Радикальный феминизм: переосмысление категорий классической политической теории

1) Публичное и приватное пространство. Для феминистских исследователей актуальным остается расширительное толкование определения политики и традиционных концепций политического. В этом контексте центральной стала деконструкция подхода к определению политической территории и политики.⁵ Поскольку в патриархатном обществе отчетливо

⁵  Феминисты не были первыми, кто бросил вызов конвенциальному определению политики: на необходимости политического усиления депривиро-

88

разделенные между собой публичная и вторичная по отношению к ней приватная сферы являлись основными территориями жизни мужчин и женщин, в феминистской теории на первый план выдвинулась проблема взаимодействия между ними. Именно в связи с этим поставлено под сомнение традиционное определение политики. В традиционной политологии существует тенденция определять ее в качестве целенаправленной деятельности, ограниченной рамками особой публичной сферы, в которой и происходит принятие решений. Развернувшие в 1970-е годы дискуссию радикальные феминисты подвергли фундаментальной критике общепринятые трактовки политики как деятельности, не охватывающей область частного. Одна из пионеров в этом отношении Кейт Миллет в своей уже классической работе Сексуальная политика (1970) предложила перенести акцент в определении политики на взаимоотношения, основанные на власти, «посредством которой одна группа людей контролируется другой».⁶ Она развивает тезис о том, что отношения между полами являются сексуально-политическими в том смысле, что власть мужчин над женщинами основана на различии полов. Одним из проявлений этого является монополизация

ванных групп настаивала марксистская теория. Но признавая единственную важную категорию социальной стратификации — класс (и классовые отношения в качестве структурирующих политическую борьбу), она постулировала, что социальная трансформация необходима для политического усиления угнетенного рабочего класса. Тем не менее, пользуясь гендерно нейтральными терминами, марксистская теория, говоря о рабочем классе и делая упор на крупных предприятиях с большой концентрацией рабочих, выпускала из виду тех же женщин из рабочих семей: как раз на такого типа предприятиях было меньше всего женщин. С другой стороны, марксизм игнорировал политическую борьбу вне промышленных предприятий, в которой традиционно именно женщины из рабочей среды играли основную роль. Произраставший же из марксизма социалистический феминизм тесно соединялся с социалистическим движением, внутри которого имелась четкая тенденция обращаться к женщинам исключительно как к женам. Во Франции и, прежде всего в Германии, к концу 19 века социалистические партии включили женские права в свои программы, но рассматривались они в качестве зависимой задачи и вторичных достижений социализма. Это сочеталось с множеством противоречий в вопросе о предоставлении женщинам избирательных прав, глубоким недоверием к «буржуазному» феминизму и традиционными идеями о женственности и женском предназначении. ⁶  Kate Millett, Sexual Politics (London: Abacus, 1972), p. 23.

89

мужчинами ключевых позиций в политико-властных структурах. Разделение человеческого бытия на сферы общественной и частной жизни, с одной стороны, закрепляет мужское доминирование в обществе, с другой стороны, существует из-за асимметричных отношений власти и подчинения, утвердившихся между полами. В-третьих, оно нужно, чтобы скрыть властные взаимозависимости между мужчинами и женщинами.

2) «Личное есть политическое». Таким образом, понятие «политика» радикальными феминистами стало трактоваться предельно широко — как любые действия в сфере современной социальной и культурной жизни, направленные на трансформацию традиционного общества. Поэтому любая женская акция, направленная против дискурса патриархатной культуры, воспринимается как политический поступок, поскольку всегда ставит под сомнение основы и принципы функционирования существующих патриархатных институтов и практик, призывает к их переосмыслению и символизирует собой акт преодоления властных зависимостей и стереотипов традиционной культуры. Наконец, к 1990-м годам, насилие в семье, проблемы на рабочем месте, связанные с сексуальными домогательствами, стал-керизм⁷ также стали частью политической повестки вследствие пространной дискуссии по поводу уместности перенесения персональных проблем на общественный уровень. Феминисты и их сторонники, с 1970-х годов требуя приоткрыть завесу над частной жизнью граждан, обращали внимание общества на размах насилия в семьях, которое являлось закрытой темой в течение десятилетий. Тогда же в политическую повестку они выдвинули проблемы личной репродуктивной свободы и свободы в выборе сексуальной ориентации, которые стали рассматриваться в качестве политической позиции, а борьба за свободный выбор и за права сексуальных меньшинств стала важным направлением политической активности.

Отсюда основная политическая формула радикальных феминистов и, по существу, основной лозунг второй волны феми-

Сталкеризм — термин, характеризующий систематическое преследование в виде телефонных звонков, писем, появления возле дома проживания, навязывания собственной персоны человеку, этого не желающего.

