Употребление орудий оперирование вещами' (Продолжение) 1 страница

Для того, чтобы побудить шимпанзе к более или менее разнообразному употреблению окружающих вещей, не нужно специальной обстановки опыта. Его подвижные, сильные и большие руки являются естественными посредниками между ним и предметом, к тому же он достигает определенных, необходимых для этого размеров силы и овладения собственными членами в его более раннем возрасте, чем человеческое дитя. Хотя его нога в дальнейшем вовсе не является «задней рукой», все же она может участвовать в страховании, в то время как нога человека, по крайней мере, европейца, ни в какой степени не может помочь в этом случае, а очень крепкие челюсти шимпанзе все еще оказывают ему техническую помощь в том виде, как это встречается у африканских племен, которые, хотя и прибегают к ней гораздо чаще, чем мы, однако, едва ли в такой мере, как шимпанзе; я не знаю, имело ли это место некогда также и у примитивов.

Если животные, за которыми здесь велись наблюдения, пользуются этими посредниками, действительно, для вполне развитого оперирования предметами, то вряд ли можно сказать, чтобы в этом отношении неволя создавала совершенно неправильное представление: вещи, которые имеются здесь в распоря-

'Срав. к этой главе статью «К психологии шимпанзе» («Psychologische Forschung» 1,1921).

90

жении шимпанзе, едва ли разнообразнее, чем те, которые встречаются в лесах Камеруна; лоскуток платка и лист дерева, осколок зеркала и дождевая лужа употребляются настолько одинаково по своей функции, что наличие отдельных произведений рук человека в данном окружении должно было играть очень незначительную роль.

Скорее, могло бы еще повлиять на увеличение оперирования вещами узко ограниченное пространство, непреодолимая скука, а с другой стороны—отсутствие необходимости много ходить и соответствующего этому утомления. Во всяком случае, шимпанзе даже на эти благоприятные условия будет реагировать лишь соответственно его резко выраженной природе. Как основной вывод из вполне достаточного общения с животными, я должен установить следующее: побудить шимпанзе к чему-либо — какой-нибудь деятельности, привычке к отказу чего-нибудь, к оперированию вещами и т. п. , — что им чуждо и что не представляет собой естественной реакции шимпанзе при данных обстоятельствах, может удастся (при помощи побоев или как-либо иначе) на срок циркового представления; но привить шимпанзе чуждые его природе свойства в такой степени, что бы он впредь выявил их как свои собственные, кажется мне чрезвычайно трудной, даже почти невозможной задачей. Я был бы весьма удивлен, если бы нашелся педагогический талант, который все же справился бы с подобной задачей.

Приходится всегда изумляться, адовольно часто и сердиться, когда видишь, как даже у умного в остальном доступного для воздействия животного этого вида всякая попытка перевоспитания оказывается совершенно безрезультатной из-за его биологических свойств.

Если временно склонить шимпанзе к какому-либо образу действий, который не вполне согласуется с этими свойствами, то очень скоро понадобится принуждение для того, чтобы он сохранил этот образ действий; при этом не только достаточно самого незначительного уменьшения принуждения для того, чтобы животное наверное вернулось к своему обычному типу, но и в это время самого принуждения приходится наблюдать поведение, неприятно поражающее своей вынужденностью и совершенно безразличное по отношению к тому, что требуется. Поэтому необходимо всячески остерегаться делать какие-либо выводы на основании тех бессмыслиц, которые совершают шимпанзе на

91

сцене в процессе вынужденного образа действий¹.

Если дело идет о том, чтобы кроме употребления орудий, происходящего во время опыта, описать также оперирование вещами, как оно наблюдается повседневно, то, право, нет оснований для беспокойства. Пусть животные имеют возможность делать то или другое, к чему они фактически не прибегают в Африке, все же мы всегда наблюдаем шимпанзе, а не какой-либо искусственный продукт, поскольку не имеет места сильное принуждение; само собой разумеется, ничего из описанного ниже не относится за счет какого-либо принуждения, применяемого человеком; даже тогда, когда животные не подозревают, что за ними вообще ведется наблюдение, они ведут себя точно также².

