Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Проблема бытия. Честь и достоинство 10 страница




III

Он проснулся первым, тревожно оглянулся вокруг, сразу успокоился и посмотрел на Гаврилу, еще спавшего. Тот сладко всхрапывал и во сне улыбался чему-то всем своим детским, здоровым, загорелым лицом. Челкаш вздохнул и полез вверх по узкой веревочной лестнице. В отверстие трюма смотрел свинцовый кусок неба. Было светло, но по-осеннему скучно и серо.Челкаш вернулся часа через два. Лицо у него было красно, усы лихо закручены кверху. Он был одет в длинные крепкие сапоги, в куртку, в кожаные штаны и походил на охотника. Весь его костюм был потерт, но крепок, и очень шел к нему, делая его фигуру шире, скрадывая его костлявость и придавая ему воинственный вид.– Эй, теленок, вставай!.. – толкнул он ногой Гаврилу. Тот вскочил и, не узнавая его со сна, испуганно уставился на него мутными глазами. Челкаш захохотал.– Ишь ты какой!.. – широко улыбнулся наконец Гаврила. – Барином стал!– У нас это скоро. Ну и пуглив же ты! Сколько раз умирать-то вчера ночью собирался?– Да ты сам посуди, впервой я на такое дело! Ведь можно было душу загубить на всю жизнь!– Ну, а еще раз поехал бы? а?– Еще?.. Да ведь это – как тебе сказать? Из-за какой корысти?.. вот что!– Ну ежели бы две радужных?– Два ста рублев, значит? Ничего... Это можно...– Стой! А как душу-то загубишь?..– Да ведь, может... и не загубишь! – улыбнулся Гаврила. – Не загубишь, а человеком на всю жизнь сделаешься. Челкаш весело хохотал.– Ну, ладно! будет шутки шутить. Едем на берег... И вот они снова в лодке. Челкаш на руле, Гаврила на веслах. Над ними небо, серое, ровно затянутое тучами, и лодкой играет мутно-зеленое море, шумно подбрасывая ее на волнах, пока еще мелких, весело бросающих в борта светлые, соленые брызги. Далеко по носу лодки видна желтая полоса песчаного берега, а за кормой уходит вдаль море, изрытое стаями волн, убранных пышной белой пеной. Там же, вдали, видно много судов; далеко влево – целый лес мачт и белые груды домов города. Оттуда по морю льется глухой гул, рокочущий и вместе с плеском волн создающий хорошую, сильную музыку... И на все наброшена тонкая пелена пепельного тумана, отдаляющего предметы друг от друга...– Эх, разыграется к вечеру-то добре! – кивнул Челкаш головой на море.– Буря? – спросил Гаврила, мощно бороздя волны веслами. Он был уже мокр с головы до ног от этих брызг, разбрасываемых по морю ветром.– Эге!.. – подтвердил Челкаш. Гаврила пытливо посмотрел на него...– Ну, сколько ж тебе дали? – спросил он наконец, видя, что Челкаш не собирается начать разговора.– Вот! – сказал Челкаш, протягивая Гавриле что-то, вынутое из кармана.Гаврила увидал пестрые бумажки, и все в его глазах приняло яркие, радужные оттенки.– Эх!.. А я ведь думал: врал ты мне!.. Это – сколько?– Пятьсот сорок!– Л-ловко!.. – прошептал Гаврила, жадными глазами провожая пятьсот сорок, снова спрятанные в карман. – Э-эх-ма!.. Кабы этакие деньги!.. – И он угнетенно вздохнул.– Гульнем мы с тобой, парнюга! – с восхищением вскрикнул Челкаш. – Эх, хватим... Не думай, я тебе, брат, отделю... Сорок отделю! а? Доволен? Хочешь, сейчас дам?– Коли не обидно тебе – что же? Я приму! Гаврила весь трепетал от ожидания, острого, сосавшего ему грудь.