Кризисы общества и кризисы исторической науки. Почему происходит смена парадигм на рубеже XX – XXI веков?

Развитие науки сопровождается кризисными ситуациями, которые имеют сложную природу, включая в себя и кризис господствующей парадигмы. Разрешение кризисов в науке необходимо связано с зарождением новой парадигмы. Её появление свидетельствует не об ошибочности предыдущей парадигмы, а о движении научного знания.

XX век породил новые противоречия. Мир утратил устойчивость, жизнь меняется слишком быстро для человека: люди оказались не готовы к тем изменениям, которые принёс научно-технический прогресс. Резко возросла роль случая и роль личности в общественной жизни.

Сегодня многие ставят вопрос о том, насколько психологически приспособлен человек к ситуации быстроменяющегося мира. В прошлом социальный цикл зачастую соотносился с культурным. Сегодня на жизни одного поколения окружающая культура может измениться несколько раз в связи с резким сокращением сроков от изобретения до массового внедрения достижений техники. Человек не чувствует себя уверено ни в культурном, ни в профессиональном плане. В мире всё больше становится людей вырванных из лона семьи, из привычного ландшафта, утративших привязанности и ощущение стабильности. С одной стороны становится больше степеней индивидуальной свободы, с другой – становится всё больше неврастеников, потерявших способность ориентироваться в окружающей жизни, способность разумно управлять событиями. Преображается социальное и культурное бытиё.

Оторвите человека от родной культуры и бросьте в совершенно новое окружение, где ему придётся мгновенно реагировать на множество совершенно новых представлений о времени, пространстве, труде, сексе и т.п., и вы увидите, какая поразительная растерянность овладеет им. А если вы ещё отнимите у него всякую надежду на возвращение в знакомую социальную действительность, растерянность перерастёт в депрессию. Психологическое онемение – жуткий синдром нашего времени. ^[43]

Пример тому – Россия в 90-е годы XX века, когда за кратчайшее время кардинально изменилась и культурная среда и система ценностей: молодёжь резко отличается от старшего поколения. Мы имеем противоречия не только социальные, но и противоречия между поколениями. Подобные изменения происходят во многих странах мира. Нормой становится, когда вчера ещё респектабельный индивид вдруг становится изгоем. Тот, кто привык к земле предков, оказывается беженцем. Православный попадает в исламское окружение. Человек, который всю жизнь взращивал в себе нравственность, неожиданно обнаруживает, что выжить можно, только придерживаясь, правил поведения воровской шайки. Человеку, который впал в нищету, предлагают оплачивать жильё по западным стандартам. За десять лет либеральных реформ либеральная модель потускнела. События 11. 09. 2004 года показали, что нет никакого конца истории: конфликты приобрели другой характер и другую форму, западная либеральная модель оказалась неприемлемой для значительной части человечества. Надежды на то, что Запад поможет создать условия для сытой и безмятежной жизни рассеялись. Любовь ко всему западному сменилась национализмом в разных формах, подаваемого как патриотизм. Страх перед будущим, как правило, порождает стремление искать защиты в родном стаде.

История как наука прямо связана с проблемой самоидентификации общества. Всё, что происходит в обществе отражается в сознании историков, которые сознательно или бессознательно ищут способы налаживания коммуникативной функции общества. Изменение социальной дифференциации и способов накопления и передачи информации становится исходной позицией для смены теоретической модели. В сложных дифференцированных обществах огромные количества информации должны ещё быстрее течь между официальными организациями субкультурами, которые образуют целое, и между слоями и подструктурами внутри них.

В западных обществах такие изменения приобрели лавинообразный характер во второй половине XX века.

Как писал Э. Тоффлер: «Политическая демократия, вовлекая всё больше и больше людей в принятие социальных решений, облегчает обратную связь. И это именно та обратная связь, которая существенна для контроля. Чтобы взять на себя контроль над ускоренными переменами, нам понадобятся ещё более передовые – и более демократичные – механизмы обратной связи»^[44].

Этим определяются революционные изменения в исторической науке последней трети XX века. Они направлены на исследование максимально широкого спектра механизмов межчеловеческой коммуникации, которым ранее просто не придавали значения. Но сегодня они становятся определяющими для сохранения стабильного развития общества.

