Классический фольклор (сюжеты с участием «лодки», «рыбы» в фольклоре русских и финно-угров)

Лодка (корабль) стала активным фигурантом фольклорных текстов. Образ лодки можно обнаружить в разнообразных жанрах: начиная с виноградий и заканчивая былинами. Корабль является традиционным символом русского фольклора XVII-XVIII вв. Здесь оказались сосредоточены идеи, «отвечавшие всеобщей основной потребности того времени в движении и преображении. Культура, на которой основывалось народное сознание, знала один путь движения – движение от жизни к смерти и воскресению».

Т.А. Новичкова указывает, что «в древнейшей мифологической традиции корабль выступает обычно в двух обликах: как ковчег, в котором люди спасаются от потопа, и как корабль Арго, на котором избранные герои совершают чудесное плавание в таинственную Колхиду». Однако фольклорная традиция в большей степени заинтересована во втором из рассматриваемых образов: целый ряд эпических сюжетов репрезентирует плавание на лодке в качестве путешествия героев в потусторонний мир [46, с.188].

В виноградьях и колядках лодка сохраняет архаичную космологическую символику. Лодка здесь представляет собой основу ритуального пространства. Орнитоморфная природа образа объединяет космический низ (синее море) и небо. Образ корабля в колядках связан с образом мирового древа [3, с.382]:

«На сивом море

Корабель на воде,

В том кораблейку

Трое воротцы;

В перших воротейках

Месячок светит.

В других воротейках

Соненько сходит,

В третех воротейках

Сам Господь ходит,

Ключи тримае,

Рай вотмикае»[32].

В республике Марий Эл сохранились святочные игры с участием лодки (ботника). Аграрно-магическая природа ее (оживающий покойник символизирует прорастание озимых) уходила на второй план, в центре внимания – элементы игровые, комические. Главными действующими лицами становились рыбак и его жена. Рыбак сообщает жене о намерении умереть. Та причитает и отговаривает мужа от этой «затеи». Рыбак настаивает. Собираются соседи. Принимается совместное решение хоронить рыбака в ботнике (маленькой лодке), а обрядить при помощи рыбацкой сети. После исполнения шуточных причетов рыбак «оживал». Жена обращалась к нему с вопросом: «Ты куда?». Он отвечал с нарочитой грубостью: «Куда, куда, рыбу ловить!» [24, с.65].

На русском Севере и Сибири в разряд виноградий, былин и исторических песен был включен сюжет о Соколе-корабле (летучий корабль), о котором было написано выше. Классический сюжет такого виноградья рассказывал о Соколе-корабле, который путешествовал двенадцать лет. Хозяином корабля был Илья Муромец, кормой управлял Полкан-богатырь, палубщиком состоял Добрынюшка, а накидчиком – Алеша Попович:

«Как по морю, морю синему

Ходил- гулял Сокол корабль

Немного-немало – 12 лет с половиною.

Двенадцать лет со полуночью.

Сокол-корабль на якорях не стаивал,

Желтых песков не хватывал,

Желтых песков – макарьевских.

А сам корабль был изукрашенной,

Золотым гвоздем сколоченной,

Нос-корма позолоченной,

Бока-то были взведены по-турскому,

 По-турскому, по хранцузскому»[47].

Первый такой текст был записан в 60-е годы XIX века М.Ф. Кривошапкиным и опубликован в его монографии «Енисейский округ и его жизнь». На Енисее Соколе-корабль изображался в центре бумажной рождественской звезды с носом в виде змея, на корме стояли богатыри, вокруг – звёзды, солнце и полумесяц. Песня о Соколе-корабле оказалась в XIX в. одной из наиболее употребительных колядных песен [27, с.142].