– Ах ты, чертова кукла! Приму! Прими, брат, пожалуйста! Очень я тебя прошу, прими! Не знаю я, куда мне такую кучу денег девать! Избавь ты меня, прими-ка, на!..Челкаш протянул Гавриле несколько бумажек. Тот взял их дрожащей рукой, бросил весла и стал прятать куда-то за пазуху, жадно сощурив глаза, шумно втягивая в себя воздух, точно пил что-то жгучее. Челкаш с насмешливой улыбкой поглядывал на него. А Гаврила уже снова схватил весла и греб нервно, торопливо, точно пугаясь чего-то и опустив глаза вниз. У него вздрагивали плечи и уши.– А жаден ты!.. Нехорошо... Впрочем, что же?.. Крестьянин... – задумчиво сказал Челкаш.– Да ведь с деньгами-то что можно сделать!.. – воскликнул Гаврила, вдруг весь вспыхивая страстным возбуждением. И он отрывисто, торопясь, точно догоняя свои мысли и с лету хватая слова, заговорил о жизни в деревне с деньгами и без денег. Почет, довольство, веселье!..Челкаш слушал его внимательно, с серьезным лицом и с глазами, сощуренными какой-то думой. По временам он улыбался довольной улыбкой.– Приехали! – прервал он речь Гаврилы.Волна подхватила лодку и ловко ткнула ее в песок.– Ну, брат, теперь кончено. Лодку нужно вытащить подальше, чтобы не смыло. Придут за ней. А мы с тобой – прощай!.. Отсюда до города верст восемь. Ты что, опять в город вернешься? а?На лице Челкаша сияла добродушно-хитрая улыбка, и весь он имел вид человека, задумавшего нечто весьма приятное для себя и неожиданное для Гаврилы. Засунув руку в карман, он шелестел там бумажками.– Нет... я... не пойду... я... – Гаврила задыхался и давился чем-то.Челкаш посмотрел на него.– Что это тебя корчит? – спросил он.– Так... – Но лицо Гаврилы то краснело, то делалось серым, и он мялся на месте, не то желая броситься на Челкаша, не то разрываемый иным желанием, исполнить которое ему было трудно.Челкашу стало не по себе при виде такого возбуждения в этом парне. Он ждал, чем оно разразится.Гаврила начал как-то странно смеяться смехом, похожим на рыдание. Голова его была опущена, выражения его лица Челкаш не видал, смутно видны были только уши Гаврилы, то красневшие, то бледневшие.– Ну тя к черту! – махнул рукой Челкаш. – Влюбился ты в меня, что ли? Мнется, как девка!.. Али расставанье со мной тошно? Эй, сосун! Говори, что ты? А то уйду я!..– Уходишь?! – звонко крикнул Гаврила.Песчаный и пустынный берег дрогнул от его крика, и намытые волнами моря желтые волны песку точно всколыхнулись. Дрогнул и Челкаш. Вдруг Гаврила сорвался с своего места, бросился к ногам Челкаша, обнял их своими руками и дернул к себе. Челкаш пошатнулся, грузно сел на песок и, скрипнув зубами, резко взмахнул в воздухе своей длинной рукой, сжатой в кулак. Но он не успел ударить, остановленный стыдливым и просительным шепотом Гаврилы:– Голубчик!.. Дай ты мне эти деньги! Дай, Христа ради! Что они тебе?.. Ведь в одну ночь – только в ночь... А мне – года нужны... Дай – молиться за тебя буду! Вечно – в трех церквах – о спасении души твоей!.. Ведь ты их на ветер... а я бы – в землю! Эх, дай мне их! Что в них тебе?.. Али тебе дорого? Ночь одна – и богат! Сделай доброе дело! Пропащий ведь ты... Нет тебе пути... А я бы – ох! Дай ты их мне!