Рулониты на некоторое время даже забыли о том, что хотели есть, о том, что устали и просто наслаждались весельем и радостью, которую создавал вокруг себя Просветленный Мастер

— Это мать так завнушала! — неожиданно закричал Рулон, пробудив всех ото сна

— Но стоит вам войти в состояние пьяного, и уже перед стадионами вы начнете вести рулонитовские семинары, все вас будут слушать, рукоплескать, радоваться, а почему? Не потому, что вы вышли пьяные, а потому, что вы сместили свою точку сборки, и пошел свободный поток энергии. А мама говорила вам: «Это стыдно, ты так не поступай, чё о тебе скажут, ты сядь, мы же беднячки — середнячки. Мы можем только на заводе или на ферме работать, а больше мы ничего не можем. Вот это для тебя! Скотину пасти, всё, больше ты ничего не можешь»

«Ах, так вот в чем собака порылась, — подумал про себя Гнилой харчок, — а я то все думал, как мне раскрепоститься, как, наконец, быть всегда радостным и активным. И не мог, постоянно что-то внутри меня сдерживало: хочу на гитаре играть, а голос внутри говорит: «Брось дурью маяться, пора серьезными делами заняться», хотел, как Гурун, поехать закучивать другие страны мира, а мне этот поганый голос опять шепчет: «Ты же тупой, ничего не умеешь, нечего тебе позориться, сиди и молчи в тряпочку». Но теперь-то я знаю, что все это — просто внушения, а главное, у меня есть знание, как это изменить — осталось только начать действовать»

— И во мне все эти внушения были. Я смотрю, отец раз, и преображается, и я тоже решил преображаться. Налил себе вино, якобы вино и э-э-э! — стал придуриваться Рулон, изображая бухарика, — вошел в образ пьяного и пошёл знания людям нести, всех просветлевать. Но, если бы я слушал мать, то ничего бы не мог, был бы строителем коммунизма. А строитель коммунизма не должен учить людей йоге. Не должен вообще отдыхать, быть свободным человеком. Но я решил, что я не буду строить коммунизм! — бесновался Просветленный, бурно жестикулируя и размахивая кулаками

«Ничего себе, если Гуру Рулон был такой завнушенный и просветлел, стал Великим человеком, значит, это возможно, — подумал Гурун, — значит, все-таки есть еще шанс на спасение, только бы его не упустить».

— Мы учимся у кота. Кот никогда не может обижаться, никогда не жалуется, у кота нет никаких мамкиных представлений, кот может легко выйти на улицу и познакомиться с кошкой. А потом коты не заводят семью. И кошки тоже не заводят семью. Кошка чуть вырастит котят и их отправляет, а моя бабушка отца до 60 лет нянчила. Вот он, ужас нашего положения. Кошка не могла бы так действовать. А бабушка думает: «Ну, у меня же дом, это же мой сын, я буду его откармливать. Нет у кошек таких понятий. Кот совершенен, мы должны учиться у Кота. И мы можем быть совершеннее кота. Мы можем понять, что детей вообще рожать не нужно. Кот ещё это не может понять, а мы можем. Мы можем понять, что сексом можно заниматься просто для удовольствия. Нам внушили, что мы должны рожать. Царю Гороху нужны были войны, не хватало в соседнем царстве солдат. И вот поп идёт и орет: «Боже, царя храни! В детях ваше счастье, я сейчас от бога заповеди вам несу. Плодитесь и размножайтесь», — и Гуру Рулон стал передразнивать жирного толстого попа с бессмысленной ряшкой.

— Это называется — умирать за родину. Но Родина — это речка, леса, поля. Зачем тебе умирать, ты что? Поля останутся полями, Родина никуда не денется. Мы защищаем Царя и детей рожаем для Царя. Китайцы уже давно забыли, что для царя все это делалось. У них другие попы, буддийские, которые говорят: «Чем больше людей воплощаются, тем больше услышат учение Будды». И китайцы все плодятся, плодятся. И теперь уже одна семья — 1 ребёнок. Но появилась вторая дурость, они ходят на УЗИ и узнают пол ребёнка. Обязательно должен быть мальчик, наследник. Но это может быть опасным. Потому что, если рождается больше мальчиков, значит — войны. Мы знаем, если в Китае мальчиков рождается больше, то будет либо гражданская война, либо они на всех полезут, потому что энергии ян будет больше, так как женщин мало. Почему у мусульман 4 жены было? Потому, что они воевали, воевали, и пока друг друга не перебили, не успокоились. А успокоились тогда, когда женской энергии стало больше. Есть такое племя человекообразных обезьян, и у них никогда нет конфликтов. А почему нет конфликтов? Потому что как только конфликт начинается, они сразу занимаются сексом. Конфликт — это нереализованная сексуальная энергия. А если женщин много, она реализуется у мужчин, и войны не будет никогда. Вот что происходит. Теперь эта энергия сексуальная выходит в других вещах. И поэтому в Вавилоне жрецы специально устраивали оргии, и на Руси такое было на день Ивана Купала. Когда возникал избыток энергии, и все хотели надавать друг другу по морде, сразу проводили оргии. Все разрядятся и спокойно сидят. Поэтому не разряженная сексуальная энергия приводит к войне.

«Ничего себе, какие истины нам тут говорят, — загрузился Пидор сельский, — ведь ни одна мышь не дотумкается до таких откровений, только Просветленный Мастер может видеть все так, как оно есть на самом деле, без всяких преувеличений и иллюзий».

«Блядь, так вот почему старые девы все такие психованные и раздражительные, — задумалась Вонь Подретузная, — ведь это просто нереализованная сексуальная энергия. Теперь я понимаю, почему моя погань как потрахается с отцом, так сразу такая шелковая становится, и ничего ей не надо. Да-а-а-а, мы просто машины».

— И вот вы спросите меня, почему возникла революция 17 года и Великая Отечественная война? — вещал истину Гуру Рулон с большого экрана. — Вы помните, как зажимали секс? Если девушка до свадьбы лишалась девственности, то ее называли грешной, всё, надо в омут головой, вешаться. К чему это приводило? К бесконечным войнам, революциям. В Китае постоянно то революция, то война — 1 мировая война, 2 мировая война. И если бы на Западе не началась сексуальная революция, то наступила бы и 3 мировая война. Но энергия разрядилась, и кончились напряжённости.

Вы помните, мы вечно готовились к войне с Америкой? Почему вдруг кончилась война с Америкой? Произошла сексуальная революция, все стали свободно заниматься сексом, энергия разрядилась, перестали готовиться к войне! Вот где собака зарыта. Вот секрет, почему жрецы устраивали оргии. Они смотрят, планеты на небе делают какой-то опасный аспект, может быть война, думают: «Что делать?». Устроить оргии. Ведут их в Колизей, там с животными сражаются, гладиаторы друг друга бьют, или просто скот забивают в жертву богам. Раз, люди кого-то принесли в жертву, кровь там, побои, народ разрядился, вся эта энергия сбросилась, вроде кого-то убили, всё нормально, и войны не случилось. Теперь вы знаете, зачем делали Колизей. А теперь вместо колизеев — фильмы ужасов. Вот это местный колизей. О, захотелось придушить кого-нибудь, изнасиловать, раз, фильм посмотрел, попереживал и успокоился. Теперь вы знаете, зачем фильмы ужасов появились — чтобы меньше было жертв.

— Истина названа!

— Мудрец Велик!

— Теперь мы многое начинаем понимать!

Раздавались радостные крики рулонитов из колонок домашнего кинотеатра.

«Да че тебе понятно, придурок лысый, — с горечью подумал Гурун, увидев на экране свою радостную пачку, которая в тот момент радовалась со всеми. — Опять заорал лишь бы показаться умным, а сам сейчас сижу, слушаю эту лекцию Гуру Рулона уже не в первый раз, и такое ощущение, что раньше я никогда этого не слышал. А почему? Потому что не размышлял над словами Мастера, не пытался увидеть все это на своем жизненном опыте, на опыте других людей, не пытался понять, о чем же хотел сказать Гуру Рулон, для чего он это говорил. Как будто все просто так, в одно ухо влетело, в другое вылетело, такими темпами я никогда не просветлею».

