Формирование в Византии предпосылок к развитию феодальных отношений.

Феодальная раздробленность

И региональный сепаратизм

В Византии в конце XI – начале XIII вв.

Выполнил:
студент группы 2012

Шаров Д. О.

Руководитель семинара:

к.и.н., доцент Близнюк С. В.

Москва, 2012

Содержание

    Введение                                                                стр.3

    Обзор источников                                                 стр.5

    Историография темы                                        стр.8

    Глава 1.

    Формирование в Византии предпосылок

    к развитию     феодальных отношений                      стр.10

    Глава 2.
    Алексей I Комнин и его внутренняя политика              стр.15

    Глава 3.

    Династия Комнинов в XII веке.

    Нарастание кризисных тенденций                        стр.22

    Глава 4.

    Андроник I Комнин и попытки оздоровления

    экономики                                                              стр.27

    Глава 5.

    Династия Ангелов и распад Византийской империи    стр.30

    Заключение                                                            стр.35

    Список использованных источников и литературы      стр.39

Предисловие

       Византийская империя занимает особо место в истории средневековой Европы. Если все остальные государства Европы, возникшие в этот период, из которых многие дожили и до сегодняшнего дня, образовались именно в раннесредневековую эпоху путём слияния римского и варварского населения или приобщения к государственности не имевших её до того народов Северной и Восточной Европы, то Византийская империя оставалась наследницей и сохраняла традиции Римской империи, по крайней мере христианизированной Римской империи в её восточной, эллинизированной части. Сама основная государственная идея Византии заключалась в её правопреемстве от античного Рима.

       В течение многих веков Раннего Средневековья Византийская империя оставалась единственным крупным государством, сохранявшим своё внутреннее единство. Однако в начале XIII века европейским рыцарям удалось не только взять штурмом её столицу Константинополь, но и поделить между собой значительную часть территории Византии. Это нанесло непоправимый удар по ромейской государственности — даже после того, как грекам удалось вернуть Константинополь и восстановить Византийскую империю, она уже никогда не контролировала столь обширную территорию и не имела такого влияния в Европе, а через два века погибла под ударом турок-османов.

       Между тем, очевидно, столь внезапная гибель мощной державы не могла быть исключительно результатом военного успеха противника, а должна была быть подготовлена внутренним кризисом, который ослабил страну и лишил её возможности активно сопротивляться противнику. В начале XIII века упадок Византии хорошо виден, однако всего за 50 лет до того при правлении Мануила I Комнина она была мощной державой, игравшей большую роль в европейских делах. Могло ли крупное государство так быстро придти в упадок?

       Безусловно, внезапный кризис византийской государственности был подготовлен предыдущим развитием страны. В XI веке тоже заметен упадок империи, который удалось преодолеть императору Алексею I Комнину. Однако после долгого и славного правления трёх Комнинов — Алексея I, Иоанна II и Мануила I – подряд страна скатывается в ещё худшую ситуацию. Таким образом, история Византии предшествующих веков должна представлять собой связный ход процессов, приведших страну к краху.

       В историографии упадок Византии традиционно объясняется децентрализацией страны, до этого представлявшей собой сильное государство с абсолютной властью императора и контролируемой из столицы системой местного управления и единого сбора налогов. В то же время постепенно развивалась феодальная раздробленность и сепаратистские тенденции отдельных провинций (включая населённые представителями иных национальностей), что сперва ослабило центральную власть, лишив её налоговых поступлений, а затем, после гибели центральной власти, позволило захватчикам разделить страну, причём некоторые её части остались под управлением представителей местной греческой элиты, отбившихся от латинян. Феодальная раздробленность, то есть сепаратизм отдельных феодалов, достигших фактической независимости от центральной власти, невозможна без развития феодальных отношений, то есть вассально-ленной системы и подчинения крестьян частным сеньорам, в то время как в Византии долгое время господствовали государственная эксплуатация крестьянства и система единого подданства всех жителей страны. Следует отметить, что степень как уровня развития феодальных отношений, так и сепаратизма отдельных регионов и отдельных феодалов является в историографии предметом дискуссий. Дискуссионен также вопрос, были ли феодальные отношения занесены извне или же явились продуктом самостоятельного развития византийского общества независимо от западно-европейского?

       До 1204 года в Византии, несмотря на все мятежи отдельных аристократов, стремившихся захватить власть, оставался один император, являвшийся полновластным правителем страны. Это никак нельзя сравнить с феодальной раздробленностью в средневековой Франции или в Древней Руси, где, несмотря на наличие короля и великого князя соответственно, местные правители находились лишь в формальной зависимости от него, фактически осуществляя свою власть как независимые государи. В то же время в историографии общепризнанно наличие в византийском обществе двух партий аристократии — гражданской и военной, первую из которых составляли столичные чиновники, а вторую провинциальные магнаты, и взгляды которых на необходимую степень централизации страны различались, поскольку для гражданской партии важным было поступление налогов, обеспечивавших содержание императорского двора и их самих (хотя столичные аристократы и владели имениями), а для военной партии повышение собственного достатка от их провинциальных имений, для чего необходимо было уменьшить государственный контроль над их частными владениями. Обе партии поочерёдно приходили к власти.

       Таким образом, задачей данной работы является понять:

       насколько византийские феодальные отношения отличались от западно-европейских (т. н. «классический феодализм») и были ли сходны причины и пути их формирования;

       почему феодальные отношения в Византии возникли в условиях сильного централизованного государства и насколько в этом повинна государственная политика, а насколько они возникли вопреки ей;

       как менялась государственная политика Византии в зависимости от находившихся у власти лиц и насколько это повлияло на развитие феодальных отношений;

       какого уровня достигли феодальные отношения в Византии к 1204 году и насколько в ней развилась независимость отдельных феодалов и их сепаратизм, то есть насколько в общем кризисе византийской государственности повинны проблемы на местах, а насколько бездарность центральной власти.

       Для этого нам представляется необходимым проследить социальную и экономическую историю Византии XI-XII веков, чтобы понять происходившие в ней процессы. С этим сопряжено изучение внутренней политики византийского правительства и того, насколько она менялась при приходе нового императора. Таким образом, необходимо также проследить дворцовые интриги и военные мятежи, приводившие к власти новую группу лиц, намеренную проводить в жизнь другие политические идеи. В значительной степени экономическая политика Византии обуславливалась также затратами, которых требовала активная внешняя политика — защита от натиска агрессивных соседей и поддержание престижа страны на международной арене. Поэтому затрагиваются те события внешней политики, которые оказали существенное влияние на изменения в социально-экономической жизни страны.

Обзор источников

       Основными источниками, материал которых использован в настоящей работе, служат хроники и другие исторические сочинения, посвящённые рассматриваемому периоду в истории Византии. Это обусловлено как тем, что подобные произведения содержат обширный материал по политической истории страны, так и тем, что именно этот тип источников лучше всего представлен в переводах на русский язык. Следует отметить, что для византийской истории данного периода источниковая база не слишком обширна. До нас дошло не так много как исторических трудов, так и, тем более, других архивных материалов, в особенности важных для изучения экономической жизни Византии того периода, поскольку исторические труды сосредотачиваются главным образом на описании событий политической истории, хотя из них можно извлечь ряд любопытных сведений о социальной политике императоров и структуре правящего класса, которые непосредственно коррелируют с задачей, поставленной в данном исследовании.