В настоящей работе мы не можем говорить об ограниченном отрезке времени, но должны описывать оперирование вещами, как оно вообще наблюдалось в течение более чем двух лет³ ; у шимпанзе в этом отношении существуют моды, и поэтому рассмотрение отдельных периодов не может дать полной картины.

Оперирование вещами, наблюдаемое обычно у шимпанзе, принадлежит почти сплошь к рубрике «игра». Если когда-нибудь какая-либо специальная форма поведения, употребление орудий и тому подобное возникает из «необходимости», диктуемой ситуацией опыта, то можно быть уверенным, что новая форма поведения вскоре опять будет найдена в игре, где она непосредственно не имеет значения хотя бы минимальной «выгоды», но лишь знаменует собой повышенную радость жизни. И обратно, та или другая из многих игр, которые шимпанзе затевает с предметами, может легко привести к большой практической пользе. Мы начинаем с игры, которая в значительной мере обладает этим качеством, высоко ценимым европейцами и уже гораздо менее ценимым туземцами.

Прыганье с палкой (Springstockverfahren) было введено Султаном, а Рана, по всей вероятности, раньше других переняла это: животные ставят на землю палку, длинную жердь или доску в отвесно или несколько наклонном положении, затем проворно,

■Я вспоминаю, что раньше находил в литературе подобные выводы. ²Часто даже значительно более интересно. ³1916 г. добавил еще много нового к этой главе.

92

насколько это возможно, влезают, быстро подтягиваясь в то же время руками, вверх по палке на некоторую высоту и, не оставляя палки, достигают чего-нибудь или прыгают с нее вверх — в сторону или наискось — как раз в этот момент, когда палка должна упасть. Прыгая, животные попадают в одних случаях на землю, в других случаях на какой-либо прочно стоящий предмет решетку, балку, сук дерева и т. п. , пролетая иногда на очень значительной высоте над землей. Прежде всего, мы имеем дело со случаями, в которых прыжок ни в какой мере не вызывается внешними требованиями и где гораздо удобнее было бы обойтись ходьбой или лазаньем; место, куда попадает обезьяна в результате прыжка, также обычно совершенно не представляет особых преимуществ, и когда видишь, что акт повторяется много раз на любых местах, убеждаешься, что дело идет о прыганий как таковом, подобно тому, как у детей дело идет, например, о ходьбе на ходулях как таковой.

Из этого, однако, очень скоро возникло правильное употребление орудия: Султан должен был (23. I. 14) во время опыта достигнуть, пользуясь непрямым путем, на этот раз слишком высоко подвешенной цели, но совсем не пришел к тому решению, которого от него ожидали. Он много раз безрезультатно прыгал с земли вверх, потом схватил жердь, лежавшую поблизости, поднял ее, как бы для того, чтобы сбить ею цель, однако тотчас же после этого поставил ее одним концом на землю под целью и много раз проделал влезание с прыжком, описанной выше. Его поведение при этом носило отпечаток в одно и то же время игры и недостатка энергии: «В действительности ведь это так не делают» и на самом деле у него ничего не вышло. В следующий раз (3. II. ) он был решительнее и счастливее; он подошел к прочной доске, которая была настолько тяжела, что как раз была пригодна для его операции, установил ее под целью и проделал влезание с прыжком. Три присутствовавших при этом наблюдателя считали невозможным, чтобы он таким путем достиг цели, и, действительно, доска три раза падала слишком рано, прежде чем намерение могло бы осуществиться, но на четвертый раз он забрался достаточно высоко и во время прыжка сорвал цель.

Постепенно жердь, употребляемая для прыгания, вошла в Употребление также у Грандэ, Терцеры, Хики и даже у тяжелой, неповоротливой Чего; однако, они употребляли ее, смотря по гимнастической одаренности, с неодинаковым искусством и со