Челкаш, испуганный, изумленный и озлобленный, сидел на песке, откинувшись назад и упираясь в него руками, сидел, молчал и страшно таращил глаза на парня, уткнувшегося головой в его колени и шептавшего, задыхаясь, свои мольбы. Он оттолкнул его, наконец, вскочил на ноги и, сунув руку в карман, бросил в Гаврилу бумажки.– На! Жри... – крикнул он, дрожа от возбуждения, острой жалости и ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он почувствовал себя героем.– Сам я хотел тебе больше дать. Разжалобился вчера я, вспомнил деревню... Подумал: дай помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь – нет? А ты... Эх, войлок! Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак! Жадные черти!.. Себя не помнят... За пятак себя продаете!.. – Голубчик!.. Спаси Христос тебя! Ведь это теперь у меня что?.. я теперь... богач!.. – визжал Гаврила в восторге, вздрагивая и пряча деньги за пазуху. – Эх ты, милый!.. Вовек не забуду!.. Никогда!.. И жене и детям закажу – молись!Челкаш слушал его радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он – вор, гуляка, оторванный от всего родного – никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя. Никогда не станет таким!.. И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием своей свободы, удерживали его около Гаврилы на пустынном морском берегу.– Осчастливил ты меня! – кричал Гаврила и, схватив руку Челкаша, тыкал ею себе в лицо.Челкаш молчал и по-волчьи скалил зубы. Гаврила все изливался:– Ведь я что думал? Едем мы сюда... думаю... хвачу я его – тебя – веслом... рраз!.. денежки – себе, его – в море... тебя-то... а? Кто, мол, его хватится? И найдут, не станут допытываться – как да кто. Не такой, мол, он человек, чтоб из-за него шум подымать!.. Ненужный на земле! Кому за него встать?– Дай сюда деньги!.. – рявкнул Челкаш, хватая Гаврилу за горло...Гаврила рванулся раз, два, – другая рука Челкаша змеей обвилась вокруг него... Треск разрываемой рубахи – и Гаврила лежал на песке, безумно вытаращив глаза, цапаясь пальцами рук за воздух и взмахивая ногами. Челкаш, прямой, сухой, хищный, зло оскалив зубы, смеялся дробным, едким смехом, и его усы нервно прыгали на угловатом, остром лице. Никогда за всю жизнь его не били так больно, и никогда он не был так озлоблен.– Что, счастлив ты? – сквозь смех спросил он Гаврилу и, повернувшись к нему спиной, пошел прочь по направлению к городу. Но он не сделал пяти шагов, как Гаврила кошкой изогнулся, вскочил на ноги и, широко размахнувшись в воздухе, бросил в него круглый камень, злобно крикнув:– Рраз!..Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху.Посыпался дождь. Сначала редкий, он быстро перешел в плотный, крупный, лившийся с неба тонкими струйками. Они сплетали целую сеть из ниток воды – сеть. сразу закрывшую собой даль степи и даль моря. Гаврила исчез за ней. Долго ничего не было видно, кроме дождя и длинного человека, лежавшего на песке у моря. Но вот из дождя снова появился бегущий Гаврила, он летел птицей; подбежав к Челкашу, упал перед ним и стал ворочать его на земле. Его рука окунулась в теплую красную слизь... Он дрогнул и отшатнулся с безумным, бледным лицом.– Брат, встань-кось! – шептал он под шум дождя в ухо Челкашу.Челкаш очнулся и толкнул Гаврилу от себя, хрипло сказав:– Поди прочь!..