Главная задача исторической науки – обеспечить самоидентификацию общества и через это – его консолидацию. В XIX веке средством консолидации общества была линейная память, основанная на общей для большинства населения социальной памяти. В исторической науке проявлением линейного восприятия исторического опыта был исторический метарассказ, основанный на единых правилах изложения и аргументации. У человека того времени ещё было ощущение могущества человеческого разума способного понять историю человечества как единый процесс. Поэтому люди того времени могли уверенно глядеть в будущее, будучи уверены в возможности понять, объяснить и предсказать развитие общественных процессов. Современный человек постоянно сталкивается с многообразием, а это вызывает психологический стресс, чувство неуверенности в собственных силах, сомнение в способности понять то, что происходит в обществе. Отдельные истории, которыми пичкает человека телевидение и другие средства массовой информации, не связанные в одну систему, – благоприятная среда для манипуляции единичными воспоминаниями (проверить их с точки зрения единой теории нельзя, а знать всё попросту невозможно). Это стало возможным в результате отказа от метарассказа в ситуации постмодерна. Произошёл отказ от линейных и стадиальных построений истории.

Мобильность современного человека порождает необходимость самоопределения: «найти себя в череде поколений». Современный человек идентифицирует себя не в определённой временной точке, а в определённой культуре. Отсюда возникает ощущение прекращения движения, отсутствия в истории смысла. С концом идеологического противостояния и распадом СССР возникло ощущение «конца истории» (Ф. Фукуяма). Действительно складывается такая ситуация, в которой исчезли многие привычные ориентиры. Это произошло не только в политической жизни; начиная с середины 1960-х годов распространяются качественно новые явления повседневной жизни, основанные на протесте против устоявшихся норм поведения, определяющие повседневное поведение людей: общение через Интернет, стиль «унисекс» в моде, хиппи, экологическое движение и движение антиглобалистов и т.п. Все эти явления сопровождались стремлением к отрицанию предшествующей модели межчеловеческой коммуникации. Россия тоже переживала нечто подобное после революции 1917 года. В своё время Маркс говорил о конце предыстории человечества. Может быть, его пророчество начинает сбываться? Пока ясно одно: человечество переходит из стадии, в которой главным ограничителем свободы воли были условия окружающей среды, в стадию, в которой основным фактором, создающим границы воображения человека, становится искусственная среда обитания.

Кризис любой исторической парадигмы выражается в её неспособности на современном уровне дать понимание как «вечных» проблем, связанных с основополагающими идеями парадигмы – идеями движения, общности человечества, так и специфических, связанных с конкретно-историческим воплощением данных идей, например, идеями цикличности, изменения для циклической парадигмы, идеями линейности, развития для линейно-поступательной. Методологическими причинами кризиса являются устаревшие гносеологические основания господствующей парадигмы: циклизм для циклической парадигмы, стадиально-линейное развитие для линейно-поступательной парадигмы.

Предпосылками качественных преобразований в парадигме выступают аномалии. Аномалия появляется обязательно на фоне существующей парадигмы и подвергает сомнению суть ее фундаментальных идей. Так, в недрах циклической парадигмы появилась идея линейного развития, которая явилась своеобразным усложнением идеи изменения, существующей в рамках этой парадигмы. Под развитием подразумевается приобретение нового качества при достижении определенного предела и переходе на следующую ступень своего развития. А в рамках линейно-поступательной парадигмы вызревает идея нелинейности, усложняющая идею линейного развития возможностью многовариантной истории [45].

При смене исторических парадигм не утрачивается их преемственность. Её легче выявить на втором уровне проявления данных парадигм, где явно действуют идеи, теории, подходы, методы, формы исследования, применяемые для интерпретации вторичных текстов. Данная преемственность заключается в существовании основополагающих идей любой из рассматриваемых парадигм - идей движения общности человечества. Они имеют свое конкретно-историческое содержание в каждом типе парадигм. Так, идея движения в циклической парадигме отражает простое изменение, круговорот, «полезность» истории, помогающую потомкам избежать ошибок предшествующих поколений, в линейно-поступательной парадигме – развитие, качественное изменение, прогресс истории. Идея общности человечества в циклической парадигме включает представление только о географическом единстве отдельных народов и стран, в линейно-поступательной парадигме – также и об историческом единстве всего человечества в циклической парадигме сводился, в основном, к «перекрестному допросу» очевидцев, а в линейно-поступательной – к фактологической логической, филологической и другим экспертизам источников.

В содержание хронологического, субстанциального, рационального подходов к предмету историографического исследования каждая парадигма также вносила свои особенности. Так, циклическая парадигма ограничивала применение хронологического подхода определённым периодом времени. Историки не пытались проследить историю какого-либо общества за довольно длительный период. Подобное ограничение (с точки зрения Коллингвуда) объяснялось тем, что ретроспективная граница поля видения историка определялась границами человеческой памяти.