Сокол-корабль также активно фигурирует в былинах, возникших предположительно XVI-XVII вв. в период становления нового исторического фольклора. Б.Н. Путилов не без основания полагал, что былина о Соколе-корабле, как и сюжет «Илья Муромец и разбойники», возникла во второй половине XVI–XVII вв. Исследователь писал: «Они развивают традиции русского эпоса, но развивают их в условиях определенного распада эпической эстетики и сами являются проявлением и выражением этого распада». По мнению Б.Н. Путилова, «обе былины несут на себе яркий отпечаток южнорусского, позднего эпического творчества» [56, с.312]. В.Ф. Миллер также считал, что сюжет «Илья Муромец на Соколе–корабле» возник в южной Руси – у казаков: «был когда–то сложен ими и от них пошел гулять по народу» [46, с.183].

По Хвалынскому морю плывёт Сокол-корабль. На нём киевские богатыри: Илья, Добрыня, Алёша. Среди них (по некоторым вариантам) в качестве атамана оказывается на корабле Степан Разин. Илья Муромец вступает в противоборство с татарами и побеждает их. Основное содержание песни-были – торжественное выплывание корабля [27, с.443]. Б.Н. Путилов утверждает, что сюжет о Соколе-Корабле характеризуется как поздний былинный, возникший в результате распада былинной эстетики [56, с.315].

В некоторый момент развития эпоса, становления исторического фольклора мотив «выплывания на корабле» становится достаточным для образования самостоятельного фольклорного текста. Он оказывается сильнее сюжетов о столкновении с врагами и победах над ними. При всей привычности для фольклора темы героических сражений, основными темами исторических песен является выплывание на корабле, лодке или струге. Корабельщиками в основном становятся Ермак или Пугачёв. В фольклоре редкий корабль не называется соколом. Вероятно, данное название пошло от разинского корабля «Сокол». «Роскошно убрав его шелками», Разин возвёл корабль в ранг фольклорно-исторических [46, с.184].

В русском эпосе корабль имеет такие же функции, что и во всём мировом фольклоре, и во всей мифологии. Корабль – средство перемещения в другой мир, прежде всего в царство смерти. Особенности мотива корабельного плавания вытекает из особых черт эпического персонажа. Так, например, персонажи новгородского фольклора (Садко, Василий Буслаев и др.) обладают кораблём. Как уже было сказано выше, к новгородским персонажам-корабельщикам примыкает былинный жених Соловей Будимирович.

В новгородском фольклоре можно отследить мотив спуска лодки (корабля) на воду. Это связано с идеей противопоставленности определённого персонажа некому обществу. Такой отторженный персонаж не тонет, а пытается подняться вверх по течению. Сокол-корабль в исторических песнях не видел берега тридцать лет.

Находясь на лодке, герой становится неуязвим. Так, например, Степан Разин чудом избегает смерти:

«Его хотели сжечь в корчме, но стена, около коей сидел Разин, осталась цела, и он уплыл на своей чудесной кошемке, ловя пули и кидая их обратно на берег» [46, с.184].

Степан Разин наделялся способностью, отрезав щепку у липовой колотушки и бросив её в Волгу, превратить щепку в ладью с казаками.

Лодка здесь выступает в качестве волшебного предмета, в который превращается кусок кошёмки (войлока). Разин умирает тоже в воде, приплыв к камню на Дунае [46, с.184].

В результате анализа можно прийти к выводу о том, что для русского фольклора характерно представление о связи маргинальных социальных групп с лодкой и водным пространством («разбойничья» драма «Лодка»). Считалось, что «разбойники» имели чудесные «глухие лодки»: наполнив их добычей, они могли по подземным водам выплыть у «Бездонной ямы» в Казанском лесу. Лодка упоминается в фольклорном сюжете о разбойнике Кудеяре. Здесь она выступает в качестве волшебного предмета. Разбойник Кудеяр принадлежит к одному из самых популярных персонажей фольклора. Легенды о нем записаны во всех южных и центральных губерниях России – от Смоленской до Саратовской. Кудеяр, увидев погоню, бросал свой полушубок в воду, и тот превращался в лодку:

«И какою поганой силой владел: раскинет на берегу речки, озера, так, какого ручья, раскинет полушубок или свиту и ляжет спать; одним глазом спит, другим сторожит: нет ли погони где; правый глаз заснул – левый сторожит, а там – левый спит, правый сторожит – так вперемену; а как завидит где сыщиков, вскочит на ноги, бросит на воду полушубок, на чем спал, и станет тот полушубок не полушубок, а лодка с веслами; сядет Кудеяр в ту лодку – поминай как звали» [27, с.450].В пьесе «Шлюпка», выросшей из разбойничьих песен, лодка рисуется на полу для обозначения сценического пространства [66, с.129].

