Проблема закономерности в истории. Фатализм и волюнтаризм.

История, как процесс изменения об-ва имеет свои внутр связи, закономерности. Они неустранимы, от них нельзя убежать. Закономерности: обусловленность жизнедеят-ти об-ва геогр связями; приемственность; рост об-ого разделения труда.

Место и возможности людей в ист. Имеют люди власть над ист?

- фатализм – ход истории предопределен

 а) провидение – божественный промысел

 б) неумалимые з-ны истории

 в) в мире господствует случай

Люди – марионетки исторической драмы

- волюнтаризм – ход истор событий и рез-ты истории опред-ся волей и энергией людей. В истории нет ничего предопределенного.

Фатализм и волюнтаризм – крайности, к-рые ведут к абсурду. В истории распространены и имеют свои основания.

ФАТАЛИЗМ

а) если бы люди могли все решать по своему усмотрению и воле, то фатализма не было бы. В ч-кой жизни есть то, что от людей не зависит.

-природная среда

- историческое наследие от предков

- люди связаны действиями и поступками

- суммирование мн-ва выборов людей дает такой рез-т, к-рый не ожидали

- прошедшую историю нельзя изменить

ВОЛЮНТАРИЗМ

Если бы в ч-кой жизни все было предопределено, то для волюнтаризма базы бы не существовало. Несмотря на, то, что многое от нас не зависит, мы можем влиять на свою жизнь. Личная инициатива и пример влияют на историю.

Фатализм акцентирует объективный момент истории.

Волюнтаризм – субъективный момент

Акцентируя одну сторону, забывает другую. Задача истории видеть обе стороны, уметь понять их связь. Люди сами делают историю не по произволу, а в определенных условиях. Суд над историей, когда деятелем прошлого мы выставляем оценки – это плохая манера отношения. Понять условия, задачи, что они могли. Возможности ч-кого выбора и инициативы в истории изменяются и зависят от людей.

Волюнтаризм

Трудности теоретического овладения

рассмотренным выше парадоксом исторического процесса приводят к тому, что мы зачастую в процессе наших размышлений (а затем и дейст­вий) осознанно или неосознанно разводим основополагающие стороны этого парадокса, а затем абсолютизируем одну из них. И тогда в качестве одного из возможных вариантов «разре­шения» парадокса появляется волюнтаризм (от лат. voluntas — воля), объявляющий просто несуществующей одну из сторон парадокса — объективный характер законов общест­венного развития. По сути дела перед нами феномен субъек­тивно-идеалистического толка, который возводит в абсолют волю субъекта, его свободу и сводит к нулю необходимость, т.е. зависимость деятельности субъекта, ее результатов от объ­ективных законов общественного развития. В истории рево­люционного движения волюнтаристами были народники в России и других странах, эсеры, сегодня таковыми являются различного рода ультралевые, анархистские движения на За­паде. Значительные элементы волюнтаризма встречались и до сих пор дают о себе знать в социально-политической прак­тике нашей страны в виде игнорирования объективных ус­ловий и попыток волевого, произвольного решения назрев­ших проблем. Так, именно на волевой основе, а не на основе экономической целесообразности, в течение многих десяти­летий строились взаимоотношения государства с пред­приятиями, причем не только с так называемыми «общена­родными», но и с колхозно-кооперативными. В результате подрывались условия для нормального производства, науч­но-технического прогресса и т.д.

