ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ. Предмет, методы и основные понятия исторической этнологии

Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии: Учебное пособие

ОГЛАВЛЕНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ

К читателю 5

ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ Предмет методы и основные понятия

 исторической этнологии 7

Историческая этнология и развитие демократии 7

Фактуальные основания исторической этнологии 8

Работа с фактом в исторической этнологии 9

Смыслы раскрываемые фактом 11

Традиция порядок и мера 11

Понятие о культуроценоэе 13

Личность нрав, обычай и норма 16

Понятие об антропоценозе 17

Исследование повседневности 19

Этносы и этничность 20

Народная культура в предметном поле исторической этнологии 22

ЛЕКЦИЯ 1. Порождение реальности — герменевтического

 пространства жизни 24

Звук и речь — это побуждение 24

Пояс Афродиты и ошибка Эдипа Герменевтика побуждений 26

Край поля» и примирение с природой 28

Зеркало Миклухо-Маклая Коммуникативное уплотнение пространства 32

Порождение реальности 37

ЛЕКЦИЯ 2. Традиция как жанр и предание 42

 1 фрагменты и жанры 42

Признаки условия 43

Распределение и дарообмен 45

Распределительное время и топ традиции 48

Ритуал и обряд 51

Обычаи 54

Менталитет и традиция-предание ................. 54

Бахтин и проблема народной культуры как предмет исторической

Этнологии ............................ 58

ЛЕКЦИЯ 3. Региональный процесс в исторической этнологии ..... 61

 1. Теория «культурных областей» .................. 61

Хозяйственно-культурные типы .................. 64

Историко-этнографичсские области ................ 66

Региональный стиль и культурный дрифт .............. 67

Этногенез как территориально-распределительная проблема ..... 69

Россия — этноментальное пространство .............. 72

ЛЕКЦИЯ 4. Хозяйственно-культурная дифференциация и этнизация . . 82

 Л. Постановка вопроса ........................ 82

Теория этнизации ........................ 85

Передача этнокультурной информации ............... 87

Хозяйственно-психологическая самоидентификация ......... 92

Хозяйственно-культурные типы и этногенез ............ 96

ЛЕКЦИЯ 5. Этнонимы ........................ 100

 1. Как возникает этноним? ..................... 100

Древнейшие этнонимы (предэтнонимы) .............. 105

Этнонимы и хозяйственно-культурные типы ............ 107

Этнонимы, связанные с развитием коллективного самосознания ... 112

Судьба этнонима ......................... 115

ЛЕКЦИЯ 6. Этнический образ .................... 118

 1. Этническое сознание и этнический образ ............. 118

Индивид и этнос ......................... 122

Время и нравы .......................... 126

Личностное освоение пространства ................ 131

Фантазия и структура этнического образа ............. 135

ЛЕКЦИЯ 7. Локально-этнографические группы ............ 143

 1. Локальное и этническое ...................... 143

Этнографические группы народов и этногенетический процесс ... 147

История «панцирных бояр» .................... 156

ЛЕКЦИЯ 8. Типологизация отдельных реалий культуры ........ 160

 1. Общие понятия о типологии и о процедуре типологизации ..... 160

Ценностные черты локального этнографического типа ....... 163

Иерархия признаков ....................... 167

Проблема изофункциональности .................. 169

ЛЕКЦИЯ 9. Окультуренная природа: жилище и пища 177

 1 Дом и дорога 177

Исторические стили жилища 179

Хлеб наш насущный 182

ЛЕКЦИЯ 10. Архетипы вещей 187

 1 Общее представление о вещи 187

Вещь как жест 190

Овещение человека 192

Хранилище вещей 195

Космология и витальность 199

Округлое тело 201

Архетип вещи 204

ЛЕКЦИЯ 11. Тело в облачении одежд 209

 1 «Внешнее» и «внутреннее» витальное тело 209

Стыд и сексуальность 213

Свадебный дар головной убор и обувь 216

Приманивание счастья одеждой 221

Одежда и структуризация времени 230

ЛЕКЦИЯ 12. Кинесика и жесты 233

 1 Поза, жест и кинема 233

Возможности человеческих рук и ног 235

Шаг Майтрейи и теория жеста 236

Кинесический опыт человека 242

Жесты и символика ног 243

Контрагенты жеста 247

ЛЕКЦИЯ 13. Этнология здоровья 249

 1 Интенция здоровья 249

Типология культур по отношению к здоровью 252

Подвижный критерий здоровья 256

Гомеостаз организма и роль культуры 261

Архетип здоровья и личность 263

Заклинание здоровья 269

От постулата коллективного здоровья к новой парадигме 273

ЛЕКЦИЯ 14. Демиурги культуры 278

 1 Синтагматический распад 278

Демиурги — маргинальные существа 281

Яд культуры 284

ЛЕКЦИЯ 15. Гость, приносящий благо 287

 1 Миф о гостях бога 287

Структура гостевания 290

Архетип юстевания 294

ЛЕКЦИЯ 16. Женский путь из природы в культуру 297

 1 Преодоление токсикоза культуры 297

Бездомность и свобода девушек 300

О девичьей красоте 303

От девичества к материнству 308

Женская генеративность 311

Культурогенная редуплекация 314

Быть», а не «иметь» 316

ЛЕКЦИЯ 17. Архаическая личность аффекты и витальность 318

 1 Заклинание охотника 318

Аффекты и проблема зла 322

Стыд — залог будущего примирения 325

ЛЕКЦИЯ 18. Смех и истоки культуры 329

 1 Юмор индейцев 329

Смех богов или обезьян? 331

Детский смех

ЛЕКЦИЯ 19. Письмо забвение и память культуры 340

 1 Обряды забвения 340

Сидение на шкуре быка — образ забвения 344

Странный пищевой запрет 346

Знаки избыточности 349

Скифское послание 352

ЛЕКЦИЯ 20. Письмо в этнической традиции 357

Письмо в этническом менталитете (на материале хантыйской культуры) 357

Съеденная письменность 363

Утрата письменности и миф о собаке 368

Письмо и этнический облик 370

Письмо и путь к свободе 373

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ К ВВОДНОЙ ЛЕКЦИИ И ЛЕКЦИЯМ 1-20 377