       Для характеристики явлений, которые привели к концу XI века Византийскую империю к ярко выраженному кризису, разрешить который пытался император Алексей I Комнин, а также заложили основы процессов, протекавших в Византии XII века, были привлечены данные, содержащиеся в «Хронографии» Михаила Пселла[1], хотя непосредственно события, описанные в этом сочинении, относятся к более раннему периоду, нежели интересующий нас. «Хронография» посвящена событиям с 976 по 1075 годы, изложенным в форме биографий императоров, правивших в тот период. Особую ценность представляет то, что Михаил Пселл, талантливый философ и ритор, был влиятельным придворным целого ряда византийских императоров середины XI века и даже воспитателем престолонаследника и будущего императора Михаила VII Дуки[2]. Значительная часть событий изложена им «из первых рук», в качестве их участника или, по крайней мере, передана Пселлу непосредственными участниками. В результате «Хронография» во многом сосредотачивается на придворных интригах и исследовании личностей императоров, однако за счёт этого она содержит любопытный материал о социальных процессах в среде византийской аристократии. В целом «Хронография» Михаила Пселла представляет наиболее полный источник по истории Византии XI века. В работе использовался перевод Я. Н. Любарского, изданный с его же комментариями и послесловием в 1977 году в серии «Памятники исторической мысли».

       Важнейшим источником по правлению Алексея I Комнина служит апологетическое сочинение его дочери Анны Комнины «Алексиада»[3]. В значительной степени «Алексиада» разнится с другими византийскими историческими сочинениями — это не описание событий за какой-то период времени, а биография императора Алексея I Комнина, целью которых автор поставил «поведать о деяниях своего отца, ибо нет оснований... увлечь их в море забвения»[4]. Таким образом, в центре «Алексиады» находится один персонаж и его деятельность. Будучи дочерью императора и женой сановника Никифора Вриенния, Анна в период правления отца находилась в центре политической жизни, однако после смерти Алексея и попытки переворота в пользу мужа оказалась в монастыре. В 1136 году скончался Никифор, оставив незаконченное историческое сочинение. Из попытки Анны завершить его и появилась «Алексиада», написанная, по-видимому, в 1140-е годы[5]. Однако, в отличие от Пселла, Анна вряд ли играла политическую роль в период, описываемый ею. На страницах своего произведения она появляется только дважды[6], что можно, конечно, объяснить и авторской скромностью, но содержание «Алексиады» не оставляет сомнений в большой осведомлённости Анны, использовавшей, по-видимому, и официальные документы из императорского архива[7]. В «Алексиаде» основное внимание уделено вопросам внешней политики (так, замечательно освещены взаимоотношения с крестоносцами в ходе Первого крестового похода). При описании внутренней политики доминируют заговоры, мятежи и религиозные распри[8], что, таким образом, позволяет охарактеризовать напряжённость политической ситуации и степень целостности государства. Труд Анны Комниной, направленный на прославление её отца, безусловно, тенденциозен, однако является наиболее информативным источником по периоду правления Алексея I. В данной работе использовался перевод Я. Н. Любарского, изданный в 1965 году.

       Дальнейший период византийской истории с кончины Алексея I в 1118 году и до падения Константинополя в 1204 году лучше всего освещён в «Истории» Никиты Хониата[9]. Никита Хониат также сделал карьеру на государственной службе в конце XII века. В 1204 году он был одним из сенаторов и был принуждён бежать в Никею, где и составил свой труд. «История» Никиты Хониата начинается на том моменте, на котором заканчивается «Алексиада», то есть с кончиной Алексея I Комнина, и доведена до 1206 года. Как и у Михаила Пселла, у Никиты Хониата подробнее описаны события, которые застал сам автор. Особо автор сосредотачивается на правлении Мануила Комнина и событиях, связанных с осадой Константинополя крестоносцами[10]. «История» написана возвышенным и витиеватым слогом, однако содержит богатейший материал по многим аспектам византийской истории того периода. Никита Хониат пытается осмыслить произошедшие со страной события и изыскать причину бедствий, он справедливо отмечает тяжёлое положение многих жителей империи перед её падением. Всё это выгодно отличает его работу. В данной работе используется перевод под редакцией В. И. Долоцкого и Н. В. Чельцова, изданный в двух томах в 1860 и 1862 годах при Санкт-Петербургской Духовной академии.

       Гораздо лучше, чем предшествующие этапы византийской истории, оказалась освящена в источниках осада и взятие Константинополя крестоносцами в 1204 году, а также события в истории Византии, приведшие к этому. Во-первых, их, как уже упоминалось, подробно описывает их современник Никита Хониат. Во-вторых, с них начинают изложение истории Никейской империи более поздние авторы, из которых наиболее интересен Георгий Акрополит. В-третьих, им посвящены специальные хроники двух французских участников Четвёртого крестового похода — Робера де Клари и Жоффруа де Виллардуэна.

       Между «Завоеванием Константинополя» Робера де Клари[11] и одноимённой ей хроникой Жоффруа де Виллардуэна[12] немало общего, но гораздо больше различий. Обе они написаны непосредственными участниками событий, обе отличаются от большинства европейских хроник того времени тем, что и Клари, и Виллардуэн — люди светские, а не монахи, писавшие не на латыни, а на современном им французском наречии. Однако Клари и Виллардуэн — очень разные источники.

       Жоффруа де Виллардуэн — аристократ и маршал Шампани — по своим же собственным словам «бывал на всех советах»[13]. Он неоднократно упоминает себя и свою роль в событиях в хронике, и нет оснований считать её преувеличенной. После установления Латинской империи Виллардуэн получает маршальский сан и в ней, став «маршалом Романии»[14]. Его труд включает в себя не только события Четвёртого крестового похода, но и описание первых лет истории нового государства крестоносцев вплоть до 1207 года. Всё это обуславливает композицию «Завоевания Константинополя» Виллардуэна. Хроника богата фактическим материалом, исходящим от одного из руководителей похода и изложенным в строго хронологическом порядке. Автор может показать и скрытые «пружины действия». Однако, несмотря на высокие исторические достоинства труда Виллардуэна, он имеет чётко выраженную цель — оправдание действий крестоносцев, приобретая чрезвычайную тенденциозность. В данной работе использовался перевод М. А. Заборова, изданный в 1993 году.

       В отличие от аристократа Виллардуэна, Робер де Клари был простым рыцарем-пикардийцем, о жизни которого известно не так много. И его хроника написана на пикардийском диалекте. Как и многие рядовые участники похода, Клари не получил особых выгод в результате образования Латинской империи и вскоре вернулся на родину[15], где и создал свой труд. Свою цель он вполне искренне формулирует в заключительных строках: «Робер де Клари, рыцарь, позаботился о том, чтобы предать письменам правду, как был завоёван город»[16], т.е. Константинополь. По-видимому, Клари действительно стремился изложить своим современникам деяния крестоносцев, как мог. Он не слишком осведомлён в высоких политических материях и не всегда придерживается хронологической последовательности, периодически давая экскурсы (насколько сам слышал) о каких-то более ранних событиях, послуживших причиной для излагаемого. Очевидно, что его труд — взгляд простого участника похода, однако именно отсутствие чётко продуманной концепции, стремление изложить все известные автору факты придают большую правдивость и значение для историка труду де Клари. В данной работе использовался перевод М. А. Заборова, выполненный в 1986 году.