— Во многих странах отменили публичную смертную казнь, — продолжал Гуру Рулон, — а публичные казни были очень полезным делом. Потому что они уменьшали преступность. Как — то, Гитлер узнал, что люди едут без билета. «Зайцев» поймали, расстреляли, и во всех газетах разместили про этот случай и теперь, до сих пор, все с билетами ездят. Если бы где-то публичные казни провели и по ТВ показали, в газетах написали: вот они — преступники, они сделали то-то и то-то и за это получают смертную казнь. Всё, сразу бы преступность упала. Ведь не зря раньше были именно публичные казни. И, если бы так было сейчас, преступность была бы маленькая, люди бы видели законы кармы. А теперь в тихушку расстреляли, никто не видит, ничего не знает. А если бы увидели по радио, по телевидению, то подумали: «Нет, мы же видим, что будет за это, о, нет, Ваня, давай не пойдём с тобой грабить магазин». Вот что бы было, понимаете.

В древности у людей были Великие знания, а сейчас люди живут в полном невежестве. Раньше была каста жрецов, они знали всё. А теперь только я все знаю! Поэтому из-за своего невежества люди скоро могут вымереть.

Со стороны можно было бы подумать, что ученики активно включились в Истину, но оказалось на самом деле вот что: посреди лекции зашла Аза и сделала объявление:

— Сегодня четвертый день, как вы голодаете.

Услышав эту фразу, у всех затаилась маленькая надежда, что может, дадут пожрать, и ученики с нетерпением ждали продолжения фразы.

— Сегодня пока голодание снимается, и вы можете прямо сейчас идти есть, — закончила жрица.

О мудрости, доносившейся из телевизора, все в один миг забыли, и толпа баранов табуном ринулась на кухню, не обращая внимания уже на боль в коленях, на все обиды, самосожаления, забыв про практику хождения на четвереньках. Жрицы на этот раз не сказали ни слова, а просто с презрением наблюдали за ничтожным проявлением свиней, которые уже ничего не видели, не слышали, а отождествленно, трясущимися руками накладывали в тарелки рис, пытаясь наложить как можно больше. Мудя, толкая Синильгу, перенервничал и опрокинул чашку риса на лысину Гуруна.

— Блядь, урод, поаккуратней, — возмутился Гурун. Но Мудону, похоже, было насрать. Синильга все никак не могла набрать себе нужное количество каши — то наложит рис, то рассыплет, то наложит, то рассыплет.

— Так, ну все, положили, и обратно слушать Истину, — скомандовал Сантоша. Уроды даже и забыли об этом, но после замечания поперлись в зал, думая только о том, как бы поскорее набить свое брюхо. Особенно старательно набивала Вонь Подретузная — давилась, давилась, и в этот момент зашел Сантоша и стал говорить:

— Эй вы, свиньи. Никто из вас не прошел «тест Люшера». Теперь посмотрите на себя реально, кто же вы есть на самом деле, что для вас дороже в жизни — истина или жратва? Все так и охуели, почувствовав, что не могут прожевать кашу от услышанного.

— Смотрите, вы же стадо, — продолжалась учеба, — давайте, осознавайте, кто вы есть на самом деле. Отвечайте, почему вы сейчас так проявились.

— Ну, — как всегда первый, начал Гурун. Он не мог не первый ответить и поэтому вставлял свои три копейки, где надо и не надо, — это я просто решил так проявиться «как бы это поумней сказать-то», — подумал он про себя. — Ну, я принял решение, что могу поесть и одновременно смотреть и слушать лекцию, одно другому же не мешает, — ловко вышел урод из ситуации. — Молодец, свинья, — сказала Элен. — Мудон что скажет?

— Ну, я решил, — стал умствовать говноед, — что просто это же сущностное желание, почему бы его не удовлетворить.

— Так, говно, вот до чего ты додумался, — сказала Ксива. — А Синильга что скажет?

— Ну-у-у, — протянула та, — просто все пошли, и я пошла, вот и все, я не знаю, что сказать.

— Да что вы юлите, — подала голос чу-Чандра, — так и скажите, что просто истина нам по-барабану, только пожрать, посрать и поспать. — Но чу-Чандра сказала это не из-за того, что у нее была пробуждена какая-то особенная духовная совесть, а просто теоретически она знала, как нужно проявиться, что сказать, в какой форме, чтобы показаться хорошенькой девочкой. То есть у нее опять сработала программа — сделать что-то, чтобы ее похвалили. Но истинного осознания не произошло.

— Эх вы, уроды, почему никто из вас не сказал, — продолжил Сантоша, — «Эй вы, свиньи, жрите сами, а я лучше буду напитываться духовными впечатлениями, лучше послушаю истину Мудреца, а пожрать я всегда успею».

Все опять потупили глаза, не зная, что и сказать.

— Че вы не жрете? Жрите! — сказала Элен. — Че застыли?

И все стали жрать, но уже через силу, так как образ «меня поругали, я плохой» сильно действовал и давил, и было уже не до наслаждения жратвой.

— Вот теперь задумайтесь, что для вас главнее в жизни, — закончила Аза.

Все жрицы на некоторое время удалились.

Вечером свиньям сказали смотреть духовные фильмы и учиться вести занятия у разных учителей типа Виссариона, Золотова и т. д. Рулон сказал, что нужно встать на плечи гигантов и превзойти их. Все собрались в зале и включили видак. Через полчаса в зал вошла Элен и сказала, что тем, кто сдал сегодня экзамены, можно ползти на кухню и сжирать свою порцию. Но никто не сдвинулся с места, потому что все помнили утрешнюю ситуацию и как их высмеяли, сказав, что эта реакция показывает несерьезное отношение к развитию, что они, свиньи, гораздо серьезнее относятся к набиванию своего желудка, чем к своему обучению и духовному росту. И теперь все, помня это, пытались выглядеть духовными существами и не шли на кухню, а делали вид, что фильм им интереснее. Но Рулон видел, что этот порыв неискренен, что это просто показуха. И вот, через еще десять минут в зал вбежал Сантоша и обратился ко всем:

— Мастер сказал, что вы все дураки! Он поступил бы умно, как кот: быстро сбегал бы на кухню, взял свою тарелку и пришел бы смотреть фильм дальше и есть!

Говнюки оживились и повелись на базар. Хавать можно было чу-Чандре, Муде, Нараде и еще кому-то. Муд сорвался первым и, схватив тарелку, вернулся зырить фильм, гордый тем, что он поступил как кот. Вслед за ним ломанулись и двое других. Только чу-Чандра осталась сидеть, как мумия, демонстрируя отрешенность.

Муд воображал, какой он гибкий, быстро переключился, не стал держаться за представления и т. д. Но тут снова появился Сантоша, и, смеясь, сказал:

— Дураки! Мастер сказал, что вы поступили неправильно! Раз вы решили сидеть и не идти есть в самом начале, то, если вы сущностные, вы бы не побежали за тарелками, а остались бы верными своему решению. А вы, как бараны, повелись на образы! Так любой подойдет к вам, че-нибудь скажет и заставит вас менять свои решения! Все это говно! Надо перестать быть баранами! Только чу-Чандра не поступила как баран!

При этих словах чу-Чандру развезло во все стороны от гордости и самокрутости.

— Но Мастер сказал, что и она была неискренна, а просто пыталась угадать, как лучше. Просто выпендривалась.

чу-Чандре ничего не оставалось делать, как засунуть в задницу свою ебанутую самодовольную улыбочку и глубоко задуматься вместе со всеми.

На следующий день всем предстояло пройти или не пройти еще один тест Люшера.

— Эй, а ну все собирайтесь в комнате, — послышались крики жриц. И толпа дураков опять поползла в комнату.

— Сейчас мы проведем с вами очередной тест Люшера, — начала Элен. — Но на этот раз он касается только женского пола.

— Ответьте нам сейчас на вопрос, кто готов прямо сейчас остаться рядом с Гуру Рулоном?

У всех баб морды так и исказились, глаза сразу опустились вниз, и дуры погрузились в свои гнилые мысли. Все боялись остаться рядом с источником мудрости, не хотели проходить истинные практики просветления, постоянно оправдывая себя слабыми мыслями: ну, не обязательно же быть рядом с Гуру Рулоном, кому-то же надо вести рулонитовские семинары, учить людей, а к Рулону приезжать на несколько дней, слушать новые наставления, а потом опять передавать знания. Но на самом деле люди боялись лишиться своих иллюзий, бабы прекрасно знали, по крайне мере теоретически, что не смогут быть единственными у Просветленного Мастера, что Гуру Рулон все равно никогда не станет папой в семью. «А тогда зачем становиться жрицей?» — нашептывал голос поганой матери. — А на семинарах все же остается надежда, а вдруг кто-нибудь найдется. И с такой мыслью было жить гораздо легче и спокойней. Мужикам же было трудно расстаться со своей важностью, со своим эго. Если на семинарах эго подпитывалось, и все только восхищались долбоебами, то рядом с Гуру Рулоном нужно было жертвовать всеми иллюзиями, представлениями о самом себе, быть готовым полностью изменяться.

