ОТНОШЕНИЯ, СТИЛЬ, ТОН В КОЛЛЕКТИВЕ

Что такое коллектив? Это не просто собрание, не просто группа взаимодействующих индивидов... Коллектив — это есть целеустремленный комплекс личностей, организованных, обла­дающих органами коллектива. А там, где есть организация кол­лектива, там есть органы коллектива, там есть организация уполномоченных лиц, доверенных коллектива, и вопрос отноше­ния товарища к товарищу — это не вопрос дружбы, не вопрос любви, не вопрос соседства, а это вопрос ответственной зависи­мости. Даже если товарищи находятся в равных условиях, идут рядом в одной шеренге, исполняя приблизительно одинаковые функции, связываются не просто дружбой, а связываются общей ответственностью в работе, общим участием в работе коллек­тива.

А в особенности интересными являются отношения таких това­рищей, которые не идут рядом в одной шеренге, а идут в разных шеренгах, и особенно интересны отношения тех товарищей, где зависимость не равная, где один товарищ подчиняется другому товарищу. В этом наибольшая хитрость в детском коллективе, наибольшая трудность — создать отношения подчинения, а не равностояния... Товарищ должен уметь подчиняться товарищу, не просто подчиняться, а уметь подчиняться.

И товарищ должен уметь приказать товарищу, т. е. поручить ему и потребовать от него определенных функций и ответст­венности.

Такое умение подчиняться товарищу, причем это не подчине­ние богатству, и не подчинение силе, и не подчинение в порядке милостыни или подачки, а подчинение равноправных членов кол­лектива— это чрезвычайно трудная задача ие только для детско­го общества, но и для взрослых. Если еще остались пережитки старого, то все они умещаются в этом самом месте. И в особен­ности трудно приказать равному себе только потому, что меня уполномочил коллектив. Здесь чрезвычайно сложный комплекс. Я только тогда сумею приказать товарищу, поручить ему, пробу­дить его к действию, отвечать за него, когда я чувствую ответст­венность перед коллективом и когда я знаю, что, приказывая, я выполняю волю коллектива. Если я этого не чувствую, то у меня остается только простор для личного преобладания, для власто­любия, для честолюбия, для всех иных чувств и тенденций не на­шего порядка.

Я в особенности много обращал внимания на эту сторону дела. Я поэтому шел на очень сложный принцип зависимостей и подчинений в коллективе. К примеру, вот этот самый мальчик дежурный командир, который сегодня руководит коллективом, а завтра уже подчиняется новому руководителю, он как раз яв­ляется прекрасным примером такого воспитания. .<■.•>.

346

Отличительными признаками стиля советского детского кол­лектива я считаю следующее.

Во-первых, мажор. Я ставлю во главу угла это качество. По­стоянная бодрость, никаких сумрачных лиц, никаких кислых выражений, постоянная готовность к действию, радужное на­строение, именно мажорное, веселое, бодрое настроение, но вовсе не истеричность. Готовность к полезным действиям, к действи­ям интересным, к действиям с содержанием, со смыслом, но ни в коем случае не к бестолочи, визгу, крику, не к бестолковым зоологическим действиям. <\..1>

Следующий признак стиля — ощущение собственного достоин­ства. Это, конечно, нельзя сделать в один день. Эта уверенность в своем собственном лице вытекает из представления о ценности своего коллектива, из гордости за свой коллектиз. <...!>

Создавая в этом стиле постояннный мажор, способность к движению, к энергии, к действию, надо одновременно создавать и способность к торможению. Как раз это то, что сравнительно редко удается обычному воспитателю. Тормозить себя — это очень трудное дело, особенно в детстве, оно не приходит от простой биологии, оно может быть только воспитано. И если воспитатель не позаботился о воспитании торможения, то оно не получается. Тормозить себя нужно на каждом шагу, и это должно превра­титься в прир,ычку... Это торможение выражается в каждом фи­зическом и психическом движении, в особенности оно проявляет­ся в спорах и ссорах. Как часто ссорятся дети потому, что у них нет способности торможения.