       В определённой степени события, приведшие к падению Константинополя, затрагивались и в тех более поздних византийских трудах, темой которых была история Никейской империи. «Летопись великого логофета Георгия Акрополита»[17] посвящена именно ей, однако в начале её автор даёт краткий обзор событий, результатом которых и стало возникновение Никейской империи. Кроме того, в истории Никейской империи ретроспективно частично отразились процессы предшествующего этапа в истории Византии. Сам Георгий Акрополит, крупный византийский сановник, воспитатель будущего императора Феодора II Ласкариса[18], занимал при нём и при Михаиле VII Палеологе[19] важный пост великого логофета, сравнимый с первым министром, поэтому труд его можно считать информационно насыщенным источником. Однако более ранние события излагаются им, конечно, с чужих слов. В данной работе использовался перевод под ред. И. Е. Троицкого, изданный в 1863 году.

Историография темы

       Длительное время история Византии XI-XII веков, несмотря на большую значимость этого периода для изучения её истории, не привлекала специального внимания отечественных исследователей. Тем не менее, правлению Комнинов уделялось немалое внимание в обзорных трудах по истории Византии.

       Важнейший обзорный труд среди дореволюционных отечественных исследователей оставил Ф. И. Успенский, «История Византийской империи»[20] которого богата фактическим материалом. Касаясь интересующего нас периода, он считает развитие феодализма в эпоху Комнинов элементом «всемирно-исторической эволюции», при этом, по его мнению, на византийских окраинах особенно характерно обнаружение новых начал[21]. Вообще Ф. И. Успенский уделяет большое внимание географическому и национальному фактору в истории страны, подробно рассматривая соседей Византии, её взаимоотношение с ними и положение национальных меньшинств, населяющих империю и вассальных по отношению к ней. Национальный фактор в концепции Ф. И. Успенского сыграл большую роль в ослаблении империи, стягивая на подавление мятежей значительную часть военных сил, которые необходимо было направить для борьбы с соседями. При этом в результате временного отпадения малоазиатских территорий центр империи сместился как раз во Фракию и Македонию, имевшие значительный национальный, особенно славянский, элемент[22]. Посвятив специальную главу «центробежным и центростремительным силам в истории Византии», автор полагает, что основными причинами падения империи было разрушение фемного строя в пользу децентрализующих вассально-ленных отношений, наложившееся на стремление отдельных территорий к независимости, а также сближение правительства Мануила I Комнина с ненавидимыми населением латинянами вкупе с тем, что не проводилось внутренних реформ, направленных к улучшению положения страны[23].

       Советский исследователь М. В. Левченко[24], поставивший своей задачей дать общий очерк истории Византии с марксистских позиций, рассматривает, в свою очередь, династию Комнинов как «правящую клику» крупнейших аристократических семей, стремившихся после потери прибыльных владений в Малой Азии компенсировать их новыми захватами земель и доходных должностей[25]. При этом, по его мнению, при них сохранился в целом прежний административный аппарат, но усилился налоговый гнет, что привело империю к падению.

       Крупнейший французский византинист Ш. Диль[26], чей труд, к сожалению, переведён на русский язык лишь со значительными сокращениями, сравнивает Комнинов и их политику с Капетингами и находит, что они смогли восстановить мощь государства, но внешние обстоятельства (натиск турок, мятежи славян, активность европейцев, вызванная имперскими устремлениями Византии) и «суровость времени» привели империю к неизбежному падению[27].

       Русский историк-эмигрант Г. А. Острогорский, работавший в Югославии и издавший свою «Историю Византийского государства»[28] на немецком языке, считал, что могущество своей империи Алексей I Комнин построил на тех умело использованных факторах, которые до этого зародились в стране вопреки императорской власти. Необходимость подчинения крестоносных государств в форме вассалитета внедрила в политическую практику византийцев новые идеи, нашедшие благодатную почву, подготовленную и внутренними тенденциями развития страны[29]. Новый режим, потративший колоссальные средства на поддержание военного могущества империи, привёл к разорению низших сословий параллельно с нарастанием процесса феодализации, которому разорение крестьян было только на пользу[30]. При сложившемся порядке вещей империя оказалась неспособной выдержать мощного удара извне.

       В 1957 году появилось специальное небольшое исследование К. Н. Юзбашяна, посвящённое истории Византии между кончиной Мануила I Комнина и падением Константинополя[31]. Исследовав обширный материал как о мятежах аристократов, так и о народных восстаниях в этот период, историк пришёл к выводу, что причиной ослабления Византии стала борьба между аристократией и сильнейшие классовые противоречия[32], в результате чего после вторжения крестоносцев правительство не нашло народной поддержки, чтобы противостоять захватчикам[33].

       В 1967 году вышла в свет трёхтомная «История Византии» под редакцией С. Д. Сказкина, в которой автором глав, посвящённых XI-XII векам, выступил А. П. Каждан, а период с 1180 по 1204 годы был описан К. Н. Юзбашяном. Если позиция К. Н. Юзбашяна не претерпела значительных изменений, то А. П. Каждан, наоборот, считал основной причиной политического кризиса как раз архаичность централизованного государственного строя Византии, не приспособленного, по его мнению, к новым историческим условиям и провоцировавшего коррупцию. При этом централизованный строй провоцировал развитие универсалистских идей во внешней политике, активизация которой поглощала значительные средства и ослабила страну.[34] Недостаток правления Комнинов, по мнению А. П. Каждана, был как раз в том, что они недостаточно обновили государственную организацию[35].

       Личности императора Андроника I Комнина, попытавшегося провести реформы в управлении страной, посвятил специальное исследование польский византинист О. Юревич[36]. Его отношение к Андронику представляется более целесообразным изложить в специальном историографическом экскурсе, посвящённым мнениям исследователей о политике этого императора, однако О. Юревич касается и общих вопросов истории Византии этого периода. По его мнению, к XII веку возникли уже условия для «тотальной феодализации» греческого общества, которая была проведена императорами из династии Комнинов путём развития института пронии, причём крупными прониарами стали византийские аристократы. Эта реформа позволила достичь крупных военных успехов, однако государство оставалось внутренне слабым, поэтому могущество комниновской Византии следует считать «иллюзорным»[37].

       В 2007 году появилась подробная «История Трапезундской империи» С. П. Карпова[38], подытожившая многолетние изыскания автора в этой области. Хотя это исследование посвящено более позднему временному промежутку, автор касается в нём предыстории данного региона и предпосылок возникновения независимого государства в Трапезунде, подчёркивая обособленность местной элиты от обще-византийской, что дало благодатную почву для сепаратистских устремлений. 

Глава 1.

Формирование в Византии предпосылок к развитию феодальных отношений.

       На протяжении всей византийской истории заметна борьба двух группировок в правящем классе империи, политические идеи которых были во многом противоположны. Это были столичная гражданская аристократия, сосредоточенная вокруг императорского двора и объединявшая чиновничество, сенаторов и других придворных и провинциальная военная аристократия, в состав которой входили феодалы, владевшие крупными поместьями и постепенно в силу фемной системы сосредоточившие в своих руках и административную власть, а также военное командование в приграничных районах. Одновременно благодаря административной и военной власти они могли наращивать и свои земельные владения. Если для гражданской группировки особенно важным было сохранение административной целостности империи, обеспечивавшее исправный сбор налогов и их поступление в столицу, то военная группировка стремилась добиться иммунитетных прав на свои владения и власти в своих провинциях, объективно выступая в качестве носителей децентрализации. Политика верховной власти во многом зависела от того, к какой группировке принадлежал действующий император, хотя император и не всегда проводил политику группировки, выдвинувшей его на трон.

