Реформа II Ватиканского Собора и современный католицизм.

Истоки решений II Ватиканского Собора кроются в конце XIX – начале XX века, когда в Церковь начал проникать так называемый модернизм, философское течение, официально осужденное Папой Святым Пием X в его энциклике Pascendi Dominici Gregis и декрете Lamentabili. При жестком консервативном правлении таких Пап, как Пий XI и Пий XII не могло быть и речи о реабилитации модернизма. Но, стоило прийти такому добродушному и либеральному к различным настроениям в Церкви Папе, как Иоанн XXIII, как, теперь уже не-

омодернизм, почувствовав слабину в монолите Церкви, начал вновь поднимать голову. Тем более что появился прекрасный шанс провести свои решения в жизнь – Иоанн XXIII решил созвать Вселенский Собор. С самого начала стало понятно, что между участниками II Ватиканского Собора существуют серьезнейшие разногласия. Они фактически разделились на 2 лагеря.

Однако, либеральное крыло, крыло сторонников так называемого aggiornamento (слово, взятое ими на вооружение

взамен дискредитированного слова «модернизм») с самого начала получило преимущество, поскольку взяло под свой контроль большинство органов Собора. Как пишет такой автор как Майкл Дэвис: «На вопрос кардинала Оттавиани – планируют ли Отцы Собора революцию – от лица большинства из трех тысяч можно, несомненно, ответить отрицательно, но не которые наиболее влиятельные периты – эксперты, сопровождавшие епископов в Рим – определенно, именно революцию и замышляли. Не будет преувеличением сказать, что эти либеральные периты угнали Собор Папы Иоанна, как террористы угоняют самолет…». Кроме того, либералы получили большинство в комиссиях, которые потом должны были объяснять миру решения Собора. На все документы Собора, таким образом, наложили серьезнейший отпечаток эти либеральные эксперты. Несмотря на стойкое сопротивление большого числа кардиналов и епископов, возглавляемых кардиналом Оттавиани и получившим позже известность в качестве самого известного лидера традиционалистов (т.е. католиков, не принявших те

из решений II Ватиканского Собора, которые были продиктованы модернизмом) архиепископом Марселем Лефевром (по всем спорным решениям, продиктованным либералами, всегда было 250 голосов против), дело было сделано. Собор обернулся совсем не тем, чем он должен был стать по мысли Иоанна XXIII, или, по крайней мере, пошел гораздо дальше, чем тот планировал. По некоторым свидетельствам это было косвенной причиной смерти Иоанна XXIII в разгар заседаний Собора и, как говорят, умирая, он шептал: «Остановите Собор». Но его

преемник, Павел VI Собор продолжил. Несмотря на то, что о II-м Ватиканском Соборе столь много говорится и написано, пожалуй, нет и не было в истории Церкви такого Собора, который бы понимался так превратно,

который оброс столькими мифами и о котором, на самом деле, знали бы так мало.

Первым таким мифом является миф о том, что этот Собор был необходим. Прежние Вселенские Соборы действительно созывались из-за того, что в том существовала необходимость, иными словами, в период кризисов. Таким был, например, знаменитый Тридентский Собор. Но, в начале 60-х гг. для созыва Собора не было сколько-нибудь значимых причин. Наоборот, как свидетельствует статистика, Католическая Церковь переживала период расцвета, роста, а не кризиса. Не было и какого-то массового движения в пользу созыва Собора. Еще одним ми-

фом II Ватиканского Собора является утверждение о том, что этот Собор по своему характеру был подобен предыдущим Вселенским Соборам Католической Церкви. Однако, это не так. То, что II Ватиканский Собор отличался от остальных Вселенских Соборов Церкви – это просто исторический факт, а не какой- нибудь выпад в его адрес. II Ватиканский Собор не был Собором догматическим, как предыдущие; его решения не носили

подобного характера, а носили дисциплинарный и пасторский (pastoral) характер. Уже в своем Обращении при открытии заседаний Собора Папа Иоанн XXIII говорил о том, что Собор будет иметь только пасторский характер. Это же затем повторил и его преемник, Павел VI, после закрытия Собора (12 января 1966 г.), сказав, что тот «избежал торжественных догматических вероопределений, влекущих безошибочность церковного учительства». Таким образом, формально II Ватиканский Собор по мнению многих не может иметь веса, скажем, Тридентского или I Ватиканского Соборов. Догматы, догматические определения, решения догматических Соборов всегда выше по значению, чем заявления и постановления, не носящие догматического характера, каковыми были решения II Ватиканского Собора (так называемые «догматические конституции» принятые на Соборе, догматические на самом деле только по названию, ибо их содержание (а именно по употребляемым словам, как говорил Св. Роберт Беллармин, можно определить хотели ли отцы Собора использовать их прерогативу безошибочности, или нет) указывает на обратное). Документы II Ватиканского Собора не несут обязывающего характера в силу «пасторского», а не догматического характера Собора. Таким образом, нет ничего незаконного в том, чтобы цитировать решения предыдущих Соборов, «дособорные» документы и энциклики и исходить из них при своих действиях, ибо их никто не отменял и, более того, отменить не может. Ведь не только суть, но и понимание догмы не изменяется, не может изменяться. Но, тут мы встречаемся с проблемой, которая заключается в том, что некоторые из решений II Ватиканского Собора противоречат Традиции и тому самому неизменному пониманию догматов.