Воспитать привычку уступить товарищу — это очень трудное дело. Я добился этой уступчивости исключительно из соображе­ний коллективной пользы. Я добился того, что раньше, чем дети перессорятся, — стоп, тормоз, и уже ссора не происходит. Поэто­му я добился того, что в коммуне по целым месяцам не было ссор между товарищами, а тем более драк, сплетен, интриг друг против друга. И я добился этого не упором на то, кто прав, кто виноват, а исключительно умением тормозить себя.

Каждый из вас понимает прекрасно, каких случаев жизни это касается и к чему это может привести. Конечно, все эти призна­ки стиля, его особенности воспитываются во всех решительно отделах жизни коллектива, но они воспитываются и в правилах и нормах внешнего поведения. <...>

Я не представляю себе коллектив, в котором ребенку хотелось бы жить, которым он гордился бы, я не представляю себе такого коллектива некрасивым с внешней стороны. Нельзя пренебрегать эстетическими сторонами жизни. А как раз мы, педагоги, очень часто страдаем некоторым нигилизмом по отношению к эстетике.

Эстетика костюма, комнаты, лестницы, станка имеет нисколь­ко не меньшее значение, чем эстетика поведения. А что такое эстетика поведения? Это именно поведение оформленное, полу­чившее какую-то форму. Форма сама является признаком более высокой культуры.

347

Поэтому здесь еще один отдел забот: приходя к эстетике как к результату стиля, как показателю стиля, мы эту эстетику по­том начинаем рассматривать и как фактор, сам по себе воспиты­вающий.

Я не могу вам перечислить всех норм красивой жизни, но эта красивая жизнь должна быть обязательной. И красивая жизнь детей — это не то, что красивая жизнь взрослых. Дети имеют свой тип эмоциональности, свою степень выразительности духов­ных движений. И красота в детском коллективе не вполне может повторять красоту коллектива взрослых.

Вот хотя бы игра. Игра обязательно должна присутствовать в детском коллективе. Детский коллектив неиграющий не будет настоящим детским коллективом. Игра должна заключаться не только в том, что мальчик бегает по площадке и играет в футбол, а в том, что каждую минуту своей жизни он немного играет, он приближается к какой-то лишь ступеньке воображения, фантазии, он что-то из себя немного изображает, он чем-то более высоким себя чувствует, играя. Воображение развивается только в коллек­тиве, обязательно играющем. И я как педагог должен с ним не­множко играть. Если я буду только приучать, требовать, настаи­вать, я буду посторонней силой, может быть, полезной, но не близкой. Я должен обязательно немного играть, и я этого требо­вал от всех своих коллег. <...]>

Я должен быть таким членом коллектива, который не только довлел бы над коллективом, но который также радовал коллек­тив. Я должен быть эстетически выразителен, поэтому я ни разу не вышел с непочищенными сапогами или без пояса. Я тоже дол­жен иметь какой-то блеск, по силе и возможности, конечно. Я тоже должен быть таким же радостным, как коллектив. Я нико­гда не позволял себе иметь печальную физиономику грустное лицо. Даже если у меня были неприятности, если я болен, я дол­жен уметь не выкладывать всего этого перед детьми.

С другой стороны, я должен уметь разразиться. В прошлом году я читал в вашем педагогическом журнале, каким тоном надо разговаривать с воспитанниками. Там. сказано: педагог должен разговаривать с воспитанниками ровным голосом. С какой стати? Почему ровным голосом? Я считаю, что это такой нудный полу­чится педагог, что его просто все возненавидят. Нет, я считаю, что педагог должен быть весел, бодр, а когда не то делается, должен и прикрикнуть, чтобы чувствовали, что, если я сердит, так сердит по-настоящему, а не так что — не то сердится, не то педагогическую мораль разводит.

