Тест 24:Кодекс законов о браке, семье и опеке РСФСР 1926г.

1. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что незарегистрированный брак может быть прекращен:

а) решением органа ЗАГС, зарегистрировавшего этот брак;

б) решением супругов без формальностей;

в) решением суда;

2. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что если один из родителей гражданин РСФСР, ребенок приобретает гражданство РСФСР в случае:

а) обращения этого родителя в представительство РСФСР за рубежом;

б) проживания одного из родителей на территории РСФСР в момент рождения ребенка;

в) получения одним из родителей почетного гражданства РСФСР;

3. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил жизненные обстоятельства, дающее основание признать брачное сожительство без регистрации брака:

а) совместная работа на одном земельном участке;

б) совместное право собственности на торговое предприятие;

в) взаимная материальная поддержка;

4. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что супруги могут вступать во все, дозволенные законом, имущественно - договорные отношения:

а) от имени другого супруга;

б) с согласия другого супруга;

в) друг с другом;

5. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что лица, вступающие в брак:

а) принимают общую фамилию или оставляют свои добрачные фамилии;

б) обязательно принимают общую фамилию;

в) могут принять новые фамилии по своему выбору;

6. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что зарегистрировать развод нельзя:

а) в городских советах;

б) в волостном исполнительном комитете;

в) в сельском совете;

7. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что при регистрации брака жених и невеста должны представить:

а) подписки о взаимном ознакомлении с состоянием здоровья;

б) справки о медицинском освидетельствовании;

в) справки об отсутствии венерических, душевных и туберкулезных заболеваний;

8. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что опекун не может совершать с имуществом опекаемого сделки:

а) кратковременной аренды;

б) залога;

в) поставки;

9. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что заявление о рождении ребенка должно быть подано:

а) в трехдневный срок

б) в десятидневный срок

в) в двухнедельный срок

10. КЗоБСО РСФСР 1926 г. установил, что за сообщение о себе неверных сведений при регистрации брака устанавливается:

а) уголовная ответственность;

б) административная ответственность;

в) общественное порицание

Тест 25 по учебному пособию:

Семидеркин Н.А. Создание первого брачно-семейного кодекса. М., 1989.

1. Н.А. Семидеркин отметил определение брака в законодательстве Российской империи:

а) Брак есть официально зарегистрированный союз двух лиц

б) Брак есть таинство, совершенное законным соединением двух лиц различного пола

в) Отсутствовало

2. Н.А. Семидеркин отметил, что доказывание законных обстоятельств к расторжению брака рассматривалось советским законодателем как:

а) Процедура, унижающая человеческое достоинство

б) Обязательная процедура бракоразводного процесса

в) Процедура, обязательная при несогласии одного из супругов на развод

3. Н.А. Семидеркин отметил, чтоА.Г.Гойхбарг объяснял несвоевременность полной отмены института брака в первые годы Советской власти:

а) Сложностью формальностей регистрации брака

б) Экономической зависимостью мужчины от женщины

в) Возвратом к церковной регистрации браков

4. Н.А. Семидеркин отметил, что после принятия Декрета о гражданском браке в РСФСР церковное венчание:

а) Было запрещено законом

б) Рассматривалось как религиозная церемония частного характера

в) Являлось основанием для увольнения с государственной службы

5. Н.А.Семидеркин считает ст.144 Кодекса о возможности возложения обязанности участвовать в расходах по содержанию ребенка на нескольких мужчин:

а) Замечательным решением часто возникающего в жизни вопроса

б) Не вполне продуманной нормой, легализующей противоестественную фикцию

в) Четким критерием для решения спорных дел

6. Н.А. Семидеркин отметил, что один из видов опеки, предусмотренных КЗАГС РСФСР 1918 г., не имел распространения:

а) Опека над расточителями

б) Опека над душевнобольными

в) Опека над несовершеннолетними

7. Н.А. Семидеркин отметил, чтоКЗАГС РСФСР 1918 г. был введен другими советскими республиками:

а) Всеми республиками

б) Украиной и Белоруссией

в) Туркменией

8. Н.А. Семидеркин отметил, чтоВ.И.Ленин на VIII съезде РКП(б) отнес к трудностям проведения в жизнь законов о гражданском браке:

а) Отказ местных властей регистрировать браки

б) Попытки Саратовского и других губернских советов ввести обобществление женщин

в) Установление в некоторых местах высокой стоимости регистрации браков

9. Н.А. Семидеркин отметил, что наиболее важным новшеством, связанным с введением гражданского брака, было:

