Этнос, народ, нация как субъекты

Культуротворчества

Понятие "этнос" – греческого происхождения, которое имело около десяти значений: народ, племя, толпа, группа людей и т.д. Оно указывало на всякую совокупность одинаковых живых существ, имеющих некие общие свойства. Термин "этнос" в современном его понимании появился во второй половине XIX в., однако до сих пор нет устоявшейся точки зрения на его сущность и значение. Так, академик Ю. В. Бромлей указывал: "Определение места этнических общностей среди различных человеческих объединений - задача чрезвычайно сложная, о чем наглядно свидетельствуют значительные расхождения в существующих дефинициях этноса. Одни авторы, например, в качестве главных признаков этноса называют язык и культуру, другие добавляют к этому территорию и этническое самосознание, некоторые указывают, кроме того, на особенности психического склада; иные включают также в число этнических признаков общность происхождения и государственную принадлежность".

Далее Ю. В. Бромлей предлагает определять этнос как "исторически сложившуюся совокупность людей, обладающих общими относительно стабильными особенностями культуры (в том числе языка) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других таких же образований". Функционирование этноса обеспечивается двумя типами информационных связей: синхронными (в пространстве) и диахронными (во времени). Первый тип обеспечивает территориальные границы, а второй - этническую преемственность.

Кроме единства территории и традиций, морфология культуры, логика ее развития безусловно отразились на формировании целостности этноса. Так, ранней формой культуры, религии и самоопределения (идентификации) человека был тотемизм (поклонение и обожествление животного, реже растения, как первопредка, кровного родственника, прародителя). Тотемизм руководствуется следующей коллективной логикой: "мы – дети белоголового орла, а потому мы – братья по крови, мы едины и целостны; мы – дети белоголового орла, они – дети водяной крысы, а потому мы и они – разные: говорим на разных языках, не похожи и враждуем». Это механизм одновременно локальной интеграции и дифференциации человеческого коллектива. То есть уже в доэтническом периоде формируется универсальная оппозиция "мы – они", "свои – чужие". До сих пор обыденное сознание именно так отвечает на вопрос о различии русских и грузин, например: "мы – дети, внуки, правнуки какого-то первославянина, а они – первогрузина».

Таких универсалий, сформировавшихся в первобытности, немного, но они носят архетипический характер и руководят человеком и сегодня.

Однако, помимо древних первичных условий единства этноса, необходимы критерии, которые являются также условиями, сегодня объединяющими людей в народ или маркерами, призванными дифференцировать этнические группы.

Первым и самым простым таким маркером является определенный тип физического облика. Данный признак действенен только при различении рас, в европейской же общности, например, он не может быть критерием (по цвету глаз, волос и телосложению француза от немца отличить нелегко, хотя на обыденном уровне именно этот признак возводится в систему: у французов волнистые волосы, итальянцы смуглы, немцы светловолосы и светлоглазы и т.д.).

Следующий признак – единство происхождения. Однако жестко изолированных племен, которые стали родоначальниками тех или иных народов, этнография назвать не может. Даже русский народ возник из смешения славян с балтами, финнами, уграми, монголами, татарами. Существует миф происхождения скифов от поцелуя Геракла и Женщины-Змеи. – Это ли не смешение сущностей для возникновения нового единства.

Третье – единство места проживания. Однако долго остававшееся загадкой происхождение цыган, например, (из-за их расселенности сначала по Европе, а затем по всему миру) не отменяло их целостности как народа. Да и в последствии, когда выяснилось, что цыгане произошли не из определенной провинции Индии, а были представителями касты лошадиных барышников, бродячих музыкантов, они все-таки признавались, да и по сути были единым народом.

Четвертое – единство языка. Однако, например, испанцы, аргентинцы, кубинцы говорят на одном языке, являясь разными народами; во Франции – пять языков (французский, бретонский, гасконский, провансальский, немецкий (в Эльзасе)); вообще в мире разных языков – до 30 тысяч, а народов – около тысячи. Даже такое количественное несовпадение обусловливает невозможность определять этничность только по языку.

Самоназвание (этноним) часто называется среди критериев определения этноса. Это действительно важный элемент исторической памяти народа; оно позволяет фиксировать различие между "мы" и "они". Древние греки называли себя эллинами, византийские греки – ромеями. Название "греки" этому этносу дали римляне, от которых оно перешло в другие языки. Ирон – самоназвание осетин; кабардинцы называют себя адыгами.

Таким образом, народ – это генетическая общность, с одной стороны, и социальная, с другой. Этносы чаще всего возникают как человеческие популяции, но в дальнейшем развиваются как социальные системы. Этнос – это социальная группа, членов которой объединяет этническое самосознание – сознание своей генетической связи с другими представителями этой группы. Следует отметить, что здесь имеется в виду не столько действительная генетическая связь, сколько представление о ней. "Гены" (кровное родство) сами по себе еще не формируют этническое самосознание. Оно определяется не биологическими факторами происхождения от родителей, а социально-психологическим фактором – тем, что индивид думает о своем происхождении. Если говорить о целой общности, то есть о коллективном сознании, то уместным будет употребление термина Л. Н. Гумилева "этническая доминанта" – система политических, идеологических или религиозных ценностей, служащих объединяющим началом для формирования этнической системы.

 Таким образом, этнос определяется не столько общими чертами членов коллектива, существующими в реальности, сколько общностью их мышления, в частности, этнос объединен:

1. Наличием разделяемых членами группы представлений об общем территориальном и историческом происхождении, единого языка, общих черт материальной и духовной культуры;

2. Политически оформленными представлениями о родине и особых институтах, как, например, государственность, которые также могут считаться частью того, что составляет представление о народе;

3. Чувством отличительности, т. е. осознанием членами группы своей принадлежности к ней, и основанными на этом формами солидарности и совместными действиями.

До сих пор сохраняет свою значимость данное Максом Вебером определение этнической группы: эта такая группа, члены которой "обладают субъективной верой в их общее происхождение по причине схожести физического облика или обычаев, или того и другого вместе, или же по причине общей памяти о колонизации и миграции".

Важную роль в создании теоретической основы для изучения этничности сыграли работы норвежского учёного Ф. Барта по проблеме соотнесения этнических и социальных границ. Этот учёный обратил внимание, что характеристики, используемые для определения этнических групп, не могут сводиться к сумме содержащегося в пределах этнических границ культурного материала. Этнические группы (или этносы) определяются прежде всего по тем характеристикам, которые сами члены группы считают для себя значимыми и которые лежат в основе самосознания. Таким образом, этничность – это форма социальной организации культурных различий.

Исходя из вышесказанного, под понятием "народ" в смысле этнической общности понимается группа людей, члены которой имеют общее название, язык и элементы культуры, обладают мифом (версией) об общем происхождении и общей исторической памятью, ассоциируют себя с особой территорией и обладают чувством солидарности.