ЛИТЕРАТУРА К ВВОДНОЙ ЛЕКЦИИ И ЛЕКЦИЯМ 1—20 384

ЧИТАТЕЛЮ

В Древней Спарте не все было сведено к военному делу, и замкнутость не была абсолютной. Ее граждане проводили свободное

 время в слушании рассказов об обычаях и генеалогиях иноземцев.

 Сейчас нечто подобное называется исторической этнологией. Она

 учит антропологической герменевтике: за частным видеть всеобщее, а через всеобщее — частное. Историческая этнология относится к истории как к материалу и призвана из всего сложившегося и однородного вычленить Иное. Это Иное предстает в виде странных обычаев, непонятных предметов, других традиций, совсем другого человека. Часто этот человек не оставил нам письменных посланий, но только «артефакты» культуры.

 Как их прочитать, как пробиться к мыслям и чувствам тогочеловека? Если это удается сделать исторической этнологии, то она приближается к уровню этнографии — практической науки общения с живым человеком иной культуры. Не будем сейчас говорить о «сборе фактов» или «анализе фактов». Ведь самая главная цель этнологии — понять другого. Этнологический факт и есть такое понимание Иного, другой культуры, которое по глубине приближено к пониманию самого себя.

 История выявляет всеобщее и характеризует его универсалия-

 ми государства, общества, прогресса. Этнология, основанная на этнографических фактах, обращена к частному: к индивиду, общине, народу, традиции, вещи и жанру фольклорной культуры.

 Когда этнология рассматривает историю как свой материал, то высвечивается неповторимое чудо — событие культурогенеза. Это и есть предмет исторической этнологии.

 В лекциях использованы многочисленные этнографические факты. Они были найдены в литературе, но большею частью со-

 браны автором на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, на огромном пространстве расселения русского этноса, кое-где за рубежом. Радость общения с людьми через обдумывание «факта» открывает путь к общению с людьми других эпох. Диалог культур — это профессиональное дело этнолога.

 Как освоить опыт исторической этнологии? Просто надо воспользоваться принципом гипертекста, по которому мы живем: можно сначала поесть, а потом погулять, или наоборот Войти в историческую этнологию можно с любого направления, с любой темы Историческая этнология — это колоссальный гипертекст человечества. Чем дальше отходить от сиюминутности, тем виднее становится эта черта. Но чтобы включиться в этот гипертекст, нужны некоторые научные понятия (традиция, архетип, инициации, тендерные роли и т. п.). По тонкому наблюдению профессора Наталии Садомской (РГГУ), в отечественной науке большинство понятий были загнаны в искусственно сконструированную историю первобытной формации. Сейчас нам приходится извлекать их из первобытности, чтобы описать общечеловеческие ситуации, например, вечно длящийся культурогенез.

 Надеюсь, что хоть какие-то страницы заинтересуют не только профессионала — этнолога (социального, культурного, культурального... и т. д. антрополога), но и просто читателя. Спасибо студентам Москвы, Кемерова, Улан-Удэ, Архангельска, которые прослушали фрагменты из этой книги в виде лекций. Опыт этого общения учтен в тексте. И особая благодарность сотрудникам Института «Открытое общество» (Фонд Сороса), которые, храня поистине античное уважение к исторической этнологии, помогли в издании этой книги.

 Ян Чеснов, Дедовск Московской области

ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ. Предмет, методы и основные понятия исторической этнологии

1. Историческая этнология и развитие демократии

Есть ли хоть какая-то организованность в бесконечном разнообразии фактов народной и этнической жизни? А если есть, то в чем смысл отличающихся от принятых у нас социальных институтов и правил вежливости, странных верований и непривычной кулинарии? Ученые-эволюционисты в прошлом веке поступали просто: они объявили европейскую культуру вершиной длительного развития, оставившего о себе память в виде «примитивных» народов и пережитков в собственной культуре. Один из столпов эволюционного направления в этнологии Джеймс Фрэзер, автор знаменитой «Золотой ветви». О Фрэзере Людвиг Виттгенштейн сказал: «Его объяснения примитивных обрядов еще более грубы и невежественны, чем смысл этих обрядов». Может быть, зря Виттгенштейн назвал самого Фрэзера дикарем. Но произошло это потому, что Людвиг Виттгенштейн (1889—1951) — человек другого времени, другого, более зрелого состояния европейской науки. Он, великий философ, знал толк в народной жизни: преподавал австрийским детям, был как дома в Англии, жил в Ирландии и в Норвегии, выучил русский язык. Он осудил у Фрэзера его культурный империализм.