93

столь же различным успехом. Некоторое время спустя никто не мог конкурировать в этом с Хикой: она прыгала, пользуясь маленькими короткими палками и досками, а позднее с жердью длиною более двух метров, когда удавалось где-нибудь оторвать ее, и теперь уже могла достать все, что было подвешено не выше трех метров (следует обратить внимание на то, что палки стоят только на земле и удалены от дома, стоящего на заднем плане, на несколько метров). Позднее, когда я захотел увидеть, насколько велики ее способности, и заготовил бамбуковую палку длиною более четырех метров, она овладела и этим орудием с неменьшим совершенством и, влезая с невероятной быстротой, достигала высоты, большей чем четыре метра, всегда прежде чем палка успевала упасть. Рост стоя самой Хики тогда не достигал одного метра. Днем в течение продолжительного времени мы намеренно удалили ее от бамбуковой палки; когдаХика вечером пришла на площадку для игр, где лежала палка, она, собственно, должна была есть; однако, несмотря на запрещение, она прервала это безусловно важное для нее занятие, чтобы наспех проделать прыжок с излюбленной палкой — «просто так».

Само собой разумеется, что этот трюк возможен лишь благодаря большому опыту в том, как следует установить палку и управлять собственным телом, чтобы во время поспешного влезания не нарушить слишком рано неустойчивого равновесия; этот опыт надо представлять себе также как опыт человека-гимнаста: у Хики также «есть особое чувство». Неприятным в этом образе действий является, очевидно, чрезвычайно сильный удар при падении с высоты нередко 5 м на совершенно плотно утрамбованную землю; Хика часто вслед за этим осматривает и ощупывает части своего тела, которым прежде всего досталось, а иногда медленно отходит от места падения; однако, благодаря ее столь же бесподобному искусству падать, она еще никогда не причиняла себе каких-либо повреждений.

Разумеется, выполнение этого действия также не является нив малейшей степени «результатом дрессировки»; мое содействие заключается в том, что я достал длинную бамбуковую палку, и больше ни в чем; животные ввели этот образ действий самостоятельно, усовершенствовавшись в нем и по своей инициативе применяли его в качестве одного из способов разрешения задачи в «опытах». Если этот образ действий в один прекрасный день

94

надоедал им, я абсолютно ничего не мог предпринять против этого, разве только подарить Хике еще более длинную бамбуковую палку.

Даже подражание человеку в этом случае исключено, так как если акробатам также приходится применять подобный образ действий, то все же на Тенерифе не было никого, кто мог бы проделать нечто подобное; а прыгание в вышину с палкой людей-гимнастов представляет собой, как известно, действие совершенно другого рода, которое к тому же здесь, в окружающей животных обстановке, совершенно не встречается.

Новейшая модификация, возникшая с тех пор, как животных пришлось поместить на более ограниченной площадке с низкой, но очень крепкой проволочной крышей, заключается в том, что они, как и прежде, влезая на палку, прыгают с нее теперь прямо вверхдо самой крыши, схватываются за нее и, не отпуская палки, садятся на нее, как на конторский стул фантастических размеров. В дальнейшем само собой получается, что животное может карабкаться по крыше и ногами тащит за собой свой «стул», причем шимпанзе почти не перестает сидеть на нем; однако, эта игра наблюдается не очень часто.

Если оружие на одном конце толще, чем на другом, и благодаря этому тяжесть распределена неравномерно, человек поставил бы на землю, во всяком случае, более толстый и тяжелый конец. Даже у Хики не совсем ясно, принимает ли она во внимание это обстоятельство. Если в большинстве случаев она действительно ставит на землю более тяжелый конец, то наблюдается также и обратное, причем возможно, что она вообще приводит палку в более выгодное положение потому, что это, естественно, легче достигается. Если разница в тяжести одного и другого конца незначительна, то шимпанзе наверно не замечает ее; если мы видим, что, несмотря на неправильную (на наш взгляд) постановку жерди, шимпанзе все же с легкостью осуществляет прыжок, то мы склонны считать ошибку несущественной; Дальнейшее убедит нас в том, что это — ошибка принципиального порядка.

Рана производит иногда неблагоприятное впечатление, когда она готовится к прыжку на сколько-нибудь значительную высоту, а палка слишком коротка. Другие животные при этом

95

взглянули бы вверх и затем отбросили бы жердь или, по крайней мере, еще попробовали бы и затем оставили бы попытки. Рана ставит палку на один конец, делает приготовления к тому, чтобы лезть кверху, затем оставляет их, переворачивает палку, как будто от этого она может сделаться длиннее, поднимает ногу и опять опускает ее, опять переворачивает палку и т. д. еще раз за разом — получается картина путаницы; конечный результат, как правило, заключается втом, что она садится, медленно выпускает палку и с тупым выражением лица оглядывается вокруг.