Широкое распространение субъективно-идеалистических, во­люнтаристских взглядов характерно для исторической науки, при­чем не только античной и средневековой, но и относящейся к нашему времени. Особый всплеск в этом отношении мы наблюдаем со второй половины XIX в., когда под несомненным влия­нием позитивизма появляется ряд школ, отрицающих наличие объективной закономерности в истории. В Германии это — В.Виндельбанд, Г.Риккерт, М.Вебер, Э.Майер, в Англии — Б.Рассел, I .Федерн, Г.Тревельян, АТойнби, в Америке — ДДьюи, Э.Бо-г.фдус, Г.Беккер-Чейз. По Арнольду Тойнби, исторические зако­ны — это «гипотезы, которые до сих пор подтверждались»¹. Тойнби почти дословно повторяет юмовское отрицание объективной природы причинности, согласно которой общественные события ни­когда, нигде и ни в чем не повторяются, не воспроизводятся вновь. Но, впрочем, в таком чистом виде отрицание исторических (закономерностей встречается все же редко. Дело в том, что сто­ронники волюнтаристских концепций тоже вынуждены обра­щаться к прошлому историческому опыту, «использовать» его для подтверждения своих взглядов на настоящее и прогнозирование будущего. Отрицание исторической закономерности со­четается у них с признанием возможных аналогий в истории. Или, точнее, — отрицание исторической закономерности при­нимает форму аналогизма. Так, под влиянием известного кан­тианца Рикхерта Эд.Мейер утверждал, что развитие человече­ского общества не подчиняется объективным закономерностям, что немыслимо выяснить причины его развития и гибели.

«В течение моих многолетних исторических исследова­ний, — писал он, — мне не удалось открыть ни одного исто­рического закона, да и в сочинениях других историков мне до сих пор не попадались такие законы. Поэтому я могу сме­ло сказать, что исторические законы существуют только в идеале, в качестве постулатов. Точно также в сфере массо­вых явлений, например, в экономической истории, нет ни­каких исторических законов, а есть лишь эмпирические обоб­щения, выведенные путем аналогии»². Отрицание историче­ской закономерности в форме аналогизма мы встречаем и у крупнейших из ныне здравствующих представителей зару­бежной философии истории. (Исключение составляет, по­жалуй, только П.Сорокин, выступивший против характер­ных для идей Риккерта — Дильтея отрицания исторической pfкономерности и возможности объективной социологии.)

фатализм

Другой исторически известный вариант теоретического разрешения рассмат­риваемого парадокса — фатализм (от лат. fаtит — рок, судьба), который в отличие от волюнтаризма совершенно исключает мо­мент свободы, свободного выбора субъекта, активную роль деятельностного человека. Уж коль скоро существуют и действуют объективные законы общественного развития, рассуждают фата­листы, то ни о какой активности человека речи быть не может, ему остается пассивно ждать, когда эти законы автоматически возьмут свое. Не оказывались ли на фаталистических позициях мы, уповая на то, что стоит нам волевым решением «обобщест­вить» средства производства — и дальше все пойдет «как по маслу»: на базисе такой «обобществленной» экономики сформируется со­циалистическое общественное сознание, а заложенные в социа­лизме как системе объективные преимущества реализуются сами собой, автоматически? И это независимо от того, как мы будем действовать — интенсивно, целеустремленно или вразвалку; куль­турно или по-варварски; со знанием дела или дилетантски.

Фатализм в объяснении исторических событий и историче­ского процесса в целом — явление весьма распространенное. При­чиной фатализма нередко считали неспособность человека по­знать законы истории. Таких оценок придерживался Л.Н.Толстой: «Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных яв­лений (т.е. тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее». Впрочем сам Тол­стой понимал историю как процесс безличной деятельности на­родных масс, неприметно и бессознательно ее творящих. «Толь­ко одна бессознательная деятельность приносит плоды, и чело­век, играющий роль в историческом событии, никогда не пони­мает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодием». Отсюда толстовский вывод о бесплодности деятель­ности выдающейся личности, способной только дать свое имя событиям, и некорректируемом ходе истории, поскольку она скла­дывается из непроизвольных действий миллионов. Парадоксаль­но, но эту же неспособность познать законы истории Толстой связывал со свободой (как и с фатализмом). В истории — отмечал он — нет ни грана свободы: то, что известно нам, мы называем законами необходимости; то, что неизвестно, — свободой.

Билет 38.