 Почему рафинированный интеллект Виттгенштейна был увлечен Л. Н. Толстым, Россией (он побывал здесь) и стремился понять быт самых далеких ее народов? Потому что историко-этнологическое знание дает простор свободному духу, не только все познающему, но понимающему и принимающему человека в других формах его существования. Историческая этнология, изучающая культурную среду человечества в ее становлении и в изменениях, демократична в самой своей сути. Примечательно, что с

7

упрочением в мире демократических устоев, возросла научная значимость историко-этнологических исследований, они стали все более необходимы для осмысления общеисторического процесса.

2. Фактуальные основания исторической этнологии

В наше время становится все более очевидным, что средства этой науки состоят не в жестком аналитическом расчленении и выстраивании схем из полученных обрубков. Историческая этнология идет от целостных фактов-описаний культурной жизни к аналитической, но целостной картине становления ее жанров. В результате мы получаем «культуру поведения» или «культуру жилища». Вычленить подобную жанровую традицию не всегда просто. Михаилу Бахтину мы обязаны своим научным представлением о народной культуре средневековья. Не менее значимы для науки историко-этнологические разработки становления форм брака и семьи, институтов власти, народных верований, материальной культуры и т.д.

 Гуманитарные науки отличаются от точных с заданными аксиомами и постулатами в последних не только иным своим устройством, но и как бы иной жизнью во времени. Вот Евклидовские «Начала» геометрии, написанные около 300 г. до н.э., до сих пор непоколебимы, и где-то даже сейчас школьники по ним изучают геометрию. Современные поколения россиян выучились геометрии по прекрасному учебнику Киселева, созданного уже сто лет назад. А вот удовлетвориться историко-этнологическими представлениями времен, когда в Александрии жил Евклид, или представлениями конца прошлого века мы никак не можем. Но этнографически зафиксированные обычаи народов в конце прошлого века для исторической этнологии чрезвычайно важны, а те, которые относятся к эпохе Евклида, просто бесценны.

 За столетие до Евклида жил древнегреческий историк Геродот (ок. 484—425 гг. до н.э.). Он оставил труд — «Изложение событий», известный как «История» в 9 книгах. Римский публицист Цицерон в I в. до н.э. назвал Геродота «отцом истории». С равным правом Геродота можно назвать «отцом этнологии». Он дал точные описания обычаев греков, персов, египтян, индийцев, скифов и ливийцев, не унизив никого и даже ставя многих, особенно египтян, выше своего собственного народа по знаниям и

8

морали. Вот это и удивительно. Потому что через тысячи лет европейцы будут писать небылицы о далеких народах: что есть «люди с песьими головами» или с лицами на груди, а что про нравы их напишут — и говорить нечего. Еще долго после открытия Америки в европейских умах жило сомнение: люди ли индейцы? И нужен был специальный указ Папы Римского, удостоверяющий, что это все-таки люди. Откуда возникло деление на великие и малые народы, которого не было у Геродота? Чтобы ответить на эти вопросы, нам надо обратиться к исторической этнологии, которая покажет, что у исторического процесса есть свои издержки. И в этом огромное предупреждающее и воспитательное значение исторической этнологии.

3. Работа с фактом исторической этнологии

Структуры институтов, морфологию, или историю, вещей изучают специальные науки. Они вскрывают причинно-следственные связи, на основании которых строится научное объяснение. В отличие от этого основное внимание исторической этнологии обращено на становление целостных смыслов. Смыслы отвечают на вопрос — для чего существует то или иное явление. Смыслы не столько объясняются, сколько интерпретируются. Историческая этнология стремится понять и проинтерпретировать явление, т.е. она работает с фактами герменевтически. Это значит, что мы всегда полагаем, что та часть факта, которая нам непонятна, имеет смысл, скрытый в прошлом. Найдя в прошлом смысл части, мы получаем возможность понять весь факт, который представляет собой какой-нибудь фрагмент культуры. Описанная процедура — это современное герменевтическое понимание давно известного сравнительно-исторического (или сравнительно-типологического) метода.

 Возьмем для рассмотрения какую-нибудь деталь самого наисовременнейшего быта. Например, визитку. В эпоху наисовременнейших средств коммуникации это старомодное средство общения стало снова популярно. Рассмотрим несколько правил обращения с визитками. Вот человек, который вас не дождался в офисе, оставил вам изящную карточку с непонятным иностранным именем и фамилией. Но эта небольшая карточка говорит, что владелица ее женщина и что вы, не встретив ее, допустили

9

большой промах. Если визитка большого размера — ее оставил джентльмен. На его визитке вы обнаруживаете, что ее уголок специально загнут. Это означает, что визитка не прислана, а лично оставлена ее владельцем. Если бы она была прислана, то она бы находилась в незапечатанном конверте. Такие правила существуют уже много лет. Но сама идея предмета, выполняющего функцию эмблемы человека, гораздо древнее. Мифический Геракл имел своей эмблемой шкуру убитого им немейского льва. Полководцы античности и средневековья имели свои штандарты. Так что история визитки большая. Но то, что человек в знак своего присутствия заломил уголок своей визитки, делает ее историю сопоставимой чуть ли не со всей историей человечества. Загнутая или сломанная ветка — универсальный знак присутствия человека у народов-охотников. Есть еще другие направления семантики загнутого уголка визитки. Это знак общих дел двух людей. В античности этим знаком служила перерубленная монета или другой сломанный предмет (тессура). Та же семантика знака памяти у обычая разбивать посуду на могилах умерших, известного многим народам мира. Поэтому же и разбитая чашка или тарелка считаются знаками счастья — смысл в том, что люди не будут забыты силами, от которых зависит благополучие. На Кавказе невеста наступает на тарелку в доме жениха — считается, что сколько осколков, столько у нее будет детей.

