Остающийся неизменным исток: истина и наука

Что такое истина, нельзя так просто ответить. Это открывается в ходе жизни университета, не принимая завершенного вида. Но когда речь идет о науке, создается впечатление, что каждому известно, о чем идет речь (как если бы, к примеру, Конституция Германии содержала определение: “Искусство и наука, исследование и учеба - свободны”). То, о чем идет речь, нуждается, казалось бы, в конституционной защите и в использовании организациями, и в таком случае оно будет развернуто.

Однако дело обстоит иначе. Только в непрерывном движении и одновременно при постановке его самого под вопрос, и вместе с критикой любой принятой позиции обнаруживается, что такое истина. Если человек постигает науки как какой-то момент обнаружения истины, то он вовсе не нуждается заранее в знании и никогда не будет окончательно знать, что такое истина и наука в целом. Достаточно быть захваченным ими.

Нечто, что становится понятным не исходя из общества или государства, а только исходя из изначального стремления к истине, - это сверхрациональное, западноевропейское, человеческое, которому служит университет, так что одновременно с этим решаются и все другие, относящиеся к государству и обществу задачи. Осуществиться университет может только исходя из изначального стремления к истине, если того хотят общество и государство.

Сущность этого истока, действенность которого так живо засвидетельствована в нас, по-разному мыслилась философией в течение тысячелетий, и не раз предпринимались попытки высказать ее. По меньшей мере неверно понятым обнаруживаем мы этот исток, пожалуй, в кантовской “идее”; затем — далеким от нас и только еще нуждающимся в истолковании, однако окрыляющим — у Платона; представленным двойственно и, таким образом, обольщающе - у Фихте, Шеллинга, Гегеля (хотя и отличающихся друг от друга, но пребывающих в рамках радикально отдаленного от Канта “идеализма”). Если таким образом философски и в определенных формах выражаются изначальное стремление к знанию (Wissenwollen), единство познания, принцип истины, всеохватывающая и пронизывающая все идея, то такие толкования не могут сами быть значимыми на все времена в качестве объективного знания, результирующего из познания. Посредством своей спекулятивной силы и с помощью определенных формулировок они могут разбудить то, что само даст такие объективации в качестве предположительно узнанного (Gewusstsein).

Практически действенным мы видим этот исток в силе суждения тех редких людей, которые, исходя в своем мышлении из этого пространства, охватывают, предлагают и реализуют простые основополагающие линии, служащие конкретизации структуры университета. Это делал Вильгельм фон Гумбольдт в своих размышлениях и административных актах при основании Берлинского университета.

Предпосылкой всякой существенной деятельности в университете, осуществляемой посредством исследований обучающих и обучаемых (и отдельных проводящих реформы профессоров, и государственных деятелей), является идея самой истины, приходящая откуда-то из другого места. Она одна придает серьезность всему происходящему в университете. Она одна задает масштаб, который не является соразмерным пониманию, строго установленным понятием, а находится в движении, охватывающем любой смысл бытия истины.

Некоторые из молодых людей, приходящих в университет, воодушевленные энтузиазмом разума, мощью истины, идеей, которую они прозревают, переступают порог университета с настроением, приподнимающим их над атмосферой повседневности. Особенно там, где явным является исторический фундамент с видимыми постройками и приметами прошлого, за рассудительностью студента оказывается скрытым сознание того, что он вступил в святое место. В этом месте он ожидает услышать голос истины, который доходит до него из всех времен, начиная с греков и кончая, в большом количестве, современными науками.

Если бы реальность выглядела иначе, чем это описание, если бы университет был полезной школой, стремящейся к получению неких прав с помощью экзаменов, если бы он был крайне профанным, предприимчивым, распыленным и обремененным ворохом стесняющих формальностей, — существования такого рода реальности невозможно было бы допустить. Но только те, кто не подготовлен и не воспламенен искрами истины, не видит ничего, кроме этого. Все остальные приходят в университет в ожидании какого-то высокого авторитета. Они не дадут себя обмануть посредством навязываемого им реальному переднего плана. Они находят то, что ищут посредством своих собственных действий, посредством способа своей учебы, посредством полноты предложенных им средств. Возможно, они находят это тут и там в профессорах, чье конкретное существование (Dasein), исследования, представление, язык притягивает их и подтверждает им то, что они ищут. Если же они не узнают всего этого, то в их жизни оно все же будет присутствовать в результате их самостоятельного начинания. И они станут — профессорами, не ругая сильно последних, безмолвно глядя на них с требованием: спасите идею вашей сущности, которая могла бы быть образцом для нас.

В этом сила такого истока: он имеет место, если искра вспыхнула и не может потухнуть. В этом его слабость: где его вообще нет, его ничто не может вызвать к жизни. Но он скрыт в человеке как человеке, уже воспламенен в нем, и в гораздо большем количестве людей, чем это может показаться. В атмосфере действительного духа он обретает мощь света. То, что это действительно так, базируется на вере в человека. Без такой веры у университета, а вместе с ним – и у истины, и у свободы, - не было бы никаких шансов на существование. (…)