Собака, как животный вид, конечно, по одаренности заметно отличается от шимпанзе; но если шимпанзе вместе с высокой степенью развития достиг, соответственно, значительных индивидуальных различий, то вместе с тем, природа дала возможность отдельным экземплярам этого вида делать ужасающе глупое лицо. Собака никогда не будет выглядеть так специфически глупой; ее лицо всегда остается сравнительно «нейтральным», но оно также никогда не достигает и того осмысленного выражения, которое нередко можно наблюдать у одаренных шимпанзе. Рана все время обращает на себя внимание своей глупостью, потому что она еще, к несчастью, очень старательно и всегда усердно выставляет себя, в то время как Терцере, очень редко участвующей вопыте, в течение многихлетудалось, до некоторой степени, остаться загадочной фигурой. Заслуживает большого внимания то, что Рана (кроме маленького Консула, которого она усыновила, пока он жил) не могла найти истинных товарищей по играм; также и ее сотоварищи не могли ничего затеять с ней, а Чего обращалась с несчастной просто как с тупоумным клоуном.

Палка представляет собой род универсального инструмента шимпанзе; почти во всех жизненных положениях можно что-нибудь сделать с ее помощью. После того, как она была впервые применена и употребление ее сделалось общим достоянием, ее функции месяц от месяца становились все более разнообразными.

Все, что находилось по ту сторону решетки, было недосягаемо для руки и привлекало к себе внимание, животные подтаскивали—как в опыте — палками, проволоками или соломинами. Когда проходило время дождей, с площадки для игр исчезал наиболее любимый зеленый корм, аснаружи проволочной сетки еще оставалась зелень, тогда через петли сетки просовывалась палка, которая наружным концом прижимала куст к решетке, так

96

что свободная рука могла схватить зеленые ростки; в этом занятии проходили часы. Но проволочная сетка была стара и, благодаря усердной работе с палкой, которая прижималась наискось, вскоре несколько петель оказались разорванными, так что рука, покрытая твердой кожей, могла проникнуть в отверстие и сильным движением прорватьдыру, достаточно большую для того, чтобы сквозь нее мог пролезть шимпанзе, Животные в течение продолжительного времени ничем не давали знать, чтобы их неволя была им неприятна, но после этого открытия они сумели высоко оценить вылазки; правда, они, по большей части, не работали с самого началадля этой цели, но кактолько появлялась небольшая дыра, уже по подозрительному сборищу животных на одном месте и активному присоединению все новых сообщников у того же самого места решетки можно было издали узнать, что дело не идет больше о зелени. Хотя мы не заставали их достаточно часто на месте преступления, тем не менее, можно было вполне заключить о ходе дела по тому, что после удавшегося бегства у прорванной сетки еще оставалась прислоненной железная или деревянная палка¹.

Совершенно подобным же образом функция палки получает дальнейшее развитие в следующем случае. Яма, вбиравшая сточную воду от очистки стойл животных, была закрыта крепкой деревянной крышкой с железными засовами, однако, оставались пазы и щели, и вот у животных появилась настоящая страсть сидеть у ямы с палками и соломинами, обмакивать их и слизывать затем грязные капли. Разумеется, гораздо проще было бы совсем удалить крышку, и действительно, по какой-то причине — возможно потому, что крышка двигается от прикосновения руки, или же потому, что ситуация особенно легко схватывается, это препятствие с самого начала легко удалялось, сперва рукой, которой шимпанзе выламывали железный засов вместе с его цементным ложем, а позднее, когда мы вводили все новые и новые более прочные конструкции—палкой, которая прежде служила только ложкой, а теперь снискала материнскую любовь в качестве рычага. Шимпанзе пользуется рычагом также, как и человек.') Конечно, ни одна обезьяна никогда в малейшей степе-

'Благодаря безобидности животных, такие вылазки были вполне безопасны; когда строго обращали внимание нато,чтоони провинились, они сами возвраща-лисьдомой.