       Начиная с VII века в условиях внешней опасности влияние приобретает военная группировка. Именно тогда вместо прежней системы административного деления начинает выстраиваться фемная, когда стратиг — военный командир посаженных на землю воинов-стратиотов — осуществляет и административную власть над ними. Первоначально фемы создавались одновременно с формированием стратиотского ополчения на границах. Изначально «фемой» и был корпус стратиотов, военная единица, в старых провинциях, где размещались эти фемы, сохранялась гражданская власть, однако постепенно значение слова «фема» перешло и на административную единицу. Г. А. Острогорский предполагал, что первые фемы возникли уже при императоре Ираклии, военачальнике, силой захватившим верховную власть в начале VII века[39], однако в позднейшей историографии возникло мнение, что фемный строй не возник в результате реформ, но стал развитием прежних эволюционных процессов. По мнению Р. Дж. Лили, фемный строй в его законченном виде сформировался лишь к VIII веку, а первые фемы возникли лишь ко второй половине VII века[40]. В любом случае, к VIII веку фемный строй и стратиотское ополчение в качестве основы армии возобладали в Византии, что придало большой вес военной аристократии, приобретшей большую роль в государстве. Так, в 717 году Константинополь занял со своими войсками стратиг одной из малоазиатских фем Лев Исавр[41], основавший в результате новую династию, явившуюся характерным представителем правления военной аристократии.

       Тем не менее, укрепление фемного строя одновременно вело к нарастанию децентрализации, что стало особенно видно в период правления Македонской династии. Македонская династия во многом оказалась противоположна Исаврийской. Если основатель той пришёл к власти военным путём, то Василий I, первый монарх Македонской династии, был явлением сугубо придворным, а именно фаворитом императора Михаила III, которого в 867 году благополучно сверг и сам занял его место[42]. Соответственно, и сама Македонская династия ярко выражала интересы столичного гражданского чиновничества. Если в Исаврийской династии (да и среди большинства внединастийных императоров) преобладали воины, ведущие активную внешнюю политику, то в Македонской династии лично вёл войска в поход только Василий II, её наиболее выдающийся представитель, в то время как большинство императоров предпочитали, подобно Константину VII Багрянородному, дипломатический путь решения конфликтов.

       Таким образом, борьба представителей македонской династии с крупным землевладением была обусловлена как объективной опасностью роста этого землевладения для крестьянского хозяйства, так и желанием предотвратить сепаратизм военной аристократии, настроенной оппозиционно по отношению к Македонской династии. С одной стороны, динаты — помещики, в состав которых входили и стратиги, и крупные чиновники, и мелкое провинциальное чиновничество, и разбогатевшее крестьянство — скупали крестьянские участки, стремясь заставить крестьян работать на себя и разрушая общину, бывшую основой византийской налоговой политики, с другой стороны, стратиоты пытались получить иммунитетные права в своих владениях, что грозило государственной раздробленностью и потерей государственных налогов. Против деятельности динатов направил усилия уже Роман Лакапин, издавший в 922 году новеллу, по которой преимущественное право получения крестьянских участков принадлежало общинникам[43], однако апогея борьба императорской власти с крупным землевладением достигла при Василии II. Михаил Пселл осторожно констатировал, что Василий «сокрушил силу выдающихся родов»[44]. Безусловно, Василию отнюдь не удалось полностью расправиться с крупными аристократическими семействами, поднимавшими мятежи в начале его правления и вновь активизировавшимися при его преемниках, однако «сокрушением силы» император занимался активно и порой совершенно преступал закон: так, он вызвал в Константинополь магната Евстафия Малеина и держал его насильно при дворе до тех пор, пока имения того не были конфискованы государством[45]. В то же время Василий II приближал к трону и делал советниками людей незнатных, сократив до минимум влияние и синклита с чиновной аристократией. Особенно энергичной была его борьба с самовластием динатов — сперва была проведена всеобщая перепись налогоплательщиков, затем независимо от сроков давности возвращены крестьянам все захваченные динатами земли, наконец, уплата налогов за разорившихся крестьян была целиком возложена на динатов[46].

       Однако после смерти Василия II Византийская империя вступила в пору тяжелейшего кризиса, приведшего в конечном счёте к почти полной потере всех малоазийских владений. Последствия этого кризиса, несмотря на усилия династии Комнинов, до конца так и не удалось преодолеть. Безусловно, в определённой степени усилилась и военная опасность, натиск турок-сельджуков, но основные причины кризиса лежали в самой византийской политике. Василий II чрезвычайно ослабил военную группировку, и, разумеется, при его не слишком талантливых преемниках вся власть оказалась в руках чиновной группировки, интриги в среде которой ослабили как управление страной, так и её боеспособность, поскольку усилился процесс закабаления крестьян, в том числе стратиотов, а повышение налогов вело к их разорению и упадку войска.

       Брат бездетного Василия Константин VIII, ничем себя не проявивший, оставил трон своему зятю Роману Аргиру, крупному землевладельцу и эпарху Константинополя. Роман Аргир, сам выходец из динатов, по их настоянию отменил закон Василия II, по которому богатые землевладельцы должны были выплачивать налоги за пустующие земли в их налоговом округе. Одновременно было совершенно невозможно возложить его и на крестьян-общинников. Таким образом, налог исчез вовсе, доходы государства уменьшились, а права богатых землевладельцев возрасли[47]. Это ознаменовало отход от экономической политики Македонской династии. Одновременно Роман вернул из ссылки представителей военной аристократии[48] и повысил налоги для крестьянства[49]. При его преемнике Михаиле IV брат императора Иоанн Орфанотроф, в руки которого перешла вся власть, ещё более усилил налоговый гнёт и, помимо Малой Азии, где налоги ударяли по представителям военной группировки, чьи поместья были сосредоточены в то время в основном в малоазиатских провинциях[50], распространил денежные налоги и на Балканы с их преимущественно не греческим населением. В то же время благодаря борьбе с военной аристократией он пользовался поддержкой чиновной столичной аристократии. Результат не заставил себя ждать — вскоре болгары подняли восстание, подавленное с большим трудом[51], а Зета на территории современной Черногории и вовсе приобрела самостоятельность[52].

       Тем не менее, когда племянник Иоанна Михаил V попытался сместить с престола усыновившую его вдову дяди, на волне народного недовольства смещён был он сам[53], а императором оказался новый муж вдовы Романа Аргира и Михаила IV Константин IX Мономах. Легитимность ему придал только брак с законной наследницей престола. При Мономахе тенденции, наметившиеся ранее, ещё более усугубились. Именно при нём помимо экскуссии, то есть налогового иммунитета уже имеющихся владений крупных феодалов, в источниках впервые появляется прония, то есть передача вельможе государственного земельного участка с предоставлением налогового иммунитета. Первым владельцем пронии, известным нам, был видный придворный и учёный Константин Лихуд[54]. В то же время Мономах, стремясь пополнить казну, повышал налоги для остальных поместий.