— А-э-у, ну, я хочу, конечно, остаться рядом с Великим, — первая начала чу-Чандра, но так тихо и скромно, что не было абсолютно похоже на то поведение, которое было свойственно ей. — Но нужно сначала подготовиться, а во мне пока нет еще сил.

— И сколько ты собираешься готовиться? — с презрением спросил Гну.

— Ну, я не знаю, сколько потребуется времени, — зачморенно ответила чу-Чандра.

— А че готовиться-то? — с искренним удивлением и детской непосредственностью, которая была ему свойственна, спросил Сантоша, — надо просто оставаться, да и все, что тут думать-то?

чу-Чандре только оставалось покивать головой, а сказать больше было нечего.

— А ты, Синильга, че молчишь, — заметила Аза бессмысленную пачку Синильги, — ты что скажешь?

— А мне по семинарам нравится ездить, — не скрывая, сказала Синильга. — Лекции читать, практики проводить. Я Гуру Рулону ведь этим помогаю, — оправдалась она.

— Не пизди, говно, — заметила Ксива, — так бы и сказала, что костлявое уебишще тебе дороже, чем Гуру Рулон. — Синильга тут же помрачнела и обиделась, опустила глаза, вместо того, чтобы глубоко задуматься над заданным вопросом: «Почему я не хочу остаться рядом с Великим Просветленным, значит, я еще обольщаюсь собой и миром, дорожу какими-то представлениями и иллюзиями, питаю какие-то надежды, что где-то есть охуительное счастье, о котором говорила мать, что может быть то, что я говорю о духовном развитии является чем-то второстепенным для меня. Но никто не хотел истинно ответить на этот вопрос, а просто выстраивали всевозможные буфера, лишь бы не испытывать психологический дискомфорт, который никак почему-то не становился лучшим другом.

— Я хочу остаться рядом с Мудрецом, — заявила Вонь Подретузная, состроив театрально-страдальческую, якобы понимающую мину. Но в ее словах не было ни грамма искренности, не было душевной боли, которая почувствовалась бы на расстоянии, если бы человек действительно по-настоящему долго задумывался над своей целью в жизни, кто он, что он, куда он идет, какую судьбу для себя выбирает, а может ли он вообще выбирать. И, в результате этих размышлений, он бы осознал, что да, я понял, что единственное ради чего нужно жить — это быть рядом с Просветленным Мастером, так как только Он может сотворить настоящее чудо, и меня, дурака, сделать умным, ведь я же сам ничего не знаю, ведь меня даже нет, я просто набор каких-то дурацких установок, программ. Я же зомби, но нет, хватит, я больше не хочу быть таким, поэтому я буду, несмотря ни на что идти к своей цели, буду стремиться войти в круг ближайших учеников Гуру Рулона и раствориться в океане Божественной энергии. Но не было у Вони Подретузной подобных мыслей, устремлений. Она сказала это только для того, чтобы в очередной раз показаться хорошенькой. А во-вторых, Вонь Подретузная давно завидовала тем, кто попадает в круг учениц Гуру, даже если кто-то пришел совсем недавно в Эгрегор. А она уже столько лет ошивалась в Эгрегоре, а никак не могла попасть в жрицы. И скорее было уязвлено ее самолюбие, важность: «как это всякие малявки, которых я только что сама учила, например, та же Ксива, теперь став жрицей, мной командует, я че — лысая что ли?» И второй момент, ее раздирало жуткое любопытство, а как это — быть жрицей и че это они там делают, чем занимаются. И, конечно, с подобными мыслями она никогда не могла бы стать ближайшей ученицей Гуру Рулона. Все прекрасно ощущали ее состояние, сколько бы она не напрягалась, сколько бы не строила страдальческой мины.

— А ты за базар отвечаешь? — спросила Ксива, — ты точно хорошо подумала?

Вонь Подретузная на мгновение задумалась, а потом продолжила театральное представление:

— Ну да, я давно вообще-то хотела, но меня же не брали, — сказала она с некоторой претензией в голосе.

— А за что тебе брать-то, что ты такого сделала, чем заслужила место под Солнцем? — спросила Элен, чувствуя претензию и недовольство, которое начинало созревать внутри у Вони Подретузной.

— Ну, я давно хотела, — бубнила Вонь, — может мне каких-то качеств не хватает, — додумалась дура.

— Ты верно догадалась, — заметил Гну и засмеялся, глумясь над идиоткой, которая не хотела даже увидеть, насколько она всем противна в этот момент и в первую очередь из-за того, что не хочет говорить правду, не хочет говорить искренне, все как есть на самом деле.

— Эй, эй, всем внимание, — закричал Сантоша, выбегая из лоджии, — а если бы Гуру Рулон сейчас оказался один, то вы бы остались с Рулоном? — прозвучал каверзный вопрос.

— Конечно, — первая выпалила чу-Чандра, даже не задумываясь.

— Конечно, — хором ответили все бабы.

— Ха-ха-ха, — засмеялись жрицы. — Все теперь с вами ясно, эх вы, ничтожества, так ничего и не поняли, — с упреком сказала Элен.

— А почему сейчас ты ответила, не задумываясь, а, чу-Чандра?

— Ну, это же естественно. Великого же надо спасать, помогать, случись такое — продолжилось навешивание лапши на уши.

— Мне тоже кажется, что Мудрецу надо обязательно помогать, чтобы все люди узнали об истине. Дураков много, а Гуру Рулон у нас один, — прочитала целую лекцию Вонь Подретузная, думая про себя, какая она самоотверженная и преданная.

— И я бы осталась, — с глупой улыбкой вставила свое слово Синильга.

— А вот теперь подумайте, почему на два вопроса были совершенно противоположные ответы и реакции, — спросила Аза.

— Ну, если бы Гуру Рулон остался один, я бы как самоотверженная ученица осталась бы, — сказала чу-Чандра, мне кажется, это естественно вполне.

— Эх вы, дуры, — сказал Сантоша, — разве вы не видите, что вы — сплошная программа, что вам мать говорит, то вы и делаете, так и реагирует. Вы просто хотите быть единственными, так мать сказала, но с Рулоном никогда не будет этой ебучей единственности, потому что Гуру Рулон — это бесконечный океан Божественной энергии, в котором можно только раствориться! Разве вы можете океан сделать своей собственностью? — Это невозможно! Вы забыли, что ваше может быть только то, что хуже вас, — сказала Элен, — а Гуру Рулон — это Гуру Рулон. И вы должны меняться, подстраиваться под Мудреца, делать все, что скажет Великий, а не пытаться переделать Просветленного Мастера под свои узкие, ничтожные бомжовские программы, которыми вас наградила ваша любимая мамочка, поняли?

Бабы тупо стали кивать, но, похоже, так ничего и не поняли.

Сатори через грязную обувь

— А где Нарада, где Нарада? — закричал Сантоша, выбежав с лоджии.

— А он вроде в кладовке каялся, — вспомнил Мудя.

— Давайте идите, посмотрите, что он там делает, — скомандовала Ксива.

И несколько долбоебов на карачках поползли в кладовку. Когда зажгли в кладовке свет, то увидели следующую картину: Нарада валялся среди мусорных мешков, обоев, свалившейся с вешалки одежды и громко храпел.

— Вот оно, хуево покаяние, — глумясь, сказала Элен, — а ну, быстро распинывать его! И в ванную — вымывать и очищать всю обувь, — последовала следующая команда.

чу-Чандра сразу принялась за свое любимое дело и начала с азартом распинывать Нараду.

— Эй, говно, вставай быстрее, — хуярила она его по заднице.

— А? Где? Что? — стало очухиваться Нарадовское уебище.

— Че надо?

— Я тебе покажу, че надо, — бесилась чу-Чандра, — а ну, быстро, обувь мыть!

Нарада, еще плохо понимая что к чему, отрыл себе в мусоре вонючую тряпку и стал в тазик собирать всю грязную обувь. Набралось пар двадцать с огромным слоем грязи на подошвах, так как ученики часто ходили на прогулки с Гуру Рулоном по горам, а в последнее время шли проливные дожди, и образовалось много грязи. На некоторой обуви грязь уже успела высохнуть, где-то встречался прилипший навоз или еще какая-нибудь хуйня, которую не так просто было отодрать. Нарада почему-то не очень обрадовался этой практике и со сморщенным ебальником поволокся в ванную. Пока он тащил тазик с обувью, перемещаясь на коленях, она вываливалась и вся грязь размазывалась по полу.