Можно сказать, что ладьи и корабли, на которых изображаются разбойники и участники народных восстаний, сохранили традиционный смысл кораблей, плывущих от жизни к смерти [46, с.182].

В финно-угорской мифологии обнаруживается легенда о строительстве первой деревянной лодки. Герой эпоса Вяйнемёйнен строит лодку из дуба. Помочь ему вызывается мальчик Сампса Пеллервойнен. Прежде чем срубить дуб для постройки лодки, Сампса отвергает осину и сосну, и только третье дерево – дуб –становится судном Вяйнемёйнена. Но для спуска на воду песнопевцу Калевалы не хватило трёх слов. Для их поиска он спускается в Туонелу – царство мёртвых:

«Старый, верный Вяйнемёйнен,
Вековечный прорицатель,
Строит лодку заклинаньем;
Он челнок вбивает пеньем
Из кусков большого дуба,
Из частей его древесных.
Песню спел – и дно готово,
Спел еще – бока построил.
Третью песню спел – и сделал
Все уключины для весел,
Укрепил концы у ребер
И сплотил их сторонами.
Были сплочены уж ребра,
Были связаны друг с другом –
Трех словечек не хватило,
Чтоб устроить в лодке рейки,
Чтоб на киле брус окончить.
Чтоб скорее борт приделать.
Старый, верный Вяйнемёйнен,
Вековечный прорицатель,
Говорит слова такие:
«Вот настали дни несчастья!
Не спустить челна на море,
Новой лодочки на водных.
Он подумал и размыслил,
Где найти ему три слова,
Получить те заклинанья...» [35, с.364].

В финно-угорских былинах и преданиях лодку как средство передвижения используют многие герои фольклора. На судне путешествует большинство героев «Калевалы» (Вяйнемёнен, Ильмаринен, Лемминкяйнен и др.), боги (Омоль, Шкай, Юмо, Юмын удыр и др.), богатыри (Эква пырищ, Куль-отыр, Стефан Пермский и др.).

Стефан Пермский по сути не является богатырём в классическом его представлении. Он был епископом Православной церкви, проповедовал христианство на землях коми и разработал для них первый алфавит. Коми сами наделили Стефана магическими и богатырскими элементами. В преданиях коми Стефан Пермский передвигается на лодке, с помощью лодки он творит свои чудеса. Так, например, он побеждает волшебника Мелейку, который гонит сусло для пива [37]:

«Плывет Степан по реке Мозын и видит издали: на самом берегу реки гонит сусло для пива мезенский тун Мелейка. Степан сказал громко: «Сусло, стой, сусло, не беги!». В ответ на это Мелейка сказал подъезжающему к берегу Степану: «Коли сусло стой, то и лодка стой!». И сусло Мелейки, и лодка Степана одновременно остановились. Заклинания оказались одинаковой силы. Тогда Степан сказал: «Сусло, беги!». «Сусло бежит, тогда и лодка твоя побежит», – ответил Мелейка. И сусло потекло, и лодка Степана двинулась вперед» [36].

Представленный сюжет весьма распространён в фольклоре коми в той или иной версии магического состязания двух колдунов. В итоге сусло перестаёт течь, лодка перестаёт идти, колдуны признают равную силу и снимают заклятия [37].

В волшебных сказках лодка в основном выполняет две функции. Первая – волшебное средство, попадающее в распоряжение героя:

«Колдун вышел на берег, нарисовал на песке лодку и говорит: «Ну, братцы, видите ли эту лодку» [2, с.233].

