Теория «московского империализма» — «Москва — Третий Рим» 12 страница

Тот же эстетический принцип сказывается и в литературе. Произведения группировались в громадные ансамбли: летописи, хронографы, Четьи-Минеи, патерики, прологи, разного вида палеи, разного вида сборники устойчивого содержания. Переходя от произведения к произведению, от одной его части к другой, написанной в другом жанре и стиле, читатель как бы следовал по некой пышной анфиладе, бесконечно углубляясь в ритмическое чередование его частей или отдельных полусамостоятельных произведений. Все эти части иногда принадлежат различным авторам и даже написаны в различные эпохи, но все они объединены в единый ансамбль.

Ансамблевый характер житий был подчеркнут В. О. Ключевским: «Житие — это целое архитектурное сооружение, напоминающее некоторыми деталями архитектурную постройку». Произведения древнерусской литературы как бы «наращивались» произведениями других жанров и других эпох. При этом создавалась структура, в которой различные художественные стили и методы анфиладно сменяли друг друга, выступали массивами, сосуществовали друг с другом, соединяясь на основе контрастов. Общие эстетические принципы охватывали в Древней Руси и литературу, и зодчество.

 ЛЕГКИЙ МИР «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
 

Время в пределах действия художественных произведений (будем иметь в виду прежде всего литературу) всегда сокращается. Так, например, реальное время, в котором совершаются события в «Идиоте» Достоевского, занимает не более недели. Хотя в романе имеется перерыв, связанный с отлучкой князя Мышкина в Москву, который длится полгода, но мог бы длиться и произвольно больше, так как он не входит в художественную ткань произведения.

Никогда не случается так, что события, которые могли бы занять в жизни малое время, занимали бы большее время в произведениях литературы. Временная «упаковка» в художественном произведении всегда плотная. В этом отношении она не зависит от художественной манеры автора. Автор может растягивать изложение (Гончаров в «Обломове» или М. Пруст в «Поисках утраченного времени»), но календарный или часовой отсчет событий в литературном произведении всегда по возможности краток, сжат и от этого повышен в своей выразительности. При этом если это касается реалистического произведения, то автор не выходит обычно за пределы краткости, допустимой в жизни, т. е. мы не можем себе представить (и это было бы для реалистического произведения антихудожественным), чтобы переезд, который, как известно читателю произведения, в реальности отнимает несколько часов, в повествовании занял бы несколько минут. Сокращение времени в реалистическом произведении идет путем уплотнения событийного ряда, но не захватывает реальное.

События, которые могли бы в жизни отнять несколько дней, совершаются в художественном произведении за один вечер, если только это допустимо в действительности. Известия о тех или иных событиях становятся в литературном произведении общим достоянием путем передачи через различных рассказчиков «хроникеров», вестовщиков и вестовщиц, значение которых в реалистических произведениях, к сожалению, еще недостаточно привлекало к себе внимание литературоведов.

В древней русской литературе, особенно в начальном периоде (так называемом «домонгольском»), дело обстоит иначе. Там также существует закон художественного сокращения времени, но при этом в литературном произведении происходит и искусственное сокращение событийного времени в действительности, лежащего в основа художественного времени. Переходы, переезды, перемещения происходят в художественном произведении быстрее, чем они происходили, возможно, в действительности. В пересказах отсчет времени другой, чем в реальной жизни. Возвеличивание героев требовало изображения быстроты их походов, побед, известий о событиях, быстрого переноса слов, сказанных одним князем другому, и т. п., и при этом во многих случаях повествователь не боялся утверждать, что и в самой реальности передвижение в пространстве совершилось за более короткий срок, чем оно было возможно.

Это явление сокращения реального времени, лежащего в основе рассказываемого, можно было бы назвать нерасчлененным сокращением времени, — и изображаемого и изображенного одновременно. Это нерасчлененное сокращение времени доводится до предела, за которым уже лежит прямая и недопустимая для средневекового художественного сознания «ложь».

Тем не менее в древней русской литературе указания на время различаются по жанрам. Они точно соответствуют действительности (как и указания на пространственные расстояния) прежде всего в хождениях (их много, например, в «Хождении» игумена Даниила), служивших своего рода путеводителями; они точны, когда снабжены датами в летописи, но они не всегда точны в житиях, проповедях, похвальных словах и пр.: в этих жанрах часто события не только сжато изображаются, но и сжимаются в своей реальной первооснове.

Автобиография Мономаха вся состоит из походов, погонь, переездов, разного рода быстрых передвижений, причем главное их достоинство — быстрота и дальность: на востоке — до Волги, на западе — до Берестья (Бреста) и за Глоговы (Глогув на Одере. — Д. Л.) до «Чешского леса» (между Богемией и Моравией по Эгре. — Д. Л.). Та же деятельность сказывается в требовании вставать с восходом солнца для деятельной жизни: «Да не застанет вас солнце на постели».

Те же легкие переходы от описания событий в одном княжестве к другим в другом княжестве характерны для летописи. И дело не только в дальних походах князей друг на друга и на половцев, но и в переносах самого изложения летописи из одного места в другое. Летописец ведет изложение, следя за событиями как бы с огромной высоты.

Князь представляется в действии, покоряющем пространства. О Владимире Мономахе говорится в летописной некрологической статье 1125 г.: «иже просвети Рускую землю, акы солнце луча пущая; его же слух произиде по всим странам».

«Слово о полку Игореве» представляет собой многочисленные образцы нерасчлененного сокращения времени. Эта нерасчлененность замаскирована, однако, иногда художественной образностью: читатель не может точно определить, художественный ли перед ним образ или простое изображение, сообщение о совершившемся событии. В средневековой нерасчлененности времени лежит некоторый художественный эффект.