Одним из основных объектов этнологического знания является изучение того, как люди связаны друг с другом согласно установленному набору правил, которые выходят за пределы обычной биологии. На протяжении большей части человеческой эволюции сообщества людей организовывали свои группы на основе родственных отношений. И по сегодняшний день все народы имеют присущие им системы родства. Отношение к предкам всегда играло ключевую роль в социальной структуре традиционных обществ вплоть до того, что безродный человек был в лучшем случае индивидом без социального статуса. Под влиянием индустриализации родственные связи перестали играть определяющую роль в жизни человека и многие черты известных систем родства просто исчезли. Однако родственные отношения остаются важным элементом общественной жизни и часто играют важную роль в сохранении целостности и идентичности этнических групп.

Этногенез (то есть вся совокупность исторических явлений и процессов, которые имеют место в ходе формирования того или иного народа и приводят к окончательному сложению его этнического лица) тесно связан с изменением и развитием информационной знаковой системы (более, чем с кровным родством, ведь этнос – это более феномен культуры, нежели природы). Дописьменная культура – это традиционные, доэтнические общности, появление письменности – важная предпосылка формирования народности, рост СМИ – основа массовизации, глобализации и стирание этнических границ внутри нации.

Существуют по крайней мере два подходя для описания происхождения этноса. Первый – этнос это сообщество, возникшее в результате естественно-исторического процесса. Второй – этнос сформирован целенаправленно, например, викинг И. Арнарсон основал первое поселение в Исландии, тем самым положил начало этногенезу исландцев. Естественным будет вспомнить в этом отношении и теорию Л. Н. Гумилева, который приписывал значительную роль в формировании этносов особо активным людям – «пассионариям», хотя сам процесс этногенеза он рассматривал как сугубо природный. Смысл его гипотезы заключается в объяснении исторических явлений природными (предполагаемыми извержениями биосферы).

Традиционно всё же этнологи выделяют три основные стадии этносоциального развития человечества: первобытнообщинное племя, народность, образующуюся в процессе сплочения и развития близких по культуре племен, и нацию - общность типичную для нового времени, объединенную не только территорией, культурой, языком, но и общей экономической жизнью, государственностью, единым национальным рынком.

В первобытном племени все творится по закону предков. Культура, которая сплачивает такое племя, главным образом, наследственная – от дедов и прадедов. Процесс накапливания культурных навыков чрезвычайно медленный, незаметный в жизни поколения. Именно традиции, освященные предками, регламентируют всю жизнь племени, ибо в условиях жестокой борьбы с природой из поколения в поколение передается и закрепляется в сознании потомков лишь то, что оказалось целесообразным в этой борьбе. Это целесообразное – не только трудовые навыки, но и осмысление явлений природы, проблем жизни и смерти, космогонические представления, воплотившиеся в мифологии. Культурный облик такого общества настолько устойчив, что существует термин - традиционное общество, традиционная культура. В таком обществе межплеменные связи чрезвычайно слабы и не играют заметной роли.

Группа близких племен образует народность. Объем знаний и представлений о мире качественно меняется - появляющаяся на этой стадии развития письменность позволяет этой новой информацией охватить значительно большее число людей, чем раньше. Ведь при отсутствии письменности любые знания не могут преодолеть определенного "уровня плотности". Рассказчик мифов, легенд или случившегося недавно передает свои знания непосредственно конкретным слушателям. Написанное же уже живет самостоятельной жизнью. Глиняные таблички с эпосом о Гильгамеше читали шумеры, затем ассирийцы, можем прочесть их мы. Появляются государственные законы, храмовые надписи, изречения и предписания царей, высеченные на скалах, циркуляры государственных чиновников, торговые договоры, записи путешественников, историков, писателей. Законы предков еще, естественно, чрезвычайно сильны, но они уже не столько управляют обществом, сколько служат фундаментом, на котором строятся новые социальные отношения. И вот тут-то и появляется проблема сохранения исторических ценностей. Законы и традиции предков могут забыться – ведь они уже не являются единственно необходимым для жизни людей, существования народа. И не случайно именно на этой стадии развития человечества появляются эпические сказания, повествующие о давно ушедших временах. Это, по сути дела, в основе своей попытка спасти для современников информацию о безвозвратно ушедшем мире прошлого. Когда отсутствуют устойчивые экономические связи между различными частями этноса, решающую роль в консолидации народности имеют политические и духовные факторы (централизованное, нередко абсолютистское государство, религиозные отношения, центры культуры). По мере развития экономических связей, становления рыночной экономики именно последние начинают выступать в качестве основной объединяющей силы, и народность консолидируется в нацию.

Уже в античном мире племенам варваров, которых объединяли узы крови и совместного проживания, противостояли граждане полисов, знавшие, помимо уз "крови" и "почвы", объединяющую силу государства. Государственная власть и письменность стали первыми предпосылками будущего национального объединения людей. И возникли они, как мы уже знаем, задолго до античности. Государства Древнего Востока стали преодолевать замкнутость и ограниченность общинной жизни, подчиняя входящие в состав империй племена правовому закону. А над этнической культурой, благодаря письменности, стала надстраиваться культура иного порядка, примером которой являются египетская наука, древнееврейская религия, античная философия и искусство. Творцом такого рода культуры в эпоху Возрождения становится интеллигенция. Таким образом, к XVII веку в Европе уже присутствовал целый ряд предпосылок для образования наций и национальной культуры. И тем не менее, их трансформация в новое качество потребовала нескольких столетий. С XVII по XX вв. в разных странах Европы шел процесс формирования национальных государств.

Рассуждая о соотношении народного духа и государственного устройства, Н. Я. Данилевский в книге "Россия и Европа" специально выделяет тот факт, что имперские амбиции и завоевательные походы Наполеона I усилили и окончательно проявили стремление к государственной самостоятельности у европейских народов. Все политические движения XIX века, по мнению Данилевского, были национальными движениями. В конце концов сама Франция в лице Наполеона III провозгласила национальность своим высшим политическим принципом. В этом Данилевский видел проявление главной тенденции культурно-исторического развития: одна народность – одно государство.

Национальное государство оказалось адекватной, или, другими словами, удобной политической формой для развития рыночной экономики. Но воссоединение близких этносов и их земель в составе одного буржуазного государства обернулось не только новым экономическим и политическим единством. В XIX веке в истории человечества появились нации - новые образования, сплоченные не только экономически и политически, но и силой человеческого духа.

Духовным организмом считали нацию славянофилы, соотнося национальный дух с особенностями религиозной веры. Но существует другая трактовка нации как общности людей, объединенной не столько кровным родством, сколько национальной экономикой, национальным государством, а также национальной культурой. Нация - это объединение людей, живущих на большой территории, а потому не только утративших кровное родство, но даже незнакомых друг с другом. И в этом случае люди различают "своих" и "чужих" иначе, чем это было в этносе. Их единство выражает себя не столько внешне, сколько внутренне. И в связи с этим особую роль начинает играть феномен национальной идентичности.

Мы уже говорили о письменности как предпосылке национальной культуры. Письменность порождает особого рода реальность, в состав которой входят разнообразные тексты. При этом письменный язык отличается от местных разговорных диалектов и, в конце концов, превращается в единый литературный язык, имеющий общенациональное значение. Появление литературного языка - важная веха на пути образования национальной культуры. И в наши дни национальная культура, в отличие от этнической, изучается, как правило, филологами, поскольку именно они имеют дело с письменными текстами. Национальная культура изначально является письменной. И тем не менее, наличие литературного языка и массива текстов - ещё не доказательство того, что в них представлена национальная культура.

