2006

¹ Наводящая на размышления интерпретация различной ориентации в социоло­
гии в Европе и Америке: см.: Karl Mannheim, «German Sociology (1918—1933)», Politico,
1934, 29—33. — Примеч. автора.

² Мы не пренебрегаем рядом исследований, существующих в настоящее время,
которые идут в этом направлении. Однако книга Florian Znaniecki, The Social Role of
the Man of Knowledge, (New York, 1940) посвящена скорее теоретической схеме, чем
эмпирическим исследованиям. Logan Wilson, The Academic Man (New York, 1941), ог­
раничивает себя, как показывает заголовок, академическим контекстом. Исследова­
ние Claud Bowman, The College Professor (Phila., 1938), относится к образу профессора,
представленного в 19 журналах в последние 50 лет. А книга Willard Wallard, Sociologe
of Teaching* восновном посвящена учителям начальной и средней школы. Карл Ман-
гейм ссылается на неопубликованную монографию об интеллектуалах и, конечно, на

338

Интеллектуалы как профессиональная группа

Признаком этого пробела в наших современных исследованиях яв­ляется отсутствие множества необходимых подробных данных. Интел­лектуалы-должны вспомнить, что и они люди, и, следуя афоризму Теренция, не чуждаться познания самих себя. И действительно, в последние критические десятилетия интеллектуалы обратили внима­ние на свое место в обществе³. Многие из них, испытав непрочность своего положения в обществе, начали исследовать более общие при­чины этой ненадежности не только для других слоев общества, но и для себя. Они начали оценивать взаимосвязь между своим местом в социальной структуре и своими понятиями, теориями и перспекти­вами. Некоторые пришли к убеждению, что их желания не могут быть удовлетворены в рамках существующей институциональной структу­ры, и задали вопрос: почему? В настоящее время стало почти респек­табельным признавать существование классовых конфликтов; они настолько признаны, что в журнале большого бизнеса «Fortune» ав­тор отвергает «ханжеское туманное словоблудие» и «сладкоречивые высказывания» ради «более реалистичной терминологии и аналити­ческих методов, принятых в Европе, где существование классов и кон­фликтов их интересов является очевидно признанным как не марк­систскими политическими аналитиками, так и марксистскими, ко­торые впервые указали на них»⁴.

многочисленные краткие исследования в литературе (главным образом европейской). Однако эти исследования в целом не базируются на подробных эмпирических дан­ных, относящихся к роли интеллектуалов в социальной политике и решениях. Об­щие биографии интеллектуалов есть в работах Мангейма и в статье Roberto Michel, «Intellectual», Encyclopedia of the Social Sciences. — Примеч. автора.

³ См., например, H.D. Lasswell, «The relation of ideological intelligence to public
policy», Ethics, 1942, 53, 25—34; H.D. Lasswell и M.S. McDougal, «Legal education and
public policy: professional training in the public interest», Yale Law Journal, 1943, 52, 203—
295. Юридические журналы уделяют в последнее время значительное внимание по­
добным проблемам. — Примеч. автора.

⁴ Sherry Mangan, «State of the Nation», Fortune, 28 (1943), 138. Ее дальнейший ком­
ментарий подчеркивает отношения между открытым классовым конфликтом и со­
временным экономическим развитием. «Долгое время главным принципом амери­
канской политической литературы был принцип: «Не говорите об этом, и это про­
изойдет». Возможно, нет другой нации, столь запутавшейся в таком ханжеском туман­
ном словоблудии политических определений, тенденций и событий. Такая неточность
происходит не только из-за литературной идиосинкразии. Это скорее отражает отно­
сительную политическую отсталость американского народа, и даже такой глубокий
экономический кризис, как в 1929—1930 годах, не вполне разрушил (как в Европе)
экономическую структуру, чтобы привести к серьезным сомнениям в социальном ре­
жиме. Отличный прецедент, который позволит со временем ликвидировать невнят­
ную терминологию, был недавно создан мистером Эриком Джонсоном, президентом

339

Вероятно, когда американские интеллектуалы признают эти про­блемы, они соберут данные, необходимые для оценки своей реаль­ной и потенциальной роли в широкой социальной политике. Возмож­но, они убедятся в необходимости описать свой опыт подробно. Ка­кую роль они призваны исполнять? С какими конфликтами и фруст­рациями им приходится сталкиваться при исполнении своей роли? Какое институциональное давление оказывается на них? Кто, напри­мер, определяет их интеллектуальные проблемы? При каких обстоя­тельствах именно они выдвигают проблемы для исследования? Как влияют на политику такие исследования? Как влияет бюрократиза­ция на взгляды интеллектуалов? Считают ли они, что склонны рас­суждать с точки зрения строго ограниченного числа альтернатив, даже при выборе проблем для анализа? Каковы характерные проблемы в поддержании общения между политическими деятелями и интеллек­туалами? Можно и дальше продолжить этот перечень вопросов для интеллектуалов, работающих в бюрократии или наблюдающих ее со стороны. Только такая подробная информация даст нам возможность перейти от приблизительных представлений к глубокому и хорошо обоснованному анализу отношения интеллектуалов к социальной политике. Только когда мы получим эти данные в большом объеме, социология знания не будет так часто обращаться к широким обоб­щениям, которые не были просеяны сквозь сито соответствующей эм­пирической проверки.