В период господства циклической парадигмы субстанциальный подход заключался в рассмотрении конкретных тем, вопросов, явлений. Для историков, руководствующихся данной парадигмой, не существовало проблемы развития предметов исследования. Последние представлялись неизменными, раз и навсегда данными. Область истории (согласно Коллингвуду) ограничивалась только описанием того, как действуют люди и объекты, природа же их самих оставалась вне поля видения историка [46].

В основу рационального подхода к прошлому была положена вера силу интеллекта и воли человека, тенденция искать причину всех исторических событий в личности, действующей в истории. Особенности, вносимые каждым типом парадигмы, были связаны с пространственно временными границами применения данного подхода. Циклическая парадигма ограничивалась рассмотрением событий времени и места, ближайших к историку. Линейно-поступательная парадигма, в свою очередь, распространяла данный подход на явления всемирно исторического масштаба.

Появление новой парадигмы не приводит к отбрасыванию старой, лишь ограничивает её. Появление алгебры не отменило арифметику и таблицу умножения.

Так, в период становления и господства линейно поступательной парадигмы в историческом знании циклическая парадигма утрачивает статус доминирующей и определяющей облик науки, образца для интерпретации. Сфера её деятельности ограничивается в этом случае уровнем рассмотрения малых общественных систем – конкретных наций и государств. Их развитие представляется как циклическое движение от зарождения через расцвет к упадку. Вместе с тем, общество как совокупность множества культур рассматривается развивающимся поступательно прогрессивно. В свою очередь, парадигма, складывающаяся вслед за линейно-поступательной, уже не трактует как, безусловно, прогрессивный процесс развития человечества в целом. Новая парадигма позволяет говорить о прогрессе в развитии лишь отдельных культур, причём в определённых временных границах. А развитие всего человечества она представляет как процесс, характеризующийся многовариантностью [47].

Теоретические методы

Реализация теоретического знания – это процесс, который осуществляется шаг за шагом в соответствии с определённым методом. Метод теории – это способ достижения цели теоретическим путем.

Метод (греч. methodos – буквально «путь к чему-либо») в самом общем значении – способ достижения цели, определённым образом упорядоченная деятельность. Метод как средство познания есть способ воспроизведения в мышлении изучаемого предмета. Сознательное применение научно обоснованных методов является существенным условие получения новых знаний

Главнейшими среди теоретических методов являются: аксиоматический, конструктивистский, гипотетико-дедуктивный и прагматический.

Карл Поппер объяснял стремление к построению теорий как попытку найти правдоподобное объяснение происходящим событиям и явлениям: «Дать причинное объяснение некоторого события – значит, дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов» [48].

Аксиома – это положение, принимаемое без логического доказательства. При аксиоматическом методе теория строится в виде системы аксиом и правил вывода, позволяющих путём логической дедукции получить утверждения (теоремы) данной теории. Метод используется в математических науках.

Конструктивистский метод используется в логико-математических науках и информатике. Здесь развёртку теории начинают не с аксиом, а с понятий, правомерность использования которых считается интуитивно оправданной. Задаются правила построения новых теоретических конструктов. Статус научности придают лишь тем конструктам, которые действительно удалось построить.

В естествознании широко применяется гипотетико-дедуктивный метод. При этом используются гипотезы обобщающей силы, из которых выводится всё остальное знание. В отличие от аксиом математики и логики гипотезы из арсенала естествознания нуждаются в эмпирическом подтверждении.

Специфику технических и гуманитарных наук наиболее полно выражает прагматический метод. Суть прагматического метода составляет логика так называемого практического вывода. Если при гипотетико-дедуктивном выводе информация о факте «подводится» под закон, то при практическом выводе информация о средстве должна соответствовать поставленной цели, которая в свою очередь, согласуется с некоторыми ценностями [49].