90

низма — «личное есть политическое».⁸ Поместив в этот центральный лозунг утверждение о прямой связи между политикой и повседневной жизнью, между индивидуальными нуждами, заботами и социальными переменами, феминисты кардинально расширили саму политическую повестку: проблемы, прежде рассматривавшиеся исключительно в качестве «приватных» женских, — аборт, репродуктивные права, насилие в отношении женщин, сексуальное преследование, забота о детях, домашняя работа — стали соревноваться между собой за приоритетное место в национальном политическом дискурсе современных демократий. Хотя вопрос о границах персонального и открытого для общества в частной жизни граждан не имеет однозначного ответа, признание того, что личное/персональное является политическим, упраздняет искусственное разделение жизненного и политического пространства на публичное и приватное, бросая в то же время вызов идеологическому ограничению политики, сводящего ее к узкому миру выборов, кандидатов и их лоббистов.

3) Концептуализация понятий «различие» и «сексуальное различие». В то же время стала выявляться ограниченность и самой феминистской теории и феминистской практики, произраставших из персонального опыта объединенных в свои организации белых женщин среднего класса, которые не могли аккумулировать и репрезентировать опыт всех, в том числе небелых женщин. С этой точки зрения, оказалось, что феминистское движение также определяло содержание политики недостаточно широко. Это проистекало из чрезмерно схематичного подхода к определению категории «женщина», идентифицируемой в обобщенном понятии «мы». Как подчеркнула Джудит Батлер, такая «идентичность» как отправная точка не могла удержаться в качестве основы для феминистского политического движения, поскольку любая попытка дать универсальное или специфическое содержание категории женщин, где предполагается, что этот гарант солидарности — «мы» — требуется заранее, обязательно производя фракционализацию.⁹ Другими словами, поли-

⁸ «The personal is political» — фраза, впервые произнесенная Carol Hanisch.
Она появилась в ее работе 1970 г. Notes from the Second Year.

⁹ Батлер Джудит. Случайно сложившиеся основания: феминизм и вопрос о
«постмодернизме» // Гендерные исследования. 1999, N° 3. С. 101.

91

тическим фактом становится то, что женщины сегодня обнаруживают не только общность женского жизненного опыта, но и его несхожесть у представительниц разных социальных, религиозных, этнических, возрастных групп, и как следствие, на политической сцене воспроизводят и транслируют эти различия — в том числе относительно взглядов на политические приоритеты. Именно поэтому в начале 1980-х годов феминистское «мы» подверглось критике со стороны черных феминисток за игнорирование совершенно особого, несопоставимого ни с чем опыта потомков чернокожих рабынь, ощущавших себя «другими» не только по отношению к мужчинам (более к белым, нежели к черным), но, в очень значительной степени, по отношению к белым женщинам среднего класса.

Теоретические и политические дискуссии 1990-х годов на фоне дезинтеграционных процессов, роста националистических движений в мире концептуализировали и проблематизировали понятия «различия» в общем и «сексуальные различия», в частности. Например, в тексте интервью Джутит Батлер с Рози Брай-дотти утверждается: «...акцентуализация на обобщенной европейской личности, которая сопутствует проекту «унификации» старого континента, неизбежно приводит к «различию», которое становится даже более чем принципиальным и взрывоопасным понятием. Следствием парадокса одновременной глобализации и фрагментаризации, который соответствует социально-экономической структуре наших постиндустриальных времен, является регрессия к национализму и расизму, который идет рука об руку с проектом европейского федерализма, свидетелями чего мы все являемся в сегодняшней Европе».¹⁰ Исчезновение Восточного блока, распад СССР и Югославии, появление чеченского вопроса несет в себе такие феномены, как «различия» в общем, так и «сексуальные различия», в частности, ставшие политически окрашенными. И хотя корни концепции «различия» могут быть обнаружены также и в иерархических, исключающих способах тоталитарного мышления, не учитывая сегодня феномен различия не как исключения, а как равноправного множества в целом, становится невозможным анализировать и исследовать происходящие сегодня дезинтеграционные процессы.

¹⁰ Батлер Джудит. Феминизм под любым другим именем. Интервью с Рози Брайдотти. Пер. с англ. // Гендерные исследования. 1999, № 2. С. 61.

92

Концепция «различия» предлагает базу для плюралистического толкования одного из самых острых феминистских политических вопросов — сексуальности. Является ли гетеросек-суальность обязательной принадлежностью индивида? Или она становится необходимым атрибутом жизни человека в связи с репрессией, которой подвергаются как сексуальность вообще, так и проявления «других» ее форм? Наличие гомосексуальных и бисексуальных мужчин и женщин свидетельствует о «различии» и множественности в проявлениях человеческой сексуальности. Но репрессивные действия государства и гомофобия общества породили феминистский ответ в виде лесбийского политического проекта, а борьба за права сексуальных меньшинств стала одним из центров политической программы феминизма, в этой части объединившегося в своих требованиях с группами сторонников сексуальных меньшинств, не ассоциировавших себя с феминизмом. Гетеризованная приватная область сексуальности (особенно репрессированной гомосексуальности) вышла на уровень публичной политики, заявив о себе в программах западных политических партий, доказывающих, что «личное есть политическое».