У греков и римлян, как известно, было много образованных людей, которые знали античную литературу, историю и философию. Но напомним о конфликте, который возник между философом Сократом и афинским государством, стоявшим на страже местных традиций. Афинский суд обвинил Сократа в том, что он подрывает веру в местных языческих богов. А поводом для судебного разбирательства стала жалоба кожевенника Анита, у которого сын пренебрег обычаем наследовать дело отца, пообщавшись с Сократом. Таким образом, уже в античности имел место конфликт между местными племенными обычаями и теми всеобщими принципами, от имени которых выступала философия. То же самое касается духовной культуры европейского Средневековья, Возрождения и Нового времени. Создаваемая образованным меньшинством, такая культура противостояла этнической культуре большинства, усугубляя различия между высшими и низшими сословиями. Ситуация радикально меняется с появлением общенациональной жизни, формированию которой способствует не только национальный рынок и гражданские свободы, но и распространение грамотности во всех слоях населения. Только грамотное население может быть консолидировано с помощью национальной культуры.

Итак, нацию, в отличие от этноса, объединяет не столько кровнородственная связь, сколько, помимо экономических и политических факторов, национальный характер и национальная психология, национальные идеалы и национальное самосознание. Этот психологический и идеологический облик нации ярче всего выражает национальное искусство. Недаром искусство считают средоточием национальной культуры. Особую роль в формировании национальной культуры играет философия. Именно в ней основа национального единства осознается в ясной теоретической форме и выражается в виде так называемой "национальной идеи".

Таким образом, в национальной культуре можно выделить два уровня. С одной стороны, она выражается в национальном характере и национальной психологии, немыслимых вне самой общенациональной жизни. С другой стороны, она представлена в литературном языке, высоком искусстве и философии. Национальная психология в основном формируется стихийно, под воздействием случайных факторов. Национальное самосознание артикулируется сознательными усилиями национальной интеллигенции. И поскольку духовная культура концентрированно выражает самосознание нации, интеллигенцию считают субъектом и творцом национальной культуры.

"Здоровье" нации определяется гармонией указанных сторон национальной культуры. Когда народ не имеет национальной интеллигенции и развитых форм духовной жизни, он не в состоянии ясно осознавать и выражать свои национальные интересы. Но коллизии национальной жизни могут быть вызваны и противоположной причиной, когда национальная культура страдает от неразвитости общенациональной жизни, от безграмотности и ограниченности народного большинства. Именно в такой ситуации становится ясно, что интеллигенция, будучи движущей силой национальной культуры, не является ее единственным творцом. За спиной национальной интеллигенции должно стоять активное и грамотное национальное большинство, интересы которого артикулируются творческой элитой.

Так, русские как народность сформировались в XIV – XV вв. на основе части древнерусской народности, распавшейся к ХIII в. как под воздействием внутренних (междоусобная борьба), так и внешних (монголо-татарское нашествие) факторов. Как нация русские консолидируются в XVIII – XIX вв.

Промежуточными звеньями от этноса к нации являются субэтнос и суперэтнос. Суперэтнос – социально-этническая система, возникающая в силу природных и социально-исторических причин из нескольких этносов. Объединение этносов в суперэтнос происходит на базе определенной этнической доминанты. Так, арабский суперэтнос сформировался из отдельных племен на базе ислама, византийский – на базе православия, российский – на основе российской государственности. Субэтнос – этническая система, возникшая внутри этноса и отличающаяся своими хозяйственными, бытовыми, культурными и другими особенностями. Так, субэтносами в истории русского народа являются поморы, старообрядцы, казаки. Субэтносами украинского народа являются гуцулы, бойки, проживающие в карпатском регионе Украины.

В качестве вывода представим себе информационное изменение человеческих коллективов в графическом виде. В первобытнообщинную эпоху карта Земли выглядела бы как пятнистая шкура ягуара, где каждое пятно – это сгусток социально-наследственной информации, цементирующей какое-то определенное племя. Приглядевшись внимательно, увидели бы, что некоторые из этих пятен соединены отдельными линиями – каналами межплеменной информации, той информации, которой люди разных племен все же обменивались между собой. Постепенно этих линий становится все больше и больше, и наступает время, когда несколько маленьких пятен-племен сливаются в одно крупное – пятно-народность: говоря языком науки, идет нарастание плотности межплеменных связей, которые уже начинают цементировать народность. Какое-то время в этом крупном пятне-народности видны пятна-племена более темного цвета - традиционные связи внутри племен, составляющих народность, долгое время значительно превышают связи межплеменные. И может наступить такой момент, когда только очень пристальный взгляд может увидеть разницу. Некоторые исследователи считают, что в новое время перед каждым малым народом объективно вставала дилемма - или сохранять свои национальные традиции в ущерб социальному развитию, или идти по пути социального прогресса, пожертвовав своей историей. Немаловажную роль в решении этого вопроса сыграло образование национальных государств. Для каждой нации характерно создание единого семиотического поля - системы общеизвестных всем ее представителям знаковых средств (язык, традиционные формы поведения, символика – бытовая, художественная, политическая и пр.), которые обеспечивают их взаимопонимание и повседневное взаимодействие.

Проблема, возникающая при трансформации множества локальных однотипных общин-социумов в нацию, заключается в том, чтобы перевести наиболее естественным путем все богатство культурных форм, что было накоплено за тысячелетия всеми предыдущими поколениями, в новые нормативные и ценностные системы, перелить и переплавить их оптимальным способом, не разрушая и не теряя больше того, что поневоле приходится оставить за бортом. Сложность же этой задачи возникает из-за того, что одновременно с этим переходом меняется сам тип культуры: из «культуры текстов» она превращается, по удачному выражению Ю. Лотмана, в «культуру грамматики». «Культура текстов» соответствует традиционному типу общества, в котором сами нормативные системы и их ценностные обоснования существуют как бы в виде совокупности прецедентов. Говард Беккер называет это «сгустками вербализованного опыта», который фиксируется притчами. Притчи – основная форма передачи опыта от поколения к поколению в обществах традиционного типа.

Следовательно, в нацию народ "входит" с тем культурным богатством, которое он сохранил. Можно сказать, что нация является своеобразным "акционерным обществом", куда каждая народность внесла свой "пай" – свою культуру (язык, традиции и пр.). Но ведь само существование нации заставляло отбирать из всех традиций лишь то, что было необходимо для её дальнейшей жизни: ведь каждодневность национального бытия зависит от экономической общности, затрагивающей все стороны жизни. В том числе и культуру. Выходит, что процесс "утрачивания" культурных ценностей в наше время резко усилился - и усилился закономерно. Французская нация, например, образовалась в результате слияния нескольких народностей. Внутри ее до сих пор существует несколько довольно обособленных этнических групп - например, бретонцы. Бретонский язык существует до сих пор, но общность экономической жизни со всей Францией заставляет бретонцев пользоваться французским языком. Бретонский язык как наследственная информация уже не является жизненно необходимым для существования бретонцев. И, как показывают исследования, эта информация постепенно забывается в повседневной жизни: активный словарный запас бретонского языка из поколения в поколение беднеет. Можно предположить, что в будущем этот язык может стать лишь музейной ценностью, как латынь, древнегреческий, санскрит.