– Брат! Прости!.. дьявол это меня... – дрожа, шептал Гаврила, целуяруку Челкаша.– Иди... Ступай... – хрипел тот.– Сними грех с души!.. Родной! Прости!..– Про... уйди ты!.. уйди к дьяволу! – вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое, глаза мутны и закрывались, точно он сильно хотел спать. – Чего тебе еще? Сделал свое дело... иди! Пошел! – И он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны.– Тьфу! – плюнул Челкаш в широко открытые глаза своего работника. Тот смиренно вытерся рукавом и прошептал:– Что хошь делай... Не отвечу словом. Прости для Христа!– Гнус!.. И блудить-то не умеешь!.. – презрительно крикнул Челкаш, сорвал из-под своей куртки рубаху и молча, изредка поскрипывая зубами, стал обвязывать себе голову. – Деньги взял? – сквозь зубы процедил он.– Не брал я их, брат! Не надо мне!.. беда от них!.. Челкаш сунул руку в карман своей куртки, вытащил пачку денег, одну радужную бумажку положил обратно в карман, а все остальные кинул Гавриле.– Возьми и ступай!– Не возьму, брат... Не могу! Прости!– Бери, говорю!.. – взревел Челкаш, страшно вращая глазами.– Прости!.. Тогда возьму... – робко сказал Гаврила и пал в ноги Челкаша на сырой песок, щедро поливаемый дождем.– Врешь, возьмешь, гнус! – уверенно сказал Челкаш, и, с усилием подняв его голову за волосы, он сунул ему деньги в лицо.– Бери! бери! Не даром работал! Бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил! За таких людей, как я, никто не взыщет. Еще спасибо скажут, как узнают. На, бери!Гаврила видел, что Челкаш смеется, и ему стало легче. Он крепко сжал деньги в руке.– Брат! а простишь меня? Не хошь? а? – слезливо спросил он.– Родимой!.. – в тон ему ответил Челкаш, подымаясь на ноги и покачиваясь. – За что? Не за что! Сегодня ты меня, завтра я тебя...– Эх, брат, брат!.. – скорбно вздохнул Гаврила, качая головой.Челкаш стоял перед ним и странно улыбался, а тряпка на его голове, понемногу краснея, становилась похожей на турецкую феску.Дождь лил, как из ведра. Море глухо роптало, волны бились о берег бешено и гневно.Два человека помолчали.– Ну прощай! – насмешливо сказал Челкаш, пускаясь в путь.Он шатался, у него дрожали ноги, и он так странно держал голову, точно боялся потерять ее.– Прости, брат!.. – еще раз попросил Гаврила.– Ничего! – холодно ответил Челкаш, пускаясь в путь.Он пошел, пошатываясь и все поддерживая голову ладонью левой руки, а правой тихо дергая свой бурый ус.Гаврила смотрел ему вслед до поры, пока он не исчез в дожде, все гуще лившем из туч тонкими, бесконечными струйками и окутывавшем степь непроницаемой стального цвета мглой.Потом Гаврила снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, свободно и глубоко вздохнул, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш.Море выло, швыряло большие, тяжелые волны на прибрежный песок, разбивая их в брызги и пену. Дождь ретиво сек воду и землю... ветер ревел... Все кругом наполнялось воем, ревом, гулом... За дождем не видно было ни моря, ни неба. Скоро дождь и брызги волн смыли красное пятно на том месте, где лежал Челкаш, смыли следы Челкаша и следы молодого парня на прбрежном песке... И на пустынном берегу моря не осталось ничего в воспоминание о маленькой драме, разыгравшейся между двумя людьми.