— Эй ты, дебил, что ты делаешь?! — увидела это свинство Ксива. Если не хочешь все нормально делать, будешь сейчас всю обувь зубами подбирать, складывать в тазик, а потом своим рылом толкать его впереди себя, понял, говно!?

Последовало длительное вонючее молчание, потом он скрепя зубами процедил:

— Да, ясно! — и зачморился.

— А будешь чмориться, — заметила Ксива, — будешь туда-сюда эту обувь таскать, пока радостным не станешь.

— Понятно-о-о-о-о, — протянул Нарада и стал своими зубами подцеплять грязные ботинки, кроссовки, босоножки, ползая на коленях. Получалось это у него очень хуево. То вываливалось из зубов, то он сплевывал грязь, попавшую на язык, чтобы не проглотить. За час долбоеб собрал кое-как всю обувь в тазик и теперь стал старательно мордой толкать его вперед. И вот он доехал до самого ответственного момента — это был порожек в ванную, через который нужно было ловко умудриться проскочить, но как у всех уродов, у Нарады не только руки росли из жопы, но и голова, видимо, тоже. Он тупо стал лбом таранить тазик вперед. Тот врезался в порожек, и вся обувь, которую он так тщательно собирал, развалилась в разные стороны.

— Ха-ха-ха, — угорали все, кто лицезрел это посмешище.

— Вот теперь, придурок, ты можешь посмотреть на себя реально, — сказала Элен, — кто ты есть на самом деле. Не можешь сделать такое маленькое действие, какой из тебя бизнесмен, какой тебе джип, какой сотовый, ну ты и насмешил, клоун, ха-ха-ха.

В этот момент всем было очевидно, как человек в воображении ловко представляет себя суперменом, бэтменом и еще хуй знает кем, а в реальности даже ботинок вымыть не может, это действительно страшно. Страшно именно то, что человек не хочет это признать. Ему неприятно ощущать себя ничтожеством, потому он продолжает строить иллюзорный образ себя. А потом сам же страдает от болезненного отношения к себе, когда его ложная личность попадает под удар извне. А лучше бы не думать ничего о себе, а реально ощущать себя как свидетеля, который отождествляется то с телом, то с умом, то с эмоциями, тогда проще было бы жить. И много полезных откровений можно было бы сделать. Но Нарада вместо самонаблюдения стал заниматься самосожалением.

«Ой, ну почему надо мной так издеваются, я че лох эту парашу отмывать, у меня столько талантов, я такой Великий, прозябаю здесь над этим говном, так все заебло. На себя бы посмотрели, только пиздят о духовности, а сами не лучше, уроды».

Но Нарада забыл, что находится не в простом месте, а там где все прекрасно чувствуют и ощущают малейшие негативные влияния. Так произошло и теперь.

— Эй, ты, говно, ты на кого волну гонишь, а, ебосос?

— Да я ниче, ниче, — завозгудал Нарада, — обувь мою, волну не гоню.

— Не пизди, фуфло, — обрезала его Ксива, — смотри, будешь волну гнать, по еблу получишь. Услышав это, Нарада жутко испугался, сразу поджал яйца, так как практики под названием «Мистер Леонардо» запомнились ему на всю жизнь и оставили незабываемые впечатления в его памяти.

— Есть, будет сделано, — как из автомата, выпалил он, — я буду исправляться.

— Давай, будем проверять тебя, говно, — подытожила Аза.

И Нарада опять остался один на один с грязной обувью и со своими ничтожными мыслями. Один только страх привел его на какое-то время в чувство. И лишь бы не получить пиздюлей, Нарада начал культивировать более правильные состояния, которые от него хотели почувствовать.

«Ну, как же там в это состояние-то входят? Ведь я же знал, когда только-только пришел в Рулон-холл, лет шесть так назад, — пытался вспомнить идиот, — и тогда я помню, такой покладистый был, все принимал, что не скажут, но почему я сейчас должен подчиняться как овца? — опять начал он гнать гнилые мысли. — Сейчас я уже другой, я же должен продвигаться дальше, — оправдывал себя дурак, — почему я должен оставаться на том же уровне? Я же столько практик прошел, я уже великий, мудрый, меня все должны почитать. Дурак не хотел подчиняться игровой ситуации для своего духовного развития, не понимая, что человек не может жить, никому не подчиняясь — ребенок матери, отцу, воспитателям в детском саду, учителям в школе. Взрослые подчиняются начальнику на работе или просто вышестоящему лицу, жена подчиняется мужу или муж жене и так далее. Солдат в армии находится в подчинении. Всегда есть подчинение, необходимость кому-то подчиняться. Но вопрос, кому ты будешь подчиняться, кому служить? Вот здесь человек может сделать выбор. Но, конечно, обычная мышь не знает даже о существовании подобного выбора, человек же, ставший на духовный путь, уже может выбирать, будет ли он попадать под влияние Высших Сил, высокодуховных людей, служить Божественной Силе или будет подстилаться под бомжа-пьяницу, исполнять любые капризы жены-психопатки лишь бы не остаться одному, слушать других дураков, срабатываясь на государство и так далее.

Вдруг Нарада вновь опомнился, вспомнив, что пиздюли не за горами и про себя решил: «Ну ладно, несколько минут мне в принципе не трудно скультивировать радость, ради прикола побыть как ребенок, для разнообразия» И через некоторое время Нарада стал радостно мыть обувь, старательно очищая грязь и всю налипшую парашу. Со стороны можно было даже подумать: то ли святой, то ли просто умалишенный.

— Ха-ха-ха, — засмеялась Элен, увидев радостную харю Нарады.

— Ты че, прозрел что ли?

— Ага, — как дебил ответил Нарада, кивая головой, — кажется, прозрел. Вы представляете, я никогда не думал, что просто моя обувь, я могу ощущать себя радостным и счастливым, — пиздел Нарада с выпученными глазами.

— Давай, будем проверять, надолго ли тебя хватит, урод, — сказала, Ксива.

Услышав обзывательское слово в свой адрес, Нарада с удивлением для себя обнаружил, что даже ни капельки не обиделся, как он это делал обычно.

«Ну, надо же, — подумал он, — и такое бывает, а может, я уже просветлел? Да, просто Гуру Рулон же видел, видел, какой я духовный, вот и дал мне такие практики, именно мне, — продолжал будоражить свой центр удовольствия Нарада, — потому что только я могу их пройти. Вот!» — успокоил он себя.

Святое Омовение

Как-то раз Элен и Аза отозвали в сторону Мудю с Гуруном.

— Сейчас у Нарады будет очередная практика. Вы должны будете его помыть в ванной, — заговорщицким голосом сказала Аза.

— А че нужно будет делать? — спросил Муд, обрадовавшись, что эта практика будет не с ним.

— Просто помыть Нараду и все, — ответила Элен. — Мыть надо будет вот этой грязной тряпкой, — указала она на тряпку, которой обычно мыли сапоги после прогулок по горам.

— Всего надо помыть? — спросил Гурун.

— Да, всего. И голову тоже, — радостно ответила Элен.

— Ясно, — ответили двое дураков.

Вскоре привели забитого Нараду, и в коридорчике перед ванной собралась вся шобла поглазеть на то, как Нарада будет просветлевать. Аза держала наготове видеокамеру, чтобы увековечить этот счастливый момент для будущих поколений рулонитов. Гурун с Мудей подошли к Нараде и грубо взяли его за обе руки с двух сторон.

— Пошли в ванную! — жестко приказал Гурун.

Душенка Нарады тут же съебалась в левую пятку, и он, весь трясясь, истерично завопил:

— Зачем это?!

— Там узнаешь, — нарочито мрачно пропиздел Гурун.

— Не-ет! Не-ет! Я туда не пойду!!! — завизжал ях баба Нарада и задергался всем своим дохлым телом, повиснув на руках своих «палачей».

Этот дурак вообразил, что его сейчас заведут в ванную и отхуярят там под яйца.

— Я знаю! — вопил он. — Я знаю!!! Вы меня там изобъете!!! А-а! Мама-а-а!

— С чего ты взял? — угорала над ним Элен.

— Со мной уже такое было!!! О-о!

— Да никто тебя пиздить не собирается! — сказал Мудон своему дружку.