 Последний обычай, как и разбитую посуду на могиле, можно интерпретировать как жертвоприношение. Это тоже знак памяти, знак завета с божеством. Такой же смысл несет обрезание и другие способы повреждений человеком собственного тела. Они были известны человеку древнекаменного века (палеолита). Наконец, превращение целостности предмета в множественность осколков — это символ нисхождения абсолютного единого духа на товарный множественный уровень. Этот аспект жертвоприношения породил многочисленные сюжеты об убийстве дракона, хранителя всех нужных человеку благ: воды, богатства, даже самой возможности рождаться людям.

 Очевидно могут быть еще и другие интерпретации загнутого уголка визитки. Но и приведенных достаточно, чтобы понять, что визитка как историко-этнологический факт собирается как бы из многих кусков. Каждый из прослеженных частей этого факта мог бы быть предметом исследования религиоведа, археолога,

10

историка. Для последнего, например, визитка была бы письменным документом, своими особенностями характеризующим не только личность владельца ее, но и развитость общения, может быть, даже особенности экономических, политических или культурных связей. Все это отдельные дисциплинарные аспекты данной вещи. Но только историческая этнология через полипозиционную концепцию своего факта призвана обнаружить духовно-личностное содержание вещей, которые трансформировались морфологически.

4. Смыслы, раскрываемые фактом

Историко-этнологическое прошлое визитки прокладывает путь к познанию архетипической сущности человека. В этом историческая этнология равна истории, но работает в обратном направлении. Историческое сознание обращено к становлению настоящего как поступательного развития действительности, открытой творчеству и свободе. Историческая этнология, воодушевленная этим сознанием, показывает, что эти же усилия имелись в прошлом и что из них родилось настоящее, благодаря открытости будущему. Прав философ и историк Карл Ясперс в том, что открытость — это самое универсальное свойство человека.

 Через открытость историческая этнология обращена к историческому процессу, который подчеркивает общее, универсальное. Открытость сочетается с традиционностью, которая представляет собой прежде всего преемственность, а не замкнутость. К сожалению, вне этнологии еще встречается восприятие традиции как механистического следования привычкам. Это неправильно. Вопрос о традиционности требует специального рассмотрения.

5. Традиция, порядок и мера

Традиция — это не бессмысленное, иррациональное следование стереотипам. Это следование порядку. Любой член общества в народной культуре ответствен за порядок, который начинается с него самого. Он должен сидеть за столом в предназначенном ему месте. Одеваться соответственно полу, возрасту, ситуации. Считается, что нарушение порядка опасно ему самому (надев юбку не через голову, женщина навредит своему здоровью). Соблюдение

 11

обычаев и есть порядок. Даже заговор или молитва — это нужный порядок слов. При нарушении порядка человек страдает.

 Это значит, что порядок — вовсе не стереотипизированный автоматизированный опыт. Его поддержание требует усилий и ответственности. Нарушение баланса (например, беременность женщины) опасно. Такое нарушение устраняется предохрани- тельными обрядами — «обрядами порядка». Среди вещей и сил, окружающих человека, он имеет свою долю, свое счастье. Представление о доле — непременная константа любой народной культуры. Сам порядок подчинен мере, соблюдение которой всегда бросается в глаза тем, кто изучает народные культуры.

 Поскольку весь мир регулируется порядком, то существует, следовательно, возможность предсказывать события (прогностика). Подобные представления требуют утонченного восприятия времени. Есть культуры, особенно в этом преуспевшие, как древнекитайская, кельтская или языческая чувашская.

 Понятия о порядке обнаруживает уже человек каменного века. Ученые открыли, что в палеолитических пещерах фигуры животных и людей размещены от входа до конца пещеры в определенной последовательности. Идея порядка рано стала основой философского мировоззрения у древних греков (особенно в милетской школе). Не воля богов, а «номос» (закон, порядок) правят в мире. В Древней Индии этому соответствует понятие «рта». Подобные развитые концепции о порядке относятся к иному типу рациональности, чем формально-логическая рациональность, которая стала господствовать в европейском мировоззрении. Традиция как порядок организовывает народные культуры.

 Традиционалистской рациональностью прежде всего интересуется историческая этнология. Можно сказать, что в этом направлении она сосредоточивает свои основные теоретические условия и что они не пропали даром. Вся гуманитарная наука обогатилась за счет того, что Клод Леви-Строс доказал, что народам с архаической культурой свойственно логическое, а не дологическое мышление. Только работает оно не формально-логическими умозаключениями, а иначе — путем поэтапного снятия противоречий (отскоком). Достижения исторической этнологии позволяют по-новому посмотреть на важнейшую категорию — традицию.

 Понимание традиции, особенно в смежных с этнологией науках, оказалось синонимом косности, чуть ли не невротической

 12

связанности человека закрепленными нормами. Это произошло вследствие того, что в таких науках (у части социальных психологов, социологов) традиция стала понятием, замещающим обычай и ритуал, из нее была изъята всякая рациональная деятельность. Вся современная ситуация показывает, что это неправильное понимание. Педагоги убедились, что усвоение традиции требует не слепого повторения, а рефлексии и научения. И это положение укрепляется не только доказательствами архаической рациональности Леви-Стросом, но и старыми, но позабытыми позициями, развитыми Максом Вебером, о том, что традиции представляют собой источник значимостей, т.е. традиция — не сплошная стереотипизация, а некое поле смыслов для человеческой деятельности.