1894 год

 

=============

 

В основу сюжета рассказа положен эпизод контрабанды – кражи товаров с товаров торгового судна. Рассказ состоит из предисловия и трех частей. В предисловии описывается место событий: море, порт, суда в гавани. Центральный эпизод – кража – помещен во вторую часть. В первой части представлены главные герои рассказа и приводится завязка сюжетной ситуации: контрабандист Челкаш решает взять с собой на ночное воровское дело простодушного крестьянского увальня Гаврилу. Рассказ написан не для того, чтобы показать успешную воровскую вылазку, поэтому автор создает третью часть, перенеся в нее развязку и идейный центр произведения. Таким образом, главной в рассказе оказывается сцена дележа денег. Обрамляет повествовани о драме, разыгравшейся между людьми, образ вечного моря, сначала закованного в гранит и бьющегося в берега и борта судов, в конце – ревущего, бросающего на песок волны и смывающего с него человеческие следы.

Композиция рассказа помогает понять основные идеи автора. В предисловии проводится мысль, что человеческая деятельность подавляет стихию моря: его сковывают «гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди». В первой части люди показываются такими, какими они видятся в обычной обстановке, то есть Челкаш представлен как наглый вор и отщепенец, а Гаврила – добропорядочный, недалекий, с крестьянской хитринкой парень. Во время кражи герои характеризуются в действии: Челкаш проявляет себя смелым, находчивым и хладнокровным человеком, в то время как Гаврила – паникером и трусом. В последней же сцене оказывается, что важна не внешняя благопристойность и добропорядочность, а человеческие качества. Так, крестьянин Гаврила, казавшийся положительным человеком, готов ради участка своей земли и хозяйства на убийство, а для преступника Челкаша, не имеющего ничего, алчность Гаврилы отвратительна, его унизительные виляния вызывают презрение.

При чтении рассказа возникает вопрос, что хочет сказать Горький, делая своего героя, дерзкого преступника Челкаша, благородным по натуре человеком, а правильного и послушного Гаврилу – подлецом.

 

В

1. Кратко передайте содержание каждой главы рассказа. В чем особенность его композиции?

2. Перечитайте описание гавани в самом начале рассказа. С какой целью оно введено в повествование? Какой прием позволяет Горькому передать звуки гавани? Каке ощущение они вызывают?

3. Можно ли утверждать, что море является действующим лицом рассказа? Обоснуйте свою точку зрения.

4. Как относятся к морю Челкаш и Гаврила? Ответ иллюстрируйте примерами из произведения.

5. Как портреты Челкаша и Гаврилы отражают их характеры и внутренний мир? На какие детали внешнего облика героев обращает внимание автор? С какой целью?

6. Каковы жизненные цели и идеалы героев? Отвечая на вопрос, приводите примеры из произведения.

7. Можно ли считать Гаврилу трусом? Обоснуйте свою точку зрения.

8. Как Челкаш относится к Гавриле?

9. На какие детали поведения героев в финале рассказа обращает внимание Горький? Почему?

10. Каково отношении автора к героям? Обоснуйте свою точку зрения.

11. Перечитайте финальный пейзаж. Объясните, почему именно это описание природы завершает повествование.

12. В чем проявляется гуманизм творчества Горького?

 

 

З

Проведите самостоятельное исследование на тему: «Герои-антиподы в русской литратуре».

 

 

Александр Сергеевич Пушкин

Портрет

(1799-1837)

В жизни Пушкина главное значение в отношениях с людьми имела дружба. Началась история большой дружбы в его жизни 19 октября 1811 года, в день открытия Царскосельского лицея и продолжалась весь жизненный и творческий путь поэта. На ставшей смертельной дуэли с Дантесом 27 января 1837 года секундантом Пушкина был его лицейский товарищ Данзас.

Лицейские годы развили дар Пушкина общения с людьми. Открытый, благожелательный характер поэта, его порядочность и деликатность снискали Пушкину большой круг друзей и близких знакомых. Среди них были писатели, люди искусства, общественные деятели, декабристы: князь П.А. Вяземский, А.М. Горчаков, А.А. Дельвиг, В.К. Кюхельбеккер, И.И. Пущин, П.Я. Чаадаев и многие другие блестящие современники Пушкина. Вся поэзия Пушкина насыщена духом дружбы, обращениями к друзьям, размышлениями о своем поколении. Это особенно проявляется в жанре дружеского послания, распространенного в лицейской лирике Пушкина, и позднее в таких известных посланиях, как «К Чаадаеву» (1818) и «И.И. Пушину» (1826). Образы друзей, характеристика своего круга, поэтов и мечталей, встречаются повсюду в творчестве Пушкина, например, в романе в стихах «Евгений Онегин» (1823-1831):

Высокой страсти не имея

Для звуков жизни не щадить,

Не мог он ямба от хорея,

Как мы не бились, отличить.

За этим замечанием, характеризующим главного героя романа, встает образ друзей Пушкина, молодых людей, для которых жизнь, поэзия и высокие цели едины.