Литература:

Бромлей Ю. С. Очерки теории этноса. М., 1983.

Гачев Г. Д. Наука и национальные культуры. Ростов-на-Дону, 1992.

Гачев Г. Д. Вещают вещи. Мыслят образы. М., 2000.

Гачев Г. Д. Национальный Косомопсихологос. М., 2005

Гумилёв Л. Н. Этносфера: история людей и история природы. М., 1993.

Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1997.

Садохин А. П. Введение в теорию межкультурной коммуникации. М.: Высшая школа, 2005.

Проблема субкультур

Как мы выяснили в предыдущем разделе, культура характеризует деятельность личности, группы, общества в целом, являясь специфическим способом бытия человека. Она всегда имеет свои пространственно-временные границы и раскрывается через особенности поведения, сознания и деятельность человека равно как и через вещи, предметы, произведения искусства, орудия труда, через языковые формы, символы, знаки, а также через типы социальных отношений и т.д. Культура представляет собой достаточно сложную систему, все элементы которой теснейшим образом связаны между собой: культура хозяйственная зависит от культуры интеллектуальной, технической, научной, которые связаны с культурой политической, бытовой, художественной. Одни и те же закономерности выражаются в развитии политических форм и моральных представлений, в искусстве и философии, в языке и способах коммуникации. Характер культурных стандартов на глубинном уровне общественной жизни обеспечивает эту взаимосвязь, это единство форм, придающее всякой культуре её уникальность.

Таким образом, универсальным субъектом культуры выступает человек, обладающий уникальной способностью задавать бытию вопросы о смыслах, об истоках, и поэтому занимающий в культуре центральное место, выступая одновременно и объектом и субъектом культуротворчества. Как справедливо заметил Н. А. Бердяев, «человек как существо социальное и историческое обречён творить культуру, она есть его путь и судьба, он реализует себя через культуру. Культура означает обработку материала актом духа, победу формы над материей. Она более связана с творческим актом человека». Как субъект культуры человек выполняет важнейшие функции, являясь: 1) творцом, созидателем культурных смыслов, ценностей, образцов; 2) носителем определённой (национальной, возрастной, профессиональной т.п.) культуры; 3) транслятором, передатчиком культурных ценностей, норм и т.д. следующему поколению. При этом, если какая-то одна ипостась «выпадает», утрачивается целостность и упорядоченность деятельности этого субъекта культуры в целом. В самом деле, можно быть чрезвычайно талантливым творцом в любой сфере культуры, но не быть в состоянии передать «по наследству» некое знание, ключ, умение или ремесло и унести его с собой в могилу, лишив последующие поколения возможности воспринять его и использовать. Так же как, будучи неспособным принять, взять от предшествующего поколения и унаследовать некую духовную, практическую или социальную ценность, субъект культуры оказывается в положении заново изобретающего не только велосипед, но и религию, нравственность, государство и т.д.

Но такое универсально-расплывчатое понимание субъекта культуры как «человек вообще» не вполне конкретно. Кто такой этот человек? Минимальный субъект культуры – всякая отдельная личность, связанная непосредственно с максимальным субъектом – всем человечеством, поскольку сначала интериоризирует общечеловеческую культуру, присваивает её в процессе образования и воспитания и только потом становится самостоятельным творящим субъектом культурных ценностей. А между этими полярными субъектами культуротворчества располагаются различные группы людей, по разным критериям характеризующиеся как субъекты культуры. Это этнос, народ, нация или такие более широко выделенные в качестве типов культуры Восток и Запад, о которых идет речь в других главах. Таковы макросубъекты культуры. Но для современных наук о человеке и обществе при детальном анализе социокультурных объектов и явлений чрезвычайно актуально и интересно исследование микросубъектов культуры. Тому есть вполне объективные причины.

Рубеж XIX-XX веков породил проблему «массового человека» и «массового общества». В самосознании европейской культуры это явление переживалось и осмысливалось как кризисное и трагическое. Эсхатологические мотивы присутствовали в философии, искусстве, повседневной жизни. Неслучайно, что это время сами его представители иронично называют «эпохой начала конца», ведь «Бог умер», «Закат Европы», «Чёрный квадрат». А также «Мы», «das Man», «Смерть Автора»… - кажется, что европейская духовная культура окончательно «похоронила» и развоплотила всякую субъективность, единичность, индивидуальность, неповторимую уникальность и ценность каждого отдельного человека. И всё же то, к чему европейское человечество так долго шло в поисках своего духовно-ценностного основания – гуманизм – не может так внезапно исчезнуть в связи с постоянно действующим механизмом культурной инерции. Поэтому в ХХ веке сохраняется и даже усиливается внимание к единичному существованию человека, его судьбе, сложно устроенной индивидуальной психической жизни, личной нравственной позиции, связанной со свободой, выбором, ответственностью, верой и т. д., и наиболее важным, приемлемым и осуществимым для культурологического, антропологического, социально-философского анализа явлений культуры и общественной жизни становится предельно малый масштаб, сопоставимый с жизнью конкретных людей. Психоанализ, историческая школа «Анналов», экзистенциализм, культурная антропология, персонализм, психоистория, реалогия всякий раз возвращают современные науки о человеке и обществе к микромасштабу изучения человека и культуры. Не случайно вышедший в 2003 году «Проективный философский словарь» (призванный философски артикулировать интеллектуальные, культурные, технические, социальные процессы, характерные для начала третьего тысячелетия) включает в себя словарную статью «Микроника», описывающую современную метадисциплину, изучающую формы и функции малого в природе, искусстве, культуре, экономике и т. д. Михаил Эпштейн, автор статьи, убеждён, что «как история человечества, так и история вселенной есть процесс непрерывного релятивистского уменьшения составляющих его элементов. По мере того, как мир становится больше, каждая вещь в нём умаляется, переходит в разряд «микро». Такова онтологическая судьба любой материальной или идеальной единичности в расширяющейся вселенной».

Одним из методов, связанных с малой оптикой рассмотрения и изучения феноменов и объектов культуры, является микроистория. Микроистория - не комплекс общих идей, не научная школа, не автономная дисциплина - это метод, основанный на выборе в качестве источников социально-исторических и культурологических исследований индивидуальные биографии, на сужении масштаба анализа до индивидуальной истории, индивидуального опыта. Поскольку долгое время в социально-гуманитарном знании общепринятым было предпочтение, отдаваемое изучению возможно более массовых совокупностей при измерении и анализе социальных явлений; выбор достаточно больших временных длительностей, чтобы увидеть глобальные социальные изменения, то обращение к индивиду выглядело вполне оправданным и закономерным. Используемый микроисториками биографический метод, построенный на изучении дневников, личной переписки, семейных архивов, надписей на фотографиях, автобиографий, мемуаров, исповедей, на интимных интервью, служит глубокому уяснению и осмыслению субъективных смыслов, мотивов, интенций, ценностных оснований человеческого поведения в рамках фиксированного временного отрезка. Этот метод может быть эффективным в совокупности с герменевтическими приёмами для реконструкции и анализа духовных состояний общества. Феноменологически-герменевтическое направление культурологической мысли подтверждает теоретическое значение биографически малого ракурса в изучении культуры. Биография становится незаменимым источником историко-культурной реконструкции конкретного и целостного стилевого и ценностного облика эпох, а также материалом для создания историко-культурной персонологии или культурной типологии личности, адекватной типологии культурных образований.

