Тезис «знание-власть» в антропологии

Идея о том, что отличие между женскими и мужскими исследованиями должно быть, то есть что знание социально сконструировано, а потому «необъективно», пронизано отношениями власти и зависит от того, кто (мужчина или женщина, белый или цветной, колонизатор или колонизируемый, врач или пациент) является его производителем — свидетельство огромного интеллектуального сдвига, не только поставившего под сомнение объективность и рациональность декартовой когнитивной парадигмы, служащей «оправданием» науки, но и связавшего производство знания с проблемой власти. Отсутствие различия между мужскими и женскими работами свидетельствует, как полагают интеллектуальные последователи Мишеля Фуко, о «мужском перекосе» (male bias), т. е. господстве и признании единственной модели описания мира, выработанной доминирующей социальной группой, в то время как альтернативные дескриптивные модели подавляются посредством цензуры, либо не могут возникнуть изначально. Цензура, если пользоваться терминологией Пьера Бурдье — это структура поля выражения (всей символической сферы) и, прежде всего, сам доступ к возможности высказаться, закрытый или затрудненный для некоторых групп.⁶ Если посмотреть на историю человечества, то связь между полом, властью и правом/возможностью публичной речи очевидна. Те, кто ущемлен экономически, социально или культурно, лишены также возможности поведать о свих потерях и своей боли. Можно спорить по поводу того, является ли связь между половой принадлежностью и правом артикуляции интересов необходимой или случайной, однако само наличие этой связи вряд ли подлежит сомнению.

Те, кто обладает правом речи и, соответственно, инструментами символического господства, а потому контролирует «производство реальности» — летописцы, историки, юристы, психологи, врачи, священники, антропологи, учителя и писатели и т. п. (среди которых почти не было женщин или цветных, не обученных грамоте, не допускаемых в университеты либо вообще в публичную

⁶  Pierre Boordieu, «Censorship and Imposition of Form», Language and Symbolic Power (Harvard University Press, 1991), p. 138.

375

сферу и т. п.), сформировали и легитимизировали свои версии мира, термины, структуры речи, способы его выражения. Другие, те, кого Арденер назвал онемленными или лишенными речи (muted groups), не имея доступа к контролю над символической сферой, не могут ни создать собственную версию, ни добиться ее признания.⁷

Группы, для которых в связи с их положением в структуре поля выражения возможности артикуляции и осознания своих интересов ограничены, «немы»: их реальность и образ мира не может быть описан в терминах доминирующей группы уже на уровне обычного языка. Заговорив, они используют тот аппарат, при помощи которого заведомо невозможно описать их миры: им «нечем кричать и разговаривать», как писал В. Маяковский (правда, по несколько иному поводу).

В антропологии, спецификой которой является полевая работа, асимметрия речи проявляется уже на уровне сбора данных: исследователи стремятся узнать у тех, кого заранее считают носителями важной информации — например, вождей и старейшин племени — о политических, социальных, экономических и религиозных институтах, имеющих очевидную формальную структуру, т. е. аналогичных тем, которые доминируют в западном обществе. В соответствии с собственными культурными ожиданиями они, во-первых, относят женщин и их деятельность в область внеисторической частной (домашней) сферы и, соответственно, рассматривают их как менее значимых информантов, а во-вторых, трактуют полученные сведения в рамках мужского опыта. Розалинд Майлз во Всемирной женской истории приводит наглядный пример такого подхода: археологи при раскопках первобытного стойбища находят палку с 30 зарубками. Возникают (и попадают в научную статью) две гипотезы: согласно одной, при помощи зарубок отмечались дни лунного месяца и палка — это своеобразный календарь. Согласно другой точке зрения, зарубки свидетельствуют о количестве убитых на охоте животных. Но почему не предположить, спрашивает Майлз, что отметины использовались для подсчета менструального цикла женщины⁸? Для чего использовалась палка на

⁷ Edwin Ardener, «The Problem Revisited», in S. Ardener, ed., Perceiving Women
(London: Dent), pp. 19-27.

⁸ Rosalind Miles, The Women's History of the World (London: Verso, 1984).

376

самом деле, мы, скорее всего, никогда не узнаем, но 30-дневный лунный месяц также никому не известен.

Дескриптивные и прескриптивные компоненты так переплетались в процессе описания социальной реальности, что традиционная антропология «выполняла свои собственные предсказания»,⁹ причем неизменно предсказывала одинаково бесправное положение женщин в незападных культурах (что частично оправдывало колониальные цивилизационные проекты). Так как теоретические основания определяют методы сбора, интерпретации и представления данных, включение в антропологию женщин и превращение пола в категорию анализа не могло быть осуществлено по рецепту, как выразилась Хенриетта Мур, «добавить женщин и размешать».¹⁰ Эта не эмпирическая, а теоретическая и методологическая проблема потребовала пересмотра дискурсивных оснований такой дисциплины как антропология с тем, чтобы избежать по крайней мере трех основных стереотипов: перестать смотреть на женщину как на «экзотику», как на жертву и как на аномалию.¹¹