Особое значение для понимания поэзии Пушкина имеет его отношение к драматическим событиям в политической жизни российского общества, главным из которых было восстание декабристов и судьба его участников. Оно наиболее ярко отразилось в послании к сосланным на каторгу декабристам «Во глубине сибирских руд» (1827), в уцелевших фрагментах уничтоженной поэтом 10-й главы романа «Евгений Онегин» (1830), стихотворении «Памятник» (1836) и других.

 

Стихотворения А.С. Пушкина «19 октября» и «Арион»

Стихотворение «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор...») написано в 1825 году во ремя ссылки поэта в Михайловском. Оторванный от активной общественной жизни, от душевного и творческого общения с друзьями, Пушкин обращается к теме дружбы, стремится выразить в стихотворении свое понимание ее значения для человека. Поэт испытывает разные и даже противоположные чувства: от одиночества и отторженности от общей жизни до воодушевления и восторга. Широкий диапазон выражаемых чувств позволяет поэту дать глубокую оценку своей современности, высказать свои мысли о единениии и согласии людей в обществе, о скротечности жизни и вечности дружбы, союза душ друзей.

Стихотворение «Арион» (1827) посвящено судьбе поколения. Пушкин прибегает в нем к мифу о певце Арионе, который бросился в море, спасаясь от корабельщиков-грабителей, но не погид: внезапно из волн вынырнул дельфин и вынес Ариона на берег. Назвав стихотворение именем мифологического певца, опираясь при его создании на мифологическую ситуацию (море, корабль, чудесное спасение певца), Пушкин обращается к событиям своей современности, передавая в описании гибели пловцов и корабля крушение надежд своего поколения и изображая в образе спасшегося певца свою судьбу.Стихотворение было опубликовано в 1830 году без подписи и при жизни Пушкина в собраниях сочинений не перепечатывалось, возможно, из-за острого политического содержания.

 

===========

 

19 октября

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день как будто поневоле

И скроется за край окружных гор.

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,

Минутное забвенье горьких мук.

 

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку

И пожелать веселых много лет.

Я пью один; вотще воображенье

Вокруг меня товарищей зовет;

Знакомое не слышно приближенье,

И милого душа моя не ждет.

 

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют...

Но многие ль и там из вас пируют?

Еще кого не досчитались вы?

Кто изменил пленительной привычке?

Кого от вас увлек холодный свет?

Чей глас умолк на братской перекличке?

Кто не пришел? Кого меж вами нет?

 

Он не пришел, кудрявый наш певец,

С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:

Под миртами Италии прекрасной

Он тихо спит, и дружеский резец

Не начертал над русскою могилой

Слов несколько на языке родном,

Чтоб некогда нашел привет унылый

Сын севера, бродя в краю чужом.

 

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

Чужих небес любовник беспокойный?

Иль снова ты проходишь тропик знойный

И вечный лед полунощных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога

Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О волн и бурь любимое дитя!

 

Ты сохранил в блуждающей судьбе

Прекрасных лет первоначальны нравы:

Лицейский шум, лицейские забавы

Средь бурных волн мечталися тебе;

Ты простирал из-за моря нам руку,

Ты нас одних в младой душе носил

И повторял: «На долгую разлуку

Нас тайный рок, быть может, осудил!»

 

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен –

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

 

Из края в край преследуем грозой,

Запутанный в сетях судьбы суровой,

Я с трепетом на лоно дружбы новой,

Устав, приник ласкающей главой...

С мольбой моей печальной и мятежной,

С доверчивой надеждой первых лет,

Друзьям иным душой предался нежной;

Но горек был небратский их привет.

 

И ныне здесь, в забытой сей глуши,

В обители пустынных вьюг и хлада,

Мне сладкая готовилась отрада:

Троих из вас, друзей моей души,

Здесь обнял я. Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его Лицея превратил.

 

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе – фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Всё тот же ты для чести и друзей.

Нам разный путь судьбой назначен строгой;

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:

Но невзначай проселочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись.