Вторая – средство нанесения вреда. В сказках можно обнаружить весьма распространенный мотив спуска на воду лодки с младенцем. Также лодка традиционно выступает средством переправы. По словам Проппа: «переправа есть подчеркнутый, выпуклый, чрезвычайно яркий момент пространственного передвижения героя» [55]. Лодка или корабль, на котором отправляется герой, опять не совсем обыкновенный корабль. Это – летучий корабль:

«Увидишь перед собой готовый корабль, садись в него лети, куда надобно»;

«Вдруг лодка поднялась по воздуху, и мигом, словно стрела пущенная, привезла их к большой каменистой горе» [2, с.155].

В.Я. Пропп предполагает, что летучий корабль эволюционировал из птицы, как и конь [55].

Греческие представления о переправе через реку с мрачным лодочником Хароном нашли отражения в волшебной сказке. Русская сказка сохранила одну частность – старик предупреждает героя:

«Есть на пути три реки широкие, на тех реках три перевоза: на первом перевозе отсекут тебе правую руку, на втором – левую ногу и на третьем – голову снимут» [2, с.360].

Те же представления нашли своё отражение и у финно-угров. В могилу к хантам кладут лодку и нарты, а тело умершего отправлялось «на тот свет» летом в лодке, а зимой на оленьей упряжке. Куль-отыр (герой мифологии хантов и манси) получает от бога списки умерших и перевозит их на тот свет на лодке, в низовья Оби [40, с.297]. Поэтому сон о лодке в мифологическом сознании хантов и манси сулил смерть (Куль-отыр везёт тебя на тот свет).

Можно сказать, что и сказочные сюжеты, в состав которых входит лодка, входят в цикл представлений о смерти [55].

Образ рыбы также активно фигурирует в русском фольклоре. Так, например, в преданиях хозяином рыбы и «рыбным пастухом» считают водяного. Он перегоняет стада рыб из одних озер и рек в другие, охраняет их, заключает с рыбаками договор и помогает им в ловле. Но если его «рассердить», он может спутать и порвать невод, наказать за ловлю рыбы ночью. Водяной и сам может появляться в облике рыбы, например, щуки, осетра или сома. При этом верят, что водяной может ездить на соме верхом, как на коне, что сом приносит водяному утопленников. Поэтому сома называют, как и водяного, хозяином, дядей, пугают им детей (полес).

В русском фольклоре можно выделить группу преданий, связанных с происхождением рыб. Известны, например, легенды о камбале. В одной из них рассказывается следующее: когда архангел Гавриил возвестил Пресвятой Деве, что от нее родится Спаситель, она сказала, что готова будет поверить этому, если оживет рыба, один бок у которой был уже съеден. В ту же минуту рыба ожила. Так появилась на свет однобокая камбала. Согласно другой легенде, камбала узнала, что рыбы выбрали себе королем селедку, и так скривила рот, что он навсегда остался кривым. В преданиях украинцев два черных пятна на жабрах трески связаны со следами пальцев апостола Петра, который вынимал у нее изо рта монету для уплаты подати (словарь). В нижегородском предании рассказывается о том, что на дне реки Суры обитает стерляжий царь. В лунные ночи на прибрежном камне его жена – водяная русалка чешет свои зеленые волосы, а стерляжий царь плещется рядом и трется о ее белую ногу. Если рыбак увидит их, ни одной стерляди ему уже не поймать:

«В народе говорят, что стерляжий царь живет в реке Суре. В стародавнюю пору поселился он в этой реке и уходить никуда не желает. Устоище стерляжьего царя находится в глубокой яме на самом дне Суры. Убрано оно дорогими самоцветными камнями да жемчугом. Там же и жена его живет – водяная русалка. В ясные лунные ночи выходит она на песчаный берег, садится на камень и золотым гребнем свои зеленые, как тина, волосы расчесывает» [44, с.156].

Согласно болгарской легенде, когда во время бури волны пробили дно лодки св. Николая, он схватил из воды карпа и заткнул им пробоину. С тех пор существует обычай жертвовать св. Николаю карпа в Николин день: голову и правый бок печеного карпа раздавали перед церковью, носящей имя святого.