Это требование относится ко всем педагогическим работникам. Я без жалости увольнял прекрасных педагогических работников только потому, что постоянно такую грусть они разводили. Взрос­лый чеЛовек в детском коллективе должен уметь тормозить, скрывать свои неприятности.

Коллектив надо украшать и внешним образом. Поэтому я даже тогда, когда коллектив наш был очень беден, первым дол-

348

гом всегда строил оранжерею, и не как-нибудь, а с расчетом на гектар цветов, как бы дорого это ни стоило. И обязательно розы, Fie какие-нибудь дрянные цветочки, а хризантемы, розы. И я, и мон ребята кохались в этих цветах до предела. У нас был дейст­вительно гектар цветов, и не каких-нибудь, а настоящих. Не толь­ко в спальных, столовых, классах, кабинетах стояли цветы, но даже на лестницах. Мы делали из жести специальные корзинки и все бордюры лестницы уставляли цветами. Это очень важно. Причем каждый отряд вовсе не получал цветы по какому-нибудь наряду, а просто — завял цветок, он идет в оранжерею и берет себе следующий горшок или два. <...>

Так что серьезные требования надо предъявлять ко всякому пустяку на каждом шагу — к учебнику, к ручке, к карандашу. Объеденный карандаш — что это такое? Карандаш должен быть очинён прекрасно. Что такое заржавевшее перо, которое не пи­шет, что такое муха в чернильнице и т. д.? Ко всем педагогиче­ским устремлениям, которые у вас есть, прибавьте миллиарды этих мелочей. Конечно, одиночка за ними не уследит, а когда коллектив за этим следит и знает цену этим мелочам, с этим можно вполне справиться. <;...>-.

Вот таких мелочей в жизни коллектива очень много, из них и составляется та эстетика поведения, которая должна быть в коллективе... И эти принципиальные мелочи должны быть ие только доведены до конца, но должны быть строго продуманы н сгармонированы с какими-то общими принципами.

Макаренко А. С. Соч. В 7-ми т. M._t 1958, т. V, с. 210—223.

В. А. Сухомлинский ТРУД ОДУХОТВОРЕН БЛАГОРОДНЫМИ ЧУВСТВАМИ

Труд становится великим воспитателем, когда он входит в духовную жизнь наших воспитанников, дает радость дружбы н товарищества, развивает пытливость и любознательность, рожда­ет волнующую радость преодоления трудностей, открывает все новую и новую красоту в окружающем мире, пробуждает первое гражданское чувство — чувство созидателя материальных благ, без которых невозможна жизнь человека.

Радость труда — могучая воспитательная сила. В годы детства каждый ребенок должен глубоко пережить это благородное чув­ство.

Первая осень школьной жизни. На участке старшие школьни­ки отвели для нас несколько десятков квадратных метров земли. Мы разрыхлили почву — труд этот привычен для сельского ре­бенка. Говорю малышам: «Здесь мы посеем озимую пшеницу, со­берем зерно, смелем его. Это будет наш первый хлеб». Дети хо-

349

рошо знают, что такое хлеб, и стремятся трудиться, как их отцы и матери; в то же время в деле, которое мы затеваем, есть что-то романтическое, есть элемент игры.

До появления всходов пшеницы ребята волнуются: скоро ли зазеленеет наша ннва? А когда появились всходы, мальчики и девочки каждое утро бегали посмотреть: быстро ли растут зеле­ные стебельки? Зимой мы засыпали ниву снегом, чтобы пшенице было тепло. Весной дети переживали радостное волнение, наблю­дая, как всходы сплошным ковром покрывают землю, как пшени­ца выходит в стрелку и колосится. Малыши близко к сердцу при­нимали судьбу каждого колоска.