4 Зак. № 175                                       97

ни не знает взаимоотношений между силой, путем, работой и пр. , которые входят в состав физического понятия рычага. Однако, немногим более знает об этом и ломовой, который при посредстве рычага ставит на подпорку свою повозку со сломанным колесом; это, должно быть, род практического и конкретного «понимания» по отношению к подобным простейшим орудиям, которое, вырастая непосредственно из наивной оптики и моторики, в известных пределах быстро вызывает и в течение продолжительного времени обеспечивает подходящее применение орудия (срав. также оперирование с палкой для прыгания). Когда животные впоследствии тщетно трясли крышку, они вовсе не трудились сначала над тем, чтобы применить быстро отысканную палку в качестве ложки, но тотчас же употребляли ее в качестве рычага; только, когда крышка совершенно не поддавалась, они опять принимались за обмакивание.

Взлом крышки над этой ямой был одной из самых прочных мод, какую мне пришлось наблюдать; она длилась долго, пока этот спорт не наскучил. Было бы грубым непониманием шимпанзе думать, что в этом случае его привлекает только грязное содержимое; по крайней мере, столь же важной является здесь возможность вообще что-нибудь основательно разложить на составные части, применяя при этом деятельность, которая сама по себе приятна. Если шимпанзе входит в соприкосновение с чем-либо, поддающимся ломке, то происходящие всегда в таких случаях разрушения не являются исключительно результатом неловкости шимпанзе; животное успокаивается лишь тогда, когда щепки или черепки не стоят или не допускают дальнейшей обработки. Впрочем, возможно, что только большая сила позволяет шимпанзе превзойти в этом даже человеческое дитя.

Когда напиток во время обеда вполне доступен животным, употребление соломинок, палочек и т. п. в качестве ложки представляет собой чистую игру. После того как жажда уже утолена большими глотками, животное иногда берет соломинку, макает ее и подносит капли ко рту. Животное проделывает это раз двадцать подряд. Когда однажды в общую чашку с водой был налит глоток красного вина, животные сначала принялись просто пить: однако после первой пробы они остановились на мгновение, а вслед за этим начали применять в качестве ложки: одна —

98

соломинку, а три остальных — палки и лоскутки материи; напиток был слишком крепок для того, чтобы его можно было смело лакать, как они это делали обычно. Это также не подражание человеку; к этому времени самое большее они могли случайно только однажды наблюдать за едой человека, употреблявшего нож, вилку или ложку.¹

Совершенно иначе солома употреблялась иногда двумя животными (Грандэ и Консулом) за едой твердой пищи. Все шимпанзе, когда их голод не слишком велик, приготовляют из фруктов (бананов, винных ягод, фиг и т. д. ) сначала кашицу, которуюони катают тудаи сюда между сильно растяги Бающимися и часто страшно раздутыми стенками рта, при этом они с удовольствием рассматривают ее, держа на вытянутой далеко вперед нижней губе или взяв в руку; затем они опять кладут ее в рот. Грандэ и Консул набирали во время еды соломинки (это было модой, возвращавшейся много раз), смешивали их во рту с кашицей и опять заботливо доставали их — в виде кубка, пока это фруктовое пирожное не оказывалось проглоченным.

Нечто среднее между ложкой и орудием охоты представляет собой палочка или соломинка при ловле муравьев. В разгаре лета на Тенерифе появляется особый вид маленьких муравьев, которые являются настоящим бичом; там, где насекомое имеет свои дорожки, можно наблюдать широкую коричневую полосу -сборище муравьев; такая полоса обычно образуется на поперечных балках стен из проволочной сетки вокруг пространства, занимаемого животными. Шимпанзе, по-видимому, очень любит муравьиную кислоту точно также, как кислые фрукты; если он проходит мимо доски, на которой суетятся муравьи, он просто высовывает язык и проводит им по муравьиной дорожке. На поперечных балках, о которых упомянуто выше, этот примитивный образ действий был не выполним, так как дорожка обычно проходила подругой стороне, снаружи решетки. Тогда сначала один, затем другой и, наконец, вся компания стала просовывать через решетку соломинки и палочки и держать их на балках, так что они через несколько секунд совершенно покрывались муравьями, после чего шимпанзе быстро вытаскивали добычу и