 

Когда постиг меня судьбины гнев,

Для всех чужой, как сирота бездомный,

Под бурею главой поник я томной

И ждал тебя, вещун пермесских дев,

И ты пришел, сын лени вдохновенный,

О Дельвиг мой: твой голос пробудил

Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

 

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,

Ты гений свой воспитывал в тиши.

 

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты...

Опомнимся – но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

 

Пора, пора! Душевных наших мук

Не стоит мир; оставим заблужденья!

Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг –

Приди; огнем волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи;

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

 

Пора и мне... пируйте, о друзья!

Предчувствую отрадное свиданье;

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

О, сколько слез и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

 

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!

Благослови, ликующая муза,

Благослови: да здравствует Лицей!

Наставникам, хранившим юность нашу,

Всем честию, и мертвым и живым,

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.

 

Полней, полней! И, сердцем возгоря,

Опять до дна, до капли выпивайте!

Но за кого? О други, угадайте...

Ура, наш царь! Так! Выпьем за царя.

Он человек! Им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал Лицей.

 

Пируйте же, пока еще мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;

Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному?

 

Несчастный друг! Средь новых поколений

Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой...

Пускай же он с отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведет,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

1825 год

 

===============

 

В начале стихотворения «19 октября» поэт использует тот же прием, что и в стихотворении «Погасло дневное светило» (1820), с которого начинается творчество поэта периода Южной ссылки: первые строки передают внутреннее состояние лирического героя, утратившего ясность цели в жизни, не различающего своего будущего. Первые две строки стихотворения «19 октября» также выступают в качестве пейзажной метафоры, передавая настроение одиночества, утрату друзей и старение:

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле...

Редеющий круг друзей, иней, как седина, покрывающий поле жизни вызывают у лирического героя горестные воспоминания, особенно сильные в день празднования дня Лицея, который он вынужден отмечать в одиночестве. Осенняя погода, затухающая жизнь природы оттеняют грустные размышления о ранних потерях лицейских друзей, о горестной .разлуке. Поэт называет тех лицеистов, кто уже ушел из жизни[21] и странствует вдалеке[22], пророческие стихотворные строки поэта-лицеиста Дельвига.

Стихотворение состоит из двух частей, построенных по принципу антитезы. Антитеза – художественный прием, основанный на резком противопоставлении тем, образов, понятий, придающий змоциональную выразитеность идее произведения. Грусть разлуки, чувство одиночества сменяются светлыми мыслями о том, что дружба лицеистов жива и постоянна. Поэт вспоминает, как его в изгнании и затворничестве посетили друзья: Пущин, Горчаков, Дельвиг. Он называет дружбу вечным союзом души, родившимся в Лицее:

Куда бы нас не бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Поэт понимает дружбу и единение людей как основу творчества, общественной жизни и стастья. В обращении к Кюхельбекеру он он провозглашает постоянство души, в котором видит залог высокого искусства и неизменной дружбы:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво...

Заканчиается стихотворение нарастанием, как в музыке, бодрых, жизнеутверждающих настроений, призывом почтить лицейских учителей, примириться с царем, помнить о том, что жизнь проходит, но стается память о достойном прошлом. Главное условие для согласия людей выражено Пушкиным в воззвании:

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.

 

================

 

Арион

А

Перед чтением стихотворения посмотри в специальной литературе или интернете миф об Арионе.

Нас было много на челне;Иные парус напрягали,Другие дружно упиралиВ глубь мощны веслы. В тишинеНа руль склонясь, наш кормщик умныйВ молчаньи правил грузный чолн;А я – беспечной веры полн – Пловцам я пел.... Вдруг лоно волнИзмял с налету вихорь шумный... Погиб и кормщик и пловец! –Лишь я, таинственный певец,На берег выброшен грозою,Я гимны прежние поюИ ризу влажную мою

Сушу на солнце под скалою










Последнее изменение этой страницы: 2018-04-12; просмотров: 263.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...