Жатва была еще более радостным праздником, чем посев. В школу ребята пришли празднично одетые. Каждый ученик береж­но срезал пшеницу, связывал ее в маленький сноп. Снова празд­ник труда-—обмолот. Собрали все до зернышка, ссыпали в ме­шок. Дедушка Андрей смолол пшеницу, принес белую муку. Мы попросили маму Тины спечь нам хлеб. Ребята помогали ей: маль­чики носили воду, девочки подавали дрова. Вот они, 4 больших белых каравая, — наш труд, наши заботы и волнения. Чувство гордости волнует детские сердца.

Пришел долгожданный день — праздник первого хлеба. На праздник ребята пригласили дедушку Андрея, всех родителей. Разостлали белые вышитые скатерти, девочки разложили аро­матные кусочки хлеба, дедушка Андрей поставил тарелки с ме­дом. Родители едят хлеб, хвалят детей, благодарят за труд.

Этот день остался в памяти детей на всю жизнь. На праздни­ке не говорили громких слов о труде и человеческом достоинстве. Главное, чем взволновал ребят праздник, — это переживание чув­ства гордости: мы вырастили хлеб, мы принесли радость родите­лям. А человеческая гордость за свой труд — важнейший источ­ник нравственной чистоты и благородства.

Наш праздник первого хлеба привлек внимание других клас­сных коллективов. Учащиеся каждого класса хотели вырастить свой хлеб. Ребята ме давали покоя классным руководителям: по­чему у других есть праздник хлеба, а у нас нет?

Это событие вызвало в педагогическом коллективе много раз­думий. Все увидели, что самое простое дело — обработка почвы, внесение удобрений — может стать для детей таким же желан­ным, как прогулка в лес, чтение интересной книги. Учителя рас­сказывали, что лодыри, у которых, казалось, ничем не пробудить интереса ни к какому делу, в этом труде стали неузнаваемыми. Им захотелось работать. «В чем же дело?» — думали мы. И все сошлись на том, что главное — в чувствах, в воодушевлении бла­городной целью. Трудолюбие — это прежде всего сфера эмоцио­нальной жизни детей. Ребенок стремится работать тогда, когда труд дает ему радость. Чем глубже радость труда, тем больше дети дорожат собственной честью, тем нагляднее видят в дея­тельности самих себя — свои усилия, свое имя. Радость труда — могучая воспитательная сила, благодаря которой ребенок осозна-

350

ет себя как член коллектива. Это ке значит, что труд превра­щается в развлечение. Он требует напряжения и упорства. Но мы не должны забывать, что имеем дело с детьми, перед которы­ми только открывается мир. К..:^

Даже тогда, когда мои воспитанники стали юношами и де­вушками, они с большим волнением убирали пшеницу с малень­кого школьного участка, мололи зерно; пекли хлеб — во всем этом была романтика, игра. Радость труда не сравнима ни с ка­кими другими радостями. Она немыслима без чувствования кра­соты, но здесь красота — не только то, что получает ребенок, но прежде всего то, что он создает. Радость труда — это красота бы­тия; познавая эту красоту, ребенок переживает чувство собствен­ного достоинства, гордость от сознания того, что трудности пре­одолены.

Чувство радости доступно лишь тому, кто умеет напрягать силы, знает, что такое пот и усталость. Детство не должно быть постоянным праздником — если нет трудового напряжения, по­сильного для детей, для ребенка останется недоступным и сча­стье труда. Высшая педагогическая мудрость трудового воспита­ния заключается в том, чтобы утвердить в детском сердце народ­ное отношение к труду. Труд для народа является не только жизненной необходимостью, без которой немыслимо человече­ское существование, но и сферой многогранных проявлений ду­ховной жизни, духовного богатства личности. В труде раскрыва­ется богатство человеческих отношений. Воспитать любовь к тру­ду невозможно, если ребенок не почувствует красоты этих отно­шений. В трудовой деятельности народ видит важнейшее средст­во самовыражения, самоутверждения личности. Без труда человек становится пустым местом, говорят в народе. Важная воспита­тельная задача в том, чтобы чувство личного достоинства, лич­ной гордости каждого воспитанника основывалось на трудовом успехе. <...>