— Не-ет! Я знаю! Я знаю! Гуру Рулон мне уже однажды устраивал такую практику!!! Я знаю, что сейчас бу-уде-ет!!! Вы не знаете, что это такое!!! — драл глотку пересеривший долбоеб, обезумевший от собственного болезненного воображения.

— Да заткнись ты! — гаркнул Гну.

— Нарада, да не ссы, мы тебя не будем пиздить, — снова сказал Муд, едва сдерживая смех при виде бьющегося в истерике Нараду.

— Вон видишь, твой дружбан Мудя не даст соврать, — с усмешкой сказала Элен. — Они тебя просто помоют.

— Не ве-е-ерю-ю!!! — неистовствовал Нарада.

Тут он вырвался из хватки и отбежал в угол, повернувшись ко всем лицом.

— Я ни за что не пойду туда! — стал орать он.

Нарада впился ногами в пол, плотно прижался спиной к стене, обхватив руками косяк двери. Казалось, его танком с места не сдвинешь. От напряжения и страха он весь покраснел. Глаза бегали туда-сюда с сумасшедшей скоростью. В этот момент он выглядел как умалишенный.

— Ты, че, Нарада, рехнулся? — не зная, что делать, то ли смеяться, то ли пугаться, спросила чу-Чандра, — тебе уже помыться трудно?

— Нееет, нееет, они меня побьют, — орал Нарада, — я же знаю, все вы против меня.

— Ты че, дурак? — не выдержал Гурун, — нахуй нам тебя бить? Ты просто достал всех своим потом вонючим, вот мы и решили тебя помыть, раз ты сам не хочешь.

Никто не мог и подумать, что такая приятная и совершенно безобидная практика выльется в целое шоу и так сильно напугает Нараду. Но, тем не менее, долбоеб уже так ярко представил, что его будут бить, издеваться над ним, что теперь его невозможно было никакими силами затащить в ванную.

— Нарада, тебя же сейчас болезненное воображение дурачит, — подсказал ему Гну.

— Зачем ты прошлый опыт переносишь в настоящее, тебя же действительно просто хотят помыть, — спокойно сказал Сантоша, — ну что тут страшного, не понимаю?!

— Нет, не верю, — бесился Нарада, — один раз меня обманули, я поддался, и меня сделали Мистером Леонардо, а теперь хуй вам всем, я ни за что не зайду в эту ванную, ни под каким предлогом, — отождествленно орал шизофреник.

— А ведь ты, правда, больной, тебе лечиться надо, — посочувствовала ему Вонь Подретузная.

Рулониты уже не знали, как реагировать — ситуация настолько была нелепой и смешной, что все охуевали от такого поворота событий.

— Да, ладно тебе, Нарада, дурачиться, — стал снова уговаривать его Мудя, — неужели я похож на того, кто хочет тебя отпиздить? Да если бы надо было тебя побить, в конце концов, так давно бы уже тебя связали да избили, как следует.

— Слушайте, а может он просто напрашивается, чтобы его уделали как следует, — догадался Гну, — а ты знаешь, Нарада, нам это нетрудно, ты только скажи.

Нарада от таких слов еще больше затрясся и стал заикаться:

— Н-н-н-н-н-е-ужели н-н-н-ельзя в-в-в-в-се по-по-по-х-х-х-орошему ре-ш-ш-ш-и-и-и-ть? — выдавил долбоеб.

— Почему нельзя, можно, только ты почему-то не хочешь, — сказал Нандзя.

— Ну что, Нарадушка, мыться пойдешь? — пидорастическим голоском сказал Гурун, строя глазки Нараде, — а то мы тут всех уже притомили.

И только Гурун с Мудей хотели взять Нараду под руки, как тот забрыкался, словно бешенный, и завопил, что есть мочи:

— Отпустите меня немедленно!!!! Если вы меня заставите ЭТО сделать, то все, я ухожу из Эгергора!!!.

— Вот это номер! — охуела Элен, — че, че ты сказал, а ну повтори!

— Да, да, если вы меня заставите сделать это, я буду вынужден уйти из Эгрегора, — отождествленно, с трясущимися коленками твердил дебил.

— Ну, ты вообще охуел! — только и смогла выговорить Ксива.

— Какая же ты все-таки падаль, гниль! — с презрением сказала Аза. И все остальные стали высказывать Нараде, как он им противен и омерзителен.

— А что я по-вашему должен делать, вы не оставляете мне другого выбора, — истерично вопил Нарада. — Я не могу больше этого выносить.

— Вот ты какие, оказывается, мысли культивировал все это время, сволочь, — бросил ему Гурун, — хули ты тогда вчера театр нам разыгрывал, каялся он, видите ли, перед Гуру Рулоном, лицемер вонючий.

— Да в тебе же ничего человеческого не осталось, — сказала чу-Чандра, — ты хуже любого бомжа, да ты вообще ни на что не способен, даже помыться уже не можешь, трус. Если бы в тебе было еще живо хоть что-то духовное, то ты бы думал: «Ну, даже если меня и побьют, я все приму, значит, так надо, ведь я просветлеваю!».

— Да, вот сморите, какая страшная штука — болезненное воображение, — стал поучать Нандзя, — ничего реально не происходит, а человек уже такое навоображал, что теперь мучается, даже из Эгрегора собрался уходить, вот до чего дело дошло! Вот так просто, в одну секунду перечеркнуть 6 лет и ломануться. А сколько еще бед может нам принести болезненное воображение, если мы не обуздаем его.

— Да, уж, — согласились рулониты, — страшно все это.

— Да, все это на самом деле очень страшно, если мы заранее не испугаемся и не начнем неистово просветлевать, — сказал Сантоша.

— Да, да, мы будем просветлевать! Мы не будем ни за что мышами!!! — стали выкрикивать рулониты, — мы лучше сдохнем, чем будем жить, как быдло!

И только Нарада, как побитая собака продолжал стоять в углу, боясь сделать лишнее движение. Неподалеку шарилась причморенная Синильга, жалея своего бомжа: «Господи, на кого он стал похож, бедненький, может и правда, лучше было бы, если бы мы ушли. Ведь он способный, мы бы сами начали свое дело».

Рядом с беснующимся Гуруном, который радостно со всеми выкрикивал: «Вперед, к Просветлению!», стоял Мудон, так и мусоля в руках тряпку для обуви, которой он должен был мыть Нараду, и призадумался: «Да, просветление — это действительно смерть. Не думал я, что это так страшно, а нужно ли мне все это? Ведь я раньше думал, что Просветление — это что-то такое приятненькое, безболезненное, а сейчас оказывается совершенно противоположное. Мне вроде и без него нормально».

— Эй, Иуда, в последний раз спрашиваю, ты мыться будешь или нет, урод? — уже не могла спокойно разговаривать Элен.

— М-м-м-ожно я письм-мо Рулону на-на-на-пишу? — стал ныть Нарада, — и если он мне ответит что-то такое, что убедит меня, то я останусь.

— Ну, давай, пиши, — сказала Элен.

Нарада забился в угол коридора и стал карябать письмо. Через десять минут он передал его Ксиве, и та унесла его Рулону.

К Нараде снова подвалила толпа распиздяев и начала доебываться:

— Ну че, гандон, пойдешь мыться или нет?

Нарада в это время уже опустился на корточки, обхватил свои костыли руками и уставился в пол.

— Пока ответ не придет, я никуда не пойду, я хочу знать, что на этот счет думает Гуру Рулон, обманываете вы меня или нет, — как робот произнес говноед. Рулониты, угорая и глумясь над шизоидом, на некоторое время расползлись по углам.

Минут через 15 в комнату вбежал, как всегда радостный, Сантоша, у которого, казалось, никогда не было никаких проблем, и закричал:

— Нарада, держи, читай ответ Мастера.

Нарада стал читать письмо. Его напряженное рыло стало постепенно расслабляться.

Нарада прочитал письмо и стал прислушиваться к своему внутреннему пиздежу, пытаясь понять, то или не то ответил ему Гуру Рулон. Так или не так он понял. Потом еще раз десять перечитал письмо и, судя по тени улыбки, которая пробежала по его роже, ему полегчало, и он развалился на полу, облокотившись о стену. Закатил моргалы вверх, потом закрыл граблями свою рожу, минуты две так посидел, затем встал, заулыбался, как дурачок, и бодрым голосом заорал:

— Ну ладно, если вы не будете бить, пойдем мыться!

Все громко заржали.