Приведем примеры нерасчлененного сокращения времени в «Слове».

Уже в описании творчества Бояна подчеркивается широта и размах его манеры, быстрота, с которой он охватывает мир. Подобно тому, как в Древней Руси не считали мысль только заключенной в голове, а как бы обтекающей мир «под облаками» и всякая песнь охватывала мир быстро и широко, при этом углубляясь и в древность — во времена «первых усобиц»: «Боянъ, бо въщий, аще кому хотяше пъснь творити, то растькашется мыслию по древу, сърымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы. Помняшеть бо, рече, първыхъ временъ усобицъ». Так же описывается быстрая манера Бояна и дальше: «А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы».

Действие «Слова» происходит в пространстве всей Руси, причем очень важную роль играет образ моря — как края земли, от которого начинается битва, к которому устремляется Игорь, где он находится в плену, и т. д. «Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука, вступила дѣвою на землю Грояню, въсплескала лебедиными крылы на синѣмъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена». Даже простой захват в плен совершается с быстротой, доступной лишь воздушной стихии: «А поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ желѣзныхъ великыхъ плъковъ половецкихъ яко вихръ, выторже: и падеся Кобякъ въ градѣ Киевѣ, въ гридницѣ Святъславли».

В описании передвижения Игорева войска автор явно преувеличивает, уверяя, что он дошел до моря: «О, далече заиде соколъ птиць бья, — къ морю».

Битва происходит на фоне моря: к морю несутся «бусови врани», к Тьмутаракани ставит себе дальнюю цель дойти Игорь (об этом говорится в рассказе о сне Святослава). На море встает дева Обида. Игорь бежит как бы от моря: описание его бегства начинается словами «Прысну море полунощи». Ярославна шлет ему свои слезы «на море». На берегу синего моря раздаются мстительные песни дев Готланда, а от Дуная вьются навстречу Игорю «через море», т. е. преодолевая море, приветственные песни русских дев.

«Слово» как бы овевается морскими ветрами. Оно омыто воздухом морей. Два моря как бы два полюса, между которыми лежит Русь. Моря — символы начинающегося и уходящего за пределы «Слова» времени и пространства. Это огромная и не совсем добрая стихия, окружающая Русскую землю.

«Быстрые стихии» преобладают в «Слове»: воздушные пространства, море, реки. Они облегчают передвижения, слышимость, видимость явлений. Не случайны и быстрые птицы, и звери. Выводок «пардусов» (гепардов), самых быстрых из зверей, простирается по Русской земле после поражения Игоря. Люди становятся зверями и птицами, чтобы лететь, нестись, скакать. Автор «Слова» как бы заботится об увеличении амплитуды своих передвижений в пространстве, о их размахе, все время обращаясь то к одному географическому пункту, то к прямо противоположному. Автор захватывает области, которые вряд ли были втянуты в события. Киевскому князю Святославу поют славу «нѣмци и венедици, греци и морава…». Быстрота передвижения половцев подчеркнута определением их передвижений как «бежать»: «А половци неготовами дорогами побѣ гоша къ Дону Великому». Сверхпроводимая слышимость господствует на всем пространстве Руси и Дикого поля: «Ступаеть въ злать стремень въ градѣ Тьмутороканѣ, той же звонъ слыша давный великый Ярославь, а сынъ Всеволожь Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Черниговъ». Даже половецкие ханы Кончак и Гзак разговаривают друг с другом, двигаясь разными дорогами в обширной степи. Этим же «сверхдальним» слышаньем обладает и сам автор «Слова»: «Что ми шумить, что ми звенить далече» — с поля битвы Игоря.

В этих быстрых передвижениях очень важную роль играют перемены обличья: «А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростию и бѣлымъ гоголемъ на воду, въвръжеся на бръзь комонь и скочи съ него бусымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца, и полетѣ соколомъ подъ мьглами…»

Чувства людей не только обострены до крайности и слиты с чувствами природы, но они приобретают загадочную для нас самостоятельность. Мысль отделяется от человека, носится под облаками, растекается по древу. Печаль и тоска текут, охватывают города, забралы их стен.

Художественное сокращение сродни гиперболе — может рассматриваться как нечто входящее в разряд гипербол, но мы можем рассматривать его и как нечто прямо противоположное гиперболе, т. е. художественному преувеличению, как художественное преуменьшение и сокращение явления. В «Слове» есть и гипербола, и антигипербола огромные пространства, явно преувеличенные, от моря и до моря, растянутые и по широте, и по меридианам, заключены и пространственно-временная огромность, и преодоление этой огромности необычайными скоростями передвижений, повышенной слышимостью и видимостью.

Зачем нужен этот «легкий мир» в «Слове о полку Игореве»? В чем его идейный смысл? Дело в том, что «Слово» — это призыв к единению Руси — Руси-народа и Руси-страны, государства. И этот призыв должен быть обоснован не только рассуждениями и общими риторическими воззваниями, но и художественно. Надо было убедить читателя в единстве Руси, показав и «доказав» это единство в художественных образах, надо было «преодолеть» феодальную раздробленность Руси, создав ее единый и «легкий» образ.

Раздробленность Руси художественно преодолевается в «Слове»; автор зовет читателя увидеть и услышать Русь как единое, неразделенное и «легкое» целое.

Перед нами очень важное проявление закона художественного уплотнения времени, в средние века «нерасчлененного» и поэтому не требовавшего пространственного сжатия и, в конечном счете, особенно действенного со всем, что касалось утверждения сознания широкого единства Русской земли.