Самое святое и прекрасное в жизни человека —это мать. Очень важно, чтобы дети чувствовали нравственную красоту труда, который приносит радость матери. Постепенно у нас в коллективе родилась и утвердилась прекрасная традиция — осенью, когда земля и труд дают человеку щедрые дары, мы стали отмечать <...> праздник матери. Каждый ученик прино­сил матери в этот день то, что создал своим трудом, о чем меч­тал целое лето, а то и несколько лет: яблоки, цветы, колосья пшеницы, выращенные на крохотном участке (у каждого ребенка на приусадебном участке родителей был уголок любимого тру­да). «Берегите своих матерей» — эту мысль мы утверждали в сознании мальчиков и девочек, готовя их к осеннему празднику матери. Чем больше духовных сил вложил ребенок в труд во имя радости матери, тем больше человечности в его сердце.

Родился у нас и весенний праздник матери. Мы нашли в ле­су глухую поляну, которую дети назвали Земляничной — летом здесь много ягод. Большую радость переживали дети в минуты

351

общения с этим чудесным уголком. Своей радостью им хотелось поделиться с матерями. И вот у ребят родилась мысль: первый цветок, украсивший землю, — маме. Так возник весениий празд­ник матери. Дети несли матерям в этот день не только нежные колокольчики подснежника, но и цветы, выращенные в теплице. В проведении праздников, посвященных матери, нужно избегать шумихи и «организационных мероприятий». Мы стремились к тому, чтобы чествование матери было делом семейным, интим­ным. Главное здесь — не громкие слова, а глубокие чувства.

Любить человечество легче, чем сделать добро родной мате­ри, гласит старинное украинское изречение, приписываемое на­родному философу XVIII в. Григорию Сковороде. В этом изре­чении — большая мудрость народной педагогики. Невозможно воспитать человечность, если в сердце не утвердилась привязан­ность к близкому, дорогому человеку. Слова о любви к людям — еще не любовь. Подлинная школа воспитания сердечности, ду­шевности и отзывчивости — это семья; отношение к матери, отцу, дедушке, бабушке, братьям, сестрам является испытанием чело­вечности.

Труд детей должен быть творением красоты — таково требо­вание единства эстетического и морального воспитания. В первую осень школьной жизни мы собрали семена шиповника, посадили их на отведенной нам грядке в укромном уголке школьной усадь­бы. К шиповнику привили почки белых, красных, пурпурных, желтых роз. Мы создали свой «Сад роз». Трудно передать слова­ми радость, которую испытывали дети, когда появились первые цветы. Мальчики и девочки боялись прикоснуться к кустам, что­бы не повредить их. Когда я сказал, что розы будут цвести все лето, если правильно срезать цветы, дети были в восторге. Каж­дому хотелось понести цветок матери. Большую радость достав­ляло детям то, что маленький букетик роз можно подарить маме вместе с яблоками в осенний праздник матерей...

Жизнь убедила меня, что если ребенок вырастил розу для того, чтобы любоваться ее красотой, если единственным возна­граждением за труд стало наслаждение красотой и творение этой красоты для счастья и радости другого человека, — он не способен на зло, подлость, цинизм, бессердечность. Это один из очень сложных вопросов нравственного воспитания. Красота сама по себе не содержит никакой магической силы, которая воспиты­вала бы в человеке духовное благородство. Красота воспитывает нравственную чистоту, человечность лишь тогда, когда труд, соз­дающий красоту, очеловечен высокими нравственными побужде­ниями, прежде всего проникнут уважением к человеку. Чем глубже эта очеловеченность труда, создающего красоту для людей, тем больше уважает человек сам себя, тем более нетерпимым становится для него отступление от норм нравственности. <;...>»