а) Устранение верхней возрастной границы

б) Устранение ограничений по вероисповеданию

в) Устранение необходимости в свидетелях бракосочетания

10. Н.А. Семидеркин отметил, чтоВ.П.Верховской объяснял несвоевременность полной отмены института брака в первые годы Советской власти:

а) Сложностью формальностей регистрации брака

б) Экономической зависимостью мужчины от женщины

в) Возвратом к церковной регистрации браков

11. Н.А. Семидеркин отметил, что законным основанием к расторжению брака в Российской империи были:

а) Неспособность к брачному сожитию и прелюбодеяние

б) Осуждение к уголовному наказанию, связанному с лишением всех прав состояния

в) Все перечисленные

12. Н.А. Семидеркин отметил, что первым декретом Советской власти в семейном праве был:

а) Декрет о гражданском браке

б) Декрет о записи актов гражданского состояния

в) Декрет о расторжении брака

Раздел 14. Уголовное законодательство РСФСР.

Задачи (по книге И.Ильфа и Е.Петрова «Золотой теленок»)

Задача 1

В первый же вечер, озаренный неяркими керосиновыми фонарями, к Адаму Казимировичу, который весь день бесплодно простоял на Спасо‑Кооперативной площади, подошли четверо мужчин. Долго и молчаливо они вглядывались в автомобиль. Потом один из них, горбун, неуверенно спросил:

– Всем можно кататься?

– Всем, – ответил Козлевич, удивляясь робости арбатовских граждан. – Пять рублей в час.

Мужчины зашептались. До шофера донеслись странные вздохи и слова: «Прокатимся, товарищи, после заседания? А удобно ли? По рублю двадцати пяти на человека не дорого. Чего ж неудобного?..»

И впервые поместительная машина приняла в свое коленкоровое лоно арбатовцев. Несколько минут пассажиры молчали, подавленные быстротой передвижения, горячим запахом бензина и свистками ветра. Потом, томимые неясным предчувствием, они тихонько затянули: «Быстры, как волны, дни нашей жизни». Козлевич взял третью скорость. Промелькнули мрачные очертания законсервированной продуктовой палатки, и машина выскочила в поле, на лунный тракт.

«Что день, то короче к могиле наш путь», – томно выводили пассажиры. Им стало жалко самих себя, стало обидно, что они никогда не были студентами. Припев они исполнили громкими голосами:

«По рюмочке, по маленькой,

тирлим‑бом‑бом, тирлим‑бом‑бом».

– Стой! – закричал вдруг горбун. – Давай назад! Душа горит.

В городе седоки захватили много белых бутылочек и какую‑то широкоплечую гражданку. В поле разбили бивак, ужинали с водкой, а потом без музыки танцевали польку‑кокетку.

Истомленный ночным приключением, Козлевич весь день продремал у руля на своей стоянке. А к вечеру явилась вчерашняя компания, уже навеселе, снова уселась в машину и всю ночь носилась вокруг города. На третий день повторилось то же самое. Ночные пиры веселой компании, под предводительством горбуна, продолжались две недели кряду. Радости автомобилизации оказали на клиентов Адама Казимировича странное влияние: лица у них опухли и белели в темноте, как подушки. Горбун с куском колбасы, свисавшим изо рта, походил на вурдалака.

Они стали суетливыми и в разгаре веселья иногда плакали. Один раз бедовый горбун подвез на извозчике к автомобилю мешок рису. На рассвете рис повезли в деревню, обменяли там на самогон‑первач и в этот день в город уже не возвращались. Пили с мужиками на брудершафт, сидя на скирдах. А ночью зажгли костры и плакали особенно жалобно.

В последовавшее затем серенькое утро железнодорожный кооператив «Линеец», в котором горбун был заведующим, а его веселые товарищи – членами правления и лавочной комиссии, закрылся для переучета товаров. Каково же было горькое удивление ревизоров, когда они не обнаружили в магазине ни муки, ни перца, ни мыла хозяйственного, ни корыт крестьянских, ни текстиля, ни рису. Полки, прилавки, ящики и кадушки – все было оголено. Только посреди магазина на полу стояли вытянувшиеся к потолку гигантские охотничьи сапоги сорок девятый номер, на желтой картонной подошве, и смутно мерцала в стеклянной будке автоматическая касса «Националь», никелированный дамский бюст которой был усеян разноцветными кнопками. А к Козлевичу на квартиру прислали повестку от народного следователя: шофер вызывался свидетелем по делу кооператива «Линеец».