В конце ХХ столетия серьёзно ускорилась динамика культуры, являющаяся одной из самых проблематичных и неоднозначных проблем в социально-гуманитарном знании. О смене временных эпох, исторических периодов, направлений в различных видах искусства, научных школ сказано и написано немало. Нельзя не замечать того, что в жизни человечества произошёл перелом, после которого за десять лет изменяется в культуре столько, сколько раньше изменялось за столетие. Поэтому весьма значимым оказывается поиск критериев и единиц, не только обрисовывающих процессы социокультурной эволюции или кризисов, но и выясняющих ряд онтологических факторов таких изменений. Одним из ракурсов такого поиска является уход от макросубъективного анализа культурной динамики и выяснение того микросубъекта культуры, который был бы релевантным для исследования перемен в социокультурной жизни, оказался бы тем оптимальным «шагом», на котором становятся зримыми результаты изменения смыслов, ценностей, норм и образцов, оказывающийся своеобразным динамическим субъектом культуры.

Фокус рассмотрения истории культуры необходимо менять, и здесь даже важен не столько сам масштаб, сколько репрезентативность каждого конкретного случая по отношению к целому. Стратегия исследования зиждется в таком случае не на измерении абстрактных свойств исторической реальности, она нацелена на соединение между собой возможно большего числа этих свойств. Индивидуальное здесь призвано сделать новый подход к социальному через нить частной судьбы человека или группы людей. А за этой судьбой проступает всё единство пространства и времени, весь клубок связей, в которые она вписана. Понять смысл и суть того или иного явления социальной и культурной жизни можно лишь через тщательный анализ «жизненного сюжета», «судьбы» конкретных людей, включённых в описываемые явления и обстоятельства. Поэтому акцент в изучении культуры фокусируется на жизни одного поколения людей, субкультурного или кружкового (художественного, научного, социально-политического и др.) микросоциума, одной семьи, одного человека. «Казалось бы, на первый план вновь выходит история описательная, отличная от изучения больших социальных структур, долговременных социальных процессов, глобальных закономерностей, «сериальных» данных истории ментальностей. Действительно, исследовательский интерес сдвигается от присущего всем к индивидуальному. Осуществляется реконструкция индивидуальных стратегий людей и их биографий» (Козлова Н. Н. Козлова. Методология анализа человеческих документов // Социологические исследования. 2004. № 1. С. 15).

Ценность внимательного изучения таких микромиров культуры состоит в том, что там, на мельчайшем срезе социально-культурной жизни, в повседневности конкретных людей и микроколлективов и есть «подлинный локус творчества», место, где появляются, трансформируются, закрепляются нормы, образцы, слова, идеи, ценности того или иного общества. При этом анализ того или иного социокультурного феномена, значимого отрезка культурно-исторического времени оказывается наиболее полным и аргументированным, когда исследуется не одна частная переписка, дневник, воспоминания о детстве, записки и т. п., а все эти нарративы, созданные несколькими современниками или даже сверстниками. Тогда эти тексты становятся репрезентативными, говорящими, и сквозь них проступают подлинные смыслы вещей, явлений социальной жизни, типов отношений, норм и образцов поведения. Так мы можем реконструировать переживания и мысли всякого немецкого солдата, воевавшего во второй мировой войне, основываясь на индивидуальной биографии Йозефа Шефера, солдата гитлеровского Вермахта, погибшего в 1944; специфичность «протестантской этики», набожности и швабского трудолюбия жителей Лайхингена понимаем через историю этого маленького сельского местечка на плоскогорье швабской Юры и биографии его жителей… (Оболенская С. В Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского Вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования истории повседневности // Одиссей. Человек в истории. 1996. – М.: Coda, 1996. С. 128-147) и т.п., поскольку человеческие индивиды рождаются в определённое время в определённом месте в некое «социально-историческое». Биографические схемы – один из центральных компонентов этого a priori. Они формируют течение жизни более или менее обязательным образом, наделяют и рутинные и кризисные моменты значением, связывая их со значением жизни в целом, помещая её в контекст исторического времени. В этой связи важно отметить, что, будучи встроенными в конкретное социокультурное время, индивиды совпадают со сверстниками, какими бы антагонистами не были по мировоззрению или убеждениям. «Ахматова, говорят, не любила Георгия Иванова, но тайна 10-х годов, какой-то особенный воздух той поры стали их пожизненным мучением, главным воздухом их поэзии» (Гандлевский С. Разрешение от скорби // Личное дело №: Литературно-художественный альманах. / Сост. Л. Рубинштейн. - М.: В/ О "Союзтеатр", 1991. С. 226-232). Люди одного поколения говорят «на одном языке» и даже внешне схожи. На наш взгляд, для определения сущности этого явления весьма удачным оказывается понятие габитус в том значении, которое придает ему Н. Элиас: «Нераздельность социального индивидуального схватывается в понятии габитус… Габитус – социальность и история, встроенные в тело и язык человека. Это прочное, устойчивое, но крайне эластичное социальное образование». Такое «внутрипоколенное» единство и родство людей связано с существованием «внутреннего времени», доступного интуитивному пониманию, которое нельзя измерить, а можно воспринимать лишь в качественных категориях. То есть поколение – это некоторая сущность, которую нельзя измерить, а можно постичь лишь через призму личного опыта. Не случайно М. Хайдеггер замечает: «Судьба – это не сумма личных уделов, так же, как совместность – это нечто гораздо большее, чем просто совместное бытие нескольких субъектов. То, что люди совместно пребывают в одном и том же мире и в силу этого готовы принимать определённый набор возможностей, заранее предопределяет направление индивидуальных жизней. Власть Судьбы, следовательно, не ослабевает ни в благополучные периоды, ни в эпоху социальных потрясений. Фатальная предопределённость принадлежности к своему поколению и совместной с ним жизни довершает драму индивидуального человеческого существования». В современную эпоху убыстрившейся социокультурной динамики, связанной с более частой сменой норм, ценностей, образцов, своеобразным балансом или компромиссом между индивидуальным и социальным, на наш взгляд выступает поколение («В наши дни это, возможно, единственный способ быть свободным, продолжая хоть чему-то принадлежать» (П. Нора. Поколение как место памяти // НЛО. 1998. № 30. С. 56)), которое выступает наиболее реальной единицей социокультурного времени, ставшей предметом устойчивого интереса социологов, психологов, культурологов и философов.