       Таким образом, правление столичной аристократии привело к неожиданным результатам. Стремясь к собственному обогащению, именно гражданская партия подорвала византийскую налоговую систему. Разумеется, налоговые иммунитеты и новые имения доставались столичному чиновничеству, высшая часть которого — синклитики — активно пополнялась в этот период за счёт выходцев из более низких частей чиновничества, однако объективно эта политика вела к потере государством контроля над любым землевладением в стране. Одновременно в борьбе с провинциальной военной аристократией, неоднократно поднимавшей мятежи, началось разрушение фемной системы и войска стратиотов. Крестьян-стратиотов стремятся перевести на налогообложение вместо военной службы, сделав ставку на наёмную армию. Оказавшись обложенными налогами, стратиоты постепенно попадают в зависимость от крупных землевладельцев наравне с другими крестьянами. Всё это вызывает и упадок власти стратига, высшего военного администратора фемы, обычно принадлежавшего к военной аристократии.

       Однако и стратиги стремились накапливать земли и зависимых людей. До нас дошло завещание Евстафия Воилы, который, переселившись в область Тайк, стал вассалом местного наместника и получил право расчистить землю в лесу, на которой поселил своих рабов и зависимых людей. При этом часть созданных поселений он вынужден был передать во владение наместнику. Затем они перешли к сыну наместника, занявшему ту же самую должность[55]. В то же время и сам Евстафий раздавал землю людям на условиях вассалитета.
       Политика константинопольского правительства, направленная на ущемление интересов военно       й провинциальной аристократии, непосредственно после пресечения Македонской династии в лице её последней женской представительницы Феодоры привела к мятежу малоазиатских стратигов, избравших императором Исаака Комнина, который успешно разгромил посланные из столицы войска и занял трон в 1057 году. Пока что целью мятежников был захват столицы и переход власти в руки военной партии, то есть стремления централизаторские, однако уже теперь проявилось отсутствие единства в военной партии — македонские стратиги остались верными предыдущей власти и оказали сопротивление войску Комнина[56].

       Заняв трон, Исаак, действительно, попытался вернуться к политике Василия II. Пселл сообщает, что он «отобрал назад дарения и уничтожил все благодеяния»[57] предыдущего императора, то есть попытался вернуть под государственное налогообложение земли, присвоенные столичным чиновничеством. Однако намерение Исаака Комнина уменьшить также и церковное имущество неизбежно привела к его падению в 1059 году. Новый император Константин X Дука принадлежал к гражданской партии и вернулся к прежней политике. Особенно расцвёла при нём продажа налогов на откуп и вообще должностей в финансовом управлении, что неизбежно вело к ещё большему разорению тех, с кого налоги собирали. В то же время чрезвычайно уменьшились расходы на содержание армии[58]. Когда следующий император Роман Диоген, за которого вышла замуж вдова Константина X, развернул активную внешнюю политику, начав борьбу с наступавшими в Малой Азии сельджуками (во многом опираясь на средства собственных имений), то недовольство столичной партии вновь увеличившимися расходами на оборону привело к прямой измене. В ходе битвы при Манцикерте в 1071 году войска, отданные под командование представителей столичной партии Иосифа Траханиота и Андроника Дуки, отступили[59], основное войско было разгромлено сельджукским эмиром Алп-Арсланом, а император попал в плен. Это поражение привело к катастрофическим последствиям. Сельджуками была постепенно захвачена почти вся Малая Азия, за исключением нескольких прибрежных городов. Это, в свою очередь, привело к тому, что новые земельные пожалования стали активно раздавать в Македонии, куда сместился центр частного землевладения[60]. В Болгарии поднялось восстание, подавленное с большим трудом, а князья в Хорватии и Зете отложились от Византии и перешли к союзу с Римом[61].

       Попытка правительства нового императора Михаила VII Дуки давать земельные владения на срок жизни, без наследования уже не могла значительно повлиять на феодализацию византийского землевладения[62]. Другим шагом стало введение государственной монополии на продажу хлеба в стремлении лишить феодалов важного источника дохода, однако это лишь привело к голоду в столице. Между тем свои плоды принесло создание наёмной армии, комплектовавшейся главным образом из норманном. Один из её командиров, норманн Руссель поднял в Малой Азии мятеж и выдвинул своего кандидата на престол[63]. Посланному против него молодому военачальнику Алексею Комнину, племяннику бывшего императора Исаака, удалось справиться с мятежником лишь при помощи одного из сельджукских эмиров, захватившего Русселя и передавшего его византийцам. Показательно, что в конечном счёте Руссель был прощён и вновь принят на императорскую службу[64]. Даже сомнительный иноземец был нужен константинопольскому правительству, потому что мятежи, выдвинув претензии на престол, выдвинули сразу два представителя военной аристократии как в Македонии, так и в Малой Азии, а именно победитель славянского восстания Никифор Вриенний и Никифор Вотаниат. Оба Никифора представляют собой яркие примеры провинциальной военной аристократии двух византийских регионов. Если Вотаниат происходил из старого аристократического рода, издавна владевшего землями в Малой Азии, то Вриенний выдвинулся за счёт своих военных талантов, как и многие из феодалов, недавно получивших земли в Македонии. Вотаниат был стар, знатен и заручился поддержкой турок-сельджуков, поэтому Константинополь открыл ему свои ворота. С помощью перешедшего на его сторону Алексея Комнина Вотаниату удалось разбить Вриенния, однако в обеих частях империи немедленно начались новые мятежи военных командиров. Следует отметить, что в эту эпоху они не носили ещё сепаратистских тенденций, за исключением захватившего власть в отделённых сельджуками от основной территории Византии Антиохии и Эдессе местного феодала Филарета Вахамия, который в итоге признал себя вассалом Вотаниата[65]. Вриенний аналогичное предложение вместе с титулом «кесаря» отклонил и был разгромлен.

       Итак, в какой степени остальные мятежи, потрясавшие в этот период Византию, носили сепаратистский характер? Пожалуй, откровенно сепаратистскими можно счесть здесь только два восстания в Болгарии, проходивших под павликианскими лозунгами[66] и имевших не только социальную, но и национальную окраску, не считая упомянутого выше Филарета Вахамия, который к тому же не поднимал мятежа против императора, а, возглавив борьбу против мусульман, просто поднял как наиболее влиятельный местный феодал власть в отрезанной от основной части страны территории, как это произошло после 1204 года в Трапезунде. Большинство мятежников стремились к тому, чтобы захватить трон в Константинополе. К этому времени политика гражданской и военной партий снова несколько изменилась. Если в середине XI века именно гражданская партия спровоцировала усиление феодализации в стране, а захвативший власть представитель военной аристократии Исаак Комнин пытался восстановить центральное управление в стране, то при Михаиле VII и его фаворите Никифорице столичные власти, наоборот, попытались навести какой-то порядок. Тем самым провинциальная аристократия, поднимая мятежи, боролась за сохранение своих привилегий, иммунитетов и возможности приобретать новые земли и получать новые пожалования. Это хорошо проявилось при правлении Вотаниата, направо и налево раздававшего экскуссии и прощавшего налоговые недоимки.

       Однако мятежи в различных частях империи продолжались. Один из них, поднятый Алексеем Комнином, и привёл к падению Вотаниата и установлению новой династии.