 Подобно тому, как в мышлении архаического человека существует экран из мифов, отражаясь от которого отскоком движется мысль, так и в народной культуре существует экран из ценностей, или концептов культуры, который структурирует рациональный опыт. Совокупностью устойчивых концептов культуры, оформляющих рациональный опыт, но в свою очередь зависящую от этого опыта, и является традиция.

6. Понятие о культуроценозе

Вещи, которые нас окружают в нашей сегодняшней повседневности, соответствуют нашему вкусу: они либо нами выбраны и куплены, либо мы пришли в такую среду, вещи которой нас устраивают. Употребляем здесь термин «вещь» в широком смысле реалий повседневности. Можно сказать, что каждая такая вещь выражает наше собственное суждение и предпочтение. Если заимствовать понятие литературоведения, то такая вещь выражает голос автора. А вот в народной культуре очень мало вещей личностного звучания. У всех вещей, ее наполняющих, есть свои голоса, но там, как в романах Достоевского, нет голоса автора. Вещи как бы независимы от человека. У них свой порядок. Они могут от него убежать и даже, как в одном мифе южноамериканских индейцев, поднять бунт против человека. Отношение к вещам в традиционной культуре не интимно-личное, а объектно-инструментальное. Успеху деятельности, направленной на выживание, служат социальные институты, орудия, жилище, даже рассказывание

13

сказок (у охотничьих народов положено их рассказывать зимой для привлечения зверей и удачной охоты).

 Культура, в основе которой лежит рациональный опыт, оформленный традицией, порядком и мерой, и к которой человек относится инструментально, является культуроценозом. Это та сторона культуры, которую как среду человек получает с рождением. К этой культуре человек не относится потребительски или как творец, он участник диалога с ней. Культуроценоз — это такой аспект культуры, где ее компоненты удерживаются взаимными связями. Эти связи, конечно, результат деятельности человека, но вовсе не преднамеренной. «Голоса вещей» в культуроценозе звучат без «голоса автора», т.е. создавшего их человека. Компоненты культуроценоза находятся в строгих распределительных размещениях по отношению друг к другу. Эти-то размещения и воспринимаются как порядок и мера. Одна чеченская пословица фиксирует порядок вещей с присущей народной культуре точностью. «Что надо делать срочно? Труп похоронить, девушку выдать замуж, а гостя накормить». Размещения составляющих компонентов культуроценоза не зависят от близкой или дальней позиции человека. Здесь нет положения, аналогичного требованию смотреть на живописное полотно художника-профессионала с определенного расстояния. В культуроценозе вещи остаются теми же, независимо от позиции человека: например, орнамент является частью предмета, обычно неся в себе идею его действенного начала, а не просто украшением и поэтому может быть расположен в месте, которое не видно.

 В культуроценозе перед нами предстает та самая организация, которую Аристотель называл топической. Культуроценозные топы включают распределение территории, хозяйственных угодий, сельскохозяйственных культур и пород животных, типов домов, танцев и песен, доли и счастья, брачных партнеров. Наукой неплохо исследованы разные стороны культуроценозов. Большая заслуга здесь принадлежит французскому ученому Марселю Моссу, изучавшему процессы дарообмена как распределения благ. Целая эпоха в изучении распределительных связей в биологии связана с именем Николая Вавилова. Фольклористы всего мира выявили огромные пласты народных представлений о судьбе и счастье. Голландский медиевист Иохан Хейзенга развил целостную распределительную концепцию культуры как игры. Клод Леви-Строс и другие специалисты по брачным системам показали значение

14

распределительно-дополнительных связей («обмен женами»). Распределение кульгуроценозов в целом представлено в американской концепции «культурных ареалов», немецкой — «культурных кругов», в отечественном учении и о хозяйственно-культурных типах, и историко-этнографических областях.

 Будучи объективированными и достаточно автономными, культуроценозы оказываются сдвинутыми в сторону природы. Поэтому исследователи увидели их сначала в обличьи адаптивных систем (таких, как культурные ареалы, а в отечественной науке — хозяйственно-культурные типы и антропобиоценозы академика Валерия Алексеева). Но в человеческой деятельности адаптивный процесс оказывается подчиненным распределительному. И весь огромный опыт человечества это подтверждает. Картофель, происходящий из Чили, занял миллионы гектаров в Ирландии, Польше и Белоруссии. Гречка, происходящая из Тибета, стала совершенно украинской культурой. Мы носим брюки, созданные кочевниками Центральной Азии, и слушаем звуки ими же изобретенной скрипки, которая первоначально имела струны из конского волоса.

 Природа в культуроценозе не агрессор, к диктату которого надо адаптироваться, а соучастник культурного процесса. Такое состояние соотношений с природой можно охарактеризовать как «примирение с природой». Это происходит тогда, когда осознается ее необходимость и ее красоты. Требование Талмуда не сжинать последние колосья («край поля») и не сбривать с лица мужчины все волосы («пейсы») — это примирение с природой. Но ведь то же самое мы видим в обычае многих народов не обрушивать последний сноп, а проводить с ним обряд в честь Матери (Отца, Деда) хлеба. Таких обычаев множество, и они образуют целую философию экологии народных культур.