Культурные эпохи различаются между собой ведущим принципом универсализации человека, т.е. способом обретения индивидом надличного или всеобщего бытия… Каждая культурная эпоха вырабатывает свой собственный идеал человека, т.е. некоторый образец должной и желаемой в нравственном и эстетическом отношении личности. Поскольку творческие возможности каждой человеческой души определяются именно содержанием культуры, то невозможным становится творчество вне ориентации на человеческий идеал, заданный временем. Но ещё до начала ХХ века такой временной идеал человека, связанный со способом универсализации, изменялся крайне редко, поскольку темп культурной жизни был размеренным и постепенным, в ХХ веке и уже наступившем ХХI-м каждое конкретное поколение людей порождает такой особый тип личности, который поименовывает собой эпоху, ведь «потерянное поколение», «сердитые молодые люди», «бывшие», «ветераны», «шестидесятники», «новые русские» - все они носители новых языков культуры.

Развитие культуры в целом связано с изменением представлений о человеке, его месте в мире и его предназначении. При этом на первый план выдвигается какое-нибудь определенное качество человека как ведущее, наиболее ценное, оно получает зримое воплощение в искусстве в виде художественного идеала. Яркой иллюстрацией этого является современная социокультурная ситуация, поскольку каждое поколение второй половины ХХ – начале ХХI в. создаёт свои индивидуальные вкусы, стили и конкретные образцы в разных видах искусства, воплощаемые субкультурными и контркультурными образованиями, дающими им социальную жизнь. Так рок-музыка характеризует поколение 60-х, психоделическая музыка – хиппи, рэп – поколение 90-х. Причём такой ряд можно выстраивать не только в отношении «кода» или «пароля» в музыке, но и в литературе, что свойственно русской лингво- и литературоцентричной культуре (М. Чудакова, в частности, увязывает этапы литературного процесса в России в ХХ веке именно с поколениями), в кинематографе (например, натурализм и «чернуха» в советском кино конца 80-х), живописи (например, примитивизм и лубок в творчестве «митьков») и т.д.

Литература:

Субкультуры и этносы в художественной жизни. СПб., 1996.

Альтернативная культура: Энциклопедия / Сост. Дм. Десятерик. Екатеринбург, 2005

Левикова С. И. Молодежная субкультура. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004.

Ортега-и-Гассет Х. Вокруг Галилея // Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды: Пер. с исп./ Сост., предисл. и общ. ред. А. М. Руткевича. М., 1997. (Идея поколения; Метод поколений в истории; Ещё раз об идее поколения. – С. 251-294).

Петров Д. В. Молодёжные субкультуры. Саратов, 1996.

Шахматова Н. В. Поколенческая организация современного российского общества. Саратов, 2003.

Раздел II.

Менталитет, картина мира и национальный характер

Уже древние мыслители (Геродот, Фукидид), занимавшиеся историческими описаниями, замечали, что каждый народ имеет специфические черты, отличающие его от других народов.

В середине XIX века сложилась школа Психологии народов, создателями которой были философ Лазарус и языковед Штейнталь. Основное содержание их концепции состоит в том, что благодаря единству происхождения и среды обитания "все индивиды одного народа носят отпечаток... особой природы народа на своем теле и душе", при этом "воздействие телесных влияний на душу вызывает известные склонности, тенденции предрасположения, свойства духа, одинаковые у всех индивидов, вследствие чего все они обладают одним и тем же народным духом"'. Главной силой истории является народ, или «дух целого», выражающий себя в искусстве, религии, языках, мифах, обычаях и т. д. Индивидуальное сознание – есть продукт этого целого звена в некоей социально-психологической связи. Цель школы психологии народов заключалась в том, чтобы познать сущность духа народа, открыть законы, по которым протекает духовная деятельность народов. Народный дух понимается как психическое сходство индивидов, принадлежащих к одному народу и одновременно как их самосознание (народ есть некая совокупность людей, которые смотрят на себя как на один народ, причисляют себя к одному народу).

Эти законы были развиты и систематизированы В. Вундтом в «Лекциях о душе человека и животных» и в «Психологии народов». Вундт придал психологии народов более реалистичный вид, предложив программу эмпирических исследований языка мифов, обычаев – своего рода социологию обыденного сознания. Психология народов становилась описательной наукой, фиксирующей особенности «глубинных слоев» духовной жизни людей. Вундт возражал против прямой аналогии вплоть до отождествления индивидуального сознания и сознания народа. По его мнению, народное сознание есть творческий синтез (интеграция) индивидуальных сознаний, результатом которого является новая реальность, обнаруживающаяся в продуктах сверхиндивидуальной или сверхличностной деятельности в языке, мифах, морали.

Затем идеи Вундта были развиты в понимающей психологии Дильтея и Шпрангера, а также французской социологической школой, согласно которой, все индивиды одного народа имеют черты специфической природы, которая накладывает отпечаток как на физические, так и на духовные характеристики представителей одного народа, вследствие чего они обладают одним народным духом. Дюркгейм усматривал в развитии общественного сознания главное содержание исторического процесса. Аналогичные идеи развивал Г. Лебон: «Каждая раса обладает устойчивой психологической организацией. Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых выражает душу народа, представляют собой синтез всего прошлого, наследство всех предков». Более того, Лебон считает, что «Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Ими заложено основание расы… Душа рас изменяется очень медленно в течение веков».

В 20-х гг. ХХ века в изучение «духа народа» было внесено понятие «менталитет». Его разработкой занимались представители историко-психологического и культурно-антропологического направлений: Леви-Брюль, Люсьен Февр, Марк Блок. В первоначальном контексте «менталитет» означал наличие у представителей того или иного общества, трактуемого как национально-этническая или социально-культурная общность людей, некоего определенного «умственного инструментария», своего рода «психологической оснастки», которая дает возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социальное окружение и самих себя.

Понятие «менталитет» близко понятию «социальный характер» у Э. Фромма, а также понятию «архетип» Г. Юнга.

В узком смысле менталитет – это то, что позволяет единообразно воспринимать окружающую действительность, оценивать ее и действовать в ней в соответствии с определенными установившимися в обществе нормами и образцами поведения, адекватно воспринимая и понимая при этом друг друга.

В современном научном понимании менталитет – это «совокупность символов, формирующихся в рамках каждой данной историко-культурной эпохи и национальности. Эта совокупность символов закрепляется в сознании людей в процессе общения с себе подобными, то есть путем повторения. Эти символы (понятия, образы, идеи) служат в повседневной жизни объяснением, способом выражения знаний о мире и человеке в нем.

Менталитет, как специфика психологической жизни людей раскрывается через:

1) систему взглядов и оценок, норм умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях;

2) язык. Анализ языка позволяет весьма точно выявить культурную специфику отношения людей к окружающему миру и представляет внутренний мир человека. Можно узнать через язык стиль мышления;

3) доминирующие в данной группе мотивы, через иерархию ценностей, которые проявляются в убеждениях, идеалах и интересах. Все это позволяет выявить социальные установки, обеспечивающие готовность действовать определенным образом. Менталитет наиболее отчетливо проявляется в типичном поведении людей, представителей данной культуры, выражаясь прежде всего в стереотипах поведения и принятия решения, означающие на деле выбор одной из поведенческих альтернатив;

4) эмоциональную сферу, через господство каких-либо чувств;

5) анализ основных социально-политических и этнических категорий, которыми оперирует обыденное сознание: «свобода», «труд», «время», «пространство», «семья».