Но поскольку данных не хватает, обсуждение этих вопросов дол­жно опираться на отдельные опубликованные материалы и на нефор­мальные беседы с интеллектуалами об их опыте участия в государ­ственной политике. Таким образом, мы можем только кратко опи­сать некоторые аспекты роли интеллектуалов: их возможности и пре­делы, тщетность их усилий и вознаграждение. Наше обсуждение этих вопросов даже не рекогносцировка, которая может определить важ­ные направления для дальнейшего исследования. Мы всего лишь об­ратимся к избранным аспектам роли интеллектуала, главным обра­зом в правительственной бюрократии⁵.

Американской торговой палаты, призвавшим заменить такие сладкоречивые выра­жения, как «система свободного предпринимательства» и «американский образ жиз­ни», точным научным термином «капитализм». Будет ли такое признание классового конфликта означать, что социальный кризис начинает разрушать защиту ложного сознания? — Примеч. автора.

⁵ Эта статья была прочитана на встрече в Американском социологическом обще­стве и включала развернутый анализ деятельности интеллектуалов, помогавших оп­ределять и осуществлять политику во время Парижской мирной конференции. — При­меч. автора.

340

Статус интеллектуала и социальная политика

Для наших целей нам не нужно абсолютно точно определять по­нятие «интеллектуал». Мы будем рассматривать людей как интеллек­туалов, поскольку они посвятили себя развитию и формулировке зна­ния. Им доступны накопленные в культуре знания, которые нельзя получить только из непосредственного личного опыта⁶. Их деятель­ность может быть профессиональной или любительской, это не име­ет значения. Тот факт, что Джон Стюарт Милль провел долгие годы в Ост-Индской компании, не исключает его из числа интеллектуалов.

Следует заметить, что понятие «интеллектуал» относится к соци­альной роли, а не к личности в целом. Хотя эта роль частично совпа­дает с различными профессиональными ролями, она не должна отож­дествляться с ними. Таким образом, мы обычно причисляем учителя и профессора к интеллектуалам. В определенном смысле это может быть верно, но из этого не следует, что каждый учитель или профес­сор является интеллектуалом. Он может им быть, а может и не быть в зависимости от реального характера своей деятельности. Такое раз­деление возникает в случае, когда учитель просто передает содержа­ние учебника, без дальнейшей интерпретации или применения. В этом случае учитель не является большим интеллектуалом, чем дик­тор радио, который просто читает текст, приготовленный для него другими. Он является просто винтиком в механизме, передающем мысли других людей.

Нас будет интересовать определенный класс интеллектуалов: те, кто специализируется в области социального, экономического и по­литического знания. Это в основном социологи и юристы. Во многих аспектах их роль, особенно по отношению к государственной поли­тике, отличается от социальной роли специалистов в области физи­ческих и биологических наук.

Во-первых, существует значительная степень неопределенности в исследованиях социолога, поскольку они связаны с проектируе­мыми действиями. Он сталкивается со значительно большим чис­лом непредвиденных обстоятельств, чем, скажем, инженер-электрик. Последний может предсказать, например, как электронная лампа, изобретенная для определенных целей, будет работать в тех услови­ях, в которых будет использоваться; предсказания в социальных де­лах являются только грубым приближением, и большая степень слу­чайности существует даже в определении условий, в которых предло­женный план будет реализован. Следовательно, предлагаемые соци­ологами альтернативы не могут обладать авторитетом убедительного

⁶ Znaniecki, op. tip., стр. 37—38. — Примеч. автора.

341

предсказания, подходящего для поставленных целей. Экспертное зна­ние здесь состоит скорее в сокращении числа явных ошибок в сужде­ниях. Возможно, эта неопределенность лежит в основе амбивалент­ного отношения (то безнадежного, то оптимистичного) к способнос­ти социолога быть советником.

Во-вторых, этот элемент неопределенности вносит неопределен­ность и в отношения между экспертом и заказчиком. В оценке ком­петенции эксперта заказчик не может всегда опираться на результа­ты, поскольку суждения всегда относительны. Возможно, проблема могла быть решена более эффективно другим специалистом, а воз­можно, и нет. Существует большая область неопределенности при оценке деятельности эксперта. Следовательно, в роли эксперта при­сутствует значительный компонент доверия. Должна существовать со­циальная организация, например, профессиональное сообщество, уни­верситет, который подтверждает компетентность и, вероятно, дает за­казчику основания в целом доверять эксперту. Но чем меньше опре­деленности в объективных стандартах оценки деятельности эксперта, тем вероятнее влияние личных отношений, чувств и других необъек­тивных факторов на степень доверия заказчика эксперту. На этом фоне нам становится ясна одна из причин досады экспертов, кото­рые видят коллегу с точки зрения формальных норм менее компетен­тного, чем они сами, но сидящего по правую руку от политического деятеля. Неопределенность в оценке прокладывает дорогу к несоот­ветствию между положением эксперта и его компетенцией. Мы по­лагаем, что подобные несоответствия чаще встречаются среди соци­ологов, которые служат в качестве советников, чем среди технологов, работающих в областях, где относительную эффективность их рабо­ты можно оценить более точно.

В-третьих, эта неопределенность при оценке достижений в соци­альной области усиливает трудности политических деятелей, кото­рые опираются на суждения экспертов для подбора нового эксперт­ного персонала. Группа советников стремится разрастаться именно таким образом, который отличается от умышленного протекциониз­ма. Для экспертов, работающих в организации, удобно пригласить других экспертов, которых они знают и о которых могут высказать свое мнение на основании непосредственного знакомства. Сеть лич­ных отношений между интеллектуалами служит часто фактором воз­никновения замкнутой группы, по крайней мере среди самых важ­ных советников.