 Культуроценозы связаны с естественно-географической средой, но не адаптационно, а стилистически. Огромная Сибирь представлена на юге лесостепью, тайгой, тундрой, долинами больших рек, морским побережьем. Но до российской ее колонизации все народы Сибири были охвачены распределительными взаимодополнительными отношениями, составляющими общий культуроценоз. Выдающийся археолог и этнолог Валерий Чернецов не был согласен с делением культур Сибири на несколько хозяйственно-

15

культурных типов (рыболовов морских побережий, оленеводов тундры, пеших лесных охотников, рыболовов бассейнов больших рек, скотоводов степей). Он предпочитал говорить о едином сибирском хозяйственно-культурном типе. Но перечисленные типы реальны. Только их следует рассматривать внутри общего сибирского культуроценоза. Аборигены Австралии были рассеяны в разных ландшафтно-климатических зонах: пустынях Центральной Австралии, на морских побережьях и островах, в зонах тропических лесов на севере материка. Тем не менее их культура имела общие стилевые особенности. Сеть обменных распределительных отношений охватывала весь материк. То же самое можно сказать об океаническом культуроценозе, где главенствовал стиль, связанный с морем. В кавказском культуроценозе определяющая роль принадлежит отгонному животноводству.

7. Личность, нрав, обычай и норма

Стиль в историко-этнологическом смысле — это черта быта, возникшая как следствие «примирения с природой». Такой стиль — поведенческие черты личности. Своенравный характер сибирского охотника вызван его одиночеством, необходимым для промысла, и отсутствием личной зависимости. Кавказский характер порожден горной средой и необходимостью в любой момент защитить свое стадо и достоинство. С историко-этнологической точки зрения верна теория Макса Вебера о том, что протестантская бережливость (аскеза) была мотивацией, ведущей к капитализму. Капиталистическая аскеза создала новоевропейский культуроценоз.

 Личность, находящаяся в культуроценозе, уже не просто носитель культуры, но партнер диалогических отношений с нею и с природой. У такой личности ключевое положение. Стратегия ее поведения по отношению к природе ясна — примирение. Но каково ее поведение по отношению к культуре?

 Историческая этнология, обладающая огромным временным диапазоном, позволяет увидеть три стадии личностного поведения: нрав, обычай и нормы. Современное общество целиком регулируется нормами. Когда мы обращаемся к народным культурам, сохранившимся внутри современного общества, мы говорим об обычаях. А вот бытописатели античности или автор «Повести временных лет» чаще обсуждали проблему нравов. Нрав — это

16

безличное природное начало в личности. Его проявления всегда опасны для общества. И любые общества с этим боролись. Людей, которые не справлялись со своим нравом, изгоняли — у австралийских аборигенов, у чукчей, у американских индейцев. Так на Кавказе возник абрек, на Балканах — юнак и гайдук, «человек вне закона» в Европе. Этот тип личности становится персонажем героического эпоса. Богоборчество библейского Иакова следует рассматривать в том же плане — как выражение того параметра личности, который находится в культуроценозе. Это героически-аскетическая сторона личности, формировавшая соответствующие персонажи в реальности и в эпосе.

 Обычаи часто трактуются как содержание традиции. Это верно, если рассматривать последнюю как «живую традицию», что в русском языке раньше обозначалось как «предание». Обычаи тоже сконцентрированы вокруг личности. Если говорить языком американского методолога Майкла Полани, то обычай — это личностное и периферийное по отношению к ядерному (фокальному) знанию знание социума. Поэтому обычай способен представлять культуроценоз в социуме.

 Сам же социум контролируется нормами. Они транслируются как эталоны и образцы. Личность не имеет практически возможности вмешиваться в нормы.

8. Понятие об антропоценозе

Личность тем и отличается, что она занимает исключительное место по отношению и к культуре, и к природе. Когда говорят о человеке, что «он — личность», имеют в виду именно это самостоятельное положение, открытое к культуре, к природе. Но не замкнутое. Опасность личности замкнуться исходит от повседневности.

 Все-таки «голос автора» в окружающем человека вещном мире появился довольно рано. Даже в обществе австралийских аборигенов были выдающиеся мастера, специалисты в чем-то, удачливые охотники, лекари. Но их искусство служило обществу. Видимо, появление вещей, интимно связанных с человеком, относится ко времени социального расслоения. «Богачи» у североамериканских индейцев, раздающие «до тла» все свое богатство (потлач) еще не знают такой интимности. Но царь Одиссей, сам соорудивший свою кровать, уже знает. И на более ранней стадии

17

гомеровского общества эта интимность уже появилась. Вспомним хотя бы доспехи Гектора или щит Ахиллеса. Конечно, все эти персонажи сейчас только знаки аристократической трансформации древнегреческого общества.

 Аристократизм как особое, личностное отношение к окружающей человека действительности появился не на пустом месте. Во время странствий по «печальным тропикам» в 30-х годах нашего века Леви-Строс хотел купить у индейцев для коллекции сосуд. Но они ответили, что он принадлежит девочке (возраста 3—4 лет) и что надо у нее спросить разрешение. Конечно, бросается туг в глаза то, что наши дети играют в куклы, а дети индейцев — в культуроценоз: сосуд принадлежит девочке в силу распределительных отношений. Вот когда человек, как царь Одиссей, отбрасывает эти отношения и сам создает свою среду, свой уют, — вот тогда в вещах появляется «голос автора», и о себе заявляет повседневность.