Как уже было выше сказано, мотив щуки, «загрызающей» грыжу, можно обнаружить в заговорах на данную болезнь[11]:

«...есть на акияне-море белой камень, и под белым камнем щука золотая и перьё золотое, и зубы золотые, и приди, щука, к рабу божию имяреку и выгрызи... своими золотыми зубами грыжу...» [17].

Образ рыбы можно встретить в военных заговорах от пищалей и стрел:

«Подите вы железо, каменья и свинец в свою мать землю от раба (имя), а дерево к берегу, а перья в птицу, а птицу в небо, а клей в рыбу, а рыба в море, сокройтесь от раба (имя)...» [63, с.249].

В обрядовых текстах образ рыбы обычно наделяется женской символикой. В русских свадебных песнях рыба, пойманная в сети, символизирует невесту, а жених изображается рыбаком [66, с.506]. Так в северорусских свадебных причитаниях невеста оборачивается рыбой после ряда перевоплощений. Девушка просит подруг обернуть её щукой и отпустить в реку. Помимо щуки в причитаниях называется «уловная белая рыбонька», «белая рыбонька семжинка» или «свежая трепещущая рыбка» [34, c.74]. В карельских причитаниях девушку также символизирует рыба:

«Ведь я ещё молоденькая, вольная, как рыба-сиг...»

«Зачем отстранили мою молоденькую, как рыба-сиг, уходящую волюшку от этих игрищ в сенях?»[28, с.49].

В причитаниях коми также отмечены мотивы, повествующие о том, что девичья «воля» становится существом водной стихии:

«Сходимте же, сходим, милые сестры,

Шелковую сеть с собой возьмите, закинимте.

Может моя девичья воля ещё попадётся» [51, с.94].

В свадебном фольклоре вепсов можно обнаружить следующий факт. Жениху говорили: «Твоя суженая в море пущена, и большая рыба её поглотила». Далее рассказывается о том, как жених идёт покупать сеть и ловить суженую: «Ну, этот князь пошёл в море и достал эту щуку шелковой сетью и вспорол эту щуку серебряным ножом. Взял суженую-ряженую из живота щуки» [34, с.160].

В лирических песнях также можно обнаружить образ рыбы:

«Во этих озерах
Живет рыба щучка,
Белая белужка.
Невода закину –
Живу рыбу выну.
Куда поприсести
Живу рыбу чистить» [47].

Мотив «белой щуки», представленный выше, можно обнаружить в песенных заговорах на любовь милого (приворот). Щука обычно сохраняет ключи, замкнувшие заговорные слова. В песне щука оказывается волшебной "помощницей". Эти мотивы свидетельствуют о глубокой древности песни [81].

В сказках рыба зачастую выполняет функцию волшебного помощника. Данный момент можно обнаружить в сюжетах «По щучьему веленью» (СУС 675), «Чудесное кольцо» (СУС 560), «Смерть Кощея в яйце» (СУС 302) и др. Исследователи отмечали, что благодарные животные — это тотемные предки [11]. Также в сказках можно обнаружить мотив превращения в рыбу. Данный сюжет наиболее подробно разработан в сюжете «Хитрая наука» (СУС 325). Колдун преследует своего ученика при этом оборачиваясь в щуку, а ученик становится ершом:«Слышит Федор погоню, кинулся в море и обернулся ершом, а купец за ним щукою, и побежали морем» [2, c.230].С.А. Токарев писал: «Идея оборотничества вообще обычно приурочивается к тому животному, которое в данной стране служит главным предметом почитания, представляя особую опасность для человека»[68,с.587].