Задача 2

Через минуту он уже стучался в дверь кабинета предисполкома.

– Вам кого? – спросил его секретарь, сидевший за столом рядом с дверью. – Зачем вам к председателю? По какому делу?

Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с секретарями правительственных, хозяйственных и общественных организаций. Он не стал уверять, что прибыл по срочному казенному делу.

– По личному, – сухо сказал он, не оглядываясь на секретаря и засовывая голову в дверную щель. – К вам можно?

И, не дожидаясь ответа, приблизился к письменному столу:

– Здравствуйте, вы меня не узнаете?

Председатель, черноглазый большеголовый человек в синем пиджаке и в таких же брюках, заправленных в сапоги на высоких скороходовских каблучках, посмотрел на посетителя довольно рассеянно и заявил, что не узнает.

– Неужели не узнаете? А между тем многие находят, что я поразительно похож на своего отца.

– Я тоже похож на своего отца, – нетерпеливо сказал председатель. – Вам чего, товарищ?

– Тут все дело в том, какой отец, – грустно заметил посетитель. – Я сын лейтенанта Шмидта.

Председатель смутился и привстал. Он живо вспомнил знаменитый облик революционного лейтенанта с бледным лицом и в черной пелерине с бронзовыми львиными застежками. Пока он собирался с мыслями, чтобы задать сыну черноморского героя приличествующий случаю вопрос, посетитель присматривался к меблировке кабинета взглядом разборчивого покупателя

– Простите, а как ваше имя?

– Николай… Николай Шмидт.

– А по батюшке?

– Ах, как нехорошо! – подумал посетитель, который и сам не знал имени своего отца.

– Да‑а, – протянул он, уклоняясь от прямого ответа, – теперь многие не знают имен героев. Угар нэпа. Нет того энтузиазма, Я собственно попал к вам в город совершенно случайно. Дорожная неприятность. Остался без копейки.

Председатель очень обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, что он забыл имя очаковского героя.

«Действительно, – думал он, с любовью глядя на воодушевленное лицо героя, – глохнешь тут за работой. Великие вехи забываешь».

– Как вы говорите? Без копейки? Это интересно.

– Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, – сказал посетитель, – мне всякий даст, но, вы понимаете, это не совсем удобно с политической точки зрения. Сын революционера – и вдруг просит денег у частника, у нэпмана…

Последние слова сын лейтенанта произнес с надрывом. Председатель тревожно прислушался к новым интонациям в голосе посетителя. «А вдруг припадочный? – подумал он, – хлопот с ним не оберешься».

– И очень хорошо сделали, что не обратились к частнику, – сказал вконец запутавшийся председатель.

Затем сын черноморского героя мягко, без нажима перешел к делу. Он просил пятьдесят рублей. Председатель, стесненный узкими рамками местного бюджета, смог дать только восемь рублей и три талона на обед в кооперативной столовой «Бывший друг желудка».

Задача 3

Взору экипажа «Антилопы» представилась странная картина. С площади, по направлению к шоссе, согнувшись, бежал человек с белым гусем под мышкой. Левой рукой он придерживал на голове твердую соломенную шляпу. За ним с криком бежала большая толпа. Убегавший часто оглядывался назад, и на его благообразном актерском лице можно было разглядеть выражение ужаса.

– Паниковский бежит! – закричал Балаганов.

– Вторая стадия кражи гуся, – холодно заметил Остап. – Третья стадия начнется после поимки виновного. Она сопровождается чувствительными побоями.

О приближении третьей стадии Паниковский, вероятно, догадывался, потому что бежал во всю прыть. От страха он не выпускал гуся, и это вызывало в преследователях сильное раздражение.

– Сто шестнадцатая статья, – наизусть сказал Козлевич. – Тайное, а равно открытое похищение крупного скота у трудового земледельческого и скотоводческого населения.

Балаганов захохотал. Его тешила мысль, что нарушитель конвенции получит законное возмездие.

Машина выбралась на шоссе, прорезав галдящую толпу.

– Спасите! – закричал Паниковский, когда «Антилопа» с ним поровнялась.

– Бог подаст, – ответил Балаганов, свешиваясь за борт.

Машина обдала Паниковского клубами малиновой пыли..

– Возьмите меня! – вопил Паниковский из последних сил, держась рядом с машиной. – Я хороший.