Эстетическое воспитание может быть поставлено прекрасно, но если другие элементы и составные части коммунистического воспитания имеют серьезные недостатки, то  и воспитательное

352

влияние красоты ослабляется и даже может быть сведено на нет. Каждое воздействие на духовный мнр ребенка приобретает вос­питательную силу лишь тогда, когда рядом идут другие столь же важные воздействия. В определенных условиях человек может заботливо выращивать цветы, восторгаться их красотой и в тб же время быть циником, равнодушным, бессердечным — все зави­сит от того, с какими другими средствами воздействия на духов­ный мир личности соседствует то воздействие, на которое мы, воспитатели, возлагаем определенные надежды. .

Эти истины становились убеждениями нашего педагогического коллектива. Обсуждение конкретных жизненных судеб привело нас к проблеме гармонии педагогических воздействий. На мой взгляд, это одна нз коренных, основополагающих закономерно­стей воспитания. Я далек от мысли, что она, эта проблема, реше­на в практике воспитательной работы нашей школы, но все же для ее решения и исследования сделано много. Сущность этой проблемы, выражающей собой одну из важнейших закономерно­стей воспитания, заключается в следующем: педагогический эф­фект каждого средства воздействия на личность зависит от Torq, насколько продуманы, целенаправлены, эффективны другие средства воздействия. Сила красоты как воспитательного средст­ва зависит от того, насколько умело раскрывается сила труда как воспитательного средства, насколько глубоко и продуманно осуществляется воспитание разума, чувств. Слово учителя приоб­ретает воспитательную силу лишь тогда, когда действует сила личного примера старших, когда все другие воспитательные средства проникнуты нравственной чистотой и благородством.

Между воспитательными воздействиями существуют десятки, сотни, тысячи зависимостей и обусловленностей. Эффективность воспитания в конечном счете определяется тем, как эти зависи­мости и обусловленности учитываются, точнее, реализуются в практике. На мой взгляд, надоевшие всем обвинения педагогиче­ской науки в том, что она отстает от жизни, как раз и исходят из игнорирования того факта, что любое воздействие на личность теряет свою силу, если нет сотни других воздействий, любая за­кономерность превращается в звук пустой, если ие реализуются сотни других закономерностей. Педагогическая наука отстает в той мере, в какой она не исследует десятки и сотни зависимостей и взаимообусловленностей воздействий на личность. Она станет точной наукой, подлинной наукой лишь тогда, когда исследует и объяснит тончайшие, сложнейшие зависимости и взаимообуслов­ленности педагогических явлений...

Я добивался, чтобы дети видели в труде источник духовных радостей. Пусть человек трудится не только для того, чтобы до­быть хлеб н одежду, построить жилище, но и для того, чтобы рядом с его домом всегда цвели цветы, дающие радость и ему, и людям, — чтобы уже в годы детства человек трудился для ра­дости. <...>.

Когда дети станут взрослыми, они пойдут работать в полевод-

^23 Заказ 5162

353

ческие бригады и на животноводческие фермы, станут пахарями и доярками, агрономами и садоводами. Надо, чтобы уже в раннем возрасте малыши почувствовали красоту простого труда на зем­ле, иа ферме. Очень важно, чтобы обыкновенный сельскохозяйст­венный труд давал детям радость. А это невозможно без игры, без коллективного воодушевления трудовой деятельностью, кра­сотой взаимоотношений в коллективе — дружбой, товарищеской взаимопомощью. Мои воспитанники всегда близко к сердцу при­нимали общее дело, думали о его результатах. Класс всегда был трудовым коллективом. <...>

Нередко приходится слышать: бывают такие лодыри, которых ничто не интересует; бывают настолько очерствевшие сердца, что их ничем не проймешь. Неправда это. Воодушевите малышей (а не подростков; в 11—12 лет это делать уже поздно) таким вот трудом, как, например, уход за маленькими ягнятами на живот­новодческой ферме, поработайте с детьми месяц-два — и вы уви­дите, как растает льдинка в самом равнодушном сердце. Коллек­тивное воодушевление детей красотой труда — это могучий источ­ник трудолюбия. У нас в классе не было ни одного равнодушно­го, ни одного лодыря, и это — результат воодушевления детей простым трудом. <...>