'Туземцы, жившие вокругстанции, не употребляли этих принадлежностей.
4*                                                         99

слизывали ее. Начиная со второго раза, этому очень содействует слюна, которая остается на соломинке: в сильную жару летнего дня каждое сырое пятно представляет собой самую привлекательную цель для муравьев, так что едва лишь сырая соломинка свесится на дорожку, как она привлекает насекомых массами. Это содействие может иметь место даже и с первого раза, так как шимпанзе редко употребляет соломинку или палку без того, чтобы предварительно не лизнуть быстро ее кончик, как некоторые люди любят это делать с карандашами и т. п. Относительно смысла того, что животные здесь проделывают, не может быть никакого сомнения, если присмотреться к ним на самом близком расстоянии: Внимание направлено целиком надвижущихся муравьев, соломинка лежит несколько секунд неподвижно и всегда — насколько это возможно — в месте наибольшего скопления; если шимпанзе подносит ее ко рту, то вслед за этим — после слизывания — он опять вынимает ее без единого муравья, ничего не выплевывая при этом; при малейших следах чего-либо, имеющего неприятный вкус—например, к сожалению, когда в пищу тайком вводится лекарство, шимпанзе немедленно выплевывает это. Разумеется, и в этом случае спортивный интерес был столь же велик или даже больше, чем аппетит к муравьям; мест, где обычно шимпанзе слизывали муравьев, было достаточно, но при такихже обстоятельствах самая прекрасная колонна муравьев оставлялась без внимания, когда мода принимала другое направление. Однако, если мода держалась, можно было видеть всех животных станции сидящими друг возле друга вдоль муравьиного пути, каждого со своей соломинкой, как ряд удильщиков вдоль по течению реки.

По временам шимпанзе очень нравится употреблять палку для копания. Для того, чтобы возникла игра, достаточно было иметь возможность ковырять землю палочкой.

По-видимому, шимпанзе больше нравится копать сырую землю, чем сухую, причем, начав копать, они продолжают это с необыкновенным усердием, пока, в конце концов, не выкопают более или менее значительных ямок. При этом шимпанзе схватывает палку, служащую ему для копания самыми разнообразными способами, смотря по надобности, причем не ограничивается применением силы рук, но на твердых местах долбит отвесно вниз, прихватывая верхнюю часть палки зубами и пуская в ход замечательную мускулатуру рта и затылка. Столь же часто впос-

100

ледствии употреблялась для этого и нога; подошвой, в высшей степени нечувствительной, шимпанзе с силой надавливает на верхний конец палки, которую держит в руках несколько наискось, и, таким образом, вдавливает последнюю в землю. Нельзя предположить, чтобы это произошло случайно; Чего копал именно так в большинстве случаев. Гораздо реже нога употреблялась так, как обычно действует рука, когда большой палец ноги обхватывал палку. Как видно, здесь мы подходим очень близко к «палке для копания» в этнологическом смысле¹.

Сходство, однако, бросается в глаза еще больше благодаря тому, чтоживотные уже до того, как в первый раз появилась мода копания палкой, давным-давно приучились выкапывать—после исчезновения зелени во время летнего зноя — из земли корешки и жевать их. Вначале они делали это рукой и при этом проявляли большое усердие, однако, когда они начали копать палкой, они легче и на большую глубину проникали в твердую землю, и поэтому нет ничего удивительно в том, что вскоре раскапывание корней с полной очевидностью значительно повышало заманчивость игры. В дальнейшем опять-таки именно самое старое животное Чего выделялось в разыскивании корений, в чем ему помогала огромная сила его ног, зубов и рук, которые вдавливали в землю палку, служащую для копания.