Русский ученый-медиевист А. Я. Гуревич разрабатывает подробную структуру ментальности, составляющими которой являются:

1. Образ природы и способы воздействия на неё.

2. Восприятие пространства и времени и связанная с этим трактовка исторического процесса.

3. Соотношение мира земного и мира потустороннего и соответственного этому понимание и переживание смерти. Соотнесение естественного и сверхъестественного. Понимание места человека в системе мироздания.

4. Отношение к миру вещей: к труду, собственности, к богатству, бедности, к сферам деятельности.

5. Отношение к свободе (Власть, свобода, подчинение. Свобода и несвобода).

6. Установка на новое, нетрадиционное (традиционные/новационные культуры).

7. Социальные установки: детство, старость, семья, половой диморфизм.

8. Отношение к бытованию различных видов источников информации (устная/письменная; словесная/несловесная культуры).

Этнос как большая социальная общность представляет собой сложную систему, у которой в процессе филогенеза появляются свойства, какими не обладают составляющие ее элементы – индивиды. Эти свойства на уровне коллективно-бессознательного уравновешивают или возмещают «шероховатости» и «недостатки» индивидуального бессознательного.

В 50-ые годы основным направлением, конкурирующим с исследованием психологии народов было изучение “картины мира”

Концепция “картины мира” была сформулирована Робертом Редфильдом (1897 — 1958) и ассоциируется прежде всего с его именем. По определению Редфильда, “картина мира” — это видение мироздания, характерное для того или иного народа, это представления членов общества о самих себе и о своих действиях, своей активности в мире. “Картина мира” отличается от таких категорий как “этос” культуры, способ мышления, “национальный характер”. Если концепция “национального характера” касается прежде всего взглядов на культуру со стороны внешнего наблюдателя, то “картина мира”, напротив, изучает взгляд члена культуры на внешний мир. Это как бы комплекс ответов даваемых той или иной культурой на извечные вопросы бытия: кто такой я и кто такие мы? Среди кого я существую? Каково мое отношение к тем или иным вещам? И если в случае ценностного подхода на все эти вопросы ответы даются как бы на универсальном языке, или точнее на языке европейской культуры, то концепция “картины мира” подразумевает интерпретацию культуры, выявление оттенков, характерных только для нее, применение к исследованиям культуры метода эмпатии (сопереживания).

Культура в концепции Редфильда состоит из тех "обыденных пониманий, проявляющихся в актах и артефактах, которые характеризуют общества". Так как эти обыденные понимания являются предпосылками действия, то те, кто владеют общей культурой, обладают общими модусами действия. Культура не есть статическая сущность, а длящийся процесс; нормы творчески пересматриваются со дня на день в процессе социального взаимодействия. Те, кто принимают участие в коллективном взаимодействии подходят друг к другу с комплексом ожиданий, и реализация того, что ожидается, последовательно подтверждает и усиливает их установки. В этом отношении люди в каждой культурной группе постоянно поддерживают установки друг друга, каждый отвечая другому ожидаемым способом. В этом смысле культура есть продукт коммуникации.

По мнению Редфильда необходимо видеть явления прежде всего изнутри и только потом возможно придти к их “внешнему” пониманию, то есть пониманию во внешнем культурном контексте. Требование “видеть предмет изнутри” относится Редфильдом и к культуре, и к ее носителям, понимать психологию которых исследователь должен так, словно бы он был на их месте. Ведь член культуры может понимать значение любых ее материальных или нематериальных элементов совершенно иным и часто совершенно неожиданным для нас образом. Не вставая на точку зрения носителя культуры, мы ошибемся как в трактовке элементов культуры, так и культурной системы как целого. Этнологу необходимо начать с того, чтобы распознать, где та точка, с которой носитель данной культуры смотрит на мир, и если это система родства, то прежде всего понять ее.

По определению, данному уже в 70-ые годы, Клифордом Гиртцем, “картина мира” представляет собой присущую носителю данной культуры "картину того, как существуют вещи, ...его концепцию природы, себя и общества".

Концепция "картины мира" предполагает, прежде всего, когнитивное содержание — информацию о способе познания людьми окружающего мира. Но на практике исследователи, описывающие образы мира, присущие тем или иным народам, изучают в большей мере не то, как народы познают мир, а результаты этого познания: космологические, онтологические, эсхатологические системы. В этнологических работах “картина мира” оказывается этнографической абстракцией, то есть попыткой антрополога дать целостный образ "туземной философии", смоделировать за "туземца" его философскую систему.

Литература:

Гачев Г. Д. Национальные образы мира: Курс лекций. М., 1998.

Традиционная пища как выражение национального самосознания. М., 2001.

Черносвитов П. Ю. Герои нашего времени, или об особенностях национальной ментальности // Человек. 1999. № 6.

Шлёндер Бернд, Дугина Елена. Кросскультурное исследование ценностных индивидуальных и групповых ориентаций // Иностранная психология. 2001. № 14.

Язык как основа национальной культуры

Язык – наиболее глубокая всеопределяющая структура во всякой национальной культуре. По утверждению Вильгельма фон Гумбольдта, «…язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с народным духом», это его внутренняя поэтическая энергия. Язык - универсальное хранилище национального самосознания, свойств характера в грамматических категориях. Есть языки с преимущественно глагольным (динамическим) изображением действительности, а есть – с именным (статическим) обозначением понятий. Этот последний тип языка характерен для становления индийской и греческой культур и соответственно для развития поздней европейской логики.

Культуры различаются (типологизируются) и в некоторых других отношениях. Например, по антропологической концепции К. Леви-Строса, есть культуры «холодные», воспроизводящие одни и те же тексты и тяготеющие к замене истории мифом, и есть культуры «горячие», имеющие тенденцию к постоянному созданию новшеств, новых текстов и хотя бы частичной замене мифа реальной историей. С. С. Аверинцев объясняет это следующим образом: «Есть культуры более закрытые. Это связано с языком. Например, французская. На французский язык толком чужих, иноязычных стихов не переведёшь. Французская фоника очень своевольная, поэтому если иноязычные имена попадают во французский язык, то изменяются до неузнаваемости». А для русского языка характерно стремление сохранить фонетический облик иноязычного имени, слова (и в этом отношении нам ближе немецкая культура). Эту особенность русского языка тонко чувствовали русские поэты:

Слаще пенья итальянской речи

Для меня родной язык,

Ибо в нём таинственно лепечет

Чужеземных арф родник.

                                        (О. Мандельштам)

Нам внятно всё: и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений.

                    (А. Блок)

Остроумно говорил об этой специфике русского языка С. С. Аверинцев: «Возьмём имя основателя христианской религии: итальянец скажет «Джезу», француз – «Жезю», англичанин – «Джизас» - и горя мало. Древнерусский человек говорил «Исус», что уже очень близко к форме греческого текста Нового Завета. Но и этого мало, следует реформа Никона – раз грек произносит два гласных звука, надо и русским говорить «Иисус». (Действительно, это было одним из пунктов раскола)».