 Но историческая этнология опять предупреждает: повседневность, которую мы в наше время отличаем от нормированного труда и праздника, тоже ставшего нормированным, появилась из быта. А быт был шире того, что сейчас мы считаем повседневностью. Юрий Лотман очень точно определил, что быт — «это мир вещей прежде всего». Тот самый мир вещей, интимно связанный с человеком и где Одиссей проявил себя чуть ли не революционером. Дело в том, что тот мир, куда внедрился Одиссей, принадлежал женщине. Это она строила жилище и сооружала постель. Готовила пищу и шила для членов семьи одежду. Под защитой женщины всегда теплился быт, как искра, которую она утром раздувала в очаге. Есть такая черта в архаических культурах — «мужские дома», где весь день проводят мужчины, как, например, у жителей Океании Вокруг мужских домов расположены маленькие хижины, где живут женщины с детьми. Мужчины ходят туда украдкой Быт в античности был удален от публичной общественной жизни. Древние греки жили в невзрачных домах, а мужчины проводили день на горе, в гимназиях, академиях Может быть, мы обязаны легендарному царю Одиссею за то, что он положил начало новому положению дел — европейской повседневности. Она прошла большой путь, чтобы предстать перед нами в виде той культуры, которая нас окружает и создает уют.

 Разве можно говорить об уюте, не вспомнив того, кто его организовывает? Женщина у бродячих охотников и собирателей

 18

бушменов, когда солнце клонится к горизонту, подметает площадку, чтобы устроить ночлег для своего спутника и себя. У центрально-азиатских кочевников она воздвигает кочевое жилище — юрту. У чеченцев она приглашает своего супруга войти в новый дом. Цивилизация существует ради женщины, — говорят моралисты прошлого и настоящего. Мужчина же становится личностью в силу своей сопричастности женщине. Все подвиги Одиссея — это ступени приближения к Пенелопе. В персидском эпосе Рустем узнает в поверженном богатыре своего сына Зураба только по «женским вещам», полученным тем от матери. Это женщина исторически привела мужчину к комфорту повседневности. Гендерные исследования — сейчас одно из самых перспективных направлений в исторической этнологии.

9 Исследование повседневности

Ранг повседневности высок в современности. Человек со своим вкусом с, казалось бы, неприметными бытовыми потребностями оказался двигателем прогресса, определителем хода всей цивилизации. «Человек повседневный» становится в центре этнологической науки. Обращение к повседневности уточняет предметное видение исторической этнологии. Итак, эта дисциплина изучает культуроценозы, где вещи и становление повседневности убеждает нас, что на месте культуроценозных систем возникают иные, где гармонично слиты человек и вещный мир. Система, где личность проявляет себя через вещи, — это антропоценоз. От культуроценоза он отличается прежде всего масштабом: антропоценоз атомарен и относительно замкнут. Это семья с ее традицией, династия, клуб по интересам, фирма. В антропоценозе повседневные вещи начинают приобретать идеологическую функцию. Это уже не вещи культуроценоза с инструментальным к ним отношением. Трубка или бинокль, принадлежавшие дедушке, не предназначены для всеобщего обозрения, как и клубный галстук. Но все эти вещи выражают личность. Связь этих вещей с их владельцами и эмоциональна, и рациональна. Повседневность полна духовного содержания. Гуманизм, формировавшийся в эпоху Возрождения и был в сущности направлен на признание ценности повседневности. И вообще проблема ценностей в культуре возникла как предощущение антропоценоза. Историко-этнологическая

19

постановка ценностной проблематики должна быть переведена из плана культуры в план личности. И здесь мы получаем архетипы вещей не в культуроценозном, а в антропоценозном регистре. Так, если в культуроценозе вещь — нечто объемное и твердое, то в антропоценозе вещь — открыто или скрыто антропоморфный предмет, «принадлежащий» человеку. Архетип жилища в культуроценозе — устойчивая конструкция, в антропоценозе — императив «человек не должен ночевать под небом». Архетип пищи — «твердая» еда (хрустящая вафля, куски мяса, приготовленного с костями) в культуроценозе, императив «человек не должен ложиться спать голодным» в антропоценозе и т.д.

 Не крупномасштабные события, а повседневность как витальное поведение образует антропоценоз. Здесь неразличима story и history, семейная легенда и знаменательные события. Случайность, окказиональность здесь заменяют событие. Обращение современных историков к казусу (единичности, документированному случаю) — это обращение к изучению антропоценозов. В центре антропоценоза стоит не событие, а со-бытие его членов, людей с людьми, людей с вещами.

 Личность образуется здесь не распределительно, а на четкой ценностной оси. Идеалом является уже для человека не жанровый конструкт устного эпоса, а реальный дядя Серго, дядя Ваня или дядя Нема. Личность в антропоценозе образуется не через распределительное распадение, а через идентификацию, т.е. синтетически. Такая синтезирующая сторона антропоценоза имеет одно важное последствие.