В истории доля описания гораздо выше, чем в естественных и даже многих социальных науках. Перед историком возникает огромное количество помех на пути воссоздания эмпирической основы знания. Историк испытывает непрерывное воздействие со стороны общества, государства и научного сообщества. Историческое исследование предполагает элемент игры, вживания в объект, необходимость оперировать понятиями изучаемого времени. Кроме того, историки мало занимаются собственными теоретическими построениями, они поддаются бытующему среди представителей других социальных наук мнению, что история существует только для того, чтобы давать материал для их теоретических построений, то есть теория – дело социологии, философии, политической науки и экономической теории. Ещё одна особенность истории заключается в том, что представления историков не носят универсального характера, историкам присуща некоторая размытость понятийного аппарата. То есть: история – особая форма теоретизирования. Теории, которыми руководствуются историки, как правило, выстраиваются на основе современной им общественно-исторической практики. Поэтому их всегда много: столько же, сколько точек зрения на окружающую их социокультурную действительность. Историческое познание осуществляется как бесконечный поиск метода, адекватного природе объекта, то есть способного доставить истинное знание об объекте. Движение к истинному знанию происходит как постепенное устранение несоответствия метода (и знания, получаемого с помощью этого метода) объекту.

В соответствии с вышеуказанными методами можно выделить ведущие классические идеалы научности: математический, физический, гуманитарный. Каждый из них имеет в своей основе определённую познавательную базисную ориентацию, определяющую характер задаваемых бытию вопросов, особую комбинацию методов, приёмов и процедур для получения ответов на эти вопросы и, что самое главное, определяющую, в конечном счете, специфическую интерпретацию требований научности, их иерархию в этом идеале:

· математический идеал ориентирован на изучение возможных миров,

· физический идеал – на постижение объективного мира,

· гуманитарный идеал – исследует реальность в аспекте норм, идеалов и ценностей.

Каждая из познавательных базисных ориентаций прочно укоренена в самой структуре человеческой деятельности:

– первая имеет своим истоком универсальные свойства человеческой деятельности, как материальной, так и идеальной;

– вторая вытекает преимущественно из интересов предметной практической деятельности;

– третья коренится в потребностях расширения и укрепления межчеловеческого общения [50].

Историческая наука имеет иные критерии объективности, нежели естественные науки. Объясняется это другим объектом исследования и невозможностью наблюдать непосредственно или воспроизвести исторические события. Историк судит об историческом событии только по следам прошедшей эпохи. История не может не быть субъективной, так как она изучает человека – субъекта истории, и пишется людьми – субъектами истории:

Поль Рикёр: «Мы ждём от историка определённой субъективности, не субъективности вообще, а такой субъективности, которая могла бы в точности соответствовать объективности, в свою очередь соответствующей истории. Таким образом, речь идет о вовлечённой субъективности, вовлечённой благодаря ожидаемой объективности. Следовательно, мы предполагаем, что существует хорошая и плохая субъективность, и мы ждём, что историк, занимаясь своим ремеслом, отделит хорошую субъективность от плохой.

И это ещё не всё: под словом «субъективность» мы понимаем нечто более важное, чем просто хорошая субъективность историка; мы ждем, что история будет историей людей и что эта история людей поможет читателю, воспитанному на истории историков, построить субъективность более высокого уровня, не только субъективность «я», но и субъективность человека вообще».

Ссылаясь на труды Марка Блока, Поль Рикёр обосновал новый взгляд на соотношение естественнонаучных и исторических методов познания: «Блок показывает, что эта очевидная зависимость историка не от прошлого объекта, а от оставленных им следов нисколько не умаляет значения истории как науки: постижение прошлого по его отразившимся в документах следам есть наблюдение в подлинном смысле этого слова; ведь наблюдение ни в коей мере не означает регистрации грубого факта. Воссоздавать, опираясь на документы, событие или, скорее, цепь событий, либо ситуацию, либо институт, значит, следовать объективности особого рода, впрочем, от этого не менее неопровержимой, чем любая другая: ведь такое воссоздание предполагает, что документ подвергается вопрошанию, его заставляют говорить; что историк, окрыленный тем, что сталкивается лицом к лицу с его смыслом, вырабатывает собственную рабочую гипотезу; такое исследование одновременно поднимает след до уровня документа, обладающего означивающей силой, и прошлое – до уровня исторического факта. Документ не является таковым до тех пор, пока историк не озаботится тем, чтобы задать ему вопрос и тем самым, если так можно выразиться, обосновать его предшествование, опираясь на собственное наблюдение; действуя так, он созидает исторические факты. С этой точки зрения, исторический факт не отличается радикальным образом от других научных фактов…научный факт – это то, что создаёт наука, созидая саму себя. Здесь также речь идёт об объективности – о деятельности, имеющей характер методической активности. Вот почему такая активность удачно называется «критикой». [51]

В содержание исторического познания входит не только изучение прошлого развития общества самого по себе. Историческое познание является познанием субъекта исторического процесса и его деятельности. Одновременно, это и познание субъекта познания в его истории, Историческое познание, таким образом, выступает как самопознание субъекта. Кроме того, историческое познание представляет собой рефлексию, осознание познание прошлого исторического познания, поскольку одним из важнейших исторических источников являются труды историков, хронистов и т.п. прошлых эпох. Наконец, само историческое познание может быть рассмотрено как историческая деятельность, как проявление бытия; субъект исторического познания участвует в исторической деятельности, участвует и одновременно осознает её. Познавательный процесс подобен процессу социально-историческому, поэтому изучение истории есть и изучение познавательной деятельности, когда обеспечивается и сохраняется связь прошлого познания с настоящим и прокладываются пути и направления будущего познания.