Эта особая бережность, особое внимание к фонетическому облику иноязычного имени есть одно из свойств нашей самобытности, российской национальной психологии. Одна из устойчивых черт русской культуры – авторитет слова. Как писал Ю. М. Лотман: «Это привело к совершенно неизвестному в Европе авторитету словесного искусства - литературы». Утверждение, что поэт – пророк истины, а поэзия – язык богов, в России XVIII-XIX веков воспринималось буквально. В самом деле, для русского менталитета является центральной, фундаментальной такая особенность, как «тотальная словесность», специфическое «лингвистическое чутьё», поэтому русская культура - это всегда особое лингвокультурное пространство, в котором любые макро- и микродинамические изменения характеризуются тесной связью глобальных социально-культурных процессов и языка. Всякий момент русской культурной истории имеет соответствующее вербальное оформление, отражающее основные черты его мироощущения и миропонимания.

Концепция о том, что восприятие мира детерминировано (обусловлено) именно языком (т. е. язык задаёт видение мира), известна в науке как концепция Э. Сепира - Б. Уорфа («теория языковой относительности»), довольно долго рассматриваемая отечественными лингвистами как теория «языкового шовинизма». Э. Сепир писал: «Люди живут не только в объективном мире и не только в мире общественной деятельности, как это обычно полагают, они в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который стал средством выражения для данного общества. Было бы ошибочным полагать, что мы можем полностью осознать реальность, не прибегая к помощи языка, или что язык является побочным средством разрешения некоторых специальных проблем общения и мышления. На самом же деле «реальный мир» в значительной степени бессознательно строится на основании языковых норм данной группы… Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения». То есть, Э. Сепир полагает, что язык есть выраженное в символах руководство к культуре. Другой автор концепции языковой относительности Бенджамин Ли Уорф так же утверждал, что «мы расчленяем природу в направлении, показанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому. Что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстаёт перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы – участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определённого речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка». Стало быть, различия между культурами находятся в зависимости от языковых различий. И тот неизбежный предел в понимании человека другой культуры состоит именно в том, что в нашем языке нет терминов для обозначения некоторых реальностей, которые созданы и обусловлены языком чужой культуры.

Идею, заключающуюся в том, что значения слов отражают и передают образ жизни и образ мышления, характерный для конкретного данного общества (или языковой общности) и поэтому представляют бесценные ключи к пониманию культуры, очень точно выразил Джон Локк: «Даже скромное знание разных языков легко убедит каждого в истинности этого положения: так, легко заметить в одном языке большое количество слов, которым нет соответствия в другом. Это ясно показывает, что население одной страны по своим обычаям и по своему образу жизни сочло необходимым образовать и наименовать такие разные сложные идеи, которых население другой никогда не создавало. Этого не могло бы случиться, будь такие виды продуктом постоянной работы природы, а не совокупностями, которые ум абстрагирует и образует в целях наименования и для удобства общения. Терминам нашего права, которые не являются пустыми звуками, едва ли найдутся соответствующие слова в испанском и итальянском языках, языках не бедных; ещё меньше, думается мне, можно перевести их на язык карибский или язык весту; а слово versura римлян или слово corban у евреев не имеют в других языках соответствующих слов; причина же этого ясна из сказанного выше. Более того, если вникнем в дело немного глубже и точно сравним различные языки, то найдём, что хотя в переводах и словарях в этих языках предполагаются соответствующие друг другу слова, однако среди названий сложных идей… едва ли найдётся одно слово из десяти, которое означало бы совершенно ту же идею, что и другое слово, которым оно передаётся в словарях… Это слишком очевидное доказательство, чтобы можно было сомневаться, ив гораздо большей степени мы найдём это в названиях более отвлечённых и сложных идей. Такова большая часть названий, составляющих рассуждения о нравственности; если из любопытства станут сравнивать такие слова с теми, которыми они переводятся на другие языки, то найдут, что очень немногие из последних слов точно соответствуют им во всём объёме своего значения».

Таким образом, проблема межкультурного взаимодействия связана с взаимодействием языков и своеобразных способов мировосприятия.

Вот типичный пример из области взаимодействия языков. Как в разных языках обозначаются цвета? Известно, что сетчатка человеческого глаза, за исключением индивидуальных патологических отклонений, фиксирует цвет совершено одинаково, независимо от того, чей глаз воспринимает цвет – араба, еврея, чукчи, русского, китайца или немца. Но каждый язык установил свою цветовую систему, и эти системы нередко разнятся между собой. Например, очень трудно даже специалистам интерпретировать обозначения цветов у Гомера и Вергилия. Один народ объединяет в едином слове синее и зелёное, другой – синее и чёрное, третий – разлагает на разные цвета ту часть спектра, которая считается у иных одноцветной. Следовательно, это чисто лингвистическая проблема. Но ведь восприятие цвета – одна из важных составляющих реальности, оно задаёт её и формирует.

Или ещё один показательный пример, связанный с восприятием пространства и времени в языке, описанный современным датским писателем Питером Хёгом: «Расстояние в Северной Гренландии измеряется в sinik – «снах», то есть тем числом ночёвок, которое необходимо для путешествия. Это, собственно говоря, и не расстояние, потому что с изменением погоды и времени года количество sinik может измениться. Это и не единица времени. Перед надвигающейся бурей мы с матерью проехали без остановки от Форсе Бэй до Иита – расстояние, на котором должны были быть две ночёвки. Sinik – это не расстояние, это не количество дней или часов. Это и пространственное, и временное явление, которое передаёт соединение пространства, движения и времени, являющееся само собой разумеющимся для эскимосов, но не поддающееся передаче ни на один европейский разговорный язык» (Питер Хёг «Смилла и её чувство снега». СПб., 1998. С. 245).

Если столь велики расхождения в таком простом вопросе, как обозначение цвета или реальных пространства и времени, каковы же они, когда речь идёт о более абстрактных понятиях? Действительно, что такое «слава, счастье, беда, причина, связь» для тех, чей лингвистический мир отличен от нашего? Например, В. Набоков, который был достаточно продолжительный период своей жизни американоязычным писателем, писал о совершенно неповторимом русском понятии «пошлость»: «На русском языке при помощи одного беспощадного слова можно выразить суть широко распространённого порока, для которого три других знакомых мне европейских языка не имеют специального обозначения… Его нельзя передать одним словом, требуется исписать не одну страницу, чтобы передать все оттенки его смысла». Что такое «жизнь», «смерть»? Мы переводим «смерть» с английского языка на русский, придавая слову форму женского рода. Но в английских текстах о смерти может говориться и в мужском роде. В английском народном эпосе это обычное явление. Американская поэтесса XIX века Эмили Дикинсон тоже говорит о смерти в мужском роде, рисуя её в облике джентльмена:

Я смерти не искала, верьте,

Он сам увёз меня собой.

А в экипаже, кроме смерти