Гуру Рулон очень тонко чувствовал каждого человека, и даже если человек находился за миллионы километров от Него, Он мог точно определить, какие у него мысли, какое состояние, какие намерения. И Мастер всегда знал, что кому нужно и в какой момент. И часто одной только фразой Гуру Рулон мог сделать человека самым счастливым на Свете!

«Когда я начал наблюдать за всеми процессами внутри себя, то я стал знать все!!! Потому что все люди — машины и, зная основные программы, по которым работают все машины, можно с легкостью определить, как среагирует в следующий момент та или иная машина. А я пробудился, я перестал быть машиной! В этом мое основное отличие от всех людей, — говорил Рулон, — теперь я могу помочь вам перестать быть машинами, если, конечно, вы этого захотите!!!».

Когда Гурун с Мудей повели Нараду в ванную, последний повернулся ко всем на прощание мордой и, состроив глупую улыбочку форменного шизофреника, помахал рукой. Так три долбоеба скрылись в ванной. После столь длительных мучений, Нарада даже не заметил, что его моют грязными вонючими тряпками из-под обуви.

Минут через пятнадцать из ванной стали раздаваться странные возгласы, придурковатый смех, легкие шлепки, удары обо что-то твердое. Толпа рулонитов вновь сбежалась на очередное представление, посмотреть, что же на этот раз выкинет уебище. Когда дверь в ванную распахнулась, из нее вышли употевшие с взъерошенными волосами Гурун с Мудей — мокрые с головы до пят так, что было не понятно, кто кого мыл. Вслед за ними выполз гвоздь программы — Нарада. По пояс голый, в мокрых штанах, он стал вываливаться в коридор, оставляя за собой мокрые следы. На башке у него была белая в цветочек простыня, которой он вытирал голову. Увидев какие-то осатаневшие глаза Нарады, все расступились, видя, что у него явно где-то что-то сместилось. Нарада тем временем задрал резким движением одну штанину, повязал простыню, которая была на башке, как платок у бабки, и стал корчить рожи, то вытягивая, то втягивая губы, то скашивая, то выпучивая глаза. При этом он издавал сначала гудящие звуки, а потом начал истерично ржать.

Вдруг он завыл не своим голосом, потом схватил себя за волосы и начал их дергать, мыча и воя. Потом он начал кружиться вокруг своей оси, завывая, как вурдалак, а потом встал на бошку и начал бешено вращать орбитами. Веселье было неописуемое! Поначалу все даже слегка опешили, не зная, как реагировать — то ли ржать, то ли обеспокоиться за здоровье Нарады. Вдруг Нарада резко замер, а потом заорал:

— Кто я?!!! Кто я?!!!

— Нарада, — сказал Гну и прыснул со смеху.

Нарада никак не отреагировал и, схватив, себя за нос, начал теребить его, тряся башкой вправо-влево. Так он долго тряс себя под общее веселье и улюлюканье наблюдателей. Потом снова заорал:

— Кто я?!!! Кто я?!!!

Затем Нарада принялся выплясывать «яблочко», то садясь на корточки, то вставая, выкидывая ногу вперед.

— Эх, яблочко, да на тарелочке, — пел дебил.

— Слушай, Мудя, а как ты думаешь, может он просветлел? — спросила опешившая от происходящего, как и многие в тот момент, Вонь Подретузная.

— Да навряд ли, — сморщившись от такого поведения Нарады, сказал Мудя, — скорее всего у него крышу сдуло, я вот думаю, он вообще теперь в себя придет или нет?

— Ребята, Нарада либо просветлеет, либо дураком на всю жизнь останется, — сказал Гну и радостно захихикал.

— Боже ты мой, а может Нарада-то правда просвтелел?! — схватилась за голову Синильга и вылупила глаза, не в силах оторвать их от Нарады. — Я его никогда еще таким не видела! — поделилась дура, наблюдая, как Нарада продолжает юродствовать. Он все так же дергал себя за нос, крутил башкой и орал: «Кто я? Кто я?». Затем он подбежал к камере и стал в нее строить разные рожи, высовывая язык и безумно выпучивая глаза. Потом дебил начал подбегать к рулонитам, дергать их за какую-нибудь часть тела и спрашивать: «А ты кто?».

Так же по-дебильному, с задранными штанами и с перекошенным ебальником он подбежал к ненаглядной Синильге и, тыкая ее пальцем в живот, доебался и до нее: «А ты кто?». — Это же я, Синильга, вы что меня не узнаете, Нарада?! — искренне удивилась Синильга, заволновавшись за здоровье своего бомжа.

— Вот он принц во всей своей красе, любуйся!!! — обратился Гурун к Синильге. — Ты его еще и не таким увидишь. Это хорошо, что он еще спокойный пока, а то ведь бывают и буйные шизофреники.

Бедолага Нарада так переживал за свои яйца, что слегка сдвинулся и, чтобы как-то спастись от собственных страхов, принялся шизовать. Коды он сам понял, шо с ним стряслось, он уже начал выпендриваться, корча из себя скомороха и, позируя перед камерой в надежде, что коды Рулон увидит этот цирк, то скажет, шо Нарада уже просветлел. Но нихуя подобного, ясен перец, не произошло, т. к. Рулон видел, что Нарада просто выебывается.

— Смотри, вот видишь, а ты боялся! — весело сказал Гурун.

— И че я боялся! — довольный ответил Нарада. — Оказывается, совсем нестрашно! — Нарада проявлял явные признаки шизы.

— Ну че, Нарада, помылся? — спросила Элен.

— Да! — радостно ответил Нарада.

— А хуй ли ты ссал и так долго ломался?

— Не знаю, — пожал плечами Нарада.

— Страшно было?

— Вообще не страшно. И че я боялся, — удивленно сказал Нарада, продолжая играть дебила в трусах.

Массаж Просветления

— А сейчас вы пройдете еще одну практику, которая называется «массаж просветления», — сказала Элен, когда дураки снова собрались все вместе.

— А что это такое? — спросил Мудя.

— А вот раз ты у нас такой любопытный, на тебе мы и покажем. Ложись, — сказала Ксива.

Мудя, пожалев, что вызвался, лег на живот, снял футболку. Три жрицы сели по бокам от спины Мудона и со всей силы, наваливаясь весом, стали сильно сжимать кожу на спине, передвигаясь вперед, поперек позвоночника.

— А-а-а, — заорал от невыносимой боли Мудя, ощущая, как глаза выпазят из орбит.

— Терпи наставник, жрецом будешь, — приговаривая, похлопал его по голове Гну.

— Рулон терпел и нам велел, — сказала Ксива. Мудон покраснел как рак от напряжения, еле сжимая зубы, чтобы не заорать.

«Да, боль в коленях — ничто по сравнению с этим!» — только и успел подумать Мудя. А потом мыслей и вовсе не стало, либо они слишком начали быстро двигаться, либо он уже не успевал их улавливать. А в это время жрицы навалились на спину Муди локтями и стали елозить вдоль позвоночника.

— Я сейчас обосрусь, — подумал Мудозвон, сжав со всей силы кулаки.

— Может хватит, — кое-как выдавил из себя Мудила, — я больше не могу.

— А кто просветлевать-то будет, а? — спросила Элен. — Ты же великий, значит должен быть отрешен от своего тела, — говорила она, мутузя его со все дури по спине, потом по жопе, по ногам. Мудон в этот момент пожалел, что на свет родился.

— А че ж ты Дырку не привез с собой, она бы посмотрела, какой ты великий воин — астрокаратэк, — издевалась чу-Чандра. Она все никак не могла смириться с тем, что Мудя нашел себе очередную юбку, а ее послал нахуй, и теперь чу-Чандра при каждом удобном случае пыталась хоть как-нибудь подъебать Мудона, чтобы ему было очень неприятно, и ей это удавалось.

«Крыса, блядь, ебаная, — бесился про себя Мудон, — мало я тебя мутузил. Была бы моя воля, сейчас бы как въебашил тебе по твоему свиному рылу». Но долго Мудону беситься не пришлось, так как он почувствовал, что делают что-то жуткое с его ногами, то ли пальцы ломают, то ли всю ногу.

— А-а-а, мне очень больно, — орал Мудило. В это время остальные жертвы созерцали это зрелище, со страхом представляя себя на месте Муди. Гурун ходил из угла в угол, пытаясь не показывать свою реакцию. «Я не я, жопа не моя», — вспомнил он полезную в подобных случаях мантру. «Я не я, жопа не моя», — так было легче растождествляться со своим телом.

«Главное, не поддаваться на образ, главное, не поддаваться, — завнушивал себя Гурун. — Я все вытерплю, ничего страшного нет, я не в концлагере, это же практика духовная!»