 Теология труда, теология политики, теология освобождения.

Самое серьезное внимание уделяется в социальной доктрине церкви «проблеме теологии труда».В традиционном христианском учении труд предстает как одно из последствий первородного греха – наказание Бога за своеволие человека. «В поте лица твоего будешь ты есть хлеб. (Быт. 3, 192), – говорится в Библии при изложении последствий для человека его «преступного греха». В современной социальной доктрине церкви,

прежде всего в энцикликах и выступлениях папы Иоанна Павла II, ярко выражено стремление придать гуманистическую окраску христианским представлениям о труде.

Иоанн Павел II делает упор не на греховную природу человека, а на то, что существенно сближает Бога и человека. Он постоянно подчеркивает, что человек как «образ и подобие Бога» – единственное существо, наделенное сходными с Богом способностями. В энциклике «Лаборэм экзерценс» труд трактуется не как второстепенная сторона человеческого существования, а сама его сущность, метафизическое условие его бытия.

«Церковь убеждена в том, говорится в этом документе, что труд составляет основную сторону жизни человека на Земле». Первородный же грех не привел к возникновению труда, а обусловил лишь то, что труд стал тяжким, – что ему сопутствуют страдания. Совершив грех, человек выступил против господства Бога над собой. В результате то, что было естественным образом подчинено человеку, восстало против него. Он лишил-

ся естественного господства над природой и вновь приобретает его благодаря труду.

Современная научно-техническая революция существенным образом меняет положение человека в общественно-

исторической практике, в том числе и в производственном процессе. Нормальный ход производственного процесса зависит от уровня образования и профессиональной подготовки работника, от его инициативы и способностей, от его отношения к труду – в общем от всех тех элементов, которые мы называем «человеческим фактором», и которые характеризуют творческое отношение к труду. Возрастание роли творческого элемента в современном производстве нашло свое отражение в католической концепции труда как способа сотрудничества человека и Бога по преобразованию мира. В этой концепции человек рассматривается как «творец», как продолжатель дела Бога. «В словах божественного откровения глубоко укоренилась та основная истина, что человек, созданный по образу Божьему, своим трудом участвует в деле творца и, до некоторой степени, по мере своих возможностей продолжает развивать и дополнять его, все более преуспевая в раскрытии ресурсов и ценностей всей совокупности сотворенного мира», – говорится в энциклике «Лаборэм жзерценс». В этой энциклике Иоанн Павел II, также указывает, что «человек должен обладать землей, владычествовать над ней, поскольку, как образ Божий, он является личностью, субъектом, способным целесообразно и рационально действовать, способным к самоопределению и самоосуществлению».

Отмечая важное значение труда в создании материальных благ, социальная доктрина церкви делает акцент на духовной созидательной функции труда. Духовная созидательная функция труда рассматривается в католическом социальном учении преимущественно под углом зрения восхождения человека к абсолюту Бога. «Церковь усматривает свой особый долг в формировании духовности труда, способного помочь людям благодаря ему (труду – авт.) приблизиться к Богу – творцу и искупителю, участвовать в плане спасения человека и мира...»

Поэтому, признавая определенное позитивное значение деятельности человека по преобразованию мира в лучшее бытие, в лучшую жизнь, социальная доктрина церкви подчеркивает, что основное значение для религиозной жизни труд имеет не благодаря своей созидательной стороне, а прежде всего благодаря «тяготам труда».