Голоса преследователей сливались в общий недоброжелательный гул.

– Может, возьмем гада? – спросил Остап.

– Не надо, – жестоко ответил Балаганов, – пусть в другой раз знает, как нарушать конвенции.

Но Остап уже принял решение.

– Брось птицу! – закричал он Паниковскому и, обращаясь к шоферу, добавил: – Малый ход.

Паниковский немедленно повиновался. Гусь недовольно поднялся с земли, почесался и как ни в чем не бывало пошел обратно в город.

– Влезайте, – предложил Остап, – черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем.

Задача 4

Инструкция была самая простая:

1. Случайно встретиться с гражданином Корейко на улице.

2. Не бить его ни под каким видом и вообще не применять физического воздействия.

3. Отобрать все, что будет обнаружено в карманах поименованного гражданина.

4. Об исполнении донести.

– Скорей! – шепнул Балаганов, дергая Паниковского за руку. – Значит, я захожу с левой стороны, а вы – справа. Только живее!

– Я – слева, – трусливо сказал нарушитель конвенции.

– Хорошо, хорошо, вы – слева. Я толкаю его в левый бок, нет, в правый, а вы жмете слева.

– Почему слева?

– Вот еще! Ну, справа. Он говорит: «Хулиган», а вы отвечаете: «Кто хулиган?»

– Нет, вы первый отвечаете.

– Хорошо. Все Бендеру скажу. Пошли, пошли. Значит, вы слева…

И доблестные сыны лейтенанта, отчаянно труся, приблизились к Александру Ивановичу.

План был нарушена самом же начале. Вместо того чтобы, согласно диспозиции, зайти с правой стороны и толкнуть миллионера в правый бок, Балаганов потоптался на месте и неожиданно сказал:

– Позвольте прикурить.

– Я не курю, – холодно ответил Корейко.

– Так, – глупо молвил Шура, озираясь на Паниковского. – А который час, вы не знаете?

– Часов двенадцать.

– Двенадцать, – повторил Балаганов. – Гм… Понятия не имел.

– Теплый вечер, – заискивающе сказал Паниковский.

Наступила пауза, во время которой неистовствовали сверчки. Луна побелела, и при ее свете можно было заметить хорошо развитые плечи Александра Ивановича. Паниковский не выдержал напряжения, зашел за спину Корейко и визгливо крикнул:

– Руки вверх!

– Что? – удивленно спросил Корейко.

– Руки вверх, – повторил Паниковский упавшим голосом.

Тотчас же он получил короткий, очень болезненный удар в плечо и упал на землю. Когда он поднялся, Корейко уже сцепился с Балагановым. Оба тяжело дышали, словно перетаскивали рояль. Снизу донесся русалочный смех и плеск.

– Что же вы меня бьете? – надрывался Балаганов. – Я же только спросил, который час!..

– Я тебе покажу, который час! – шипел Корейко, вкладывавший в свои удары вековую ненависть богача к грабителю.

Паниковский на четвереньках подобрался к месту побоища и сзади запустил обе руки в карманы геркулесовца. Корейко лягнул его ногой, но было уже поздно. Железная коробочка от папирос «Кавказ» перекочевала из левого кармана в руки Паниковского. Из другого кармана посыпались на землю бумажонки и членские книжечки.

– Бежим! – крикнул Паниковский откуда‑то из темноты.

Последний удар Балаганов получил в спину. Через несколько минут помятый и взволнованный Александр Иванович увидел высоко над собою две лунные, голубые фигуры. Они бежали по гребню горы, направляясь в город.

Задача 5

Васисуалий Андреевич по‑прежнему забывал тушить свет в помещении общего пользования. Да н мог ли он помнить о таких мелочах быта, когда ушла жена, когда остался он без копейки, когда не было еще точно уяснено все многообразное значение русской интеллигенции? Мог ли он думать, что жалкий бронзовый светишко восьмисвечовой лампы вызовет в соседях такое большое чувство? Сперва его предупреждали по нескольку раз в день. Потом прислали письмо, составленное Митричем и подписанное всеми жильцами. И, наконец, перестали предупреждать и уже не слали писем. Лоханкин еще не постигал значительности происходящего, но уже смутно почудилось ему, что некое кольцо готово сомкнуться.

