Эмпирический и теоретический уровни научного познания.

Очевидно, что вердикт о научности гуманитарных наук в немалой степени зависит от толкования категории теоретического закона и процедуры объяснения в научном познании [13].

В последнее время в философии науки всё более очевидным становится невозможность механического переноса математических и естественнонаучных принципов познания на социальные и гуманитарные исследования. Именно в этой перспективе переоценивается эпистемологический статус гуманитарных наук. По мнению О.А. Вышегородцевой: невозможность переноса математических и естественнонаучных принципов познания на социальные и гуманитарные поиск новой модели научного объяснения проводится в русле неонатурализма, разрабатывающего гибкую модель научной рациональности, ядром которой, тем не менее, является методология естественной науки. Неонатурализм предлагает в качестве базисной модели объяснения каузальное объяснение, дополняя её смягченными требованиями к степени генерализации знания. Это облегчает проведение эмпирической проверки знания. Здесь налицо явное ослабление понятия номотетичности, что позволяет считать гуманитарную науку «хорошей наукой хотя бы в перспективе [14].

Неокантианство выявило два направления для хода эпистемологических исследований: либо мы признаем за образец научности естественные науки, и тогда гуманитаристика заведомо ненаучна, либо пытаемся построить особый канон научности, отличный от естественнонаучного, и таким образом обосновываем научность гуманитаристики [15].

Основная задача любой науки – познание объективных законов исследуемого предмета. Между тем в обществе, поскольку его функционирование и развитие есть результат деятельности людей, в предмет исследования полагалось бы включить сознание, волю, настроения, капризы и т.п., которыми непосредственно побуждается деятельность людей. Но можно ли тогда говорить применительно к обществу об объективных законах как специфическом предмете научного исследования? Сегодня мы отчетливо понимаем, что в данном обстоятельстве заключается принципиальная особенность и трудность социального познания [16].

Реальная эмпирическая история людей – это история тысяч и тысяч конкретных различных стран, народов и государств, короче говоря, она многообразна. Внутреннего единства в этом многообразии непосредственно не наблюдается, а без установления такого единства не может быть и научного подхода к истории, ибо последний опирается на признание объективных закономерностей. Закономерность же присутствует лишь там, где есть общее, повторяющееся. Абсолютной повторяемости нет и в природе, но все же подметить общее в различающихся природных процессах и явлениях сравнительно просто. Исследуя повторяющееся в явлениях природы – в естественных ли условиях или в лаборатории, – учёные рано или поздно приходят к открытию законов данных явлений, то есть необходимого, существенного, устойчивого в них.

Конкретная история не только многообразна, но и сугубо индивидуализирована. Реальная история отдельных стран, народов и государств уникальна. События, происходящие в той или иной стране, нигде и никогда потом в точности не повторяются. В связи с этим, казалось бы, напрашивается вывод, что в развитии общества нет законов, а, следовательно, не может быть и наук об обществе.

Все формы движения и развития в природе, будь то эволюция звездных систем или движение в микромире, геологические процессы или развитие растительных и животных видов, имеют относительно устойчивые состояния, поддающиеся разграничению, сравнению и измерению. Иное дело общество, его история. Миллионы и миллиарды людей живут и действуют, и из их индивидуальных действий складывается история человечества. Смерть и рождение постоянно обновляют человеческое море, здесь все и всегда изменяется. Кажется, нет никакой возможности остановить этот поток и как-то в нем разобраться. Это постоянное движение истории ставит перед исследователем не только проблему выявления относительно устойчивых исторических состояний и выработки критериев их выделения, но и задачу выяснения связи и преемственности, отдельных состояний исторической эволюции [17].

Необходимо провести различение собственно гуманитарных наук и социальных наук. Если объектом гуманитаристики в собственном смысле (литературоведения, искусствоведения) является индивидуальное и конкретное, то социальные науки (экономика, социология, история) ориентированы на открытие всеобщего – законов социальной действительности. А значит, для них остается в принципе возможным путь использования методологии естественных наук. Это корректирует неокантианскую дилемму: «не науки или особые науки», добавляя к ней третий вариант – науки по образцу естественных наук [18].

Теория строится таким образом, что она описывает непосредственно не окружающую реальность, а идеальные объекты. Идеальные объекты в отличие от реальных характеризуются не бесконечным, а вполне определённым числом свойств. В теории задаются не только идеальные объекты, но и взаимоотношения между ними. В итоге теория, которая описывает свойства идеальных объектов, взаимоотношения между ними, а также свойства конструкций, образованных из идеальных первичных объектов, способна описать всё то многообразие данных, с которыми учёный сталкивается на эмпирическом уровне. Именно в этом заключается смысл идеализации. Научная идеализация есть форма выделения общего.

Например, механика как научная дисциплина имеет дело не с реальными объектами, а с идеальными. Исследователь в данном случае измеряет только массу предмета и его возможность находиться в пространстве и времени, не обращая внимания на другие свойства. Понятно, что ни одна теория не может охватить всё многообразие мира.

Однако любая дисциплина, стремящаяся быть научным знанием, должна стремится к точности выражения мыслей. У истории в данном случае возможности значительно ограничены в сравнении с дисциплинами математическими и естественнонаучными. Есть мнения, что история в принципе не может оперировать понятиями, так как понятия – абстракции присущие только математическим и естественнонаучным дисциплинам. Другая точка зрения высказывается немецким исследователем – Р. Козеллеком в работе «История понятийная и история социальная» [19]. Он солидарен с мыслью Марка Блока о том, что ещё до всякой истории надо было бы поставить историю понятий [20].

Любая научная дисциплина состоит из нескольких научных областей, специфика которых отображается относительно замкнутыми системами понятий, представляющих собой теории. Именно они объединяют вокруг себя соответствующий эмпирический материал.

Ограниченность позитивизма с его идеалом методологии, построенной по образу и подобию точных естественных наук, и неопозитивизма с его жесткими логическими требованиями к языку, вызвали интерес к проблемам априорных оснований научного знания. Данные основания рассматриваются в качестве социально-исторического контекста, совокупности социокультурных предпосылок, которые определяют возможности научного опыта в каждую конкретно-историческую эпоху [21]. Эти же предпосылки детерминируют и характер теоретического поиска, определяя выбор фундаментальных принципов науки и стратегий формирования научных теорий на соответствующем этапе ее исторического развития.

Свое концептуальное воплощение эти идеи нашли в работах таких ведущих представителей исторического направления в философии науки как Т. Кун [22], И. Лакатос [23], П. Фейерабенд и других. Этих учёных объединяло убеждение, что развитие науки зависит от воздействия социальных и психологических факторов, поэтому философия науки должна опираться на историко-научные исследования, учитывать исторические изменения науки.