Для того чтобы ребенок берег общественный труд, он должен приобрести первый, пусть вначале незначительный, личный опыт общественного созидания. Сущность материальных ценностей по­стигается лишь тогда, когда общественное становится дорогим для человека. Это качество должно приобретаться в детские годы. Учителя часто говорят о том, что некоторые подростки расточи­тельно относятся к общественным ценностям — почему они, под­ростки, так бесчувственны? Если вы хотите, чтобы в годы отроче­ства и ранней юности человек был бережливым и внутренне дис­циплинированным, чтобы его забота об общественных интересах имела не показной характер, а выражалась в сердечной тревоге о вещах, лично ему не принадлежащих, — пусть в годы детства что-нибудь общественное станет для него дорогим, неотделимым от личных радостей, личного счастья. <...>

Уже говорилось, что природа — богатейший источник мысли, творческого, пытливого разума. Постигая ее закономерности, ре­бенок становится человеком, потому что он постепенно осознает сам себя как самую высокую ступеньку на длинной лестнице раз­вития природы. Но природа не способна сама по себе творить чудеса — развивать естественные силы ребенка, воспитывать его разум, обогащать мышление. Без активных усилий, без труда нельзя раскрыть и познать ее тайн. Лишь тогда, когда человек делает первый сознательный шаг для того, чтобы использовать силы природы, она вознаграждает его вначале скупо, а потом все щедрее, по мере того как человек прилагает новые усилия, позна­вая и одновременно создавая. Чем больше дети трудятся, тем больше тайн природы раскрывается 'перед их сознанием и тем

354

больше нового, непонятного видят они перед собой. Но чем боль­ше непонятного, тем активнее мысль; недоумение — это самая верная «затравка» мышления. От того момента, когда зерно пше­ницы положено в рыхлую почву, до уборки урожая у детей воз­никло больше двухсот вопросов; как? почему? Трудно найти дру­гую такую сферу воздействия на природу, которая пробуждала бы мысль, заставляла думать, как труд на земле—выращивание деревьев, зерновых и технических культур.

Я стремился к тому, чтобы труд детей был разнообразным, способствовал раскрытию их задатков и наклонностей. <...>

Собираясь после обеда в рабочей комнате, мы делали сразу несколько интересных моделей ветроэлектростанции, зерноочисти­тельные машины, веялки, а также домик, похожий на настоящий дом, письменный стол и шкаф для крохотных слесарных инстру­ментов. Ребята трудились коллективно, изготовляя и деревянные и металлические детали. Чем меньше и тоньше модель, чем труд­нее ее было сделать похожей на настоящую «взрослую», как го­ворили дети, тем с большим интересом они работали.

Главная цель, которую я ставил, вовлекая детей в этот труд,— пробудить задатки и наклонности, дать радость творчества, выра­ботать умения и навыки, необходимые в будущем. Я стремился увлечь ребят примером: показывая им наглядно, как обрабаты­вать дерево и металл, как пользоваться инструментами. Мастер­ство того, кто учит, — это искра, зажигающая огонек наклонно­сти, пробуждающая вдохновение. Наше занятие в рабочей комна­те началось с того, что я на глазах у ребят сделал из дерева иг­рушечную кроватку для куклы. Чем больше маленькая кроватка становилась похожей на настоящую кровать, тем ярче горели дет­ские глаза: малыши стремились принять участие в работе. Многие из них тут же начали помогать мне: скоблили и шлифовали от­дельные детали кровати. Когда мы приступили к изготовлению модели ветроэлектростанции, у меня уже были не только надеж­ные помощники, но и настоящие товарищи по труду.