Во вторник вечером прибежала тетипашина девчонка и одним духом отрапортовала:

– Они последний раз говорят, чтоб тушили. Но как‑то так случилось, что Васисуалий Андреевич снова забылся, и лампочка продолжала преступно светить сквозь паутину и грязь. Квартира вздохнула. Через минуту в дверях лоханкинской комнаты показался гражданин Гигиенишвили. Он был в голубых полотняных сапогах и в плоской шапке из коричневого барашка.

– Идем, – сказал он, маня Васисуалия пальцем. Он крепко взял его за руку, повел по темному коридору, где Васисуалий почему‑то затосковал и стал даже легонько брыкаться, и ударом в спину вытолкнул его на средину кухни. Уцепившись за бельевые. веревки, Лоханкин удержал равновесие и испуганно оглянулся. Здесь собралась вся квартира. В молчании стояла здесь Люция Францевна Пферд. Фиолетовые химические морщины лежали на – властном лице ответственной съемщицы. Рядом с нею, пригорюнившись, сидела на плите пьяненькая тетя Паша. Усмехаясь, смотрел на оробевшего Лоханкина босой Никита Пряхин. С антресолей свешивалась голова ничьей бабушки. Дуня делала знаки Митричу, Бывший камергер двора улыбался, пряча что‑то за спиной.

– Что? Общее собрание будет? – спросил Васисуалий Андреевич тоненьким голосом.

– Будет, будет, – сказал Никита Пряхин, приближаясь к Лоханкину, – все тебе будет. Кофе тебе будет, какава! Ложись! – закричал он вдруг, дохнув на Васисуалия не то водкой, не то скипидаром.

– В каком смысле ложись? – спросил Васисуалий Андреевич, начиная дрожать.

– А что с ним говорить, с нехорошим человеком! – сказал гражданин Гигиенишвили. И, присев на корточки, принялся шарить по талии Лоханкина, отстегивая подтяжки.

– На помощь! – шепотом произнес Васисуалий, устремляя безумный взгляд на Люцию Францевну.

– Свет надо было тушить! – сурово ответила гражданка Пферд.

– Мы не буржуи – электрическую энергию зря жечь, – добавил камергер Митрич, окуная что‑то в ведро с водой.

– Я не виноват! – запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.

– Все не виноваты! – бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.

– Я же ничего такого не сделал.

– Все ничего такого не сделали.

– У меня душевная депрессия.

– У всех душевная.

– Вы не смеете меня трогать. Я малокровный.

– Все, все малокровные.

– От меня жена ушла! – надрывался Васисуалий.

– У всех жена ушла, – отвечал Никита Пряхин.

– Давай, давай, Никитушко! – хлопотливо молвил камергер Митрич, вынося к свету мокрые, блестящие розги. – За разговорами до свету не справимся.

Васисуалия Андреевича положили животом на пол. Ноги его молочно засветились. Гигиенишвили размахнулся изо всей силы, и розга тонко запищала в воздухе.

– Мамочка! – взвизгнул Васисуалий.

– У всех мамочка! – наставительно сказал Никита, прижимая Лоханкина коленом. И тут Васисуалий вдруг замолчал. «А может быть, так надо, – подумал он, дергаясь от ударов и разлядывая темные, панцирные ногти на ноге Никиты. – Может, именно в этом искупление, очищение, великая жертва…»

И покуда его пороли, покуда Дуня конфузливо смеялась, а бабушка покрикивала с антресолей: «Так его, болезного, так его, родименького!» – Васисуалий Андреевич сосредоточенно думал о значении русской интеллигенции и о том, что Галилей тоже потерпел за правду.

Задача 6

В три часа ночи строптивый потомок янычаров ступил на чужой заграничный берег. Тут тоже было тихо, темно, здесь тоже была весна, и с веток рвались капли. Великий комбинатор рассмеялся.

– Теперь несколько формальностей с отзывчивыми румынскими боярами – и путь свободен. Я думаю, что две‑три медали за спасение утопающих скрасят их серую пограничную жизнь.

Он обернулся к советской стороне и, протянув в тающую мглу толстую котиковую руку, промолвил:

– Все надо делать по форме. Форма номер пять: прощание с родиной. Ну что ж, адье, великая страна. Я не люблю быть первым учеником и получать отметки за внимание, прилежание и поведение. Я частное лицо и не обязан интересоваться силосными ямами, траншеями и башнями. Меня как‑то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы. Наоборот. Интересуют меня наболевшие вопросы бережного отношения к личности одиноких миллионеров…

Тут прощание с отечеством по форме номер пять было прервано появлением нескольких вооруженных фигур, в которых Бендер признал румынских пограничников. Великий комбинатор с достоинством поклонился и внятно произнес специально заученную фразу:

– Траяску Романиа Маре!