Я не мог бы утверждать, что шимпанзе берет в один прекрасный день палку, говоря себе при этом — в действительности он, разумеется, не может говорить ни в малейшей степени: — «Ну, теперь я буду разыскивать корни». Тот, кто наблюдал шимпанзе вообще, не может сомневаться в том, что при копании-игре, и, вернее, даже после того, как он нашел корешки, он продолжает копать именно для того, чтобы достать корешки, потому что он уже давно выискивал их рукой и теперь продолжает делатьэтопри посредстве лучших приемов. Поиски того, чего нет налицо, являются обычным занятием шимпанзе:²* в опытах с памятью животных на места перед их глазами часто закапывали Фрукты; животные не только до того, как найдут место, где спрятаны фрукты, ищут вокруг него точно также, как это делает человек, но и после того, как фрукты выкопаны, роют в течение получаса или более, дальше и глубже, так как не знают, всели уже

'Нажимание ногой не принято у человека. Так называемого «копания лопатой» («Spaten») на Тенерифе не знают.

101

извлечено. Напряженный взгляд, ускорение копания в определенные моменты, тщательное рассматривание разрыхленной земли, большой интерес к месту закапывания чрезвычайно резко отличают поиски чего-либо в земле от простого копания-игры.

Если что-нибудь представляет интерес, но вместе с тем схватить его неудобно, шимпанзе тотчас же пускает в ход палку. Нуэва сидит около меня на куче хвороста, который я зажигаю для того, чтобы посмотреть, как она будет вести себя с огнем; она рассматривает пламя с умеренным любопытством, немного погодя, хватает его рукой, тотчас же поспешно отдергивает ее и уже в следующее мгновение схватывает палку, как раз оказавшуюся рядом, и ворошит ею костер.

Если на площадку для игр, заблудившись, попадает мышь, ящерица и т. п. в то время, как шимпанзе находятся на площадке, то, хотя очень заманчиво поймать маленькое животное, все же нельзя просто схватить его. В высшей степени комично, как обезьяны быстро и с интересом протягивают пальцы в строну жертвы, чтобы опять поспешно отдернуть их; решительно схватить этого зверька кажется для них столь же невозможным делом, как для большинства людей и каждое движение беглеца вызывает те — наполовину защитные, наполовину испуганные —движения у преследующего, которые можно наблюдать в подобном случае у людей. Если мы в этом случае, например, защищаясь, выдвигаем локоть вперед, потому что неприятное ощущение от прикосновения кажется здесь меньше, чем на руке, то и Чего ведет себя точно также: внезапное движение ящерицы вперед — ведь она обычно передвигается толчками — и большое животное уже откидывает назад туловище и руку, но выпячивает впередлокоть, закрывая при этом глаза, как бы из опасения удара. Еще лучше, чем локоть, оказывается, естественно, опять-таки палочка, которой нащупывают пришельца, и на самом деле шимпанзе в таких случаях быстро вооружается палками, которые делают возможным обращение с маленьким животным, — конечно, все еще очень нервное. Лишь когда маленький зверек начинает оживленно двигаться, особенно по направлению к обезьяне, последняя, возбуждается, и палка, которой она размахивает, превращается в оружие; если чужак своевременно не убегает, обезьяна, в конце концов, убивает его, хотя это, наверно, не холодная жестокость, просто игра, дошедшая до высшей степени возбуждения; при попытках обезьяны схватить чужого для нее зверька, с которым

102

она, естественно, хочет что-то сделать, и при совершенно рефлекторных рассекающих движениях, которые она производит, когда зверек движется, он так часто попадает ей под руку, что, в конце концов, остается лежать мертвым.

Часто случается, что шимпанзе пачкается калом — собственным или своих товарищей. До сих пор я видел одного единственного представителя этого вида (Коко), который в неволе не был копрофагом, и все же, если кто-либо из них наступит на помет, то нога часто не может правильно ступать, точь-в-точь, как у человека в подобном случае. Животное ковыляет, пока не найдет удобного случая, чтобы очиститься, оно неохотно употребляет для этого руку, которой, может быть, еще за несколько минут перед этим брало помет для того, чтобы отправить его в рот, и не выпускало его даже под сильными ударами, — это должно быть проделано при помощи палочки (или же кусочка бумаги или тряпки), при чем в своем поведении шимпанзе обнаруживает несомненное неудовольствие: нет никакого сомнения в том, что животное освобождается от чего-то для него неприятного. И так происходит всегда, когда загрязнение обнаруживается где-нибудь на теле; грязь быстро удаляется, и именно, если только это возможно, при помощи вспомогательных средств, а не невооруженной рукой — разве только посредством обтирания о стену или землю¹-