Феминистская методология в политической теории

Повторный всплеск женского движения во второй половине 1960-х годов инициировал в политических науках академические дебаты по многим проблемам истории и современного состояния общества, исследование которых в феминистском дискурсе приобрело совершенно иную окраску. До того, как поднятые феминистами вопросы стали предметом всестороннего обсуждения, анализ дифференциации общества по принципу пола/гендера не проводился, работы в области политологии и социологии едва упоминали женщин.⁴

Если субъект политики, в качестве которого традиционно выступал мужчина, всегда был объектом интенсивного исследования, то политическое участие женщин (которое было действительно минимальным в силу принудительного разведения по разные стороны женщин и политики) и их политическое поведение (которое в избирательных кампаниях копировало мужское) не изучались. Практически не исследовалась также роль женщин в сферах, где они были наиболее «видимыми» — в семейной, приватной жизни, в воспроизводстве хозяйства семьи; «серьезная» наука отдавала предпочтение исследованию статусных сфер с преимущественным преобладанием мужчин. Таким образом, в «дофеминистский» период узкое толкование понятий политики и политического не оставляло места для женщин: должен был состояться интеллектуальный прорыв для деконструкции традиционного политического знания и привычного подхода к изучению общества, для того, чтобы множество «частных»

⁴ В рамках марксистской историографии следует отметить две классические работы — Энгельса Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства (1884) и Бебеля А. Женщина и социализм (1879), которые в исторической ретроспективе анализируют причины подчиненного статуса женщины, но не выделяют их в качестве специфической социальной категории. Основной тезис классического марксизма состоит в том, что поскольку женщины-работницы угнетены капиталистической системой в той же степени, что и мужчины, а разделяет женщин принадлежность к разным классам, постольку не существует единых специфически женских интересов, отличных от классовых. Объединение женщин из разных социальных слоев возможно только для борьбы за преобразование капиталистического общества в социалистическое.

86

тем, которые касались женщин, стали не только статусными, но и приобрели совершенно иное звучание в феминистском дискурсе.

Феминистская модернизация политической теории началась с пересмотра ряда традиционных и постановки новых исследовательских задач. Прежде всего, был сделан вызов конвенциональным определениям политики. Кроме того, был поставлен вопрос, каким образом гендер конструирует женский политический опыт, и как раса, этничность, классовый интерес в сочетании с гендерной принадлежностью влияют на политические действия и политическое сознание. Было привлечено внимание к изучению влияния взаимопереплетающихся социальных отношений женщин в семье и на рабочем месте на выработку форм сопротивлений и соглашений, а также предприняты попытки поместить активизм общественных организаций (grassroots activism) в контекст более широкого политического и экономического процесса. Кроме того, в современных политических науках активно исследуются взаимоотношения между политической теорией и женской политической практикой.

Феминистскую литературу объединяет тот взгляд, что современное общество унаследовало и воспроизводит многие черты патриархатной модели, определяющей характеристикой которой является главенство мужчин в семье и простирание его в целом на социум. Если в прошлом властные позиции мужчин поддерживались и формально (с помощью права), и неформально (общепринятыми правилами повседневной жизни, обычаями и традициями), то в современном, официально эгалитарном обществе, депривация женщин осуществляется как бы в обход права. В конце 19 века, несмотря на принятые антидискриминационные законы и общую тенденцию развития общества в соответствии с эгалитарной моделью, мужское доминирование поддерживается как на уровне сознательных стереотипов, разделяемых мужчинами и женщинами (например, политика — не женское занятие), так и на уровне бессознательного. Примером последнего является язык, выступающий в качестве дополнительного фактора дискриминации женщин, и языковое функционирование, в котором кодируется властная гендерная асимметрия. Американская и британская научная литература часто демонстрирует в качестве хрестоматийных примеров использование слов man и mankind в качестве терминов для описания человеческо-

87

го сообщества. Точно так же местоимение he используется по отношению к третьему лицу. Множество эквивалентных слов, относящихся к мужчинам и женщинам, имеют разные ассоциации в языке. Например, «она — его вдова», но не «он — ее вдовец». В русском языке политик — существительное мужского рода; о субъекте политики говорят «он». Термин «политик» в массовом сознании рисует образ мужчины. При необходимости сделать акцент на факте, что политиком является женщина, приходится пользоваться громоздкой конструкцией — женщина-политик, женщина-депутат. Мужчины и женщины используют язык для достижения определенных целей, но поскольку половые различия приравнены к различиям в доступе к власти и влиянию в обществе, они имеют своим результатом и лингвистические различия. Политика, работа, спорт наиболее часто являются содержательными категориями бесед мужчин. У женщин же, наоборот, в качестве таких категорий выступают самоощущения, личные чувства, взаимоотношения с окружающими, семья. Соответственно, как продолжение этих различий, прослеживается связь между языком, поведением и сферами деятельности. Различия между мужчинами и женщинами в использовании языка и его средств, таким образом, создают проблему, которая выходит за рамки лингвистики и предстает в качестве социокультурной. Мужское неформальное сообщество, внутри которого происходит обсуждение важных вопросов, выработка техник их решения, оказывается закрытым для женщин.