Он ласково заглянул в лица пограничников, едва видные в полутьме. Ему показалось, что пограничники улыбаются.

– Да здравствует великая Румыния! – повторил Остап по‑русски. – Я старый профессор, бежавший из московской Чека! Ей‑богу, еле вырвался! Приветствую в вашем лице…

Один из пограничников приблизился к Остапу вплотную и молча снял с него меховую тиару. Остап потянулся за своим головным убором, но пограничник так же молча отпихнул его руку назад.

– Но! – сказал командор добродушно. – Но, но! Без рук! Я на вас буду жаловаться в Сфатул‑Церий, в Большой Хурулдан!

В это время другой пограничник проворно, с ловкостью опытного любовника, стал расстегивать на Остапе его великую, почти невероятную сверхшубу. Командор рванулся. При этом движении откуда‑то из кармана вылетел и покатился по земле большой дамский браслет.

– Бранзулетка! – взвизгнул погран‑офицер в коротком пальто с собачьим воротником и большими металлическими пуговицами на выпуклом заду.

– Бранзулетка! – закричали остальные, бросаясь на Остапа.

Запутавшись в шубе, великий командор упал и тут же почувствовал, что у него из штанов вытаскивают драгоценное блюдо. Когда он поднялся, то увидел, что офицер с бесчеловечной улыбкой взвешивает блюдо на руках. Остап вцепился в свою собственность и вырвал ее из рук офицера, после чего сейчас же получил ослепляющий удар в лицо. События развертывались с военной быстротой. Великому комбинатору мешала шуба, и он некоторое время бился с врагами на коленях, меча в них медалями за спасение утопающих. Потом он почувствовал вдруг неизъяснимое облегчение, позволившее ему нанести противнику ряд сокрушительных ударов. Оказалось, что с него успели сорвать стотысячную шубу.

– Ах, такое отношение! – пронзительно запел Остап, дико озираясь.

Был момент, когда он стоял, прислонившись к дереву, и обрушивал сверкающее блюдо на головы нападающих. Был момент, когда у него с шеи рвали орден Золотого Руна и командор по‑лошадиному мотал головой. Был также момент, когда он, высоко подняв архиерейский крест с надписью «Во имя отца и святаго духа», истерически выкрикивал:

– Эксплуататоры трудового народа! Пауки! Приспешники капитала! Гады!

При этом изо рта у него бежали розовые слюни. Остап боролся за свой миллион, как гладиатор. Он сбрасывал с себя врагов и подымался с земли, глядя вперед помраченным взором.

Он опомнился на льду, с расквашенной мордой, с одним сапогом на ноге, без шубы, без портсигаров, украшенных надписями, без коллекций часов, без блюда, без валюты, без креста и брильянтов, без миллиона. На высоком берегу стоял офицер с собачьим воротником и смотрел вниз, на Остапа.

– Сигуранца проклятая! – закричал Остап, поднимая босую ногу. – Паразиты!

Офицер медленно вытащил пистолет и оттянул назад ствол. Великий комбинатор понял, что интервью окончилось. Сгибаясь, он заковылял назад, к советскому берегу.

Белый папиросный туман поднимался от реки. Разжав руку, Бендер увидел на ладони плоскую медную пуговицу, завиток чьих‑то твердых черных волос и чудом сохранившийся в битве орден Золотого Руна. Великий комбинатор тупо посмотрел на трофеи и остатки своего богатства и продолжал двигаться дальше, скользя в ледяных ямках и кривясь от боли.

Долгий и сильный пушечной полноты удар вызвал колебания ледяной поверхности. Напропалую дул теплый ветер. Бендер посмотрел под ноги и увидел на льду большую зеленую трещину. Ледяное плато, на котором он находился, качнулось и углом стало лезть под воду.

– Лед тронулся! – в ужасе закричал великий комбинатор. – Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

Он запрыгал по раздвигающимся льдинам, изо всех сил торопясь в страну, с которой так высокомерно прощался час тому назад. Туман поднимался важно и медлительно, открывая голую плавню.

Через десять минут на советский берег вышел странный человек без шапки и в одном сапоге. Ни к кому не обращаясь, он громко сказал:

– Не надо оваций! Графа Монте‑Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.