Здесь надо сделать маленькое отступление. Истоки способно­стей и дарований детей — на кончиках их пальцев. От пальцев, образно говоря, идут тончайшие ручейки, которые питают источ­ник творческой мысли. Чем больше уверенности и изобретатель­ности в движениях детской руки, чем тоньше взаимодействие руки с орудием труда, чем сложнее движения, необходимые для этого взаимодействия, тем ярче творческая стихия детского разу­ма, тем точнее, тоньше, сложнее движения, необходимые для это­го взаимодействия; чем глубже вошло взаимодействие руки с природой, с общественным трудом в духовную жизнь ребенка, тем больше наблюдательности, пытливости, зоркости, вниматель­ности, способности исследовать в деятельности ребенка.

Другими словами: чем больше мастерства в детской руке, тем умнее ребенок. Но мастерство достигается не каким-то наитием. Оно зависит от умственных и физических сил ребенка. Силы ума крепнут по мере того, как совершенствуется мастерство, но и

23*

355

мастерство черпает сво'и'йл'ы й разуме. Я Стремился к тому, что­бы познание окружающего мира было активным взаимодействием детских'-рук с"'окружающей средой, чтобы ребенок наблюдал не только глазами, но и руками, проявлял и развивал свою любозна­тельность не только вопросами, но и трудом. <...:>

Физический труд тесно связан с умственным воспитанием. Ма­стерство рук— это материальное воплощение пытливого ума, смекалки, творческого воображения. Очень важно, чтобы в дет­ские годы каждый ребенок осуществлял руками свой замы­сел. <...>

Труд входил в духовную жизнь моих воспитанников как радо­стная игра физических и интеллектуальных сил, как утверждение собственного достоинства. Очень важно, чтобы в годы детства каждый человек добился значительных успехов в любимом труде, наглядно увидел воплощение своих творческих способностей, ов­ладел мастерством в любимом деле — конечно, в такой степени, в какой это доступно ребенку. Что-нибудь одно он должен на­учиться делать уже в школьном возрасте очень хорошо и краси­во. Чувство гордости, переживаемое в связи с успехом в любимом деле, — первый источник самосознания, первая искра, зажигаю­щая в душе ребенка огонек творческого вдохновения, а без вдох­новения, без радостного подъема и ощущения полноты снл нет человека, нет глубокой уверенности в том, что он займет достой­ное место в жизни. Я стремился к тому, чтобы в школе не было ни одного ребенка, который ке раскрыл бы в труде своей инди­видуальности, самобытности. <.-•>

Я вижу ребят влюбленными в труд. Но я далек от мысли, что эта влюбленность в какой-то мере предрешает дальнейший жизненный путь каждого ребенка. Если ученик влюбился в мир живой природы, если труд в плодовом саду или на ниве достав­ляет ему радость, то это не значит, что он обязательно станет садоводом или агрономом. Задатки, способности и наклонности — как цветущий куст розы: одни цветы отцветают, другие только раскрывают свои лепестки. У каждого ребенка всегда было не­сколько увлечений, иначе нельзя и представить богатой духовной жизни детей. Но в чем-то одном каждый ученик проявлял себя наиболее ярко. До тех пор пока ребенок не достигал значитель­ных успехов в каком-нибудь виде труда, он не запоминался как личность. Но как только труд стал доставлять глубоко личную радость, появлялась человеческая индивидуальность.

Труд, в котором человек достигает совершенства, утверждает личность, является могучим источником воспитания. Чувствуя себя творцом, человек хочет стремиться быть лучше, чем он есть. Трудно переоценить значение того, что уже в годы детства, на пороге отрочества человек осознает свои творческие силы и спо­собности. В этом осознании—-самая сущность формирования лич­ности.

Сухомлинский В. А.  Сердце отдаю детям. Киев, 1972, с. 206—222.

356

Ш. А. Амонашвили