Глава 2.
Алексей I Комнин и его внутренняя политика.

       К 1081 году управление Византийской империи находилось в плачевном состоянии. Представители провинциальной военной аристократии постоянно поднимали мятежи, стремясь захватить Константинополь и занять престол. Одному из них, Никифору Вотаниату, это удалось. В попытке умилостивить других мятежников новый император принялся щедро раздавать налоговые привилегии, чем ещё больше усугубил экономическую ситуацию. Владения Византии в Малой Азии сократились до крайности, в славянских районах Македонии происходили восстания.

       В это время очередной мятеж поднял популярный полководец Алексей Комнин, ранее поддержавший Вотаниата и к этому времени занявший пост стратига-автократора Запада, то есть командующего войсками в европейской части империи[67]. Алексей Комнин происходил из богатейшей семьи, принадлежавшей к провинциальной военной аристократии. Его дядя Исаак Комнин уже захватывал престол, хоть и вынужден был от него отречься. Братья Алексея также занимали посты стратигов в различных провинциях. Особенное влияние Алексею придало то, что он породнился со знатным столичным родом Дук, представители которого неоднократно перед тем занимали императорский престол и благодаря поддержке которого трон занял Вотаниат. По-видимому, Алексей Комнин уже тогда достиг соглашения со вдовой императора Михаила VII Дуки Марией, которая усыновила его[68]. Несколько позднее мы видим, что её сын Константин помолвлен с дочерью Алексея Анной. Вероятно, в случае прихода к власти Алексей пообещал сделать Константина своим наследником[69], однако как только у него появился собственный сын, расторг помолвку[70].

       Свой мятеж Алексей Комнин поднял в феврале 1081 года во Фракии, что ясно показывает, куда сместился центр феодальных владений знати, особенно той знати, которая благодаря своим заслугам получала новые пожалования от императора. Однако опасным соперником был Никифор Мелиссин, успешно поднявший свой мятеж в азиатской части. Анна Комнина сообщает, что через своих послов Мелиссин потребовал себе «дать в удел Азию», права «носить императорский венец» и быть «провозглашён вместе с тем... кто будет провозглашён»[71] после победы мятежа Комнинов и Дук. Фактически Мелиссин предложил раздел империи на два государства, объединённых двумя полновластными императорами-соправителями. Таким образом, мы видим, что между различными группировками провинциальной аристократии проявился явный раскол. Комнин предложил Мелиссину компромисс: сан «кесаря» и город Салоники[72]. Анна Комнина не уточняет характер передачи «кесарю» города, однако Зонара пишет, что Салоники передавались «для жительства», то есть, по-видимому, в качестве вассального лена феодального образца[73]. Мелиссин засомневался, однако, наблюдая успешный поход Комнинов-Дук на столицу, изъявил своё согласие[74] и вступил в союз с Комнином. 4 апреля 1081 года Алексей Комнин, путём подкупа занявший город и подвергший его грабежу[75], был коронован императором. Вотаниат добровольно отрёкся от трона.

       Непосредственно после восшествия на престол новый император столкнулся со множеством проблем как во внутренней, так и во внешней политике. Особенно внушительной была военная угроза с Запада, где активизировались сицилийские норманны. Для вторжения у их герцога Роберта Гвискара был весомый предлог — Михаил VII Дука, стремясь заключить союз с могущественным военачальником, захватившим последние византийские владения в Италии, согласился женить своего сына на дочери Гвискара. Та прибыла в Константинополь, однако тут к власти пришёл Вотаниат, который расторг договор и фактически посадил дочь Гвискара под арест[76]. Комнин в этой ситуации не собирался ничего менять, тем более что к этому моменту Константин Дука был уже помолвлен с дочерью самого Комнина. В качестве предлога для вторжения Гвискар изыскал самозванца, выдавшего себя за Михаила VII, и выступил в защиту его законных прав[77]. Высадившись в Эпире, норманны заняли остров Корфу, ряд портов на побережье и осадили Диррахий. Император двинулся с войском на выручку. Войско это, что показательно, состояло из норманнских же наёмников, союзных сельджуков и вассальных частей правителя Зеты. Анна Комнина констатирует, что даже вместе с варяжской гвардией императорское войско насчитывало не более трёхсот человек[78]. Гарнизон же самого Диррахия был набран по большей части из итальянцев — амальфитян и венецианцев[79].

       В ходе сражения сельджуки быстро отступили, а зетские части и не собирались в нём участвовать[80]. Варяжская гвардия, однако, оказала упорное сопротивление, но благодаря численному превосходству была разбита Гвискаром. Императору еле удалось спастись. После этого гарнизон Диррахия сдал город, и захватив этот важнейший пункт, норманны начали совершать набеги по всей западной части Византии, доходя до Лариссы в центральной Греции[81]. Единственным выходом для Алексея оказался союз с другими противниками Гвискара — германским императором, недовольным поддержкой норманнами папы, и Венецией, которой была нужна свобода торговли на Адриатике. Пообещав императору некий «брачный союз», Алексей добился того, что тот ускорил очередной поход в Италию, вынудив Гвискара срочно вернуться в родные владения. Вскоре император благополучно повернул обратно, однако основная цель была достигнута — главный полководец норманнов покинул территорию Византии[82], тем более что интригами византийцев в его собственных владениях началось восстание. В мае 1082 года Алексей подписал договор с Венецией, предоставивший ей права торговать по всей территории Византии любым товаром, не платя никаких пошлин, а также мастерские и пристани в Константинополе[83], что наносило ущерб собственной торговле византийцев. Заручившись поддержкой мощного венецианского флота, разгромившего норманнский, византийцам удалось освободить Диррахий, отрезать норманнские войска и благодаря вспыхнувшей среди тех эпидемии чумы вытеснить захватчиков[84]. В то же время военная тактика норманнов, делавших по общеевропейскому образцу ставку на тяжеловооружённую кавалерию, оказала влияние на последующие военные реформы Комнина.

       Параллельно с самого начала правления Алексей Комнин начал борьбу с сельджуками, которые под руководством иконийского султана Сулеймана заняли Эдессу и Антиохию, продвигались всё глубже на территорию Византии и захватили даже Никею. Формальным предлогом для их экспансии была дань, которую по договору обязался выплачивать после поражения при Манцикерте Роман Диоген и перестали платить его преемники. Первоначально, как сообщает Анна Комнина, её отец применил оригинальную тактику. Уклоняясь от решительных столкновений, он высаживал с моря небольшие легковооружённые отряды, нападавшие на более слабые части сельджуков, принуждая их отступать и понемногу занимая прибрежные поселения. Постепенно численность византийских десантов наращивалась, что позволяло вести борьбу уже с большими отрядами сельджуков[85] и отвоевать Никомедию. В 1086 году скончался Сулейман, после чего Иконийский султанат утратил былую целостность. Потихоньку оттесняя противника, Алексей одновременно вступал с теми или иными сельджукскими государствами в переговоры, а однажды едва не заключил с султаном Мелик-шахом союз, скреплённый династическим браком. Эту инициативу прервала смерть султана[86].