Подобные представления о превращении колдуна в рыбу нашли отражение и в финно-угорском фольклоре. Данный мотив можно обнаружить в предании народа коми о разбойнике-колдуне Ошлапее [11]. Согласно легенде, Ошлапей убивал скот и принявших христианство людей. Коми взмолились святому Стефану Пермскому, чтобы он спас их от колдуна. Святой поплыл к логову Ошлапея, колдун поднял волны на реке и превратился в гигантскую щуку, чтобы потопить Стефана [76]. В карело-финском поэтическом эпосе «Калевала» девушка Айно в попытках скрыться от любовных преследований Вяйнемёйнена уходит к морю, тонет и превращается в рыбку. Вяйнемёйнен ловит рыбку на удочку с серебряной приманкой. Рыбка вырывается из рук, падает в воду и рассказывает, что она и есть Айно. Вяйнемёйнен пытается поймать рыбку сетью, но та ускользает от него:

«За крючок схватилась рыбка,
За крючок железный – семга.
Тащит он ту семгу в лодку
И на дно кладет тихонько.
Пристально глядит на рыбку,
Говорит слова такие:
"Удивительная рыбка!
Никогда таких не видел...»

…

«Вдруг из рук скользнула семга,
В море бросилася рыбка,
С края лодки красноватой,
Из ладьи широкой Вяйнё» [35, с.80].

С рыбой также связан мотив волшебного рождения ребёнка. Так, бездетная царица, съев рыбку, рождает ребёнка [66, с.505]:

«Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, в том пруде златопёрый ёрш плавает, коли царица его скушает, сейчас может забеременеть.

Просыпaлись царь с царицею, кликали к себе мамок и нянек, стали им рассказывать свой сон. Мамки и няньки так рассудили: что во сне привиделось, то и наяву может случиться. Царь призвал рыбаков и строго наказал поймать ерша златопёрого» [22, с.225]

Образ рыбы в сказке мог быть вестником богатства. Среди северных и новгородских сказок распространён сюжет о находке внутри рыбы драгоценностей. В астраханской сказке волшебное кольцо, упавшее в воду, находят во внутренностях рыбы, пойманной рыбацкой артелью [38, с.157].

В цикле сказок манси про Эква пырища рыба выступает в качестве жертвы Экве. В момент рыбной ловли героя поднимается шторм, и к Экве присоединяется старик, который вылавливает огромного осетра и бросает его в лодку Экве. Перепуганный герой принимает рыбу за злого духа – куля, но его переубеждает тётка. Она говорит, что осётр – это ни что иное как жертва Экве от хозяина реки Полум-Торума [50, с.257].

Рыболовство в фольклоре представлено в основном в системе заговоров и примет. В статье «Опыт систематизации охотничьих и рыболовецких заговоров» А.Л. Топорков высказал мысль о том, что рыболовецкие заговоры фиксировались в рукописной традиции и хранились в качестве материальных оберегов. Сборники таких заговоров на Русском Севере назывались «отпуски».

Рыболовецкие заговоры исследователь делит на три группы:

1. заговоры, помогающие в успешном промысле;

Пусть Апостолы Пётр и Павел отпирают моря и выгоняют рыбу:

Пусть рыбы идут в сети;

Пусть рыба приведёт своих родственников.

2. заговоры, защищающие снасти от порчи и сглаза:

Пусть никто не сглазит рыбака;

Пусть Богородица даст траву для окуривания сетей

3. заговоры, наносящие вред другому рыбаку и его снастям:

Пусть рыбак будет попом, а удочка кадилом.

Зачастую, рыболовецкие заговоры близки к молитвам и включают в себя евангельские эпизоды, связанные с ловлей рыбы:

Пусть апостолы Пётр и Андрей пошлют рыбаку улов;

Пусть Богородица покроет своей ризой сети [70].

В рыболовецком фольклоре значительное место занимает ряд примет направленных как на удачу, так и на неудачу в рыбной ловле. Они перечислены в словарной статье, подготовленной для этнолингвистического словаря А.В. Гурой [66, с.506]. К хорошим приметам, сулящим рыбаку удачу, относятся: встреча по пути на рыбалку с мужчиной; красивая женщина, наступившую на сеть; обилие раков, хорошей рыбы, плотвы или окуня в первом залове; пустая первая вытянутая сеть; сбежавшую из сети рыба; хороший сон, приснившийся одному из членов рыбацкой артели перед выходом в море.