Одним из главных измерений человеческого труда в «Лаборэм жзерценс» объявляется то, что всякий труд, физический или умственный, неизбежно связан со скорбью. «Крест есть необходимое условие духовности труда». В католическом учении подчеркивается, что сами по себе результаты труда не имеют значения для «спасения». Ценность труда, с точки зрения этого учения, состоит в том, что «люди своей деятельностью могут доказать верность Богу, подчинение божественной воле». «Обретая все большую власть над землею, благодаря труду

и раздвигая, благодаря же труду, свою власть над видимым миром, в любом случае человек на каждом отрезке этого процесса не переступает первоначального плана творца» – говорится в «Лаборэм жзерценс». А это значит, что, отметая представления о самодостаточности человека как субъекта, Иоанн Павел II подчеркивает субстанциональную ценность божественной воли, которая должна выступать для человека сутью, сердцевиной всех его помыслов и дел. Таким образом, центральной идеей социальной доктрины церкви в отношении труда является не столько признание его объективного значения, столько эсхатологической ценности. «В человеческом труде, – провозглашает Иоанн Павел II, – христианин обретает толику Креста Христова и принимает его в духе искупления, с которым Иисус Христос принял смерть ради нас. В труде благодаря свету, проникающему в нас воскресеньем Христовым, мы постоянно находим отблески новой жизни, нового блага, мы находим как бы

провозвестие «нового неба и новой земли», в которых человек участвует именно благодаря тяготам труда».

Наряду с официальной социальной доктриной католицизма в рамках церкви существует ряд течений религиозной мысли, которые в рамках «теологии политики», «теологии освобождения»и т. д. предлагают альтернативные решения наиболее актуальных социально-экономических и общественно-политических проблем. «Теология политики» объединяет разнородные и даже противоположные с точки зрения социально-классовых позиций идейно-теоретические течения. Этим термином называют и теоретиков левых христианских движений и сторонников умеренного реформизма. В «теологии политики» эта единственное место локализации божественного присутствия, а непосредственное участие в общественно-преобразовательно деятельности объявляется способом существования христианской веры.

«Теология политики» выступает против нейтралитета религии в отношении политики, она стремится к разработке такой идеологии, которая приобщила бы религию к борьбе за социальный прогресс. «Церковь, – утверждает один из основоположников этого течения Ж.-Б. Метц, – больше не может закрывать глаза на факт социальной обусловленности религии. Противники христианства, ссылаясь именно на эту обусловленность, критикуют религию как идеологию господствующих классов. По этой причине теология, которая пытает-

ся противостоять этой критике, с необходимостью должна заняться социально-политическими следствиями своих образов и идей». Метц и другие сторонники «теологии политики» признают, что в прошлом существовала связь христианской церкви с эксплуататорскими классами. Но сегодня, по их мнению, ситуация в корне изменилась. Если раньше церковь выступала как институт подавления, то теперь она должна проявлять себя как институт освобождения людей. Метц определяет назначение церкви в ее отношении к миру как институт социальной

критики. Он апеллирует к «эсхатологическому резерву церкви». «Любая эсхатология, – пишет он, – должна стать политической теологией социального критицизма».

Католицизм, считает немецкий теолог, обладает для этого всеми необходимыми предпосылками, так как церковь в

своих основополагающих документах подчеркивает свою независимость от любой конкретной формы социального устройства. Поскольку церковь устремляется в вечное, ее не устраивает ни одна из существующих земных политических систем, и поступая последовательно, она находится в постоянной оппозиции к любому обществу.

Другим крупнейшим оппозиционным социальным учением официальной церкви является «теология освобождения», получившая широкое распространение в 70–80-х годах XX века в развивающихся странах, прежде всего в странах Латинской Америки и Африки. Основные идеи были сформулированы в работах перуанского католического священника Г. Гутьерреса, в настоящее время их развивают в Латинской Амери-

ке – У. Ассман, Ф. Бетту, Л. Бофф, Э. Дюссель, П. Причард, X.-М. Сомбрино и др.; в Африке – К. Аппиа-Куби, А. Бэсак, Б. Науде, Ж. В. Шипенде, Д. Туту и др.

«Теология освобождения» сложилась в результате разочарования в христианском социал-реформизме, отражает революционные устремления народных масс в этих регионах и ориентирована на практику политической борьбы. По своей социальной направленности неоднородна: в ней присутствуют как умеренно-либеральная, так и революционно-демократическая тенденция. Спасение в ней осмысливается как освобождение, при этом вычленяется три уровня единого, всеохватывающего освободительного процесса: социально-политический, исторический и религиозно мифологический. Интерпретация освободительного процесса находится в определенной зависимости от социально-политической ситуации в тех или иных странах, личной позиции теологов. Умеренно-либеральная – в большей мере культивирует религиозно-мифологический аспект, развивает националистические, культурологические идеи. В революционно-демократической тенденции акцент делается на социально-политический аспект: ликвидация колониального гнета, эксплуатации и угнетения. Классовая борьба и ее высшая форма – революция признаются в качестве наиболее эффективного инструмента. При этом все направ-

ления «теологии освобождения» ставят освобождение в зависимость от действия сверхъестественных сил. Таким образом, официальные социальные доктрины католицизма и неофициальные, в какой-то мере альтернативные политические теологии, отражают весь многообразный спектр социальных устремлений, надежд и чаяний приверженцев католического вероисповедания и позволяют церкви вести активный диалог с миром.