А Нарада в это время весь уже изошелся на говно.

«А где окно, я хочу выброситься в окно, нет, я не хочу, меня же убьют, изуродуют, искалечат, так же нельзя, — дрожал Нарада. — Ой, мама, я боюсь, — и от страха аж захотел ссать, — а черт, надо же экзамен сдавать, — опомнился он, — нет, лучше потерплю».

Несколько дискомфортов разом обрушились на Нараду, и он не знал, что делать — то ли попроситься ссать, тогда надо на Синильгу наезжать, а она может обидеться на него. А если терпеть, тогда на массаже может обоссаться, и все будут ржать над ним!

— Эй, Нарада, ты следующий, — прекратила его страдания Элен. В этот момент Нарада больше всего на свете завидовал Муде, так как для него этот кошмар кончился, и он может спокойно дышать, а для Нарады все только начиналось.

— Ой, может, вы не будете так сильно, — стал умолять Нарада, как последний пидор.

— Будешь ныть, будем еще сильнее делать, — обрадовала его Аза. — Давай, быстро ложись, костыль ходячий.

Длинное костлявое тело Нарады растянулось на паласе. Жрицы так же сели по бокам от скелета и не успели даже дотронуться, как Нарада заорал:

— А-а-а, не надо.

— Ты че орешь, придурок, — осекла его Элен, — мы даже еще не прикоснулись к тебе, урод, а ты разорался.

— А я заранее, чтобы не так страшно было.

Жрицы снова навалились всем весом на спину кащея, стали мять мышцы так, что за несколько секунд кожа побагровела.

— Блядь! — сквозь зубы процедил Нарада. — Ы-ы-ы-ы, — выл урод и стал брыкаться, как уж на сковородке. И так и сяк. Жрицы даже не могли ничего нормально сделать.

— Заебал, урод, — сказала Элен. — Пусть на тебе младшие тогда тренируются.

— Эй, свиньи, а ну сюда! — закричала Ксива.

Из соседней комнаты выбежало шесть девчонок, которые только недавно пришли в Рулон-холл, и каждая практика являлась для них откровением. Для них все было необычно и жутко интересно.

— Сейчас вы будете делать наставнику массаж просветления, — сказала Элен им спокойным голосом, обучая. — Садитесь двое у головы, двое у ног и одновременно начинайте делать такие упражнения, — стала Элен показывать на Нараде движения, от чего он взвыл.

— А-а-а, больно! — орало уебище. Девчонки радостно набросились, подумав: «О, это же Великий наставник, как здорово, сейчас мы будем делать ему массаж, круто!».

И бабы начали, как попало, мять ему спину, ноги, чесать голову. У одной оказались длинные ногти, и она как вонзилась ими в спину дурака.

— Дура, блядь, че ты делаешь, — взбесился Нарада, — больно же!

— Ничего потерпишь, ишь развыебывался, — осекла его Ксива.

— А ты, Катерина, не бойся, просто выполняй практику, — обратилась она к девчонке, которая поцарапала Нараду и теперь уже зашуганная, зачморенная сидела от того, что на нее наорал Великий наставник. Но массаж продолжался. В отличие от Муди Нарада даже секунды не мог нормально лежать, постоянно дергался, психовал, ныл, крутился и причитал, невозможно было что- либо ему сделать. И вот настал момент, когда надо было бить голову. Две девчонки, одна из которых опять оказалась Катерина, начали со всей силы бить по голове Нарады. Тут его терпение лопнуло окончательно. Со всего психу он стал бить как сумасшедший об пол кулаками, а когда кто-то стал бить его по икрам ног, он со всей дури лягнул своим костылем и заехал одной из девчонок прямо по лицу, потом как бешеный, вскочил на ноги и ударил кулаком того, кто попался под руку, и это опять оказалась Катерина, которая сразу не сообразила, что произошло, а, почувствовав боль в животе от удара, заревела.

— Ах ты, сука, что ты делаешь, говно! — бесились жрицы, прибежав из другой комнаты, услышав шум.

— Что, вообще себя уже не контролируешь, козел!

— А ты не ной, — стала учить Ксива Катерину. — Это мать тебя научила нюни развешивать чуть что. Хватит, это тебе тоже практика. Давай, вытирай сопли и начинай злиться. Катерина, послушав жрицу, всхлипывая, стала вытирать слезы и делать попытки разозлиться и войти в сильное состояние, в котором невозможно зачмориться или расплакаться. Для нее это были еще первые духовные уроки.

— А ты, осел, — набросилась снова на Нараду Элен, — сейчас будешь просить у нее прощения, — сказала она, имея в виду Катерину, — понял?

— А че это я должен у нее просить прощения?

— Ты еще спрашиваешь? — удивилась Ксива. — Кто тебе давал право руки распускать, говно? Давай, проси прощения, быстро!

«Блядь, чего приеблись, чего это я должен у какой-то малявки просить прощения, я че ненормальный? — думал Нарада. — Как это я буду выглядеть? — и он стоял, переминаясь с ноги на ногу, перещелкивая своими пальцами и хмуря брови. — Не, я че, лох? — думал Нарада, — не буду я у этой дуры прощения просить».

— Че ты застопорился, — набросился Гну, — а ну, быстро прощения проси, пока пизды не вломили. Услышав последнюю фразу, Нарада сразу же приступил к выполнению задания. Только подобные запугивания, намекающие о том, что его хлипкое тело может разрушиться от чьего-то большого кулака, моментально активизировали Нараду, и он сразу становился шелковым. Так произошло и теперь — Нарада сразу вытянул свой ебальник, стал по струночке и начал бубнить:

— Ну, прости меня, я не хотел, так получилось.

— Ну все, хватит, — остановил его Сантоша, — иди дальше унитаз драй, хватит тут колом стоять.

— Гурун, давай теперь ты ложись, — прикрикнула Элен.

Гурун, продолжая себя завнушивать, стараясь держаться спокойно и отрешенно, лег на палас и в течение всего массажа не произнес ни звука, только видно было каждую жилку, вену на его лице и лысине, которые появились от напряжения. Но Гурун, единственный, кто стоически вытерпел весь массаж. Правда, когда сказали вставать, он долго врубался, что же произошло. Руки, ноги, голова, спина, — ничего не ощущалось, все просто гудело. Гурун встал как солдат и, не в силах согнуть колени, чтобы ползти, вытянул назад свои лапы и пополз на передних, волоча за собой задние.

Строевая подготовка

— Все, хватит зависать, — дала всем встряску Элен, — сейчас Гну будет принимать у вас экзамен по строевой подготовке. Давайте пошевеливайтесь, ползите все в большую комнату. Гурун попытался прибавить скорость, но только вскрикнул от боли. После трех дней ползанья на коленках ему казалось, что он передвигается на голых костях и при каждом наступлении на колено, он ощущал жуткую боль. Поэтому Гурун стал пытаться встать на носки ног и ладони рук и так передвигаться.

— Что, не приятно? А ну, опустился, — заметила его Элен, — а когда свинил, когда разваливал Эгрегор, не хотел учить рулонитов, искажал истину, тогда приятно было, да? — бесилась жрица.

Гурун изо всех сил пыжился, пытаясь осознать, как он свинил в последнее время, но чувство важности все-таки давало о себе знать, хотя уже не так сильно как обычно, так как трехдневное голодание и ежедневные часовые разминки делали свое дело.

«Эх, только бы выдержать, только бы выдержать, — думала в это время Вонь Подретузная, так же ощущая боль в коленях, — ведь когда-то же это кончится все равно, только бы не сбежать, ну, Гурун здесь, значит, я пока буду тут, а потом посмотрим».

Никаким осознаванием здесь даже не пахло. Каждый думал о своих гнилых планах. Настолько деградировали, что уже не могли просто радостно принимать. Итак, началась веселая строевая. Гну вальяжной походкой прошел через зал, уселся в кресло и начал небрежно, даже как бы нехотя, давать команды:

— Эй ты, Нарада, а ну вставай в тот конец комнаты.

«О, классно, начало мне нравится, — подумал Мудон, видя, что Нарада встает с колен, — видимо строевая все-таки будет проходить на двух лапах, а не на четырех, вот это кайф», — обрадовался Мудила раньше времени. Нарада тем временем пытался выполнить команду «смирно». Его слишком длинное и худое тело никак не хотело выпрямляться, заваливаясь, то влево, то вправо, то вперед, то назад.