Неудачу предвещают: лягушка, заяц или белка на дороге; крик ворона; встреча с женщиной, особенно черноволосой, или со священником по пути на рыбалку; пересечение пути в море другой лодкой; утонувший человек; плеск большой рыбы при забрасывании невода и плеск рыбы хвостом перед рыбаком; сорвавшаяся с крючка рыба; присутствие рыжего человека во время ловли; появление коня возле рыбака, у которого леска сделана из конского волоса.

Выловленных лососей складывали головами к лесу, чтобы они всегда подплывали к берегу; притягивал удачу и предохранял от сглаза красный цвет; использовались и предметы, помеченные христианской символикой (рыбаки зашивали в шапку кость в виде креста из головы щуки; при отправлении на рыбную ловлю пили отвар из трав с семи венков, освященных на Божье Тело).

В целях порчи, для лишения рыбака удачи в ловле, крали у него что-либо в день первого лова (соль, хлеб, снасти); подбрасывали в лодку старую рыбу; завязывали крыло у верши наоборот, завязывали сеть или узел на ней; втыкали в сеть иглу [66, с.510].

В фольклоре поморских рыбаков можно выделить группу сказок, связанных с рыболовецким и зверобойным промыслом. В большинстве сказок, говорится о мореплавании и рыболовстве. Героем таких сказок обычно выступает крестьянский сын, бедняк, а реже – купеческий сын. По мнению Р.С. Липец, это свидетельствует о демократической направленности фольклорного жанра. Наиболее популярная сказка у поморских рыбаков о бедняке, спущенном в море как дань морскому царю, который задержал корабли в пути. В сказках приключения часто начинались с поездки на тоню, к месту сезонной ловли [38, с.157]:

«Выехали на тоню, заметали этот невод, и, когда стали подтягивать его к берегу, оказалось, что невод полон рыбы. Целый день провозились братья, высачивали рыбу из мотни, а к вечеру, уставшие, говорят: Ну и чудо, такого еще не бывало. На день невод развязали, на второй развязали, а рыбы никогда столько не было!» [4].

В рыбацких сказках лов рыбы изображается с учётом местных особенностей и конкретных деталей, например, в сказках упоминаются снасти («мочальные верёвки» для невода – особенность рыболовства на о. Ильмен, неводный лов, ловля на удочку), условия плавания, направления ветров, силы отлива и прилива. В архангельской сказке существует следующий сюжет: три брата, приготовив парусное судно, хотят выйти на нём из реки к морю. Но выезд не мог состоятся из-за сильных приливных и отливных течений:

«Вдругорядь пришли они на судне, а прилив был малый, их и не сняло с мели. Они вернулись домой».

«Лишь на третий раз погода схорошала, вышли они и ушли в город» [38, с.158].

Среди рыболовецкого фольклора популярен и жанр былички. С помощью быличек рыбаки пытались объяснить непонятные явления, связанные с промыслом. Рыбацкие былички пестрят названиями топографических объектов (деревня Инцы, река Чаваньга и др.), в них указаны имена «очевидцев». Наиболее распространёнными являлись былички о водяных. За водяных принимали то, что не смогли как следует рассмотреть в воде. Рыбаки сами рассказывали о том, что за водяного они нередко принимали тюленей, выдру или гигантскую щуку. Снижение уровня улова по непонятным для рыбака причинам объяснялось в быличке о проигрыше рыбы одним водяным другому. Новгородская по происхождению быличка рассказывает о том, что водяной одного из озёр, играя на рыбу в карты или в кости с более могущественным «водным царём» (Онежского озера или моря), проигрывает, и вынужден отдать всю свою рыбу и сам пойти в кабалу к «водному царю». В конце XIX века жители о. Байкал говорили во время активного нереста рыбы «Иркутский чорт нашему в карты её проиграл». В память о необычайно богатом улове сложены былички о том, что попавший в сети водяной откупается от рыбаков крупным уловом взамен на своё освобождение. Испорченные снасти во время рыбной ловли, засорения невода корягами и илом трактовались в быличках как шутки водяного и испытания рыбаков на прочность [38, с.160].