       Третьей опасностью были кочевники-печенеги на севере. Теснимые из южнорусских степей другими кочевыми племенами, печенеги на протяжении всего XI века проникали на территорию Болгарии. Неоднократно византийцы пытались их использовать, например, в середине XI века печенежский вождь Кеген был принят на византийскую службу, причислен к местной аристократии и награждён богатыми землями на Дунае[87]. Однако в 1090 году печенеги, окончательно вытесненные со своих прежних земель, в союзе с одним из сельджукских эмиратов осадили Константинополь. Единственным выходом для императора вновь осталась дипломатическая интрига — он сумел договориться с половцами-куманами, врагами печенегов, вытеснившими их с коренных мест обитания, и те разгромили печенегов. Однако вскоре половцы, недовольные результатами своей победы, выдвинули претендента на престол и сами двинулись на Константинополь. На сей раз победы удалось достичь доказательством того, что претендент был самозванцем[88].

       Таким образом, постоянная внешняя опасность диктовала необходимость укрепления государства и проведения реформ. Алексей, бывший ставленником военной аристократии, выражавшей децентрализаторские тенденции, не собирался следовать в русле политики этой партии. Пользуясь утратой Малой Азии, он окончательно подорвал могущество старых провинциальных родов, таких как Склиры, Фоки и Аргиры. Алексей отменил многие льготы, выданные Никифором Вотаниатом и, хотя поначалу сам активно раздавал экскуссии своим приверженцам, в дальнейшем практически прекратил выдачу экскуссий[89]. Эту политику продолжали и его преемники. В то же время император стремился избежать влияния столичной гражданско-бюрократической знати. Был найден третий путь — опора на личные императорские владения для пополнения казны и собственных родственников при управлении страной. Иоанн Зонара писал, что Алексей Комнин «в себе видел не управителя, но господина, считая и называя империю собственным домом»[90]. Следует отметить, что в этом отношении он продолжал идеи своего дяди и в особенности Романа Диогена, лишь применив их более последовательно. Императорские родственники получили не только обширные земельные владения (причём часто жаловались ими при рождении), но и право сбора налогов с определённых территорий. Привилегированное положение заняли также некоторые роды, находившиеся в родстве с Комнинами или оказавшие содействие приходу Алексея I к власти — Дуки, Палеологи, Мелиссины. Алексей охотно возвышал по принципу личной преданности представителей собственной челяди либо лиц, не принадлежавших к собственно византийской аристократии, как его полководец Григорий Бакуриани, имевший грузинское происхождение[91].

       Стремясь покончить с влиянием гражданской аристократии и синклита, чрезвычайно расросшегося в XI веке, новый император реформирует систему титулов. Ряд старых титулов был упразднён, и введены новые. Однако отныне вновь появившиеся высшие титулы, как севастократор, жаловались только членам императорской семьи и особо приближенным лицам, а остальные сохранившиеся — только наивысшим аристократическим родам[92]. Таким образом было покончено с проникновением чиновников по выслуге в ряды аристократии. С другой стороны, среди наместников провинций все стали именоваться «дуками», в то время как ранее это был высший титул среди наиболее влиятельных стратигов[93].

       Внешняя угроза почти на всех границах требовала от Алексея Комнина реформы армии. Прежняя система, основанная на ополчении стратиотов по фемам, утратила дееспособность из-за упадка частного крестьянского землевладения. Как уже отмечалось выше, на протяжении XI века крестьяне-стратиоты постепенно попадали в зависимость от крупных землевладельцев, а правительство стремилось заменить воинскую повинность для стратиотов специальным налогом. Опасался Комнин и оппозиции со стороны руководителей фем. В то же время было очевидным, что только наёмной армией обойтись невозможно, и император делает ставку на конное войско по западно-европейскому образцу. Понятие «стратиота» постепенно переходит на феодала, которому выдаётся в пронию земельный участок и зависимые крестьяне. За счёт этого участка он должен явиться в армию сам конным воином вместе с определённым числом дружинников[94]. Первоначально такие участки выдавались конкретным лицам на условии несения службы, однако постепенно приобрели наследственный статус. Тем не менее, значительная часть армии продолжала комплектоваться из наёмников. Анна Комнина неизменно упоминает, что византийское войско в том или ином походе состояло из «ромеев» и «кельтов», то есть варяжских наёмников. Кроме того, создаются отряды архонтопулов[95], профессиональных воинов на личном императорском обеспечении, то есть, фактически, подконтрольной императору как частному лицу дружины. Обширные войска, собранные с пожалованных им территорий, находились и в распоряжении ближайших императорских родственников.

       Военная политика Алексея Комнина, позволив временно увеличить боеспособность армии и укрепить государство, одновременно привела к росту числа мелких и средних провинциальных феодалов и дальнейшему закрепощению крестьянства. Император пытался уменьшить роль крупнейших провинциальных аристократов, до того располагавших немалыми войсками (и ведших порой войны между собой). Следует отметить, что «дуками» при Комнинах назначались представители ближайшего к императору аристократического круга, а командование войсками Комнины либо осуществляли лично, либо доверяли ближайшим родственникам и наиболее доверенным лицам. Однако для укрепления страны Алексей Комнин использовал тот самый фактор, который в перспективе носил деструктивный характер и разрушал традиционную византийскую налоговую систему. Впрочем, династия Комнинов сделала ставку на доходы с собственных императорских владений, а не на общегосударственные налоги.

       Между тем разорение свободного крестьянства и переход его в парики крупных земельных собственников продолжался. По-видимому, в этот период был составлен Фиванский кадастр, описывающий землевладение в Беотии. В этом кадастре уже практически не упоминаются мелкие свободные землевладельцы. Лишь одного из перечисленных в кадастре можно достоверно отнести к этой категории[96]. Процессу разорения способствовала и финансовая политика Алексея Комнина. При нём особенно усилилась порча монеты, так что новая номисма фактически стоила в три раза дешевле чистой. При этом с населения стремились взимать налоги полноценной монетой. Ф. И. Успенский показывает в своём труде, что в результате сложных комбинаций соотношения чистой и порченной монеты разных номиналов (номисма делилась на милисиарии), подкреплённых императорскими указами, порой возникали абсурдные ситуации — например, оказывалось, что пол-номисмы в полтора раза дороже целой номисмы, и с крестьянина, которому надлежало уплатить налог в полторы номисмы, брали в результате две с половиной[97]. Ситуация осложнялась активной отдачей сбора налогов на откуп, что усиливало гнет.

       Неудивительно, что при Алексее Комнине, как пишет А. П. Каждан, впервые «провинциальная феодальная знать» стала стремиться «преимущественно к обособлению от империи»[98]. Так, на Крите и Кипре был поднят мятеж Кариком и Рапсоматом[99], в Трапезунде же, отдалённом от основной части империи, сепаратистские тенденции проявлялись особенно активно. Местная аристократия существовала обособленно от константинопольской администрации на средства, собираемые со своих понтийских владений[100]. В результате она оказывалась лишённой как прибыльных должностей в столице, так и налоговых сборов, уходивших опять же в столицу. За время правления одного только Алексея Комнина самостоятельно править в Трапезунде попытались сперва местный феодал Феодор Гавра, из-за своих успехов в борьбе с сельджуками утверждённый императором местным «дукой»[101], а затем присланный после гибели Феодора Гавры столичный вельможа Григорий Таронит[102]. И если с представителем местной аристократии Феодором Гаврой император был вынужден пойти на переговоры и даже дать в жёны сыну Гавры свою дочь (чтобы держать сына заложником в столице)[103], то устремления Таронита удалось подавить и арестовать его. Впрочем, и столичная аристократия оказывала политике Алексея Комнина сопротивление — в «Алексиаде» неоднократно упоминаются придворные заговоры[104]. Имелись и народные движения, хотя их мощь с укреплением государства постепенно сходила на нет. Наиболее мощными из них были выступления павликиан и богомилов, носившие как религиозный, так и антифеодальный и даже этнический (пользуясь поддержкой в основном славян) характер[105].