— Эй, ну хватит тут березку изображать, — поучал Гну, — а теперь на месте шагом марш, ать- два, левой, левой.

Только было Нарада хотел начать маршировать, как обнаружил, что ноги не хотят никак разгибаться.

«Ой, что это со мной, как-то мне не по себе», — думал Нарада. Вдруг он почувствовал, что хочется опуститься снова на колени. Уж настолько привык. Нарада сделал новую попытку шагнуть вперед, но когда он стал заносить левую ногу, длинное тело покачнулось, левая нога заплелась о правую, и Нарада чуть не ебнулся об пол, чем вызвал бурное веселье.

— Нарада, смирно, — сквозь смех снова выговорил Гну.

Длинное неуклюжее тело вновь стало пытаться выпрямиться.

— Шагом марш! — последовала следующая команда.

Нарада, еле переставляя ходули, стал маршировать, если это можно было так назвать.

— Ну ты, вперед-то продвигайся, долбоеб, — гнал его Гну или у тебя ноги к полу приросли? Нарада стал кое-как перемещаться вперед, по-прежнему выбрасывая скрюченные ходули, но все никак не мог понять, куда же деть руки, они разлетались в разные стороны, и он никак не мог их пристроить. Следующим должен был маршировать Мудя.

— Мудя, смирно, — скомандовал Гну.

Мудон кое-как встал на ноги, с хрустом распрямляя колени.

«О, нихуя себе, какой я оказывается высокий, — удивился он, — аж голова закружилась».

— Вы че все как пьяные, даже в стойку «смирно» не можете встать? — разбесился Гну, — да, тоже мне, наставники Великие. Хоть бы маршировать поучились, а то Наполеоном-то каждый горазд себя мнить, шизоиды.

— На-ле, на-пра-во, кру-гом, ша-гом марш, на месте стой, — отдавал команды Гну.

Мудон не успевал доделать одну команду, как уже звучала следующая, и он долго соображал, где лево, право, что такое — «марш», «стой», и при этом постоянно ударялся о рядом стоящий шкаф. Потом опять очухивался, пытаясь услышать новую команду.

«Ох ты, может это практика на отключение внутреннего диалога», — подумал Муд.

— Ну все, хватит, клоун, — остановил его Гну. — Давай, кто там следующий?

А следующими шли лица женского пола. Первой выперлась Синильга. Как девочка-дюймовочка, она продефилировала мимо Гну, виляя задницей.

— Слушай, Синильга, ты не на панели, давай маршируй. Синильга сделала новую попытку маршировать, но получалось у нее это как у коровы летать.

— Синильга, на-ле-во, — скомандовал Гну.

— Хи-хи-хи-хи, — ржала как придурошная Синильга и, пританцовывая, повернулась вправо, расставив руки в стороны.

— Синильга, руки вдоль тела, собранней, — уже жестче командовал Гну. — Ты не на танцульках. Но Синильга не могла врубиться, что от нее требуется.

— Ну вы и свиньи, — сказал Нандзя, обращаясь к наставничью-дурачью, — уже элементарные команды не можете сделать, ни на что не способны.

***

На следующий день вновь состоялся костер, где Рулон поведал ученикам о великом невежестве матери:

— Чтобы мы могли что-нибудь в жизни достичь, мы должны отбросить мамочкины принципы, и тогда перед нами откроется весь мир. Мамочкины принципы — это как гнилая кость, за которую мы хватаемся, и из-за нее не видим весь огромный бескрайний мир. Сидит какая-нибудь дура где-то в коммуналке, срабатывается до костей и тихо радуется, что мамкино сбывается! Это страшно! Мать меня учила в детстве: тот чего-то достиг, этот чего-то достиг, потому что он пожертвовал какими-то принципами. Я думал: «И я тоже пожертвую, только какими принципами, надо узнать». Долго думал, гадал, изучал людей и понял, что это как раз принципы, которые нам внушила мамочка.

Что это за принципы? Например, что мы должны учиться в институте. Это самая большая дурость — учиться в институте, потому что там ничему нормальному не учат, там нас делают придатками к машинам, к станкам, ко всяким автоматам, и то плохими, потому что практически никто ничего не умеет. Плохими придатками, которых потом еще надо долго переучивать. Второе — это создание семьи с бомжом, алкоголиком. Мать сказала: «Первый встречный, который к тебе подойдет, зэчара откинувшийся, пьяница, дурак, маньяк — это и есть принц, твое великое бесконечное сча-а-а-а-стье, — кривляясь и изображая бомжей-алкоголиков, говорил Рулон. — Все это — большая жопа! — жестко и однозначно выкрикнул Просветленный. — И этот бомж — есть первая гнилая кость, за которую мы хватаемся и из-за которой ничего больше не видим. А вторая кость — это выпиздыш, гнилая, отвратительная, абсолютно ненужная, — корча самые страшные рожи, показывал Рулон свое отвращение к мышиной завнушенности, — которую мы должны отбросить, чтобы перед нами открылся огромный мир: Рио-де-Жанейро и замки на островах. Все будет у тебя, только кость отбрось, мамкины принципы отбрось, и все у тебя будет. Хитрощелая не могла сейчас приехать к нам и отдыхать, просто отдыхать, чисто отдых. Приехал, отдохнул, потом поехал в Рио-де-Жанейро или еще куда-нибудь, но человек не может приехать сюда! Почему он не может приехать сюда? Потому что он думает: «Есть тут бомжи, нет тут бомжа?» — при этом Рулон крепко вцепился в подлокотники кресла, выпучил глаза, подал корпус вперед и с отождествленной физиономией стал вертеть всем телом то влево, то вправо, словно действительно искал бомжей. Рулониты покатывались со смеху.

«Господи, как все это смешно и глупо, — подумала чу-Чандра, — но в то же время горько от того, что осознаешь, что эта программа поиска бомжей настолько сильно сидит в тебе, буквально в крови, что вроде умом ты понимаешь все это дерьмо, но продолжаешь по-собачьи преданно заглядывать в глаза каждому ублюдку. И я ведь даже представить себе не могу, чтобы я была совсем одна, чтобы со мной не было рядом какого-нибудь ублюдка. Вот когда Мудя под боком, тогда все в порядке, хорошо, спокойно, но как только встает опасность, что я могу его потерять, так сразу же начинается сильное беспокойство, и я даже ночами могу не спать, буду его пасти».

— Диллема нелепая! Какая разница, есть он или нет? — бесновался Рулон, высмеивая всех дур, живущих мамкиными сказками. — Здесь солнце, море, отдыхай, зачем тебе думать? Вот, арбуз ешь. Зачем этот бомж нужен? Это же смешно. Просто отдохни, чисто отдых. Человек не может приехать отдохнуть, но если ему сказать, что где-то на крайнем севере, у старых зэков, просидевших 40 лет в тюрьме есть свободный бомж, человек как туда ломанется и будет жить там в глухомани без света, с лучиной. Печь топят, воду носят, дрова рубят — это основная мамкина задача.

«Но ведь главное — это любовь, — задумалась завнушенная овца Пухлогубая, которая еще была совсем новенькой в Рулон-холле и плохо въезжала в тему. — Конечно, ведь это так здорово, когда женщина может ради любимого пойти на такие героические поступки. Вот как жены декабристов. Это же идеал женщины, как можно над этим смеяться?» — мечтательно закатив глаза, думала мамочкина дочка.

— Проснись, ты серишь, — ебнул ее по кумполу Гурун, прочитав на лице мамкины мысли, а про себя подумал: «Вот он — наглядный пример зомби, хотя такая хуйня ведь в каждой бабской репе, но этой повезло, что она встретила Просветленного Мастера, у нее появился шанс раззомбироваться, только захочет ли она этого…? Будем проверять».

— Но нет, мы так делать не будем! — бесновался Гуру Рулон, заряжая учеников своей яркостью, неординарностью и неудержимой энергией, наполняясь которой они ощущали в себе силы и стремление отбрасывать все программы и ломиться вперед к просветлению.

— Мы все мамкины принципы отбросим, бомжа-дурака, зэчару оставим и поедем в Рио-де-Жанейро. Перед вам сразу откроются все двери.

«С каким невыразимым наслажденьем

Пес гложет человеческую кость,

Без мяса, склизкую, покрытую червями.

Казалось, что приди сюда Гуру Рулон,

То Хитрощелая и не взглянет на него.

Ничтожество того, чем он владеет,

Ничтожному увидеть не дано», — очень эмоционально процитировал Рулон мудрый стих, как вывод ко всему вышесказанному.