Определение необходимого и случайного в истории – основная задача историка. Специфика исторического исследования состоит в применении исторического метода, когда надо установить связь между событиями, выстроенными во временной последовательности.

По этому поводу Поль Лакомб высказал следующее мнение:

«Причиной одного явления является другое явление, которое по необходимости ему предшествует. Если бы последующему явлению для того, чтобы произойти, не требовалось бы предшествование другого, мы бы и не подумали считать это последнее причиной.…Следование не всегда бывает неумолимо заданным. Мы наблюдаем, бесконечное множество ступеней в том своего рода принуждении, которое антецедент осуществляет над консеквентом [52] – от совершенно неизбежного до вероятного и возможного. Когда нам кажется, что следствие с неумолимостью вытекает из вызвавшей его причины, мы говорим, что оно необходимо; когда же, несмотря на наличие причины, нам кажется, что следствия может и не быть, мы говорим, что оно случайно. Эти два субъективных термина, которые имеют отношение к нам самим и выражают некое интеллектуальное и вместе с тем моральное впечатление… в этих терминах нет ничего абсолютного; не в природе имеются две отчётливо различные вещи – необходимое и случайное, но в нас самих присутствует некое градуированное впечатление; мы противопоставляем необходимое случайному, как говорим: холодное и горячее.…До сих пор мы употребляли слово «причина». Но можно употреблять и слово «условие». Всё, что называют причинами некоего следствия, представляет условия наступления этого следствия. Условие может быть абсолютно обязательным для наступления следствия: пока оно не выполнено, следствие невозможно. Но с другой стороны, даже когда условие выполнено, бывает, что следствие не наступает ещё неопределённое время. Оно, таким образом, его настоятельно обуславливает, но при этом вовсе не предопределяет» [53].

Существование различия между науками объясняется наличием двух видов мышления – номотетического и идеографического (В. Виндельбанд), двумя способами образования понятий – генерализующим и индивидуализирующим (Г. Риккерт) [54]. История немыслима без понятий, но они не могут быть выражены формулой и часто требуют наглядных пояснений, иллюстраций, история не исключает и разной степени обобщений, которые определяются соответствующей культурной ценностью. У Г. Риккерта ценности выступают как предпосылки познания, значимость их устанавливается философией, тем самым философия соединяется с историей. Риккерт фактически ставит вопрос о социокультурной детерминации познания, когда признает ценности как условия общения, понимания не только в науке, но и во вненаучной деятельности, о ценностной природе истины (истинно то, что может быть отнесено к ценности). Подчеркивая, что главное в истории – понимание, Риккерт ставит онтологически и гносеологически проблему смысла, в связи, с решением которой выделяет три метода познания: объяснение (ориентировано на действительность), понимание (отнесение к ценности), истолкование (постижение смысла). Указанные положения, безусловно, повлияли на развитие исторического познания, так же, как идеи М. Вебера [55] об идеальной типизации, о социальном действии, о предпосылках исторического познания.

Все названные направления не были и не являются однородными течениями мысли, но их представителей объединял новый взгляд на принципиальные вопросы исторического познания – для истории нужно, прежде всего, выяснить отношение человека к миру, чтобы через него понять смысл действий, реального поведения людей.

Историческое бытие как способ существования, жизнедеятельности человека и общества взятый в единстве материальных и духовных процессов, представляет собой становление и развитие социальности, историческое бытие представляет собой не только взаимодействие человека, общества и природы, но и становление, и развитие сознания и самосознания, становление человека и общества как целостности[56].