       Сила провинциальных магнатов основывалась не только на больших земельных владениях и поселённых на них париках, но и на наличии собственных вассалов. В XI-XII веках в Византии появляются элементы многоуровневого вассалитета, хотя он и не получает такого широкого распространения, как в Западной Европе, в особенности во Франции. Тем не менее, развитие многоступенчатых вассальных связей происходит параллельно созданию ленной системы, подчинённой непосредственно государству и императору. Уже в первой половине XI века, как видно из упомянутого в главе 1 завещания Евстафия Воилы, крупные землевладельцы и наместники провинций стараются приобрести себе вассалов, выплачивающих денежные отчисления в обмен на покровительство и защиту. При этом сам Евстафий тоже передавал небольшие части своих владений в вассальное владение более мелким землевладельцам. Были вассалы и у Михаила Пселла. Земли в лен предоставляли и монастыри, которые, в свою очередь, могли находиться под покровительством знатных людей. Несколько позднее, когда сын Алексея Исаак Комнин передал по завещанию часть своих земель монастырю, к нему перешли и права на вассалов Исаака[106]. Таким образом, по источникам мы можем проследить вассальную иерархию, насчитывающую как минимум три и даже четыре звена, если считать высшим из них государство. Я. Н. Любарский отмечает, что в «Алексиаде» уже широко употребляются греческие термины «человек» и «лидзий», возникшие для обозначения новых, имевших вассальный характер, отношений, что указывает на значительное их распространение[107].

       Распространение вассальных отношений в Византии совпадает по времени с их расцветом в Западной Европе, однако различный характер имели и причины их возникновения, и самая суть этих отношений. Безусловно, политика Алексея Комнина по выделению ленов на условиях военной службы была сходна с политикой первых Каролингов. Но если в Западной Европе окончательное оформление вассальных отношений произошло в условиях почти полного распада прежнего государственного организма и стало основой для создания новой общественной структуры, то в Византии вассальные отношения обусловили кризис и ослабление централизованного государства, появившись в его недрах. В единую иерархическую структуру в Византии данного периода не были увязаны все собственники земли, и наиболее распространённым их видом оставалось получение лена, то есть земли в пронию, непосредственно от императора. Тем не менее, постепенно вырабатывалось новое понимание подобной связи и необходимый терминологический аппарат. Прония, как отмечает Г. А. Острогорский, начиная с Алексея Комнина стала пониматься только как передача земли на условиях военной службы и превратилась в важную часть государственной системы, в то время как первоначально давалась совершенно безвозмездно по самым разным причинам, по большей части в награду[108].

       Однако наиболее существенным различием между византийским и западно-европейским вассалитетом оставался уровень обязательств. Если в Западной Европе вассальная присяга налагала обязательства как на вассала, так и на сеньора, то в Византии обязательства оставались односторонними, возникая только у вассала.

       Наиболее ярко особенности понимания византийцами вассальных отношений в эпоху Комнинов можно проследить по присягам, которые принесли Алексею Комнину вожди Первого крестового похода и сведения о которых сохранились в «Алексиаде». Не касаясь подробно событий Первого крестового похода и дальнейших взаимоотношений Византии и крестоносных государств, необходимо отметить, что явившиеся в Константинополь западно-европейские рыцари вызывали беспокойство у Алексея. С другой стороны, их было выгодно попытаться использовать для борьбы с мусульманами в пользу Византии.

       В 1097 году, когда крестоносные вожди явились в Константинополь, Алексей в обмен на помощь стремился заставить их принести клятву, «обычную у латинян»[109], и добился её от всех, кроме Раймунда Тулузского[110], что впоследствии позволило ему и его преемникам выдвигать претензии на вассальную зависимость крестоносных государств от Византии, а пока в том же году заставить крестоносцев не оспаривать Никею, сдавшуюся византийцам, в результате чего Алексей получил возможность усилить натиск на восток и освободить ряд малоазиатских земель. При этом позднее именно Раймунд Тулузский, обделённый при разделе земель и опасавшийся попасть под сюзеренитет более успешных соратников, настаивал на признании и собоюдении вассальной верности новых государственных образований Византии[111]. В результате многолетних дипломатических переговоров и военных столкновений при преемниках Алексея I Иоанне II и Мануиле I крестоносные государства, уже ослабленные к тому моменту, в целом признали этот вассалитет.

       Между тем Анна Комнина приводит целиком, описывая борьбу Алексея со вновь образовавшимися государствами, чрезвычайно интересный документ — Девольский договор о вассальной зависимости, подписанный антиохийским графом Боэмундом Тарентским в 1108 году после того, как он попытался высадиться в Эпире, но был разбит. Составленный (по крайней мере, в греческой версии) с применением традиционных для Византии терминов[112], он является характерным примером документа об оформлении вассалитета византийскому императору.

       Боэмунд признаёт, что прежний договор, составленный в 1098 году, утратил силу после того, как Боэмунд напал на своего сюзерена и обязуется быть «верным человеком» Алексея и его сына-наследника, то есть помогать военными силами против любого противника византийского императора независимо от вероисповедания этого противника, выступая во главе войск лично или, в случае неспособности явиться лично, посылая со своего владения войска императору. Кроме того, Боэмунд обязуется не захватывать императорских владений и не воевать с другими вассалами императора, а также не принимать мятежников из числа византийцев. Если ему удастся захватить какую-то территорию, ранее принадлежавшую Византии, то он должен передать её императору, за которым остаётся право пожаловать её в лен Боэмунду либо распорядиться ей иначе, если же Боэмунд сумеет захватить какие-то земли, никогда не принадлежавшие Византии, то они переходят в его владение, но как бы «данные... царственностью» императора (следует отметить, что шансов захватить в Передней Азии что-то, что бы никогда не принадлежало Византии, у Боэмунда было мало). Боэмунд также обязуется не приносить вассальной присяги никому другому и не брать вассальной присяги с византийцев. Если же его вассалами пожелают стать какие-либо «варвары», то он может стать их сюзереном, однако тем самым эти вассалы окажутся через Боэмунда и вассалами императора, который имеет право отобрать их у Боэмунда и заставить принести какую-либо другую вассальную присягу. Если «варвары» не будут согласны переходить в подчинение императору, то Боэмунд обязуется не принимать их и в свои вассалы[113]. Кроме этого, Боэмунд обязуется заставить всех своих уже имеющихся вассалов также принести клятву верности императору[114]. Кроме того, Боэмунд обязуется в своих владениях принимать епископа и клир из числа православных, утверждённых императором. В обмен на это император своим хрисовулом выделяет ему перечисленные в договоре города и земли в лен и выплачивает ежегодно двести талантов[115]. Наконец, и это особенно важно, договор распространяется лишь лично на Боэмунда, и он обязуется, что после его кончины все земли будут возвращены императору, который может ими распорядиться по своему усмотрению[116].