Финно-угорский фольклор также богат быличками и преданиями. Одним из самых распространённых является предание о встрече с одноглазой рыбой. Она может сбить хвостом рыбака с лодки в воду или поднять шторм. По ещё одному преданию удаче в рыбной ловле способствует чернолицая русалка, пойманная в сеть. Если её отпустить, то она отблагодарит рыбака большим уловом [50, с.89].

Рассмотрев концепты «лодка», «рыба», «рыболовство» в системе мироздания русских и финно-угров, можно говорить о том, что представленные концепты реализованы практически во всех сферах человеческой жизни, выходя далеко за пределы субкультуры рыбаков. Так, например, лодка сопровождает обряды перехода (рождение, свадьба, смерть и т.д.). С образом лодки также соотносят представление о христианской общине как о корабле. Наиболее ярко данный факт выражен в хлыстовском и старообрядческом фольклоре. В картине мира финно-угров лодку соотносят со средством передвижения бога-демиурга. Что касается собственно фольклора, то здесь данный концепт представлен весьма широко. В виноградьях и колядках лодка представляет основу ритуального пространства, в песнях и былинах служит средством передвижения героев, предметом, перемещающим в другой мир (в основном богатырей), в народных драмах лодку связывают с маргинальными социальными группами. Как средство передвижения в преданиях лодку используют и герои финно-угорского фольклора. На судне путешествуют герои «Калевалы», богатыри, боги. Лодка фигурирует как в русских, так и в финно-угорских сказках, раскрывая представления об иномирии.

Рыба в мифологической картине мира русских и финно-угров является классификатором как верхнего, так и нижнего мира. Рыба является опорой земли или же предметом, с помощью которого был сотворён мира. Также она выступает предвестником скорой смерти. В картине мира славян сформировалось различное отношение к рыбе, вследствие чего произошло её деление на так называемую «чистую» и «нечистую». В фольклоре данный концепт прежде всего представлен в преданиях, связанных с происхождением той или иной породы рыбы. Обрядовые тексты также содержат рыбную символику (заговоры, причитания, свадебные песни). В причитаниях и свадебных песнях в виде рыбы изображается либо невеста, либо «девичья воля». В сказках рыба вбирает в себя мотивы оборотничества или представлена в качестве волшебного помощника, является и вестником богатства. Мотивы оборотничества, помимо сказок, представлены в финно-угорских преданиях и эпосе. Также в сказках финно-угров можно обнаружить изображение рыбы в качестве жертвы богам.

Рыболовство представляет собой образ мужской хозяйственной деятельности и образует некую субкультуру. Покровителями рыбаков обычно выступают ряд православных святых. В рыбацкой демонологии обнаруживаются такие персонажи, как водяной и дух лодки. Водяной выступал как в качестве персонажа-вредителя, так и персонажа-помощника. Примечательно, что среди некоторых финно-угорских народов в роли водяного выступает богиня, существо женского пола. Рыболовство регулировалось рядом оберегов, запретов и символов, связанных как с успехом, так и с неудачей в рыбной ловле. Рыболовство в фольклоре представлено прежде всего в заговорах, направленных на успех в промысле, защиты снастей или нанесения вреда другому рыбаку. Профессиональные знания и суеверия актуализировались в ряде примет. Также выявлен ряд сказок, где говорится о мореплавании и рыболовстве. Что касается встреч рыбаков с непонятными явлениями, то они актуализируются в жанре былички.

В целом можно сделать вывод о том, что концепты лодки, рыбы и рыболовства реализуются в промысловом фольклоре в качестве предметной реалии, образа и символа. Как предметная реалия рыба выступает в приметах, преданиях, частично в запретах; как образ – прежде всего в сказках, преданиях; как символ – в обрядовых песнях, заговорах народных играх, свадебных причитаниях. Лодка, как предметная реалия выступает прежде всего в приметах и запретах, а также частично в преданиях; как образ –в виноградьях и колядках, народной драме; как символ – в святочных играх, былинах. Концепт рыболовство как реалия выступает в приметах, запретах; как образ –в сказках, быличках, преданиях; как символ — в заговорах.

Данные концепты, таким образом, являются и важными составляющими его поэтики.