В наше время происходит пересмотр и расширение границ классической доктрины рациональности, отождествлявшей рациональное и рассудочное, с позиций которой невозможно понять и объяснить многие культурные феномены, фетишизация методов естественнонаучного познания определенного этапа развития (господства в нем механицизма и позитивизма), превращение их в нормативы и для исторического исследования приводит к утрате собственно исторической, человеческой реальности. «Классическое» естественнонаучное мышление характеризуется стремлением к устранению всех субъективных факторов, то есть мир берется «без человека». Бессубъективность, игнорирование философских, мировоззренческих предпосылок исторического познания вытекают из утверждения, что история изучает факты, «как они есть», что накопление фактов само по себе ведёт к открытию исторических законов. Историческое мышление, предполагающее исследование людей и их деятельности, не может считать адекватным научный метод, созданный для изучения неодушевленной природы. Схематизация истории, исторического исследования в так называемой «стандартной» науке фактически исключает субъективное, духовно-психологическую компоненту истории, ментальность из сферы научного внимания историка.

Открытия современного естествознания, его обновление, открытость, отход от концепции жёсткого детерминизма и независимого субъекта, господствующего над миром, фиксация необратимости, вероятности, «свободы выбора», альтернативы обогащают и трансформируют само понимание наук «о духе», о человеке, об обществе. Те идеи, которые получили физико-математическое обоснование в естествознании, с необходимостью входят в социальную философию истории, социально-гуманитарное знание, в результате чего человек и человеческая история уже не могут рассматриваться с позиций жесткого детерминизма, единой модели развития, однолинейности, отказа от выбора, альтернативы, случайности, непредсказуемости, а система ценностей, наработанная в рамках социальной философии, становится неотъемлемой шкалой и точкой отсчета в естественнонаучном поиске [57].

Недостатки попыток объяснить действия человека только с позиций применения методов естественных наук показал Г. Буркхардт в работе вышедшей в свет в 1975 году: «Всякий авторитет должен каждый день становиться под вопрос, всякие сконструированные жизненные порядки должны не только создаваться, но и поддаваться отмене. Грубо говоря, западная цветовая слепота по отношению к чувственному мешает социологам различных направлений видеть достаточно ясно то, что за общественными порядками, которые люди конструируют для себя – должны конструировать, поскольку их положение в мире, их жизненные основы (а также, разумеется, производственные отношения) являются совершенно иными, чем у животных, – что за этими порядками везде действуют совершенно иные, непринужденные связи, которые имеют своей основой чувственное взаимодействие живых существ. Лишь осознав это, человек начинает понимать, что окончательных конструкций не может и не должно быть, что нужны лишь вспомогательные конструкции, служащие для обеспечения необходимого равновесия. Идеальным случаем являются наиболее свето- и воздухопроницаемые модели и институции. Без потребности в стабилизации, несмотря на связанную с этим ложь, нет человеческого бытия. Однако на Западе эта потребность развивается так односторонне, что люди почти забыли о том, что они устроены совсем не так, как это представлено в учебниках, в теоретических и прикладных науках. Бытие всех нас, возможно, гораздо более бесцельно; но, может быть, в то же время гораздо более полно смысла, чем нам говорят, могут сказать и хотят сказать» [58].

В связи с критикой такого рода в современной науке происходит переосмысление теоретико-методологических подходов к решению проблемы соотношения гуманитарного и естественнонаучного знания. Концепция, разработанная Штарнбергской группой методологов в конце XX века, выдвигает в качестве эталонного особый тип научного познания, в котором интегрированы как внутренние, объективные закономерности развития науки, так и социальные цели и потребности. Черты нового идеала научности сводятся в первую очередь:

– к способности научных теорий решать проблемы;

– к допустимости множественности относительно частных идеалов научности;

– к смягчению ригоризма[59] в отношении независимости науки от социокультурных ценностей и даже специальная социально-практическая ориентированность определённого слоя фундаментальных научных исследований [60].

Причина того, что историческая наука не может пока сравняться по результативности с естественнонаучными дисциплинами – очевидна: объект истории неизмеримо сложнее, поведение людей анализировать гораздо сложнее. По этому поводу Макс Вебер писал: «Даже описание самого маленького фрагмента реальности никогда не может быть осмыслено исчерпывающим образом. Число и природа причин, предопределивших какое-нибудь единичное событие, всегда бесконечны» [61]. К тому же действующим лицом истории является человек способный осуществить выбор на основе различных рациональных или иррациональных мотивов. Это делает самого человека фактором случайности в историческом развитии общества. Поэтому точный прогноз поведения людей невозможен. Возможным представляется только вероятностный прогноз или объяснение. Но именно они становятся основой планирования целенаправленной деятельности человека. Таким образом, без рационального объяснения исторического опыта невозможно рациональное планирование на будущее, но это не означает возможность предсказания будущего во всех деталях.