10. Этносы и этничность

Этносы в том виде, в каком их наблюдает современная наука, представляют собой антропоценозные общности, образованные разделяемой для всех их членов идентификацией (этничностью). В этих антропоценозах их носители прикрепляются к общим материальным и духовным ценностям. Иначе говоря, современные этносы не самодостаточные сущности, образующие то, что в философии называется онтологической картиной мира (общее устройство мира). Кроме того, у некоторых философов само понятие онтологии функционально, а не морфологично. Этничностъ как самоидентификация свойственна и древним этносам, где огромную

20

роль рано играла генеалогия. Эллины вели себя от Эллина, ляхи от Ляха, чехи от Чеха и т.д. Почитание подобного этноарха — явное свидетельство антропоценозной связи людей. Конечно, для выработки такой самоидентификации требовалось большое время. Но она может проходить ускоренными темпами. Так, у чеченцев в условиях расселения на плодородной северокавказской равнине, но при постоянной опасности от врагов существовал обычай принятия иноплеменника. Ему давали землю при его обязательстве выступить с оружием для совместной обороны и на сходке села объявляли, что такой-то теперь будет считаться «нахом» (членом этноса нахов, вайнахом).

 Подобные моменты совершенно упускаются из виду теми, кто видит в этносе субстанциональную категорию с присущими ему чуть ли не наследственными психическими характеристиками. В сущности, бесконечные попытки оестествления этноса — это сдвиг проблемы из области антропоценоза в культуроценоз. Тогда получаются красивые, но пустые распределительные картинки, вроде деления на народы дня, ночи и утренней зари у немецкого мистика Карла Густава Каруса, опубликованное в 1849 г. Таких фантазий в изобилии и в наше время. В чем их причина?

 Все в той же синтезирующей функции антропоценоза. Вот пример на самом атомарном уровне. Автору этих строк приходилось на своей студенческой практике в конце 50-х годов работать в Западной Белоруссии. Заполняя анкету на одного лесоруба, я услыхал в ответ на вопрос о национальности такое: «Тапер поляк». «Почему тапер?». Отвечает: «Я на полячке женился». Выясняется, что этот белорус православного вероисповедания женился на белоруске католичке и переселился к ее родителям. Отметив еще раз роль женщины в антропоценозе, на этом примере останавливаться не будем. Вот другой. В начале 80-х годов, работая в Абхазии, я сидел в приморском городке у моря со своими абхазскими друзьями. К нам подошел мужчина, одетый в черкеску. Один из нашей компании воскликнул: «Он по-абхазски одет!». Конечно, сыграло роль то, что все мы были стандартно одеты в отличие от приблизившегося к нам человека. Но одетая на нем черкеска до мельчайших деталей была общекавказской одеждой. Она появилась как всаднический костюм скорее всего в эпоху распространения огнестрельного оружия (с XVII в. ) — она очень удобна для стрельбы с лошади. Происхождение ее до конца не

 21

выяснено. Некоторые предполагают влияние архалука, одежды горских евреев. Но для синтезирующей самоидентификации, происшедшей в описанной сцене у моря, это не имело значения.

 Названные примеры — это этнические синтагмы. Удивительнее всего, что эти синтагмы упорно распространяются прежде всего на природу и даже на космос. Восточнославянские зимние праздники насыщены весенними образами. На Кавказе в некоторых местностях на Новый год, зимой, выходят делать ритуальную пахоту (снега). В антропоценозе, распространенном на весь космос, рождается поэтика фольклора. Но этим же самым личность становится средством описания мира. А космос делается не только универсальной средой этноса, но и целеполаганием для этноса. Все это сдвиг из антропоценоза в сторону культуроценоза. В силу распределительных отношений в таком случае социуму остается второстепенная роль, а целевая узурпируется этносом.

 Историческая этнология подтверждает большую роль распределительных культуроценозов в прошлом. Они направляли ход этногенеза. Общее движение культуроценозов к антропопенозам, к повседневности и есть историко-этнологическая сторона исторического процесса. Но это означает развитие к открытости и к гуманизму, а не к замкнутости и заскорузлости.

 Вместе с тем этнос, будучи открыт миру, реагируя на него, делает это однородно. Этническая реакция — гомогенна. Отсюда высокий уровень этнической субъективности. Отсюда все антропоценозные претензии этноса — будь то построение града Божьего на земле или национального социализма.

 Только историческая этнология способна разоформить такие антропоценозы, стремящиеся стать мифологемами. Она возвращает эти линейно-целевые конструкты на их функциональные, топические места, т.е. показывает, как культуроценозы трансформируются в антропоценозы. Этим наука предъявляет реконструкцию историко-этнологического процесса.

11. Народная культура в предметном поле исторической этнологии

В этом процессе, где главенствуют переходы культуроценозов в антропоценозы, свое органическое место занимает проблема народной культуры. Она более значима на уровне культуроценоза,

 22

уступая место этнической проблематике при переходе к антропоценозу. Поэтому споры о том, является ли предметом этнологии этнос или народная культура, безрезультатны, так как эти позиции односторонни. Но при сосредоточении на любом из этих полюсов традиция, быт и личность остаются важнейшими аналитическими средствами исторической этнологии — они помогают этой науке «схватить» то однородное, всеобщее, что составляет суть исторического процесса.

 Народная культура, повседневно существующая в плане культуроценоза, в особые моменты (свадьба, календарное празднество и т.д.) прорывается в план антропоценоза. Тогда стремительно возрастает аффективное отношение людей к миру и создается впечатление, что аффекты выступают содержанием народной культуры. Такие состояния драгоценны для исторической этнологии, так как по их проявлениям наука получает возможность реконструировать прошлое человечества. Но аффекты сплачивают людей в коллективы повседневности. Такие неформальные коллективы, будучи перспективным объектом для прикладной этнологии, могут быть поняты, а их поведение прогнозировано благодаря историко-этнологическому обеспечению.